Караван сделал последнюю остановку перед последним длинным переходом. Погонщики развьючивали верблюдов, разжигали костёр, и устанавливали треногу для котла. Чуть поодаль остановилась небольшая группа всадников в военной форме, по виду европейцев.
Пока остальные рассёдлывали лошадей, и возились с отдельным от караванщиков костром, коренастый, крепко скроенный мужчина, лет под тридцать, в кавалерийской шинели, с погонами хорунжего, подошёл к присевшему поодаль офицеру, с жёстким, несмотря на франтоватые усики, волевым лицом:
- Казаки интересуются, когда дело будет, господин ротмистр.
- Как теперь говорят, Миша, господа все в Париже, пора привыкать, - офицер поморщился, и выплюнул сухую травинку, которую машинально сунул, было, в рот.
- Всё шутите.
- Какие уж тут шутки. Прос… Россию, еле ноги унесли, - ротмистр достал серебряный портсигар, предложил собеседнику папиросу, - думать Мишаня будем, думать.
Хорунжий присел рядом. Они молча курили, щурясь на унылый пустынный пейзаж, и выпуская в прозрачный, звенящий чистотой морозный воздух облачка табачного дыма.
- Так что казакам сказать? – первым нарушил молчание хорунжий, каблуком вдавив окурок в землю.
- Скажи, пусть будут готовы. Там видно будет.
Михаил, по-стариковски заохав, поднялся на ноги.
- Что кряхтишь, как старый мерин? – снизу вверх, неодобрительно посмотрел на него ротмистр. - Да. Штабс-капитана с поручиком ко мне пришли.
Хорунжий, не ответив на вопрос, кивнул головой, и вразвалочку, нога за ногу, поплёлся к рассевшимся у разгорающегося костра казакам.
Ротмистр проводил его взглядом, и задумался о своём: «Сколько же всего с ним произошло, за неполные тридцать два года!».
Богатый, со связями, отец устроил Станислава в Пажеский корпус, из которого того едва не отчисли перед самым окончанием. У педагогов к обладающему острым умом младшему Скаржинскому претензий не было, но вот дисциплина… Ни одна из проделок питомцев-пажей не проходила без его участия, зачастую организатором которых он и был. Бунтарская шляхетская кровь так и бурлила в жилах Станислава. С годами его забавы становились все более дерзкими и рискованными. Перед выпуском Стас подговорил подвыпивших дружков посетить дом генерала Максимовича, что на углу Невского и Большой Морской, привлекавший любителей разного рода пикантных развлечений. Пажи с криками носились по этажам, врываясь в номера, и пугая персонал и клиентов, среди которых оказались и уважаемые люди. Случился скандал. Станислав взял всю вину на себя, сказав, что пригласил в компанию случайных собутыльников. Только вмешательство влиятельных друзей отца спасло его от позорного изгнания из корпуса.
О службе в столице не могло быть и речи. По окончании Пажеского корпуса корнета Скаржинского направили служить в 12-й драгунский Стародубовский полк, в местечко Волочиск, Волынской губернии. Корнет не извлёк урока из прошлых ошибок, и прослыл в полку бретёром, картёжником и волокитой. Только война с Германией избавила его от суда общества офицеров.
Вот тогда-то и нашёл себе применение, в полной мере, взрывной характер Станислава. С первых дней войны корнет Скаржинский зарекомендовал себя, как отважный, порой до безрассудства, офицер.
Полк входил в состав 12-й кавалерийской дивизии 8-й армии Юго-Западного фронта. К концу четырнадцатого года Станислав уже ходил в чине поручика, а к середине пятнадцатого был досрочно произведён в штаб-ротмистры. В декабре 1916 года дивизия была отправлена на Румынский фронт, на помощь румынской армии. В то время бытовал анекдот: кайзер Вильгельм спросил у начальника немецкого Генерального штаба Мольтке, чью сторону примет Румыния, если решится вступить в войну. Тот ответил: «Нам все равно, ваше Величество, на чьей стороне она выступит. Если на нашей, нам потребуется десять дивизий, чтобы спасти ее от разгрома, если против нас, то потребуются те же десять дивизий, чтобы ее разгромить».
В одном из боёв эскадрон под командованием штаб-ротмистра Скаржинского дерзкой атакой сумел предотвратить окружение двух румынских пехотных батальонов. За эту операцию Станислав был награждён Георгиевским оружием и недавно учреждённым румынским орденом Михая Храброго.
Незадолго до событий октября 17-го года полк в составе 12-й кавалерийской дивизии был выведен с Румынского фронта и переведён под Одессу. Не получивший за всё время войны ни одного серьёзного ранения, ротмистр Скаржинский был тяжело ранен при подавлении беспорядков. Промыкавшись, без малого, полгода по госпиталям, Станислав, узнал, что его полк расформирован, и не имея устойчивых политических убеждений, не сразу определился, чью сторону ему принять - белых, или красных? Когда в Одессу вошли австро-немецкие войска, он перебрался в румынскую Констанцу. В одной дешёвой ресторации Скаржинский познакомился с флотским офицером, убедившим его поехать в Омск, к адмиралу Колчаку, с которым офицер был лично знаком, и характеризовал того наилучшим образом. Не то, чтобы Станиславу так уж хотелось, очертя голову, кинуться в горнило гражданской войны, но полунищенское прозябание на чужбине показалось ему тогда большим злом.
До Омска они добирались кружным путём. На пароходе до Сухума. Оттуда на Каспий. Там снова пароходом. Через казахские степи - где верхом, а где и пешком, не без приключений добрались до места.
Несмотря на некоторые успехи Верховного правителя, Скаржинский понимал, что Белое движение обречено. В конце декабря 1919 атаман Семёнов был назначен командующим войсками Иркутского, Забайкальского и Приамурского военных округов, и Станислав перевёлся под его начало. Меньше, чем через год части атамана потерпели поражение по всему фронту. Атаман бежал из Читы, а остатки его армии отступили в Манчжурию. Ротмистр Скаржинский, с десятком казаков из своего эскадрона, «особо отличившихся» в карательных акциях, и присоединившимися к ним двумя офицерами каппелевцами, решили идти в Харбин. Кроме пули, никому из них от большевиков ждать было нечего…
Его воспоминания прервали подошедшие офицеры.
- Присаживайтесь, - поднял на них глаза ротмистр, - разговор у меня к вам серьёзный есть.
Штабс-капитан, чуть постарше его, широкоплечий, с рыжеватыми усами и поручик, лет двадцати пяти, худощавый, с утончёнными чертами лица, опустились на землю напротив него.
Скаржинский какое-то время смотрел на них, словно изучая, шумно выдохнул, и заговорил:
- Полагаю, что никто из вас не сомневается в том, что войну мы, самым бездарным образом, проиграли вчистую. Большевики пришли всерьёз и надолго, если не навсегда. Там, - ротмистр кивком показал на северо-запад, - кроме застенков «че-ка» и последующего расстрела нас ничего не ждёт. Впереди, земли обетованной для таких, как мы, тоже не предусмотрено…
- Ротмистр! Не тяните кота за хвост. Я по глазам вижу, что у вас есть какой-то план, - перебил его штабс-капитан.
- Вы правы, капитан, но мой план может вам не понравиться, так что, предупреждаю сразу. Если, по какой-либо причине, вы откажетесь участвовать в деле, то уезжаете прямо сейчас.
- Говорите.
- После перехода предлагаю… - Скаржинский запнулся, подбирая слово, - предлагаю нейтрализовать караванщиков, взять самое ценное, и уже самостоятельно идти на Харбин. Оттуда к морю.
- А если караванщиков найдут? – засомневался капитан.
- Главное, чтобы никто не ушёл. Мы прибились к ним по дороге. Нас никто не видел, подумают на хунгузов. Их здесь сейчас пруд пруди…
- Постойте, господа! Вы что, хотите их убить?! Как офицер и дворянин я… - захлебнулся возмущением поручик.
