Глава 9. Печатаем только своих

   
Так получалось, что житейским парусам Степанова постоянно требовался свежий ветер перемен. Стоило обустроиться в очередном городе, войти в репертуар, обзавестись друзьями, дождаться публикаций в местной прессе, как его снова тянуло на смену места жительства. Причём, ни статус нового театра, ни географическое положение города не имели никакого значения. Было бы, где печататься.
Наступил день, когда Степанову показалось: можно бы рискнуть и отослать некоторые опубликованные рассказы в Московские журналы. С ответами столица не задержалась. Благо, желающих заработать копейку на рецензировании в столичных издательствах было великое множество. Ответы не грешили разнообразием. «Рукопись получили, опубликовать, к сожалению, не представляется возможным. Учитесь, читайте Пушкина, Чехова, Маяковского, Твардовского… (ареопаг варьировался в зависимости от вкуса и тематики редакционного портфеля). С уважением…»
Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день Степанов не собрался предстоящий отпуск посвятить родителям. Захотелось домашних пирожков, вечерних посиделок с матерью и отцом, встреч с теми, кто, окончив школу, не покинул родные места. Таковых оказалось гораздо больше, чем Тим мог предположить. Поэтому первые дни он практически не вылезал из старых компаний, с неизбежным застольным речитативом: «Помнишь ли ты?.. Помню ли я?..»
На очередной встрече один из старых приятелей пригласил его на следующий день посетить местное издательство. Тим встрепенулся. В этих палестинах ему бывать ещё не приходилось. И тут же забыл об этом. Какая разница, за каким столом сидеть? И вообще, с подобными развлечениями пора завязывать.  Бедный отец коротал вечера на балконе в одиночестве, всё ещё надеясь на обещанное общение.
С этой мыслью он отбыл домой. Наутро сходил с матерью на рынок, обзвонил близких и дальних родственников и, в предвкушении семейного вечера, прилёг подремать.
Однако, проснувшись, неожиданно вспомнил о приглашении, наплёл с три короба родителям о внезапно возникшей необходимости на короткое время покинуть дом и через полчаса уже с нетерпением ожидал назначенного свидания в вестибюле издательства, искренне недоумевая, почему приятель выбрал место для встречи именно здесь? Чем-чем, а количеством уютных заведений город его детства мог дать фору даже Парижу.
***
Наконец Тим увидел сияющую физиономию друга, торжественно нёсшего в руках стопку книжек. Он подошёл к Степанову и протянул лежащий сверху экземпляр в цветной обложке. Тим взял книжечку, увидел знакомое с детских лет имя автора, снисходительно поглядывающего на него, вдохнул в себя неповторимый аромат только что сошедшей с типографского станка бумаги.
Увы, теперешняя печатная продукция этим дивным свойством не обладает.
Далеко не белая зависть осколком зеркала Снежной королевы кольнула его сердце. Но, когда отнял книжку от лица, оно уже выражало умеренный восторг, приправленный искренним недоумением. Приятель его развеял. В детстве он скрывал свои литературные наклонности от всех, кроме бабушки. По чистой случайности её звали Арина Родионовна. Именно ей он поверял свои первые ученические строчки. А она внимала и подпитывала его нарождающийся талант кладезем бесценной многовековой народной мудрости. На этой благодатной почве и взросло его мастерство.
Степанов достал из кармана три рубля, дабы внести скромную лепту в намечающееся застолье. Сияющий автор великодушно отверг это приношение.
— Я угощаю. Только наши жёны взбунтовались. Не желают больше принимать у себя «осточертевших сочинителей». Их можно понять. Наши застолья после здравниц перетекают порой в бурные подсчёты вкладов каждого в копилку местной и мировой литературы. От поэтических текстов, извергаемых нашими глотками, у дам потом неделю болит голова. А разбитая посуда? Короче, лавочка закрыта на переучёт.
Тим, не раздумывая, предложил свой вариант, который с восторгом был принят. И компания весёлой гурьбой направилась в гости к одной из самых очаровательных актрис местного театра, периодически подкалывая зачинателя этой идеи одним и тем же вопросом: «Не дадут ли сему многочисленному сборищу от ворот поворот?»
— Какой поворот, ребята?! – горячился Тим. – Мы с Ириной вместе учились в театральном институте, играли в одних спектаклях, пережили, к счастью для нас, ничем не завершившийся платонический роман. Потому и остались близкими друзьями. По первому зову приходим на помощь друг другу. И на наш визит её сердце откликнется с большой радостью.
