Любой, кто не был близко знаком с Перехилем, считал его неудачником. И только я, его близкий и, вероятно, единственный друг, назвал бы его величайшим героем, которого я знавал на этой грешной земле, попираемой ногами большего количества подлецов и трусов, чем нам хотелось бы. Впрочем, Перехиль и сам знал, кто он такой: разочарование родителей, предмет насмешек для тореро и зрителей, которые приходят поглазеть на кровавый балет на песочной сцене Маэстрансы. Это большое и грустное знание он принимал со стоическим спокойствием мудреца и наивным простодушием ребенка. Но погодите, сеньор, я начну историю Перехиля с самого начала.
Маленький тщедушный Перехиль совсем не был похож на своего отца - знаменитого матадора, чья гордая выпуклая грудь и кокетливо прищуренный черный глаз двадцать лет назад украшали каждую афишу в Андалусии. Не уродился он и в мать - великолепную сеньору, единственным богатством которой была пышная тяжеловесная красота. Надежды, которые питал Перехиль-старший относительно блестящей карьеры сына, очень быстро обратились в прах: маленький Перехиль до смерти боялся быков, даже совсем маленьких бычков, у которых еще не было рожек. Так погибла самая главная мечта отца - увидеть, как все андалусийские афиши призывают взглянуть на следующего представителя «династии тореро» или «великой семьи Перехиль». Сеньора Перехиль тоже была разочарована в своем сыне, на маленьком желтом лице которого были хороши только глаза, отличавшиеся удивительным и запоминающимся выражением. Родители и учителя, вздыхая, называли его глаза глупыми, острые на язык коллеги по арене - коровьими, и только я, вероятно, не смог найти для них более точного эпитета, чем чистые.
Я познакомился с Перехилем на задворках Маэстрансы, в том самом месте, куда лучше не соваться поэтически настроенным людям. Даже я, видавший на своем веку многое, предпочитаю парадный вид арены, светлую ее сторону - цветы, шелка, мрамор. Я люблю этот заразительный дух праздника, это опьянение действом, которое не позволяет до конца осознать, что же на самом деле ты видишь перед собой. Осознание приходит только на задворках арены и там, где царит полутьма часовни, в которой дрожат, будто от холода, язычки лампадок перед бумажными изображениями Мадонны и выцветшими фотографиями погибших тореро.
Перехиль подметал пол старой лохматой метлой и напевал под нос какую-то старую коплу. Должно быть, он точно знал, что все матадоры и их квадрильи уже покинули арену на своих великолепных блестящих автомобилях, столь же страшных для него, как и быки. Он наклонился, чтобы достать застрявший в прутьях метлы бумажный цветок, и увидел меня. В тот момент, когда наши глаза встретились, мне почему-то показалось, что я заглядываю в пруд, полный звезд.
- Привет, парень, - махнул я ему рукой. - Я тут новенький. С кем бы мне поговорить про завтрашнюю корриду?
- Вам нужен дон Гильермо, - дружелюбно ответил Перехиль. - Он вон там, у конюшен.
Я отправился к дону Гильермо, а Перехиль продолжал скрести метлой за нашими спинами. Только потом, когда я собрался уходить, он робко спросил меня:
- А вы в самом деле работаете с Эль Гранде?
Тогда я и вправду был менеджером этого тореро, который взял себе громкое прозвище Эль Гранде. Гораздо позже, когда я перестал восхищаться его талантом - а парень и впрямь был талантлив в своем деле, и никто лучше него не мог утомить быка на арене, - я стал представлять себе при имени Эль Гранде блестящий мыльный пузырь. А в глазах Перехиля сверкал неподдельный восторг. Для него Эль Гранде был чем-то вроде святого Георгия - великолепным воином, победителем чудовищ и сверхъестественным существом одновременно.