- Да полноте вам! Тошно слушать! Офицер, дворянин, - передразнил поручика Скаржинский, - Аника-воин. Посмотрите вокруг. Ваши сословные предрассудки здесь неуместны. Прежней России больше нет, и никогда не будет. Чем скорее вы это поймёте, тем для вас же лучше. Уж коли нам довелось выжить в этой бойне, нужно в полной мере использовать этот подарок судьбы, а не причитать, как пушкинская старуха над разбитым корытом. Как там у большевиков? Отречёмся от старого мира? Что ж, последуем совету «товарищей», и постараемся построить свой. В отличие от вас, я не собираюсь влачить жалкое существование, и оплакивать «белой акации гроздья душистые». Я пойду на всё, чтобы прожить остаток своей жизни более, чем в достатке, а для этого нужны деньги. Много денег. И я пойду на всё, чтобы добыть их любым путём, а вы, со своим чистоплюйством, можете катиться ко всем чертям.
- Вы меня удивляете, Алексей! – поддержал Скаржинского капитан, - как своих крестьян шомполами пороть да на воротах вешать, так всегда пожалуйста, а как дюжину косоглазых к их китайскому богу отправить, форменную истерику здесь устраиваете.
Поручик обиженно засопел, а капитан, посчитав инцидент исчерпанным, деловито уточнил:
- Ваши люди надёжны?
- Как за себя ручаюсь.
- Вы упомянули море.
- Да. Нам нужно, как можно быстрее, попасть на Камчатку.
- ???!
- Я поясню, - Станислав не сумел сдержать улыбки, увидев выражения лиц спутников, - Перед уходом из Читы я ненароком подслушал стенания одного подвыпившего купчика. Тот жаловался собутыльнику, что не может вывести с Камчатки пушнины на сотню тысяч рублей золотом. Признаюсь, меня заинтересовали подробности этого дела, и я дождался случая побеседовать с купцом tete-a-tete. Он рассказал мне о месте, где своего часа дожидается товар, и о том, что сторожат её всего три вооружённых шиша.
- Вот так запросто всё и выложил, - понимающе усмехнулся штабс-капитан.
- Ну, не сразу. Пришлось ему револьвером перед носом поводить.
- И как вы собираетесь облегчить мошну этого негоцианта?
- Не у кого облегчать… Впрочем, не суть. Нужно будет нанять судно, дойти до Камчатки, взять товар, и на Аляску, а там в Калифорнию, в Сан-Франциско… Кстати, кроме меня кто-нибудь из вас английский знает?
- Я знаю, - подал голос поручик.
- Вот и славно. А что же вы, Платон Андреевич? – вопросительно посмотрел на капитана Скаржинский.
- А что я? Французский – кое-как, да немецкий, через пень колоду, - Платон досадливо махнул рукой.
Они уже закончили разговор, когда хорунжий и один из казаков принесли котелки с «чаем», горячим напитком из, собственно, зелёного чая, молока, соли, масла, поджаренной муки и бараньего сала, и мешочек с аруулом (кусочками сушёного творога).
- Не буду я эту дрянь пить! – отмахнулся от протягиваемого хорунжим котелка поручик.
- Не дури, Лёха. Ослабнешь, - Михаил заставил Алексея сделать несколько глотков, и отсыпал ему в ладонь горсть аруула - на, погрызи.
Пока они пили чай и перекусывали, хорунжий поймал взгляд Скаржинского, и показал глазами на офицеров. Тот, поняв его немой вопрос, кивнул.
Хорунжий расслабился. Он уже относился к капитану и поручику, как к своим, доверял им, и было бы жаль, если бы они отказались от участия в их плане. Михаил слишком хорошо знал ротмистра. Далеко не факт, что тот бы так просто их отпустил.
Выставив часового, люди из отряда Скаржинского, укутавшись в шинели и одеяла, устроились на ночлег. Караванщики уже спали, даже не позаботившись об охранении, положившись на русских.
С первыми лучами солнца караван тронулся в путь.
Через несколько дней, когда вода, корм для лошадей, аргал для костров и провизия почти закончились, ротмистр, отделившись от своего отряда, вдоль вереницы мулов и верблюдов поскакал в голову каравана. Поравнявшись со старшим, он о чём-то с ним переговорил, и вернулся назад, бросив Михаилу всего одно слово: «Сегодня».
Незадолго перед рассветом, когда сон особенно крепок, казаки в четыре ножа вырезали караванщиков. Офицеры и остальные, с оружием наготове, окружили лагерь, на случай, если что-то пойдёт не так.
- Брать только то, что в седельные сумы поместится, остальное закопать, - приказал ротмистр.
- Стоит ли на это время тратить? – подошёл к нему Михаил.
- Стоит, Миша. Если бы на караван напали хунгузы, то взяли бы весь товар. Ступай, проследи, чтобы всё как надо сделали. И скажи там, чтобы скотину разогнали, - уже в спину хорунжему распорядился Скаржинский.
Сутки спустя, припрятав оружие, отряд въехал в Харбин. В городе надолго не задержались. Дали отдохнуть лошадям, запаслись провизией, переоделись в гражданскую одежду. Ротмистр отправил двух человек со слесарными ножовками к тайнику с оружием, и через несколько часов те вернулись с двумя мешками соломы, среди которой спрятали карабины с отпиленными стволами и прикладами.
На третий день, еще затемно, Скаржинский со своими людьми выехал из Харбина. Им предстояло пройти более шестисот вёрст до портового города Аньдун. Посовещавшись, офицеры предпочли не рисковать, и не повели отряд к морю кратчайшим путём через Корею, в которой хозяйничали японцы, тем более, что всё равно нужно было дождаться весны. Вряд ли можно было найти охотников, которые на своих утлых судёнышках отправились бы зимой на Камчатку.
В дороге их отряд попал в перестрелку. Орудовавшая в тех местах банда хунгузов, приняла их за купцов. Люди Скаржинского в пару минут покончили с бандой, но без потерь не обошлось. Одного из казаков застрелили. Убитого похоронили, а трупы хунгузов оставили валяться на дороге.
В Аньдуне отряд, чтобы не привлекать лишнего внимания разделился, расселившись по постоялым дворам и дешёвым гостиницам. Потянулись томительные дни в ожидании весны. Отличаясь неугомонным, деятельным характером, Скаржинский на стену готов был лезть от вынужденного безделья. Морщась, как от ноющей зубной боли, от бесконечных пустопорожних споров Платона и Лёши о судьбе России, он уходил в город, навещал, подбадривая, приунывших, и чего уж греха таить, начавших попивать казаков, брал с собой Михаила, и таскал его за собой по всяческим злачным местам, будучи уверенным, что в такой компании ему ничего не грозит. Дело в том, что хорунжий отличался неимоверной физической силой. На спор гнул подковы, и по шляпку загонял трёхвершковый гвоздь в столешницу, зажав его в кулаке между пальцами. Во время одного из таких «променадов» они из любопытства посмотрели петушиные бои. С тех пор Станислав, будучи до дрожи в руках азартным человеком, за редким исключением пропускал это зрелище, делая ставки, и нередко выигрывая немалые деньги, большую часть из которых передавал для казаков с Михаилом, а на оставшиеся устраивал капитану и поручику гастрономические праздники и встречи с местными «барышнями» лёгкого поведения.
В самом конце апреля Скаржинский, проходя мимо чайной, обратил внимание на входящего в неё человека, показавшегося ему очень знакомым. Ещё не веря в свою догадку, он попросил Михаила подождать на улице, и исчез в тёмном дверном проёме чайной. Через несколько минут, улыбаясь во весь рот, он вышел, приобнимая за плечи высокого, подтянутого господина, лет сорока, с лёгкой сединой в висках и усах.
- Вот, Николай Степанович, рекомендую. Хорунжий Климов. А это, Миша, мой старый товарищ, капитан второго ранга Сомов. Мы с ним в Констанце «бичевали».
- Думаю, чины нынче ни к чему, - мужчина протянул Михаилу руку, - Николай Степанович.
- Михаил, - ответил на рукопожатие Климов.
- Мишань, ты извини…
- Да я понимаю, - простодушно улыбнулся тот, и попрощавшись, зашагал вниз по улице.
