Когда ты открыла глаза, светило яркое солнце. Скорее всего, часы на кособокой стене показывали полдень. Зеркало отражало кусочек окна, за которым важно проплывали полупрозрачные облака, обнажая нежную синеву неба.
«Интересно, кто видит разницу между двенадцатью часами дня и двенадцатью ночи? - думала ты, - Светло и темно? Многолюдно и одиноко? Жизнь и сон? Может, ежедневная иллюзия жизни и еженощная инсценировка смерти?»
Тапки ускользали в темноту поддиванья. Холод прилипал к ногам, напоминая быстродействующий клей. У прозрачной воды в белой фарфоровой чашке – стойкий и неистребимый вкус отсутствия чего-то важного, необходимого для неё и для интеллигентной чашки. По стенам струились тени, а по полу – призраки сновидений, искажённые до неузнаваемости и безмолвные.
Кофеварка потребовала что-то, жизненно для неё важное, вряд ли сама знала, что. Да и кому это нужно – знать? Озадачившись таким вопросом, она отказалась исполнять свой кофеварочный долг и угрожающе замолчала. Тебе пришлось оставить её в покое.
Оставался ещё айсберг. Он плыл по кухне, белый и неприступный. Нижняя половина его хранила куски серого льда, покрытые скрипучим инеем, а верхняя неприветливо обдала тебя сыростью и затхлостью прошедших суток.
Кошка, пушистая и равнодушная, грела опасно-когтистые лапы на горячей батарее и следила за тобой, плавно скользя по твоему силуэту колюче-зелёным взглядом. Ей было всё равно, как, всё равно, почему, всё равно, зачем и всё равно, когда. Просто – всё равно.
Она не задумывалась над тем, правильно ли устроен мир. Не видела и того, что устроен он крайне неправильно и несправедливо. Кошка видела только серое и зелёное. Серого было куда больше, чем зелёного, ибо в сером она нуждалась больше, чем в зелёном. Это кто-то где-то там решил так, и да пусть будет так!
Но почему тебе не дано кошачьего спокойствия? Почему не дано неподвижного равнодушия вперемешку с серо-зелёным интересом? Зачем тебе знать, что, где и когда? К чему вынюхивать, кто, с кем и что делали? Ты скучаешь по людям? По равнодушию и лицемерию скучаешь? Хочешь, чтобы твоя одежда горела от завистливых взглядов? Хочешь, чтобы тебя поучили жизни? Желаешь обидеться и никогда больше не простить? Жаждешь прыгнуть в реку отчаяния, задыхаясь-захлебываясь, достичь её дна и, оттолкнувшись, вынырнуть на поверхность? А вдруг не получится?
Что ты ещё хочешь? Привести себя в порядок? Одеть тело в чистую одежду? Уберечь ноги от жгучего мороза? Закрыть квартиру и оставить этот дом раз и навсегда? Ты это сделаешь. Сейчас. Сегодня. Завтра. Через месяц. Через год. Сколько дано будет раз, столько и сделаешь. И никто не ответит ни на один твой вопрос. Никто. Ни на один.
Ты думаешь о любви. Упрямо пытаешься в неё поверить. Иногда получается. Иногда – нет. Чаще – нет. Внимательно рассматриваешь её со всех сторон, если, конечно, стороны обнаруживают себя. Обычно нет ни сторон, ни граней. И всё потому, что ты не хочешь себя обманывать, да и его – тоже.
Что это за любовь, когда зависишь друг от друга? К чему целовать кого-то, когда знаешь, что у него есть возможность целовать другую? Ты отлично видишь, что у тебя такие же возможности, как и у него. Гибкое тело, влажно-розовые губы, тёплые руки другой женщины ждут его повсюду в этом огромном городе, стоит только сделать небольшой шаг вперёд. Иногда застенчивые, иногда чуть грубоватые ласки другого мужчины могут свести с ума тебя уже сегодня, стоит только случайно улыбнуться в ответ.
И вы знаете, что разрушить дом – дело скорое и лёгкое. Невинная ложь во спасение – его орудие разрушения, рождённые бессилием истерики – её, отказ от весёлого интереса друг к другу – ваше. Долго ли, скоро ли, сегодня или через год, но вы умрёте. Вас не станет. А трупы зароете как можно глубже сами: он – твой, ты – его. Слёзы – будут. Цветов никто не принесёт.
Ты плачешь. Ты воешь. Иногда. В свои ладони. Ни в чем не повинная подушка хранит следы слабости, жалости к себе. А кого жалеть, кроме себя? Все так далеки друг от друга, что не знаешь, по какому поводу можно пожалеть их. А если и знаешь, то всё равно бесполезно. Тебя выслушают, поблагодарят, повесят трубку, закроют дверь и решат: сами справимся, нежели потом благодарить.
Помощь? За помощь требуют частичку души отдать. Отдать… Отдать… Лучше быть кошкой.
Смелым движением откинув одеяло к стене, я села, пытаясь всей пятернёй указать волосам их место в этой жизни. Они не послушались.
Крепко схватив тапки за их тряпичные тела, я не дала им ускользнуть под диван.
Холод не успел приклеиться к ногам и растёкся по комнате в ожидании более подходящего момента.
Прозрачная вода, утолив мою жажду, отыскала смысл своего существования.
От кофеварки струился не сравнимый ни с чем запах кофе. Такие вещи завсегда знают, что им требуется по жизни.
Холодильник надёжно хранил единственный источник энергии для тела – вкусную пищу.
Кошка, громко мяукнув, покинула своё уютное местечко возле батареи и усатой мордочкой потёрлась о мои ноги.
Спокойным было всё: небо с причудливыми облаками вдали, дома, освещённые утренним солнцем, река, заботливо укрытая снегом, словно мягким пуховым одеялом.
Уверенность, сила, смысл, вещи, люди - всё было на своих местах. Неисчерпаемо. Неизбывно.
И ты. Не обман. Не иллюзия. Не мечта. Не зависимость. Не обида. Не безысходность.
Ты – верный, честный, умный, добрый, красивый – любимый. Ты повсюду – со мной, около меня, чуть поодаль, в другом городе, в чужих странах – любишь, несмотря на то, что женщины – прекрасные, стройные, молодые, доступные, на всё согласные – повсюду.
Здесь притаилось что-то, мною недосказанное. Вы тоже это чувствуете? Что-то, что заставило меня соединиться со своим двойником. Что-то, что дало силы встать с постели. Что-то, что помогло почувствовать жизненную необходимость воды. Что-то, что привлекло ко мне кошку. Что-то, что всегда даёт шанс на лучшее завтра, на крепкую любовь и бескорыстную дружбу.