180-летию смерти А.С. Пушкина посвящается.
ЧТО КУРИЛ ПУШКИН, или ШКОЛА В ПЕРИОД ПЕРЕСТРОЙКИ.
«Во дни веселий и желаний...»
А. С. Пушкин.
Это было тёплым апрельским утром 1987 года.
– Сергей Леонидович, – сладким голосом обратилась ко мне завхоз Екатерина Семёновна, едва я вошёл в двери школы и поздоровался с ней, – Лариса Савельевна просила Вас зайти к ней сразу после уроков в три часа дня.
Я кивнул головой, а про себя подумал: «Ларисе уже всё известно!»
Теперь надо было срочно, до начала уроков, увидеться с Сашкой и Женькой, чтобы договориться с ними об общей линии защиты.
«Но что именно ей известно?!» – вертелся в моей голове вопрос, пока сквозь галдящую толпу школьников всех возрастов я пробирался к физкультурному залу.
Женька, худощавый с короткой светлой стрижкой преподаватель истории (кличка «Робеспьер» или «Неподкупный»), уже сидел на низкой скамеечке в подсобке у Сашки – плотного телосложения физрука с орлиным носом и длинными чёрными волосами (кличка «Чингачгук»). Здесь же стоял худенький в очочках преподаватель физики Андрюшка (кличка «Ландау»).
Выражение лиц у всех троих было озабоченным.
– Ну, что? – вместо приветствия спросил меня Женька.
– Писец!
– Тоже вызвали?
– Вызвали.
– Во сколько?
– В три.
– Значит, всех вместе! Отлично!! – вскочил Женька со своего места. – Главное, молчите! Говорить буду я! А вы делаете скорбные лица и дружно киваете или качаете головами. Смотря по моей отмашке.
Мы вздыхаем с облегчением. Ведь если Лариса вызывает нас всех вместе, значит, не хочет разбираться серьёзно и тратить на нас слишком много времени. А Женька, её бывший ученик, лучше всех нас знает, как с ней разговаривать.
– Но что ей известно? – интересуюсь я.
– Кажется, завхоз нашла бутылку из-под вина за сценой, – сказал Андрюшка. – Я слышал, как она говорила Ларисе.
– И всё? – спросил Женька.
– Ещё, кажется, пару бычков на окне.
– Снаружи или внутри.
– Не знаю. Они потом зашли в кабинет к Ларисе.
– А про подсобку?
– Не знаю.
– Блин, это же самое главное!
Андрюшка пожал плечами. Он был из сочувствующих. Его на вечере не было. Так что и бояться ему было нечего.
Больше всего достаться должно было мне как организатору внеклассной работы, Женьке – как классному руководителю 10-го «А», и Сашке – как дежурному преподавателю. При этом мы и пили (ту самую злополучную бутылочку: одну на всех), и курили ( осторожно за сценой в окошко), и танцевали медленные танцы с плотно прильнувшими к нам старшеклассницами. А потом ещё забурились в Сашкину коптёрку! И не одни, а с некоторыми старшеклассниками и старшеклассницами!! Болтали, смеялись, рассказывали безобидные анекдоты... В общем-то, ничего страшного... Но не в глазах Ларисы!
Она и к нашумевшему баскетбольному матчу преподавателей-мужчин нашей школы со сборной старшеклассников отнеслась довольно настороженно. А здесь такое!
– Но кто донёс?
– Не знаю. Может, Катькина дочь? – предположил Андрюшка.
Катькой мы за глаза звали нашего завхоза Екатерину Семёновну, верную прислужницу и наушницу Ларисы Семёновны.
– Точно! – шлёпнул себя по лбу Женька. – Я помню, как она ехидно улыбалась, когда Ирка пригласила меня на танец.
Марина, дочь Екатерины Семёновны, училась в нашей же школе. Девочка не слишком симпатичная и не слишком далёкая, она ревниво относилась к своим более симпатичным и более успешным подружкам и время от времени откровенничала о них со своей матушкой.