- Славный m;odzieniec. Из простых казаков, два «Георгия», а силё-он… быка трёхлетку кулаком в лоб валит, - посмотрел Станислав вслед хорунжему. - Ладно. Пойдёмте куда-нибудь, выпьем за встречу, расскажете, как вас в эту дыру занесло.
За бутылкой рисовой водки моряк рассказал Станиславу о своих скитаниях.
Когда Скаржинский ушёл к Семёнову, Николай находился при штабе адмирала. После разгрома армии штабной вагон Колчака, в составе поезда с Чехословацким корпусом, под командованием генерала Жанена, прибыл в Иркутск.
- Сволочи! Предатели! – захмелевший Николай грохнул кулаком по столешнице так, что с десяток корейцев и четверо китайцев, находившиеся в заведении, испуганно на него оглянулись, - и чехи, и лягушатник этот, Жанен… Продали! Передали адмирала эсерскому, или, чёрт знает, какому, «Политическому центру», лишь бы беспрепятственно довести свои трусливые задницы до Владивостока. Мы готовы были умереть, защищая своего командующего, но Александр Васильевич нам не позволил. Когда мы добрались до Владивостока, американцы уже выводили свои войска из Приморья. В самом городе к началу февраля уже было новое правительство, а с первых чисел апреля японцы заправляли там, как в своей колонии. Союзники, мать их! Да я воевал с ними, в плену был. Повторного позора я не вынес. Нанялся матросом на китайское грузовое судно и… вот я здесь.
Станислав, в свою очередь, поведал товарищу свою историю, и посвятил того в свои планы:
- Ну что, вольёшься в ряды нашего славного «контрреволюционного партизанского отряда имени Соловья-Разбойника»?
- К-куда? – подавился табачным дымом Сомов.
- Да это мы шутим так, - посерьёзнел Станислав, - воинским подразделением нас теперь даже с большим натягом назвать трудно, бандой – пока язык не поворачивается, а вот ватага, в самый раз будет.
- Ватага, так ватага, - Николай потянулся к Скаржинскому наполненной рюмкой.
Пришло время озаботиться поиском судна, команда которого не привыкла задавать лишние вопросы. Сомов пришёлся в этом деле, как нельзя кстати. Казалось бы, какая сложность найти подходящее судно в портовом городе? Скаржинский полагал, что они в первый же день найдут то, что им нужно, но Николай несколько поубавил оптимизма у «бьющего копытом» ротмистра.
- Станислав! Я безоговорочно принимаю ваше лидерство, и отдаю должное вашим деловым и личностным качествам, но что касаемо моря, предоставьте это дело профессионалу. Мне доподлинно известно, что от Петропавловска до Владивостока не менее тысячи двухсот морских миль, а от него вокруг Корейского полуострова до Аньдуна, без карты точно не скажу, но около восьми сотен миль будет. Итого две тысячи миль. Плюс около тысячи миль до Аляски. Как я понял, ни в японские, ни в корейские, ни тем более, в российские порты заходить нам крайне не желательно. При скорости семь-восемь узлов, а здешние лайбы быстрее не ходят, весь рейс займёт девять-десять дней, и это при самых благоприятных условиях. Значит, нам нужно судно, способное взять на борт… Николай Степанович на секунду задумался, - тринадцать пассажиров, запасы воды и продуктов, не меньше, чем на две недели перехода.
- И что из этого? – Станислав ещё не понял, к чему клонит моряк.
- А то, дражайший Станислав Павлович, что подходящих для нашей экспедиции судов в Аньдуне нет. Ну, если конечно вы не собираетесь нанять полноценный пароход, - развёл руками Николай Степанович.
- Ничего не поделаешь, будем ждать, - постановил Скаржинский.
Несколько дней кряду Николай, как на работу, с утра уходил в порт, в надежде, что в гавань зайдёт отвечающий их требованиям транспорт, и возвращался только к вечеру. Станислав уже стал терять терпение, когда на пятый день, около двух часов пополудни в его номер вбежал запыхавшийся Сомов.
- Есть! Американская промысловая шхуна. Не знаю, какими шальными ветрами её сюда занесло, но это то, что нам нужно, - Николай отёр вспотевшее лицо огромным клетчатым носовым платком.
- Ну, наконец-то! – Скаржинский энергично потёр ладонью о ладонь. – Вы говорили с капитаном?
- Да. Как мы с вами условились, я сказал ему, что мы торговцы, хотим забрать со склада на Камчатке товар, и перебраться на Аляску. Капитан хочет оговорить условия, - Николай Степанович прошёл к столу, и налил себе стакан воды из стеклянного кувшина.
- Ни к чёрту легенда!
- Почему?! – опешил Сомов.
- Это бы могло сработать с тёмными местными рыбаками, но не с американцами. Передвигайся вы на костылях, вам и тогда не удалось бы скрыть свою военную выправку. А уж когда Платон с Алексеем, да наши казачки на борт поднимутся, последний матрос в команде поймёт… Кстати, сколько человек на шхуне? – сам себя перебил Скаржинский.
- Я не спрашивал, но полагаю, что человек двадцать, не меньше…
- Многовато. Но и ждать дольше, себе дороже. Ну, что ж, рискнём! Э-эх! – тряхнул головой Станислав, - пошли договариваться.
- Что, прямо сейчас? Платона с Алексеем надо бы в известность поставить.
- Поставим их перед фактом. Идём.
Капитан шхуны, высокий, плотный мужчина в мятой форменной фуражке, при виде гостей оскалился в плотоядной улыбке. Он пригласил их в свою каюту, предложил сигары и виски, всё время разговора не переставая ощупывать собеседников цепким взглядом.
- Давайте начистоту, - выслушав Станислава, предложил капитан, - в то, что вы купцы, не поверит даже пятилетний ребёнок. Но не это меня смущает. Как деловой человек, я бы хотел иметь какие-то более весомые гарантии, чем ваше слово, что наш с вами бизнес будет взаимовыгоден.
- Ваши условия? – выпустил в потолок облако сигарного дыма Скаржинский.
- Не стану скрывать, мы оказались в этом забытом Богом месте не от избытка интереса к местным достопримечательностям. Нам пришлось «погостить» в Корее около трёх месяцев. Возникло кое-какое недопонимание с японскими властями. Я понёс серьёзные убытки, и был бы очень вам признателен, согласись вы для начала оплатить запас провизии и топлива на время перехода, - изобразил на лице смущение капитан.
- Сколько человек в команде, и за какой срок вы рассчитываете прибыть на место? – спросил Сомов.
- Восемнадцать. Дней за пять дойдем до Камчатки, и оттуда дня три хода до Аляски. Всё это, при попутном ветре, разумеется. Двигатель можно будет использовать только в крайнем случае.
- Думаю, что это нам по силам. Разносолов не обещаю, но голодать не будем, - сделав в уме предварительные расчёты, пообещал Станислав.
- Отлично! – повеселел капитан, - когда отплываем?
- Как только возьмёте топливо и провизию. Мои люди будут на борту уже сегодня.
Закрепив сделку рукопожатием, гости покинули шхуну.
- Ну и прощелыга! – не то посетовал, не то похвалил капитана Сомов.
- Да, знатно блефовал, - согласился Станислав, - с таким в карты играть не са-дись – с двумя тузами на мизере банк сорвёт. Он там, наверное, джигу сейчас отплясывает. Да если бы не мы, его посудина до морковкина заговенья в Аньдуне стояла!
По дороге в гостиницу они зашли к Климову, которого специально поселили поближе к казакам, для «догляду».
- Собирай людей, Михаил. Оружие хоть в… Словом, прячьте так, чтобы ни у кого и мысли не возникло о его наличии. Казаков отведёшь в порт, найдёшь шхуну «Медуза». И тихо там у меня, - проинструктировал хорунжего Станислав.
В номере гостиницы, их товарищи, вернувшиеся из города, придавались унылому пьянству. Платон, подперев голову кулаком, глотал пьяную слезу, а Алексей, аккомпанируя себе на раздобытой где-то гитаре, приятным баритоном выводил:
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые…
- А ну прекратить этот оголтелый декаданс! Нашли время! – с порога взорвался Скаржинский.