В общем, получилось так, что в том сезоне мы частенько сталкивались с Перехилем. Он был вездесущ и необходим как воздух. Если у кого-то рвался великолепный костюм, слепящий глаза блеском атласа и золотой тесьмы, Перехиль был тут как тут с нитками и иголкой. Если требовалось принести стакан воды знатной иностранке, которой стало дурно, или подружке одного из молоденьких бандерильеро, которая рыдала в часовне, со стаканом бежал Перехиль. Он наводил порядок в пустых стойлах, в часовне и даже на арене, только когда был уверен, что на ней не появятся быки или даже смирные неповоротливые лошадки пикадоров. Тореро были благодарны ему на свой лад.
- Эй, Перехиль! - кричали ему. - Что бы мы делали без тебя, если бы ты стал великим тореро, как хотел твой папаша?
Тот отвечал добродушной ухмылкой, от которой забавно перекашивалось его лицо и таинственным светом вспыхивали его огромные черные глаза.
- Наш Перехиль нужнее здесь, - добавляли другие, - он поможет нам дотащить цветы и подарки до автомобиля.
- Да и как арена будет без него обходиться? Он же наша здешняя Золушка, - хихикал кто-то, указывая на лохматую метлу в руках Перехиля.
За этим следовал веселый толчок в бок, от которого тщедушный парень чуть не падал, и все весело смеялись.
Вам интересно, сеньор, почему Перехиль не нашел себе другую работу? Он был смертельно влюблен в корриду. Он вырос на руках у нянюшки на задворках арены, в то время как его отец побеждал быков, а мать блистала красотой среди публики. В самом раннем детстве, когда он наблюдал за своим великолепным отцом, его сердца коснулась магия происходящего здесь, волшебство судьбы. Он видел, как одни побеждали, а другие покидали арену на носилках. Он видел, как тот, кто плакал от страха в часовне, держался на арене, словно император, и как тот, что храбрился перед выходом на песок, не выдерживал каменного взгляда быка и бежал. Перехиль, не имевший ни грамма храбрости в своем добром сердце, восхищался теми, кто ежедневно выходил на песок, чтобы победить смерть. Иногда мне казалось, что он будет верить в во все то, во что он верил, до тех пор, пока может наблюдать за корридой - вот так, стиснув ладони, замерев, не дыша и пожирая глазами прекраснейшую в мире схватку. Как часто я, видя его таким, жалел, что для меня коррида - лишь цифры, лишь дело. Впрочем, иначе я не был бы тем, кто я есть - успешным менеджером талантливых парней, которые под моей опекой становились великими.
Так было с Эль Гранде, с этим блестящим тореро. Как выяснилось после нескольких его выступлений в Маэстрансе, бедняга Перехиль просто преклонялся перед ним. Это было неудивительно: высокий и гибкий Эль Гранде, напоминавший в своем белом костюме с черным кружевом античную статую, творил на арене чудеса. Публика выла от восторга, наблюдая за его хитроумными атаками и порхающими переходами, а сеньориты падали в обморок от одного его взгляда или горделивого вскидывания головы. Перехиль не уставал доставлять в публику стаканы с водой, хотя вода была нужна ему самому. Впервые в жизни он, воспитанный вблизи арены и под звуки оркестра, видел идеального тореро, квинтэссенцию мастерства и таланта, прекраснейшего мужчину с сердцем из золота и стальной рукой. В присутствии матадора Перехиль замолкал, и от него нельзя было добиться ни слова. Он ловил жесты красивых рук Эль Гранде с почтительностью придворного, даже если эти руки небрежно бросали ему порванный плащ с требованием зашить дыру как можно скорее. И хотя все остальные потешались над ним, Перехиль был тихо счастлив: он встретил своего героя, а каждый из нас нуждается в герое, хотим мы признаться в этом или нет. Моим героем оказался он сам, Перехиль. Сейчас я расскажу, почему.
В тот день Эль Гранде последний раз дрался в Севилье и должен был уезжать в турне по Испании. Весь город ждал этой корриды так, как подданные ждут коронации того, кого избрали своим правителем. Никто не сомневался, что в этом году Севильей правит Эль Гранде. В тот день он выглядел еще лучше, чем обычно: его любимый белый костюм облил снежным блеском его гибкое тело, а капоте было расшито руками одной из его знатных поклонниц: цветы были кривоваты, зато шелковые нитки - самого лучшего качества.