А та уже, смотря по обстоятельствам, сливала эту информацию Ларисе сразу или хитро приберегала до более подходящего случая...
Что же касается Ирки... Эта красотка из 10 «Б», несмотря на свой юный возраст, уже хорошо отдавала себе отчёт в том, что «красота – это страшная сила». Гораздо сильнее всех школьных знаний! Хотя и училась она тоже весьма неплохо...
А месяца за три до этого апрельского дня два выпускных класса английской спецшколы, решили упросить нас с Женькой устроить для них «предпоследний звонок». Мол, скоро разлетимся, «последний звонок» – мероприятие официальное, а мы хотели бы пообщаться в неформальной обстановке. Когда ещё придётся?!
Я тут же решил использовать их просьбу в своих корыстных целях и заявил, что буду ходатайствовать за них перед администрацией (все понимали, что речь идёт о Ларисе) при одном условии: если они подготовят хорошую литературно-музыкальную композицию, посвящённую 150-летию смерти А. С. Пушкина. Это, мол, будет их прощальный подарок и школе, и тем, кто идёт за ними.
Ребята, хоть и без особой охоты, согласились.
Вообще, надо сказать, что такие классы в жизни любой школы бывают не каждый год. По какому-то счастливому стечению обстоятельств в них подбираются в один или даже в два параллельных класса очень симпатичные и мальчишки, и девчонки. Умные, старательные, весёлые, компанейские, разносторонние, дружные, активные. Работать с такими классами для всех без исключения преподавателей одно удовольствие. К тому же в таких классах очень часто складываются какие-то пары и всеобщая атмосфера дружбы и влюблённости.
Пушкинский вечер, хоть и прошёл гораздо позже, чем мне хотелось (в апреле, вместо февраля), получился на славу.
Как сейчас помню, начинался он под истошные крики то ли группы «Ello», то ли группы « Yes», которые, по нашей задумке, должны были передать весь ужас от сознания смерти Пушкина. Затем резко наступала тишина, прерываемая лишь редкими звуками капель дождя или слёз, и в это время на сцену выходила одна из самых любимых моих старшеклассниц, которая чуть задумчиво и одновременно восторженно декламировала стихи А. Дельвига:
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
С ударением на слове "бессмертного".
Потом, конечно, и "Смерть поэта" Лермонтова, и стихи о Пушкине других поэтов...
Ну, и так далее!..
Потом я принимал восторженные поздравления администрации, преподавателей и родителей, потом все потихонечку разошлись, и остались только десятиклассники и мы – Сашка, Женька, я и Татьяна Абрамовна – классная руководительница 10-го «Б». Очень активная преподавалка английского. Старая дева.
Кстати, несмотря на то что она и курила, и пригубляла время от времени вместе с нами коньячок или ликёр у Сашки в подсобке, на её счёт и у меня, и у Женьки были серьёзные подозрения.
Женька полагал, что она хочет со своим 10-м «Б» переплюнуть его 10-й «А» и готова ради этого на всё, ну, а я подозревал её в желании на следующий год занять моё место.
Поэтому против неё мы выступали единым блоком, хотя внешне были с ней «вась-вась».
Но на апрельском «предвыпускном вечере» она, отпросившись и у меня, и у Женьки, ушла гораздо раньше нас, предварительно и покурив, и слегка глотнув вместе с нами. Так что в этот раз у неё в наших глазах было железное алиби.
В три часа дня мы втроём – Женька, Сашка и я – были в секретарской перед кабинетом Ларисы Савельевны. Секретарь – Галина Сергеевна, чуть располневшая женщина с пышной причёской, смотрела на нас недоумённо-сочувствующе: Лариса редко посвящала её в проблемы школы и, особенно, преподавательского состава.
Катька, сидевшая здесь же в рабочем халате, надетом поверх платья, делала вид, что занята какими-то своими бумагами и очень обеспокоена тем, что мы в очередной раз огорчили Ларису С.