- Что-то случилось? – Алексей перестал вокалировать, и осоловело уставился на Станислава.
- Сегодня отходим. Два часа вам на то, чтобы привести себя в порядок, - Скаржинский достал из-под матраса своей кровати «казну», и рассовал кредитки и ценности по карманам, - пойдёмте, Николай Степанович.
На улице они наняли рикшу, и направились в район порта, где находились конторы шипчандлеров.
- Правильно говорил Бисмарк: «Армия, которая не воюет – разлагается». Если и казачки ещё «загулеванили»… - Станислав с трудом сдерживал раздражение.
- Да какая мы армия! Сами же говорили – ватага. Вот и соответствуем-с… Я полагаю, вы хотите заказать снабжение на шхуну? – постарался избежать щекотливой темы Сомов.
- А? Да… Только не я, а вы. Вы моряк, вам и карты в руки.
В первой же конторе пожилой китаец, с редкими длинными висячими усами и косой до пояса, вцепился в них, как клещ. Сомов самозабвенно торговался на русском. Китаец, непередаваемо коверкая русские слова, закатывал глаза, жаловался на тяжёлые времена, и цену не сбавлял. Только когда уставший от их ора Скаржинский на английском пригрозил пойти к другому шипчандлеру, старик сдался, и согласился на предложенную ими сумму.
- Отобедаем впрок, Николай Степанович, думается, у нас теперь долго прилично питаться не получится, - Станислав подхватил Сомова под руку, и потянул к ближайшей закусочной.
В гостинице их ждал приятный сюрприз. Платон с Лёшей, помятые, но абсолютно трезвые, собирали вещи.
- Армейская школа! – повеселел ротмистр.
- Гитару можно с собой взять? – неуверенно спросил Алексей.
- Нужно. Может это, хоть как-то, притупит подозрительность американцев.
Когда они добрались до порта, на шхуне кипела работа. Китайцы, в конических соломенных шляпах, перетаскивали с запряжённых мулами тележек мешки и корзины с продуктами на судно. Команда, наладив грузовую стрелу, поднимала на борт бочки с топливом.
Капитан, наблюдавший за работой, заметив Скаржинского со товарищи, поспешил к ним навстречу.
- Приятно иметь дело с серьёзными людьми! – расплылся он в улыбке кугуара, - сейчас возьмём запас воды, и можно отчаливать.
Через два часа, оставив за кормой Аньдун, шхуна вышла в море.
Офицеры до вечера не спускались в отведённую им каюту. Как же приятно было подставить лицо свежему морскому ветру, после узких грязных улиц города, с въевшимися в них, казалось, навечно, рыбным и соевым запахами.
Михаил, разместив казаков в трюме, впервые в жизни оказавшись на палубе корабля, опасливо держался за снасти, и прислушивался к неведомой ранее реакции организма на плавное покачивание судна.
- Сейчас стравит, - шепнул Станиславу Сомов, посматривая на Климова.
- Бросьте, Николай Степанович! Такой здоровяк…
Скаржинский не успел договорить, как Миша по-бабьи ойкнул, метнулся к борту, и свесился через планширь.
- Видите ли, - как ни в чём не бывало, пояснил Николай, - морская болезнь это такая подлая штука, что может и семижильного мужика пластом уложить в койку. Через неделю на богатыря без слёз не взгляните.
- Ничего, наш Мишаня справится.
- Как знать, - не разделил Сомов уверенности Станислава, - адмирал Нельсон до конца своих дней страдал этим недугом.
До самой Камчатки им сопутствовала удача. Шхуна под всеми парусами ходко резала штевнем волну. Обогнули Корейский полуостров, прошли Японское море, в Охотском немного покачало, заставляя позеленевшего хорунжего бесконечно бегать к борту.
На шестой день плавания судно бросило якорь у восточного побережья Камчатки севернее Петропавловска, в небольшом заливе, напротив пляжа из тёмного вулканического песка, за которым после голых скал начинались покрытые зеленью сопки.
Капитан, всю дорогу изображавший гостеприимного джентльмена, пригласил Скаржинского в свою каюту.
- Половину нашей сделки я выполнил. Теперь я хочу получить твёрдые гарантии, что вы не сбежите, - от добродушного янки не осталось и следа. За столом, напротив Станислава сидел холодный, расчётливый делец, - да, честное слово в этих диких краях не стоит и плевка по ветру.
- На борту шхуны останутся трое моих товарищей, - принял тон капитана Скаржинский, - мне понадобятся сутки, максимум двое, чтобы доставить товар на борт.
- Я бы не назвал это надёжной гарантией, - недобро сощурился капитан.
- Мне пока неизвестно, как принято у вас, американцев, но мы, русские, шкурные интересы выше своих людей не ставим.
То ли капитан понял, что перегибает палку, то ли что-то опасное заметил во взгляде визави, но он приклеил на лицо дружелюбную улыбку, и смягчил тон.
- Я не хотел вас обидеть, мистер Станислав. Я верю слову русского офицера… Вы же офицер, ведь так? – капитан в упор посмотрел на Скаржинского, и не дождавшись ответа, поспешил закончить разговор, - я принимаю ваши условия.
- Если мы не вернёмся к назначенному сроку, доставьте моих друзей в любой удобный для вас американский порт. По приходу они с вами расплатятся за оказанную услугу.
- Договорились. Через двое суток я снимаюсь с якоря.
Возвращаясь в свою каюту, Станислав позвал с собой слегка отошедшего от морской болезни Мишу, и оставил его у приоткрытой двери, чтобы посторонние уши не услышали разговора офицеров.
- Ну, как там? – подался навстречу Скаржинскому Алексей, едва тот вошёл.
- Я, с Михаилом и казаками, пойду за товаром. Вы трое остаётесь на шхуне.
- Это почему ещё? – Платон явно не ожидал такого поворота дела, - я пойду с вами. Что я, барышня кисейная, морским воздухом наслаждаться, пока вы там под пули полезете?
- Погоди, Платон, пусть Станислав объяснит причину такого решения, - Сомов сделал успокаивающий жест рукой.
- Да. Пусть объясниться, - поддержал его Лёша.
- Хорошо, - Скаржинский присел на койку, - вы, други мои, остаётесь в за-ложниках, и кто из нас больше рискует, ещё тот вопрос. Всё складывается не лучшим образом. Эта гиена, капитан, учуял, что можно поживиться не только провиантом и платой за проезд, и похоже, у нас впереди серьёзные проблемы. Мой грех, это я предложил ему оставить вас на шхуне, но он мне не предоставил выбора. Пока мы не ушли, запаситесь водой и едой. В наше отсутствие не выходите из каюты, оружие держите наготове. Если что, стреляйте не раздумывая. Я оставлю людей на берегу, они нас предупредят, и мы придём на помощь.
- А если они вернут шлюпки на шхуну? – предположил Николай.
- Одну точно вернут, а вторую мы попросим их оставить, - усмехнулся Станислав, - мы договорились, что шхуна будет дожидаться нас двое суток, но полагаю, что всё решиться много раньше. Добудем товар, или нет, мы всё равно вернёмся. А там видно будет.
Около полудня две шлюпки отвалили от шхуны. Как и предполагал Сомов, матросы, высадив русских на берег, собрались отчаливать, но Мишаня, в одиночку втянул одну из шлюпок на полкорпуса на сушу. Моряки стали возмущаться, даже веслом на хорунжего замахнулись, требуя столкнуть лодку в воду.
Спор, едва не перешедший в стычку, разрешил Скаржинский. Он доходчиво объяснил американцам, что если те будут упорствовать, то до судна им придётся добираться вплавь.
Станислав оставил двух человек на берегу, наказал следить за шхуной, и разрешил открыть предупредительный огонь, если матросы вернутся, и попытаются отбить шлюпку. Сам же, с Мишаней и остальными казаками, направился в сторону сопок.
- Купец-то, хорошо дорогу объяснил? – не удержался от вопроса Михаил.