Подруга не посрамила намечающихся седин Степанова. Встретила сомневающихся литераторов, как родных. Накрыла столы в двух смежных комнатах. Тим, по старой привычке, отправился хлопотать на кухню вместе с именинником. А примадонна милостиво позволяла припадать к своим лилейным ручкам, которым позавидовала бы французская королева Анна Австрийская, окажись она каким-то чудом в этой панельной пятиэтажке, очарованной ею шатии - братии. Тем временем Тим расставил посуду, разложил по тарелкам еду. Растаял в гомоне голосов первый хрустальный звон, и веселье понеслось по наезженной колее. Вскоре образовались группки по интересам. Самая активная часть во главе с виновником торжества плотно окружила прекрасную хозяйку.
Степанов тут никого не знал, и, посчитав свою миссию выполненной, решил незаметно удалиться. Вряд ли кто обратил бы на это хоть малейшее внимание. Ошибся. В прихожей ему заступил дорогу человек, которому было суждено сыграть в жизни Тима немаловажную роль. Без долгих церемоний незнакомец представился:
— Никита Петренко, — и увлёк Степанова к окну.
Из разговора Тим понял, Никите приглянулась хозяйка дома. Памятуя, что Ирину со Степановым связывает дружба, он решил, что новый знакомый сможет дать ему возможность познакомиться с ней поближе. В более благоприятных обстоятельствах. Беседа продолжилась. Петренко оказался редактором издательства. Тут уже Тим сделал стойку. Поистине – на ловца и зверь бежит. Никиту заинтересовала актриса? Прекрасно! Степнов с места в карьер предложил:
— Не сходить ли нам в театр на ближайший спектакль, в котором занята Ирина. После посидим у неё в гримёрной комнате за чашечкой кофе.
— Мне кажется, это не совсем удобно… — промямлил Петренко.
Тим развеял его сомнения. Это было нетрудно. Мысленно Никита уже видел себя в этом царстве афиш, париков, фальшивых драгоценностей, пудры, грима и всего того, что называется закулисным антуражем, куда ему доступа не было. С потаённой улыбкой радости он принял предложение Степанова, и они чокнулись за встречу с великой актрисой. Петренко ненавязчиво поинтересовался планами Тима на будущее.
Степанов не стал терять время на пустые разговоры и сразу перешёл к насущной проблеме.
— Провинция, где я сейчас обитаю, моей книжки не печатает, хотя рукопись в издательстве лежит уже второй год. Москва задирает нос. Город детства остаётся неохваченным моими произведениями. Какой вы можете дать мне совет?
Петренко опешил от такой ураганной прыти. У себя в редакции ему приходилось иметь дело с беспардонными «талантами» из народа. Но чтоб с места в карьер малознакомый человек так стремительно брал за горло …
Тим приготовился к тому, что сей секунд, пошлют его далеко и надолго. В лучшем случае отмахнутся и попросят позвонить через неделю секретарю, но… Петренко неожиданно хлопнул его по плечу и предложил:
—Завтра, не раньше полудня, приходи с рукописями ко мне в кабинет. Посидим, подумаем, какой интерес ты можешь представить для города своего детства.
«Первый тайм мы уже отыграли!» — Тим мысленно подпрыгнул от радости, крепко пожал Никите руку, напомнил о походе в театр и откланялся, сославшись на ожидающих к ужину родителей.
Больше его здесь ничего не удерживало.
 ***
На следующий день они с Петренко сидели в кабинете главного редактора. Глубокомысленно попыхивая трубочкой, тот полистал рукопись и вернул её трясущемуся от волнения автору.
— В этом что-то есть. Но… знаешь, братец ты мой, как нелегка должность руководителя одного из крупнейших издательств в этих знойных краях? — он горестно улыбнулся. — Разбираюсь в основном с потугами местных графоманов, вместо того, чтобы сочинять, сочинять… — и, дождавшись сочувственной улыбки собеседника, с сожалением развёл руками.
Тим понял. Здесь печатают только своих авторов. Это означало: либо он перебирается в родные края, благо с квартирным вопросом проблем нет, да и родители будут только счастливы, либо придётся ждать, когда его издадут по нынешнему месту жительства. Правда, о том, что его переезд может стать гарантией для издания книжки в ближайшее время, многострадальный издатель даже не заикнулся.
***
Позже, за столиком в кафе, Никита подтвердил, что разговоры о возможном сотрудничестве начнутся тогда, когда в паспорте Тима появится прежняя прописка. И перешёл к более волнующей теме. Степанов не ударил в грязь лицом. В театр с Петренко они были приглашены на завтра.
Там всё пошло, как и было задумано. Просмотр спектакля, поставленного по пьесе местного драматурга на волнующую тему о проблемах зарождения колхозного движения в республике. Вручение огромного букета роз. Превращение гримёрного столика в банкетное застолье. И бесконечные ахи Петренко по поводу блистательной игры актрисы, плавно переходящие в целование всё тех же прекрасных рук.