Конечно, Женька не удержался, чтобы не поддеть эту хитрую лису:
– Как дела, Екатерина Семёновна? – спросил он её бодро.
– Да не очень хорошо... – ответила Катька нарочито болезненным голосом, словно провела бессонную ночь.
– А что так?
– Лариса Савельевна очень расстроена!
– Неужели мел иссяк или тряпки прохудились? – намеренно утёр Женька Катьке нос, чтобы она не совалось не в свои дела.
– Да нет, Евгений Васильевич! – подчёркнуто вежливо парировала завхоз. – С тряпками и мелом благодаря мне всё в порядке! Некоторые преподаватели её расстраивают!
– А! Ну, слава богу! Значит, Вас это, к счастью, не касается!
– Ну, почему же? Мы все – один коллектив, и, как говорит Лариса Савельевна, делаем общее дело! – не желала сдаваться Катька.
– А всё-таки лучше, чтобы каждый занимался своим! Не правда ли, Сергей Леонидович? – обратился Женька ко мне. – Как там у Грибоедова? «Когда в делах – я от веселий прячусь. Когда дурачиться – дурачусь. А смешивать два этих ремесла есть тьма охотников – я не из их числа!»
Женькин апломб и несомненный декламационный дар вынудили Катьку примолкнуть. Хотя цитата, на мой взгляд, скорее была в её пользу, чем в нашу. Но таков уж закон полемики: у кого больше апломба, тот и побеждает!
Конечно, с Ларисой бы такой приём не прошёл, вот почему, войдя к ней в кабинет, Женька решил сыграть скромного.
В кабинете, помимо Ларисы, были ещё завуч по английскому языку – интеллигентная и добрая Елена Михайловна – и классный руководитель 10-го «Б» – Татьяна Абрамовна, что сразу же накалило обстановку: Женькина ревность была всем известна.
Лариса, сидя за широким директорским столом, что-то писала в одной из своих тетрадей и на наше «Здравствуйте!» лишь едва заметно кивнула головой. Приём, ничего хорошего нам не суливший.
Какое-то время мы все, оказавшиеся в её кабинете, хранили почтительное молчание. Наконец, отложив ручку в сторону, Лариса Савельевна положила подбородок на кулак и стала молча разглядывать нас.
За её внешней красотой и даже миловидностью скрывалась редко выходящая наружу, но всем известная жёсткость мудрого руководителя большого коллектива. Вот этой редкой и потому особенно эффективной жёсткости все и побаивались.
– Ну-с, товарищи преподаватели (обычно-то она обращалась к нам по именам), что скажете?
Мы с Сашкой, по Женькиному примеру, стояли молча, чуть опустив глаза и понимая, что торопиться с ответом нельзя.
– Лариса Семёновна, можно я скажу? – вдруг заговорила первой Татьяна Наумовна.
Женька тут же, как боевой конь при звуке трубы, поднял голову.
– Я слушаю Вас, Татьяна Абрамовна, – подчёркнуто вежливо разрешила Лариса.
– Ну, прежде всего, хочу сказать, что вчерашний вечер, его официальная часть, прошла очень хорошо. Видна была большая подготовительная работа, проделанная и Сергеем Леонидовичем, и Евгением Васильевичем. К сожалению, потом я должна была уйти, но то, что я видела, было очень хорошо.
Слова Татьяны, как мне показалось, были скорее в нашу пользу, но Женька, как всякий ревнивец, услышал в них тонко замаскированный намёк на нашу некомпетентность:
– Вы хотите сказать, Татьяна Наумовна, что без Вас мы ни на что не способны?
– Да нет! – испугалась Татьяна. – Я только хотела сказать, что, с моей точки зрения, всё было хорошо.
– А я думаю, что Евгений Васильевич прав! – вдруг вступила Лариса и замолчала.
Татьяна Наумовна покраснела, а Женька посмотрел на неё сверху вниз победителем.