- Не хуже городового с Невского проспекта.
- А вы его потом…
- Когда речь идёт о ста тысячах золотом, перестраховаться не грех, - чему-то поморщился Скаржинский.
Потемневшее от времени дощатое строение они нашли без особого труда. Станислав отправил трёх опытных казаков на разведку. Минут через двадцать казаки вернулись, подталкивая стволами обрезов трёх диковатого вида кудлатых, бородатых мужиков.
- Дрыхли, что тебе псы на солнышке. Ну, мы их тёпленькими и взяли, - хохотнул один из разведчиков.
- Пойдём, Мишаня, посмотрим, не напрасно ли мы всю эту бодягу затеяли, - легонько подтолкнул Михаила в сторону постройки Скаржинский.
Оказалось не зря. Склад был забит перевязанными пеньковой верёвкой тюками с пушниной.
- Не обманул купчик. Давай казаков сюда, и шишей пускай волокут, а то за раз и не унесём, - приказал Мише Станислав, запихивая под верёвку края рогожи вскрытого тюка.
К четырём часам пополудни добрались до берега.
- Что с этими делать будем? – кивнул Михаил на исподлобья посматривающую на казаков троицу.
- Запомни, Мишаня, мы теперь люди цивильные, а цивильные без особой нужды в расход никого не пускают. Пусть идут с Богом, – Станислав жестом показал мужикам, что те могут идти.
Понятно, что те себя уговаривать не заставили.
К берегу подошла шлюпка со шхуны…
Всё произошло этим же вечером.
«Медуза» снялась с якоря сразу же, как груз переправили в трюм, а шлюпки подняли на борт. Скаржинский, за годы войны научившийся чувствовать опасность на инстинктивном уровне, как зверь, сразу заподозрил неладное. Капитан был сама любезность, и даже не упомянул об инциденте со шлюпкой. Члены команды были излишне возбуждены, заметно переигрывали с дружелюбием, а выражение их глаз было хорошо знакомо Станиславу. Так смотрели драгуны его эскадрона, в ожидании команды вступить в бой с опасным и сильным противником. Было ещё что-то неуловимое, бередящее нервы, заставляющее тело находиться в напряжении, а мозг интенсивно работать. Природа такого состояния также была известна Скаржинскому – где-то совсем рядом притаилась сама Смерть, в ожидании скорого пира.
Казаки уже спускались в трюм, и Станислав скороговоркой шепнул хорунжему:
- Ничего из предложенного не ешьте и не пейте. Не спите. Будьте наготове.
Михаил едва заметно кивнул. Скаржинский направился в каюту, которую он делил с остальными офицерами, но его остановил капитан:
- Поздравляю вас с успешным завершением дела, мистер Станислав, предлагаю отметить это событие, и приглашаю вас и ваших друзей на ужин в кают-компанию.
- Благодарю вас, капитан. Мы непременно будем, - дежурно улыбнулся Скаржинский.
Дверь в каюту была заперта. Станислав постучал.
- Who;s there?
Скаржинский не сразу узнал голос Николая:
- Да я это, открывайте!
Его пустили внутрь, и тут же снова заперли дверь. Станислав заметил, что у всех в руках было оружие.
- Что здесь происходит? – спросил он, уже зная ответ.
- Они явно что-то замышляют. Пока вас не было, нас несколько раз, под разными предлогами, пытались выманить из каюты, - Сомов, заметив, что всё ещё держит в руке «наган», сунул его в карман сюртука.
- А ещё мы слышали, как капитан распекал матросов за то, что они оставили шлюпку на берегу, - кивнул Алексей на открытый иллюминатор.
- Полагаю, что капитан решил пойти ва-банк, - Станислав улёгся на койку, и заложил руки за голову, - думаю, что он попытается нас отравить.
- Почему бы им просто нас не перестрелять? К чему вся эта шекспировщина? – засомневался Платон.
- А к тому, Платон Андреевич, что капитан не дурак, и понимает, что у кого-то из нас наверняка есть оружие. Он сразу догадался, что мы военные, и сделал вывод, что начнись пальба, мы не растеряемся, и непременно ухлопаем часть его команды. Куда как проще подсыпать какого-нибудь зелья в питьё или еду. К примеру, обычного снотворного… и бери нас голыми руками, пеленай, и вышвыривай за борт. Да, кстати. Мы сегодня приглашены в кают-компанию на ужин.
- Вот там они нас и… - предположил Алексей.
- Не исключено, - не дал ему развить мысль Скаржинский.
- И что нам делать? Как баранам идти на убой? – Сомов, приставив к вискам указательные пальцы, изобразил рожки.
- Придётся идти. Я уже принял приглашение. Невежливо отказывать радушным хозяевам. Что же касательно баранов, Николай Степанович, то в отличие от них, человек имеет мозги, и даже иногда умеет ими пользоваться. Мне не показалось, что капитан обладает каким-то особо изощрённым умом. Надеюсь, мы сумеем не попасться в его ловушку, - Скаржинский, прикрыв рот ладонью, широко зевнул. – Наломался я с этими тюками. Врут, когда говорят, что своя ноша не тянет. Всем отдыхать. Скоро всё разрешится.
Вечером, когда пробили восемь склянок, в дверь каюты постучал стюард, и сообщил, что капитан приглашает джентльменов на ужин.
Спрятав под одеждой оружие, офицеры прошли в кают-компанию.
За столом, лицом к выходу, уже сидел капитан, а слева и справа от него – два его помощника. Капитан предложил гостям занять свободные места.
- Джентльмены, - начал он свой спич, как только гости расселись, - я рад, что нам удалось оказать вам посильную услугу в вашем деле, и тому, что всё так благополучно завершилось. Готовясь к сегодняшней встрече с вами, я обнаружил в своих запасах настоящую русскую водку, которую и предлагаю вам выпить за ваш успех.
Капитан подал знак стюарду, и тот на три пальца наполнил стаканы русских из бутылки, со знакомой тем розовой овальной этикеткой, остальным налил виски.
- А разве вы не выпьете с нами нашего «национального» напитка? – с вежливой улыбкой, поинтересовался Скаржинский.
- Благодарю вас, мы предпочитаем виски, - улыбнулся в ответ капитан.
- Готовьте оружие, сейчас начнётся, - негромко сказал по-русски Станислав, продолжая улыбаться, и шепнул сидящему рядом Сомову, - ваши стюард и дверь.
- Как гость, я настаиваю, - снова обратился к капитану Станислав.
- И всё же, нет.
- Ну, тогда и мы не будем. Прикажите, чтобы нам тоже виски налили.
Капитана, который бы мог играть в эту игру бесконечно, подвёл один из его помощников, не отличавшийся столь крепкими нервами. Багровея лицом, он привстал с места, и заорал:
- Пейтё вашу чёртову водку! А не то… - он потянул из кармана брюк револьвер, но тот застрял.
Поняв, что их план сорвался, роняя стулья, с мест вскочили капитан и другой помощник. Русские открыли огонь.
Сомов в упор застрелил бросившегося на него стюарда, и едва успел захлопнуть дверь перед носом двух вооружённых ружьями матросов.
Капитан успел сделать выстрел одновременно со Станиславом, его пуля обожгла тому щёку, и едва зацепила мочку левого уха. Пуля Скаржинского, ударив капитана в грудь, отбросила его на переборку. Два других американца так и не успели достать оружие. Платон с Алексеем застрелили их раньше.
Небольшое помещение наполнили клубы порохового дыма, в дверь били чем-то тяжёлым, а сверху посыпались осколки стёкол светового люка, загрохотали ружейные выстрелы.
- Чёрт! Где же казаки?! Нас здесь как крыс перестреляют! – закричал Сомов, вжимаясь в переборку, и отстреливаясь.
- Что-то случилось! - Скаржинский не целясь, палил вверх.
Вскрикнув, упал Платон. Лёша бросился к нему на помощь, но тоже попал под пули.
От дыма ничего не было видно, но судя по звукам, что-то изменилось. Были слышны характерные выстрелы из обрезов наверху и за дверью, внутрь уже никто не стрелял. Бой шёл на палубе. Через несколько минут всё стихло.