Мыслями Тим был далеко от этого празднества…
***
Вопрос о возможном переезде в родной город не давал ему покоя ни днём, ни ночью. Его теперешняя жизнь была, что называется, на мази. Рассказы, очерки в местной прессе появлялись с завидной регулярностью. Недавно по дороге в отпуск, в купе Степанов разговорился со случайным попутчиком. Речь зашла о публикациях в молодёжной газете. Сосед по купе с азартом начал пересказывать Тиму его же материалы. Когда Степанов попытался охладить его пыл и высказал сомнения по поводу компетентности автора в некоторых материалах (а это, увы, имело место быть из-за допускаемых порой небрежностей в проверке фактов), то лучше бы этого не делал. На его голову обрушилось такое количество упрёков в недооценке смелой гражданской позиции журналиста, что Степанов предпочёл за благо не раскрывать своего имени и продолжал поездку в ранге неблагодарного читателя. Но тот всё не унимался.
— Вы читали очерк: «А поезда всё шли?»
Тим чуть не ляпнул, что потратил месяц жизни на то, чтобы разговорить скромного труженика тыла, который на поверку оказался истинным героем прошедшей войны. Только бывший начальник стратегической железнодорожной станции не видел ничего героического в том, что за два с лишним года его «тыловой» службы, (что с того, что фашисты бомбили станцию практически двадцать четыре часа в сутки?) ни разу не был сорван график доставки техники и живой силы на фронт.
 — Вы знаете, что после этой публикации ему присвоили звание Героя Советского Союза?
Тим знал об этом, поскольку в редакцию начали звонить бывшие сослуживцы начальника, которые посчитали несправедливостью награждение своего командира лишь орденом трудового Красного Знамени. Его представляли на звание Героя. Но какой-то генерал одним росчерком пера перечеркнул представление, посчитав, что «тыловик» подобной награды не заслуживает. Не Александр Матросов. В кабинете отсиживался. А начальник не обижался. С гордостью надевал выходной костюм с орденом на лацкане пиджака по праздничным дням. Когда же посыпались письма чуть ли не со всей страны, редакция обратилась в самые высокие инстанции. Справедливость восторжествовала.
Глубокой ночью, вертясь на старенькой койке в комнатке, где прошло его детство, вспоминая подзабытый диалог, Степанов размышлял: «Положим, вернусь я в родные места. А как карта не ляжет? И мой хвалёный «талант», здесь окажется невостребованным? Тогда о подобной встрече с разговорчивым попутчиком можно будет мечтать до конца дней своих…»
 С тем и уснул.
***
С тяжёлым сердцем уезжал он из родного города к открытию нового сезона. В театре ему вручили телефонограмму с приглашением срочно посетить главного редактора «молодёжки». Неужели решили напечатать его повесть с продолжением в последующих номерах, которая полгода томилась в отделе? Недосягаемая мечта для большинства авторов. Главного на месте не оказалось, и Тим позвонил заведующему литературным отделом. Степанову предлагали работу в редакции! У него дух захватило. Перспектива открывалась потрясающая.
В театре уже знали об этом. Вопрос о том, с какими глазами он предстанет перед коллективом, подавая заявление об уходе в самом начале сезона, разрешался сам собой. Кто упрекнёт человека, которому предложили работу в комсомольской газете в период развитого социализма?
Заявление директор подписал без долгих разговоров, взяв со Степанова обещание: не забывать друзей, изредка публиковать положительные рецензии на спектакли родного коллектива. Тиму оставалось решить, что предпочесть: журавля в небе или синицу в руке? Он выбрал самый простой путь. Подбросил монетку. Выпало ехать домой. Скрепя сердце, отправился в кассу аэрофлота. Там его быстренько спустили с небес на землю.
— В августе месяце билет на юг? На завтра? Почему сразу не попросить «ключ от квартиры, где деньги лежат?»
Тим наплёл с три короба о брате, которого не видел много лет, который, якобы, проездом из пункта «А» в пункт «Б» всего на один день завернул в родные пенаты, и ждёт его не дождётся. Начальник смены клятвенно заверил:
— Думаешь, у меня нет брата? Есть брат, которого я не видел сто лет! И будь в кассе хоть один лишний билет, ты бы улетел не завтра, а сегодня.
Как ни странно, Степанов испытал облегчение. Аэрофлот всё решил за него. А на нет, как известно, и суда нет. На отвальной, устроенной для господ артистов, он зачем-то поведал сидящей рядом девочке-гримёрше об этой истории. Та всплеснула руками.
 — Один билет? Всего-то! Мама у меня кассир, завтра её смена. Я с ней поговорю, и с утра можешь спокойно идти в кассу! Старушка не подведёт.
И не подвела ведь. Билет нашёлся.
Жизненный корабль Степанова совершил оверкиль: перекувырнулся, всплыв днищем на поверхность.

(Продолжение следует)