– Они, действительно, способны на всё! – продолжила Лариса. – И со старшеклассницами на виду у всех танцевать, и вино с мальчишками распивать, и сигареты с ними курить! Не правда ли, Евгений Васильевич?
Именно за это мы её и боялись, и любили! Кто ещё мог вот так изящно, взяв паузу, повернуть оружие против того, кто его поднял?!
Не ожидавший такого поворота, Женька на мгновение опешил:
– Лариса Семёновна?! – недоумённо развёл он руками.
– А что Лариса Семёновна? Разве я не права?! Ну, ладно Сергей Леонидович, – кивнула Лариса в мою сторону, – он человек новый в нашем коллективе. Но Вы-то, Евгений Васильевич! И Вы, Александр Васильевич! А я же Вас предупреждала! А я же Вас просила!
Сколько Вы, Александр Васильевич, – обратилась она к Сашке, самому слабому звену нашей обороны, – сколько Вы уже работаете в школе?
У каждого свои тараканы. Сашка – самый старший из нас – ни за что не хотел признаваться в своём возрасте:
– А что Александр Васильевич? Я тут самый молодой... – буркнул зардевшийся Сашка в своей манере, потупив глаза. – Моложе только Вы...
– Что Вы там бурчите? – улыбнулась Лариса. – Говорите громче!
Сашка, как обычно, стушевался ещё больше, буркнул себе под нос что-то невнятное, замолчал и повернулся к окну.
– Он сказал, Лариса Савельевна, что он самый молодой из нас! – смело вступил Женька со своей обаятельной улыбкой. – Моложе только Вы!
Это был грубый, но всегда безотказно работающий по отношению к любой женщине приём. Лариса это понимала и, хоть и была не в силах устоять против него, постаралась по крайней мере это скрыть:
– Ну, это-то я слышала. Что ж ещё может сказать Александр Васильевич! А вот что скажете Вы, Евгений Васильевич?
– Лариса Семёновна! – Женька принял серьёзный и отчасти возмущённый вид. – Да, видимо, мы что-то где-то просмотрели, недоглядели... Возможно. Впрочем, я даже не очень понимаю, о чём идёт речь!.. Что случилось?!
Он уже не столько говорил, сколько декламировал, видимо, прикинув на себя роль Велюрова из «Покровских ворот».
– Что случилось?! – с не меньшим декламационным искусством переспросила Лариса. – Екатерина Семёновна!
Дверь тут же приоткрылась, словно Катька давно уже ждала сигнала:
– Да, Лариса Савельевна!
– Принесите-ка сюда то, что Вы мне показали сегодня утром.
Катька с готовностью метнулась назад и тут же зашла снова. В руках она держала пакет, в котором была замаскирована от посторонних взглядов злополучная бутылка.
– Вот, Лариса Савельевна! Вот, что я нашла сегодня утром за сценой!
Лариса с отвращением посмотрела на бутылку, потом на нас:
– Ну, и как Вы это объясните?! – в её голосе звенела сталь.
Я похолодел. Сашка что-то буркнул себе под нос. Татьяна с недоумением посмотрела на Женьку: как можно было оставить такую улику?! Взгляд Елены Михайловны выразил жалость. Катька мстительно и скорбно поджала губы в предвкушении неминуемой грозы...
– Так это же Пушкин! – с невозмутимым видом и словно с недоумением по поводу поставленного вопроса ответил Женька.
– Что-что?!! – поразилась Лариса. Женькины слова показались ей верхом наглости. – Это вы так шутите, Евгений Васильевич?!
– Ничуть! – голос Женьки стал ещё твёрже и уверенней. – Не Вы ли, Лариса Свельевна, читали когда-то мне, ещё совсем мальчишке, бессмертные строки великого поэта: «Выпьем с горя! Где же кружка? Сердцу будет веселей!»
Все находившиеся в кабинете не смогли скрыть улыбок. Но Лариса не собиралась сдаваться:
– Ну, и как же эти строки Пушкина объясняют появление бутылки за сценой?