Станислав с Сомовым бросились к товарищам. Платон был убит наповал. Пуля вошла в надключичную ямку, и засела где-то глубоко в теле. Алексей был ранен в плечо и предплечье.
- Эй! Вы живы там?! – дверь с треском распахнулась, и в кают-компанию ввалился Мишаня Климов, - ой, ё! – заметил он лежащего на полу Платона, и суетящихся около раненого Лёши Сомова и Скаржинского.
- Вы где застряли? – покосился на Мишу Станислав.
- Да они, гады, трюм задраили! Пока сломали, пока выбрались, я тоже троих казаков потерял. Двое легко ранены.
- Что с командой?
- Да всех вроде побили. Казаки по шхуне ищут, может попрятался кто.
Алексею помогли выбраться на палубу. Там казаки перевязывали раненых, стаскивали в кучу трупы американцев. Трое убитых казаков лежали отдельно.
- Платона к нашим положите, - распорядился Скаржинский, - остальных за борт, да к ногам чего-нибудь привяжите, чтоб не всплыли.
- Это кто же люк так раскурочил? – Сомов показал Станиславу на валяющуюся на палубе крышку люка, с вырванными с мясом из комингса петлями.
- А это наш Михаил Авдеич постарался, - расплылся в улыбке один из казаков, - мы, когда пальбу услышали, побежали наверх, а люк мериканцы на засов заперли. Тогда хорунжий в ступеньку упёрся, спиной поднажал… так и выбрались.
- Ну, спасибо тебе Миша, выручил. Если бы не ты, положили бы нас там, как кутят, - подошёл к Климову Николай Степанович.
- А что это среди американцев раненых не видно? – подозрительно посмотрел на хорунжего Станислав.
- Так это, - замялся Миша, - казаки за наших сильно осерчали, ну и…
- Займусь ка я судном, - Сомов ретировался, не желая вдаваться в подробности.
Климов проводил его взглядом, и продолжил:
- Зачерствели люди. Привыкли к крови за столько-то лет, что человека жизни лишить, что тебе муху прихлопнуть.
- Не бери в голову, Мишаня, - похлопал его по плечу Скаржинский, - не мы их, так они бы нас. Или думаешь нашим раненым эти, - кивнул он на тела американцев, - заботу и уход обеспечили? Живыми бы за борт повыбрасывали.
К рассвету о бойне на шхуне напоминали только следы от пуль в бортах и рангоуте, да побуревшие пятна крови на палубе. Трупы моряков скинули за борт. Убитых Платона и казаков снесли в трюм, а раненых устроили в каютах.
Сомов, с покрасневшими от бессонницы глазами, стоял за штурвалом. К нему подошёл Скаржинский:
- Вас нам сам Бог послал, Николай Степанович! Без вас мотались бы мы в море, как… как «Летучий Голландец».
- Пустое, - отмахнулся Сомов, - пришлите сюда казачка потолковее, покажу ему, как на руле стоять. Да. А почему бы нам сразу в Калифорнию не идти? Зачем непременно на Аляску надо?
- Потому, что повяжут нас в Калифорнии, как пить дать. А на Аляске места глухие. Вряд ли мы там на береговую охрану нарвёмся. Опять же, поселения там русские есть. Если на такое наткнёмся, своих, Бог даст, не выдадут. Отсидимся, осмотримся.
- Ваша правда. О береговой охране-то я и не подумал. Идём на Аляску. Тогда мне курс надо скорректировать. Наши-то американские друзья на Калифорнию шли.
- Как на Калифорнию? А вы-то куда идёте?
- Да не беспокойтесь. Сейчас ляжем на норд-норд-ост, через пролив Шелихова выйдем в залив Кука. Где-то там с давних времён поселение есть. Называется как-то похоже на Нальчик, - Сомов наморщил лоб, вспоминая, - А! Нинильчик. Вот как оно называется.
- Вы прямо энциклопедист, - уважительно посмотрел на него Станислав.
- Да нет, - смутился Николай Степанович, - отец мой, царствие ему Небесное, полярным исследователем был. Рассказывал об этих краях, вот и запомнилось.
- Ну, значит, на Нинильчик идём, - повеселел Скаржинский, - казака пришлю.
До четырёх пополудни все отдыхали. Казаки, почти всё время пути находившиеся в трюме, завалились спать прямо на палубе.
Станислава разбудил Сомов:
- Поднимайте людей. Пусть убирают паруса. Дальше на двигателе пойдём, топлива, думаю, хватит.
- А почему не под парусами?
- После смены курса ветер будет встречным, нужно будет идти галсами. Поворот оверштаг требует опыта…
- Оверштаг это как? – Станислав спросонья пытался вникнуть в суть вопроса.
- Ну, это поворот «через ветер», от крутого бейдевинда правого галса до крутого бейдевинда левого галса…
- Мг-м. Нет, ну всё понятно… То есть, мы этого сделать не сможем?
- Для этого манёвра у нас людей не хватает, я уже не говорю об опыте. Пока-лечатся ещё, не дай Бог, - Сомов мелко перекрестился.
Кое-как, не без мата, убрали паруса. Сомов на скорую руку обучил трёх казаков стоять на руле, держа курс по компасу. Шхуна довольно резво шла на двигателе.
Скаржинский собрал совет: Сомова, Михаила и Алексея, бледного от потери крови, с рукой на перевязи, но настоявшего на своём присутствии.
- Мы тут с Николаем Степановичем предварительно посовещались, и предлагаем следующее. Не доходя несколько миль до посёлка, затопить шхуну, и до места добираться на шлюпках, чтобы не вызывать лишних вопросов, - Станислав замолчал, давая возможность высказаться Михаилу и Алексею.
- Концы в воду, словом, - понимающе покивал Мишаня.
- Именно так.
- А если нас спросят, откуда мы на шлюпках пришли? – Лёша неуверенно посмотрел на товарищей.
- Это не проблема, - пренебрежительно махнул рукой Сомов, - мы могли на шлюпках идти вдоль берега от любого места полуострова Кенай. Назовёмся научной экспедицией, промысловиками, в конце концов.
- С этим ясно, - подытожил Станислав, - надо подготовить шлюпки, запастись провизией и водой.
- Убитых надо похоронить. Казаки кресты мастерят. Говорят, негоже своих, как американцев топить, - вздохнул Михаил.
- В подходящем месте сделаем остановку, похороним, - пообещал Сомов.
- На том и порешим, - закончил совещание Скаржинский.
В каюте капитана стоял прикрученный к полу болтами сейф.
- Как бы туда заглянуть? – как кот возле кринки со сметаной, крутился возле него Станислав, только что не облизывался.
- А может его того, динамитом? – предложил Климов.
- Каким ещё динамитом?
- Да казачки цельный ящик нашли, подрывные капсюли и бикфордова шнура катушку.
- А шхуну мы раньше времени не разнесём?
- А мы его на палубу вытащим, парусом накроем, и рванём, - Мишаня изобразил руками взрыв.
- Надо с Сомовым посоветоваться, - проникся идеей Скаржинский.
Николай Степанович, хоть и был против такого безрассудства, но поняв, что Станислав не отступится, сам выбрал наиболее безопасное место на полубаке:
- Если кливер-леера и стень-штаги взрывом порвёт, не страшно. Всё равно под парусами нам больше не ходить.
Казаки выломали сейф, и перетащили его на полубак. Один из казаков прикрепил динамитную шашку к дверце сейфа, вставил капсюль, и подсоединил бикфордов шнур. Сложив грот в несколько слоёв, накрыли им железный ящик.
Мишаня запалил шнур.
Несколько секунд спустя раздался приглушённый гротом звук взрыва, сам парус подкинуло взрывной волной в воздух, и выбросило за борт. Казаки затоптали мелкие очаги возгорания, и подошли к сейфу. Искорёженная взрывом дверь висела на одной петле.
- Деньги что ли американские? – Климов повертел в руках пухлую пачку кредиток.