Первые шаги Эль Гранде были встречены гулом и приветственными криками. Бык, попавшийся матадору, был страшен; огромный и тяжелый, как скала, он имел злобный и коварный нрав, но никто не сомневался в успехе - ни я, подсчитывающий прибыль, ни Перехиль, почти повисший на бортике арены и побледневший от волнения. Мы зачарованно следили за танцем матадора. Почти никто не обратил внимания на неуспешное выступление бандерильеро: несколько бандерилий не пробили толстую шкуру быка и упали на песок. Не повезло и одной из лошадей пикадоров. Воздух был так напряжен, что горели щеки, и даже у изжелта-бледного Перехиля появился румянец.
В этот миг и произошло невероятное. Эль Гранде запнулся и упал, а огромный бык проскакал над ним тяжелым галопом, словно пригвоздив смятое белоснежное тело к песку. Не знаю, послышался ли мне стон боли с арены, но Эль Гранде не мог встать, я видел это. Сотни человек будто окаменели в растерянности, ослепли от испуга. А когда мы снова смогли видеть, мы увидели маленькую фигурку Перехиля посреди арены.
В неловко расставленных руках он сжимал розовый плащ тореадора, стоя прямо перед скорчившимся на песке Эль Гранде. Казалось, даже бык взирал на него с насмешкой. Но Перехиль плавно повернул корпус в сторону и прочертил краем плаща глубокую борозду на песке. Плащ двинулся, отвлекая внимание быка. А потом, словно этого было мало, Перехиль выпрямился, топнул ногой и крикнул: «Торо!»
Я зажмурился, когда бык бросился на парня, и только изумлённый вздох стоявших рядом со мной людей заставил меня открыть глаза. Розовый плащ взлетел в воздух, на мгновение окутав худую фигуру Перехиля, и опустился снова, гораздо дальше от лежавшего Эль Гранде. Говорят, в те минуты Перехиль сделал несколько красивых и правильных движений, которые ему никогда не удавались раньше. Но я смотрел только на его лицо: я вдруг впервые увидел точеное медное лицо с огромными решительными глазами, сверкавшими, как два щита из черного железа. Крепко стиснутые губы Перехиля открывались только для того, чтобы требовательно, как заклинание, крикнуть «Торо!», а затем он вновь и вновь уворачивался от несущейся на него смерти.
Наконец, я опомнился.
- Да сделайте же что-нибудь! - крикнул я остолбеневшей квадрилье Эль Гранде. - Парень долго не протянет!
Началась суета. Несколько розовых плащей отвлекли разъяренного зверя от Перехиля, кто-то неловко заколол быка. Стонущего Эль Гранде положили на носилки и унесли с арены. И никто не заметил, куда исчез Перехиль.
Только я знал, что парень сидит в самом дальнем углу двора, обхватив себя за плечи, и смотрит перед собой невидящим взглядом. Я подошел к нему и спросил:
- Перехиль, дружище, что ты чувствовал? Там, на арене?
Он поднял на меня свои невероятные глаза, взгляда которых я не смог выдержать.
- Я чувствовал злость, - тихо проговорил он. - Я чувствовал, что убью его, что я смогу его убить.
- А теперь? - спросил я.
- А теперь я хочу домой, - еще тише проговорил он и снова обхватил себя за плечи.
Такова вся история, сеньор, больше мне нечего рассказать. Мы с вами живем в обычном мире, а не в сказке, где каждый герой получает свою награду. Я знаю, что Эль Гранде, от сотрудничества с которым я вскоре отказался, не захотел встречаться со своим спасителем, так как считал, что Перехиль испортил его триумф. Я знаю, что остальные тореро все так же подшучивают над молчаливым парнем с метлой, и что он по-прежнему прощает их, глядя на их подвиги. И все же я скажу вам: я не видел другого героя, кроме Перехиля на арене с лицом, сияющим гневом. И я не знаю более храброго тореро, чем Перехиль, который боится автомобилей и быков, мальчишка Перехиль с невероятными глазами.