– Очень просто: это реквизит, который мы думали использовать при чтении бессмертного стихотворения.
– Что-то я бутылку при чтении стихотворения не заметила, – чуть слышно призналась не к месту честная, хоть и добрая Елена Михайловна.
– К тому же, заметьте, Елена Михайловна, что в стихотворении Пушкина говорится о кружке, а вовсе не о бутылке! – не удержалась Лариса от едкого замечания.
– Правильно! – согласился Женька. – Именно поэтому я и запретил выносить бутылку на сцену. Нас могли не так понять. И реакция Екатерины Семёновны это прекрасно подтвердила.
– Почему же она тогда пустая? – вставила Катька.
Голос Женьки возвысился до патетических нот, его взгляд, обращённый на Катьку, сверкнул прокурорскими молниями:
– Вы что же, хотели, чтобы ребята принесли в школу полную?!!
Тут уж все разразились хохотом.
Покраснев, Катька вышла с обиженным видом из кабинета, и Лариса, стараясь «спасти лицо» и вернуть разговор в серьёзное русло, спросила:
– И всё-таки, Евгений Васильевич, почему бутылка оказалась за сценой?
– Да мы её просто там забыли! Вы же понимаете, Лариса Семёновна, что, будь она полная, ничего подобного не произошло бы!
Женькин триумф был полным. Лариса смотрела на него с тем мягким, чуть скрытым восхищением, с каким учитель наблюдает за успехами своего любимого ученика.
Как и все, не удержав улыбки, она всё-таки твёрдо, словно желая довести следствие до конца, продолжила допрос:
– А что Вы скажете мне по поводу окурков на подоконнике? – взгляд Ларисы обратился на нас с Сашкой по великому принципу: разделяй и властвуй! – Ведь, если я правильно помню, Александр Сергеевич сигарет не курил.
– Вы же знаете, Лариса Семёновна, я не курю. Я спортсмен. Каждое утро кросс пять-десять километров. Потом сто отжиманий, сто приседаний... – забубнил Сашка.
– Да я не про Вас, Александр ВАСИЛЬЕВИЧ! – не удержалась Лариса от желания скаламбурить. – Я про Александра СЕРГЕЕВИЧА!
– Откуда я знаю? Может, он и курил. А мне нельзя. Каждое утро бег, упражнения для пресса, гантели...
Лариса поняла, что и здесь она ничего не добьётся: свернуть Сашку с темы физзанятий, если уж он её оседлал, было невозможно... Даже если бы сам Александр Сергеевич сейчас предстал перед ним во плоти.
Её взгляд обратился ко мне:
– Или, может быть, мне что-то неизвестно, Сергей Леонидович? Может быть, он курил и курил именно сигареты? К тому же откуда ему было знать о наших требованиях к пожарной безопасности!
– Ну, насчёт сигарет не знаю, а за шампанское ещё в лицее «последний бедный лепт бывало...» – начал я, ещё не зная, куда кривая выведет.
Но тут, как ни странно, на помощь снова пришла Татьяна Наумовна:
– Это мои окурки, Лариса Савельевна!
Директриса посмотрела на неё с не меньшим удивлением, чем мы с Женькой.
– Вы же знаете, что я курю, – спокойно продолжила Татьяна.
– И Вы что же, курили прямо в зале?! – поразилась Лариса.
– Ну, что Вы, Лариса Савельевна! За кого Вы меня принимаете?! Просто у меня в сумочке оказалось несколько окурков, завёрнутых в бумажку. Я положила их в неё, когда накануне была в гостях у подруги и мы курили на лестничной площадке. Тайком от её матушки. Ну, и забыла выбросить!
А вчера, когда я в зале открыла сумочку, из неё так пахнуло, что мне пришлось срочно открыть окно и бросить бумажку с ними вниз. (Все знали, что окна зала выходили в глухой задний двор школы). Видимо, он раскрылся и несколько окурков – потухших и холодных! – оказались на подоконнике. Понимаю, что виновата, но больше такого не повторится!