- Ну ка, - подошёл к нему Скаржинский, - это доллары. Не зря значит, с этой железякой возились, - пнул он сейф носком ботинка.
Наутро третьего дня плавания Сомов заглушил двигатель напротив небольшой бухты, и распорядился отдать якорь.
- Почему встали? – поднялся на палубу Станислав.
- Убитых здесь похороним. До Нинильчика двадцать миль ходу.
- На шлюпках отсюда пойдём?
- Думаю, миль десять-двенадцать, не меньше, надо на шхуне пройти. Гребцов-то у нас, раз-два и обчёлся, - Сомов кивнул на собравшихся на палубе казаков.
- Готовьте шлюпку. Несите убитых. Хоронить будем, - приказал Станислав.
Тела завернули в куски разрезанного на части паруса, и положили в одну из шлюпок, туда же погрузили сколоченные из аварийных досок и брусьев кресты и шанцевый инструмент, который нашли в трюме.
Платона и казаков похоронили у подножья скалистой горы.
Два часа спустя, погрузив на две пришвартованные к борту шлюпки тюки с товаром, анкерки с водой и провизию, офицеры и казаки покинули судно.
Одна из шлюпок сразу отвалила от шхуны, вторая задержалась.
- Всё, как надо сделал? – спросил Климов казака, что готовил подрыв сейфа.
- Не сумлевайся, Михаил Авдеич. Шарахнет – приходи кума любоваться! – осклабился казак.
Климов поджёг свисающий почти до воды бикфордов шнур, и казаки, налегая на вёсла, стали удаляться от обречённого судна.
Шлюпка успела отойти саженей на двадцать, когда корпус шхуны вздрогнул, раздался мощный, как от выстрела мортиры, рыкающий гул. Над шхуной, поднимая на воздух обломки палубы и рангоута, взвился, и тут же опал вихрящийся огненный столб. Быстро распространяющееся пламя охватило заметно кренящееся на левый борт судно.
Не прошло и получаса, как шхуна затонула, оставив на поверхности воды обломки корпуса и всякую плавучую мелочь.
В Нинильчик пришли заметно за полночь, вытащили шлюпки из воды, собираясь заночевать на берегу, но в посёлке, видимо, почуяв их, разлаялись собаки, и скоро к нежданным гостям вышли несколько человек с керосиновыми фонарями.
Узнав, что прибывшие русские, аборигены заговорили на странном, но понятном диалекте, и устроили гостей на ночлег.
- Непонятно мне, Николай Степанович, - проснувшись поутру, поделился своими наблюдениями с Сомовым Михаил, - и изба вроде наша, русская, и иконы, вона, в красном углу, а по виду тунгусы тунгусами. И говорят чудно.
- Ничего удивительного, - подавил зевок Сомов, - ещё в конце восемнадцатого века на Аляске главой Российско-американской компании Александром Андреевичем Барановым были основаны русские поселения. Но потом не заладилось с освоением этого края. Людей на свои-то Сибирь-матушку и Дальний Восток не хватало, а тут ещё столько земли заселять надо. Продали Аляску американцам в 1867 году аж за семь миллионов двести тысяч долларов золотом. Кто-то из переселенцев вернулся в Россию, а некоторые остались, перемешались с местными народностями, но веру и язык сохранили. Вот такие дела…
- Значит, всё же русские они?
- Выходит, что так.
Скаржинский времени зря не терял. Пока остальные готовили на берегу завтрак, вежливо отказавшись от угощения хозяев, Станислав договорился со старостой о том, чтобы его люди какое-то время пожили здесь, и о проводнике до Канады. Об этом он рассказал, вернувшись из посёлка.
- Старик интересовался, что нового в России, говорил, что молятся за здоровье государя «ампиратора», - невесело усмехнулся Станислав, передавая суть разговора.
- А разве мы не все в Канаду пойдём? – обескуражено спросил Алексей.
- Пойду я, Николай Степанович и Мишаня. Ты остаёшься за старшего. Нам нужно будет как-то легализоваться, найти способ забрать вас и товар. Мы за вами вернёмся, не сомневайтесь, - заверил Скаржинский, заметив недоверчивые взгляды казаков.
На следующий день команда, возглавляемая Станиславом, отправлялась в долгий путь. Им предстояло пройти около тысячи вёрст по не тронутому цивилизацией краю до Канады, и сколько ещё потом, одному Богу известно. Дорога в один конец могла занять больше двух месяцев.
- Ну, други мои, если что, не поминайте лихом. Через три-четыре месяца не вернёмся, сами решайте, как дальше свою жизнь налаживать. Продадите пушнину, будут деньги на обустройство. Вы теперь люди свободные. Об остальном поговорим по возвращении, - счёл своим долгом произнести прощальную речь Станислав.
Алексей и казаки вышли провожать товарищей за околицу, и ещё долго смотрели вслед удаляющимся путникам, с походными вещмешками и трофейными «винчестерами» за спиной, гадая, свидятся ли они когда ещё?
Через два с лишним месяца, оборванные, исхудавшие, сплошь в следах комариных укусов, Скаржинский, Сомов и Климов оказались в канадском Уайтхорсе.
По территории Канады они значительный отрезок пути проделали верхом, купив лошадей в одном из поселений. Кавалеристам верховая езда была привычна, а вот флотский Николай Степанович, некогда без страха вступавший в схватку с двенадцати бальными штормами, спасовал перед соловой кобылкой. Трясясь в седле, как куль, он вызывал нескончаемые насмешки товарищей, натёр филейные места, и поклялся, что в жизни больше близко не подойдёт к этим ужасным животным.
В Уатхорсе путники первым делом посетили полицейский участок. Их встретил представлявший власть офицер Королевской северо-западной конной полиции, в стетсоне, красном мундире и синих галифе с жёлтыми лампасами, обутый в высокие коричневые сапоги. «Гля, лампасы-то, как у нас. Тоже видать из казаков», - шепнул Мишаня Сомову. Тот только отмахнулся. Не до глупостей было.
К своему удивлению, наврав, что они русские купцы, и что были ограблены разбойниками, все трое без труда получили временные документы, заверенные печатью. Всего за двадцать долларов бравый офицер выписал документы ещё на шестерых, даже не поинтересовавшись, где те в данный момент находятся.
Этим же днём, продав лошадей, и купив новую одежду, «купцы» сели в поезд, с конечной остановкой в американском порту Скагуэй. Сомов, утвердив уязвлённые места на неподвижной поверхности, наслаждался поездкой и видами из окна. Посмотреть было на что. Поезд неторопливо продвигался через ущелья и скалистые горы по множеству мостов, проложенных через глубокие расселины и реки. За три десятка вёрст до Скагуэя поезд стал круто спускаться под уклон, прошёл два тоннеля, и только потом выехал на ровный участок дороги, ведущей в город. Не прошло и четырёх часов, как они были на месте.
В порту Скаржинский зафрахтовал небольшой пароход до Нинильчика, а оттуда до Сан-Франциско.
Встречать пароход сбежались все жители поселка. Матросы спустили шлюпку, и доставили пассажиров на берег. Из толпы выбежали несколько человек, в которых прибывшие едва узнали Алексея и казаков.
- Ну, и рожи вы тут без нас наели! – вслух выразил общее впечатление от увиденного Климов.
- Так ить ждали, как велено было, - развёл руками один из встречающих.
- Собирайтесь. Как говорят американцы: «Время – деньги», - распорядился Скаржинский.
- Тут незадача у нас одна случилась… - тронул его за рукав Алексей.
- Что такое?
- Да казак один, вроде как подженился, говорит, остаться хочет.
- Фу, ты. А я-то думал, - шумно выдохнул Станислав, - хочет, пускай остаётся.
Оставьте ему его долю пушнины, остальное грузите в шлюпки. На вёсла пусть местные сядут.
Попрощавшись с поселковыми и остающимся казаком, отъезжающие уселись в шлюпку с парохода, и отчалили от берега.
Сомов ещё по пути в Нинильчик на короткой ноге сошёлся с капитаном. Двум опытным морякам было о чём поговорить. Николай Степанович расспрашивал коллегу о жизни в Американских Соединённых Штатах, а позже пересказывал услышанное товарищам.