Танькина история была не особенно изящна, но вполне правдоподобна. Лариса лишь укоризненно покачала головой, а мы с Женькой вместе с благодарностью почувствовали в очередной раз, что имеем дело с серьёзным противником: Татьяна не только нас выгородила, но и свой класс, где было немало курильщиков, вывела из-под удара. Браво!
При этом она, правда, несколько изменила Ларисе. И та сразу же не преминула этим воспользоваться:
– И всё-таки в следующий раз, Татьяна Абрамовна, постарайтесь не уходить с вечера до его окончания. Особенно, когда на мероприятии остаётся только мужская половина педсостава.
– Хорошо, Лариса Савельевна, – покраснела Татьяна, всегда близко к сердцу принимавшая любое замечание. – Но вчера, действительно, были исключительные и совершенно неожиданные для меня обстоятельства.
– Нет худа без добра! – смилостивилась Лариса. – Потому что, Татьяна Абрамовна, Вы были, по крайней мере, избавлены от созерцания этих красавцев, танцующих с Вашими девочками.
– Или это тоже неправда?! – грозно обратилась она к нам. Сашка что-то промычал себе под нос, а Женька театрально развёл руками. Внимание девочек-старшеклассниц ему льстило. В этом смысле у них с Сашкой было даже некое соревнование. К тому же он понимал, что сценарий предусматривает неминуемый гневный монолог нашей Фемиды. И лучше всего этому не мешать.
– Евгений Васильевич!! Александр Васильевич!! Да что же Вы делаете!! Да как же так!
Ну, ладно Сергей Леонидович. Он у нас недавно. Но Вы-то, голубчики! Вы же не первый год работаете со мной! Разве не говорила я Вам сто раз, что учитель в школе должен быть примером во всём! Должен быть застёгнут на все пуговицы! Чтобы ни один комар носа не подточил! А Вы?! Растаяли при виде молоденьких девочек! Как Вы будете принимать у них экзамены?!
– Лариса Савельевна – в голосе Женьки прозвучало недоумение. Его строгость и безапелляционность при выставлении оценок были всем известны и заставляли трепетать накануне экзаменов не только старшеклассников, но и их родителей.
– А что подумают другие?! – возмущённо продолжала Лариса, словно не замечая Женькиного недоумения. – Те, с кем Вы не танцевали?! Это не к Вам, это ко мне потом придут их родители! Скажут, что их детям намеренно занизили оценки, потому что они, видите ли, не танцевали с преподавателями! И что я должна буду им говорить! Вы об этом подумали?!
Справедливость Ларисы была очевидна! Нам оставалось только молчать.
Пошумев ещё какое-то время и полностью излив свой гнев, Лариса, наконец, закончила с непередаваемым пафосом:
– Идите с моих глаз! Видеть вас не хочу! И если только это ещё раз повторится, разговаривать будем на партбюро! Со всеми вытекающими отсюда выводами! Танцоры!! «От балов без ума»! Вон из моего кабинета!
Дважды ей повторять не пришлось! Со скорбными лицами и с еле скрываемой внутренней радостью мы быстренько выскочили из кабинета директрисы.
– Работайте щательнее, товарищи! – объявил Женька торжествующим голосом, проходя через секретарскую и не понятно к кому обращаясь: то ли к нам, то ли к завхозу и секретарше.
И мы со смехом вырвались в притихший после уроков школьный коридор.
А вечером того же замечательного весеннего денька мы сидели в нашем любимом одном из первых в Москве частных кафе. В зале практически никого не было. Только за одним из столиков сидело трое парней приблатнённого вида.
Заказав по зелёному салатику и по румяному цыплёнку табака, мы, наполнив бокалы свежим пенистым пивом, дружно и весело обсуждали все перипетии и вчерашнего вечера, и сегодняшней разборки в кабинете Ларисы:
– Внимание, экипаж! – как всегда, принял на себя руководство застольем Женька. – Александр Васильевич! Владимир Леонидович! Да как же так!! А я же вам говорила!!
Мы с Сашкой ржём, узнавая интонации Ларисы Семёновны.
– Товарищи преподаватели! – продолжает Женька серьёзным тоном. – Залили горючее! Ключ на старт! Протяжка! Продувка! Поехали!!
Мы весело пьём.
– Ну, а теперь, – снова берёт Женька слово, – выпьем, господа, за наше солнце! За неполного тёзку Александра ВАСИЛЬЕВИЧА – Александра СЕРГЕЕВИЧА Пушкина! Потому что в этот траурный юбилейный год – лично нам – сегодня в очередной раз – стало ясно: Пушкин жил, Пушкин жив, Пушкин будет жить!
Мы снова выпили, и в этот момент в кафе ввалилась троица огромных со зверскими мордами битюгов. Они подошли к бармену, и тот кивнул им в сторону приблатнённой троицы. Те поняли, что что битюги пришли на "стрелку", и встали. Один из "быков" направился и к нашему столику, отчего у нас невольно похолодело внизу живота.
Но бармен вовремя вмешался: "Этих не надо. Это клиенты".
Шёл второй год перестройки. 150-й со дня смерти А.С. Пушкина. Жить становилось лучше! Жить становилось веселее!
P.S.
Признаюсь честно, что в те времена я так и не удосужился поинтересоваться: а, в самом деле, курил ли Пушкин?
И вот однажды, уже в Париже, я как-то зашёл в гости к Володе и Ирише Алексеевым. Через какое-то время туда же пришла Екатерина Ефимовна Эткинд – президент ассоциации «Друзья Пушкина» в Париже. Прекрасный рассказчик, она сходу поведала нам несколько забавных историй о различных представителях русской диаспоры. Тогда-то, вспомнив старую, изложенную выше историю, я и спросил её, курил ли Пушкин.
– Курил! – ответила Екатерина Ефимовна неожиданно для меня утвердительно. – У него было даже три трубки.
Ей, проработавшей долгое время в Музее А.С. Пушкина на Мойке,12, я не мог не поверить.
А уже дома на просторах интернета я нашёл такое сообщение:
«На этот вопрос больше ста лет назад с присущей ему дотошностью уже ответил знаменитый пушкинист начала века Николай Лернер (1877–1934) в специальной заметке под заглавием «Курилъ ли Пушкинъ?»
Убежденный в том, что великий человек замечателен «не только в высоких проявлениях души, но и в мелочах его повседневного быта», Лернер пересмотрел на этот счет разные автобиографические признания самого Пушкина и мемуары современников и пришел к однозначному выводу, что поэт не только любил курить трубку, но «по всей вероятности, курил постоянно».
АЛИНА БОДРОВА, к.ф.н., научный сотрудник Пушкинского дома.
"Отвечая на этот «полушутливый вопрос» любопытного читателя, Лернер вряд ли мог себе представить, что эта пятистраничная заметка станет чуть ли не самым запоминающимся его сочинением и вызовет такой шквал критики и насмешек в научной среде. После публикации статьи над Лернером кто только не смеялся: и формалисты, и марксисты, и пушкинисты «старой школы». Заметка «Курил ли Пушкин?» моментально превратилась в расхожую эмблему безыдейного биографизма и эмпирического крохоборства: что это за наука, которая «опускается» до такой мелкой ерунды?
Должны были пройти десятилетия, прежде чем изучение бытового поведения и повседневной жизни, состоящей из подобного рода «мелочей», было осознано как достойный изучения исторический и культурный объект".
Что же касается сигарет, то они появились только во второй половине XIX века.
Здесь Лариса Семёновна была права: курить сигареты А.С. Пушкин, конечно же, не мог.
Вот такие дела!
Ну, а на вопрос, стоит ли говорить о Пушкине, спустя 180 лет после его смерти, как не вспомнить Н. В. Гоголя:
«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет.»
Ждать осталось недолго...