Оказывается, в стране с двадцатого года действует «сухой закон». От войны в Европе американцы только выиграли, и их экономика на подъёме. Бизнес, предпринимательство значит, процветает. Никаких проволочек с открытием собственного дела у них нет.
- Получается, что не зря мы столько претерпели, чтобы сюда добраться. Продадим пушнину, предприятие какое-нибудь откроем, - размечтался Николай Степанович.
- Ага, самогон начнём варить, - мрачно пошутил Никифор, пышноусый казак лет сорока пяти. (Скаржинский принял решение несколько изменить отношения внутри их группы. Оставаясь неоспоримым лидером, остальных её членов он уравнял в правах).
- А то без тебя тут до этого никто не додумался. Спрос рождает предложение. Хотя… - Станислав на секунду задумался, - мысль неплохая. Николай Степанович, вам как капитан показался? Есть в нём авантюрная жилка?
- Сама профессия моряка уже, в какой-то степени авантюра, - пожал плечами Сомов.
- Тогда устройте мне с ним беседу с глазу на глаз.
К вечеру пятого дня их судно бросило якорь в гавани Сан-Франциско.
С таможней и властями ожидаемых проблем не возникло. Сомов договорился с администрацией порта, и ему сдали в аренду пустующий пакгауз.
Переночевать решили прямо там, поближе к пушнине. Скаржинский с Мишаней сходили в город, и принесли еды.
Утром, оставив двоих человек охранять товар, Станислав с остальными пошли «разведать обстановку».
Высотные дома, трамваи, сигналящие автомобили, множество куда-то спешащих людей в цивильном, и ни одного военного. Всё это несколько обескураживало. Алексей крутил головой, разглядывая молоденьких модниц, а казаки, так вообще выглядели гимназистами, случайно попавшими в дом терпимости.
С первых дней пребывания в Сан-Франциско Скаржинский развил бурную деятельность. Он связался с представителями «русской» диаспоры – евреями, бежавшими от погромов в конце девятнадцатого века, как более осведомлёнными о скрытой жизни города. Русские, приехавшие сюда после революции, его пока мало интересовали. Не без пользы для себя, ему помогли выгодно продать пушнину, и купить закрывшийся из-за «сухого закона» бар на углу Бальбоа-стрит и 25-й авеню. Прямо над баром Станислав снял пол этажа, разместив там своих людей, и обустроив офис.
Бар переоборудовали под чайную, с самоварами, бубликами, половыми и русскими романсами. Очень скоро чайная стала популярным местом у иммигрантов. Нередко, из любопытства, туда стали заходить и американцы.
Никифора с Алексеем, в качестве переводчика, Скаржинский отправил в командировку в Канаду, к их знакомому капитану.
Целыми днями Станислав с Мишаней пропадали в городе, занимаясь делами, о которых даже среди своих, особо не распространялись. Николай Степанович, от вынужденного безделья взялся обучать казаков английскому.
Однажды Скаржинский привёз Сомова в порт, и показал ему сияющий свежими красками рейдовый пароходик-водовоз:
- Принимайте командование, Николай Степанович.
- Вы что же, меня, боевого морского офицера в водовозники записать хотите?! - Сомов отреагировал не так, как ожидал Станислав, и уже через минуту очень пожалел о своей несдержанности.
Скаржинский, подняв на него холодные, как у рептилии, глаза, молча разглядывал его, какое-то время, а потом заговорил, севшим от бешенства голосом:
- Значит, баронессе в чайной романсы петь, а георгиевским кавалерам с подносами по залу бегать, можно. Полковнику шофёром у меня служить – в порядке вещей, а мечтой всей моей жизни, по-вашему, было стать кабатчиком? Для вас, капитанствовать на «водовозе» неприемлемо? А на китайский сухогруз матросом не желаете?!
- Простите… Просто это так неожиданно, - стушевался Сомов.
- И вы извините за резкость, - коснулся его плеча Станислав, - не сами мы себе такую судьбу выбирали, жизнь заставила. Пойдёмте, я объясню, как там всё устроено…
Через три месяца в Сан-Франциско, на пароходе капитана-канадца, вернулись Алексей с Никифором. С борта их забрал «водовоз», привезший на судно воду.
С того дня чайная стала пользоваться бешеной популярностью. Раскрасневшиеся посетители часто делали повторный заказ, подзывая полового:
- Любезный! Ещё заварочки чайничек, покрепче.
Разумеется, местные мафиози, контролирующие муштайнеров и бутлегеров города, узнали о чайной, и нанесли «визит вежливости». Гости разбили витрину, и опрокинули пару шкафов с посудой.
- Надо ответить, иначе можно закрывать лавочку, - высказал своё мнение Скаржинский, собрав своих людей. Казаки и несколько примкнувших к их «сообществу» бывших офицеров его поддержали.
Тем же вечером, узнав через своих осведомителей, кто к ним приезжал, и где находится их «спикизи» они нанесли ответный визит, посетив одну из аптек города.
После того, как обезоружили охрану заведения, и разогнали клиентов, Станислав попросил Мишаню «прибраться» в аптеке. Тот не заставил себя упрашивать.
Первым делом Климов оторвал прикрученный к столешнице тяжёлый медный кассовый аппарат, и метнул его через весь зал в стеклянную витрину с лекарствами. Потом он ухватил за ножки дубовый стол…
Люди Скаржинского с интересом, а хозяин аптеки с выражением ужаса на побледневшем лице, наблюдали, как в течение нескольких минут уютное помещение превратилось в руины. Не очень-то запыхавшийся Мишаня разочарованно осматривался по сторонам, в поисках хоть чего-то, к чему ещё можно было бы приложить свою не израсходованную до конца энергию, когда воспользовавшись наступившей тишиной, Станислав передал через аптекаря предложение встретиться с его боссом для приватной беседы.
Встреча состоялась в ресторане отеля «Mosser». После получасового «прощупывания» друг друга, иносказаний и намёков, американец первым начал откровенный разговор:
- Вы совсем недавно во Фриско. Не круто ли начали?
- По-другому не умею, - улыбнулся Станислав.
- А вы не боитесь развязать войну?
- Что вы можете знать о войне? – не скрывая презрения спросил Скаржинский, - меньше чем через час я могу собрать полуроту бойцов, которые с четырнадцатого года, до недавнего времени, не выпускали из рук оружия. Все мои люди, хорошо обученные военные, умеющие вести боевые действия в любых условиях, включая и городские. Скажу без ложной скромности. При желании, я несколько дней мог бы удерживать центр города от регулярной армии. Вы всерьёз полагаете, что со своими вышибалами у вас есть хоть один шанс против меня?
- Что вы хотите? – недовольно пожевал губами мафиози.
- Не мешайте мне, тогда и я не буду мешать вам. В мои планы не входит всю жизнь заниматься этим бизнесом. Я хочу заработать денег, а потом легализоваться где-нибудь в Бостоне, или Нью-Йорке, пока не решил. Потерпите нас несколько лет, и я продам вам дело.
Поверил ли американец в то, что Скаржинский действительно добровольно откажется со временем от такого прибыльного бизнеса, или посчитал, что лучше не связываться с этими непредсказуемыми русскими, но в итоге согласился на условия Станислава.
Ещё несколько лет, до начала нешуточных гангстерских войн, «фирма» Скаржинского процветала.
В начале лета 1929 года Станислав и большая часть его людей были убиты в перестрелке. Сомов, Мишаня и Никифор в это время были в Нинильчике, проверяли работу самогоноваренного заводика. За последнее время там произошло несколько сбоев, из-за которых капитан-канадец не смог доставить требуемого количества продукта.
Когда они вернулись, их товарищей уже похоронили. Через месяц главу банды, что расправилась со Скаржинским и его людьми, его сожительницу и охрану нашли застреленными в его собственном доме.
Никифор вернулся в Нинильчик. Сомов с Мишаней в складчину купили ранчо в Техасе, и занялись разведением племенных лошадей. Ездить верхом Николай Степанович так толком и не научился.