Чужие.
После окончания войны стали возвращаться казаки в станицу Устино. Разбросанные войной по всей России, усталые и озлобленные, раненные и больные, обросшие и бритые тифом, украдкой, ночами, поодиночке и группами возвращались они в свои разграбленные и обнищавшие подворья. Где были и с кем воевали, о том помалкивали. Одни говорили, что пришли из плена, другие -госпиталя, но правду утаивали все. Бывшие односумы перестали верить друг другу и рассказывали родным погибших только об умерших или убитых, но просили не говорить соседям. Многим пришлось воевать на стороне белых и красных. Никифор Шкуратов и Дмитрий Огурцов после разгрома Дутова под Орском перебрались в армию Миронова, а после его расстрела,в армию Будённого, чем гордились. Но гордость эта не принималась семьями погибших, расказаченных и казаков, переживших красный кошмар и чудом оставшихся живыми. После поражения армии Дутова под Акмолой, незаметно дезертировал с фронта и Фёдор Безбородов. Он скрывался некоторое время в башкирской деревне Айдербак, но заболел тифом и попал в больницу. Там его подлечили, и он, совершенно лысый, вернулся в Устино. Фёдор и рассказал Арапихе про гибель брата Афанасия.
-А про Тихона ничего не знаешь? – спросила Арапиха.
-Он с Николаем Литвиновым были в роте охраны Дутова, и мы редко встречались. Живой, наверное! – уклончиво, пряча глаза, ответил Безбородов
- Слава богу, и на том, что живой. Даст бог, вернётся!- успокоилась Арапиха и расспрашивать дальше не стала.
Вернувшиеся казаки правили порушенное хозяйство, но отношения между беглыми и оставшимися в станице на время гражданской войны оставалось враждебным. Война закончилась -вражда осталась и поделила Устино на группы. Не было больше единства среди родных и соседей. Раньше враждовали крепостные с донцами и устинцами,теперь вражда поселилась и в семьях.Гражданская война снова разделила станицу на два враждебных лагеря, а казачья клятва:
-Душу положи за други своя - перестала быть ценностью казачьего народа.
Брат не верил брату; отец -сыну. Чужие на родной земле, казаки с безразличием смотрели на своё будущее и судьбу всей страны, так и не ставшей для них Отечеством. Настала в станицах Урала полоса безнадежности – кратковременная, но беспросветная. Казалось, все живое, хранившее искру порыва, не утратившее чувства чести, способное к протесту и жертве, – вымерло или было забито в самые сокрытые щели жизни. Жизнь стала сплошным хлевом, ко всему, кроме ценностей хлева, равнодушной. Пьяные, заплетающиеся языки еврейских комиссаров опаскудили прекрасные слова, освященные терновым венцом крестных мук самоотвержения, ве-ками возвышенной мечты казачества. В степной жизни воцарились корыто и шкура. Эти два лозунга руководили так называемым «находами» и теми, кто подыскал подходящую окраску и прикинулся усвоившим пролетарское мироощущение. Видели все и знали, но были немощны и бессильны остановить роковой обвал жизни. Ибо как песок стал под ногами тот упор, который был когда-то тверже гранита, – дрогнула казачья стойкость. От из-нурения ли это произошло, или от обманутых надежд на стороннюю, союзническую помощь, о которой стали толковать слишком преждевременно и легкомысленно, – не все ли равно? Ждали скорого отрезвления от этого дурмана. Ждали, что жестокими уроками будут научены уму-разуму легковерные простецы, попавшие на удочку красных негодяев. Но то, что случилось в родных станицах, превзошло даже самые мрачные предчувствия. Брошено было несчастное казачество. Никому не нужно стало. Нет хороших вождей! Эх, встань Фёдор Кузнецов и посмотри на войско Яикское!! где-то подевались Соколы и отроки царевича Арапши?
Дрогнула казачья сила и прогнулась под напором жидовских комиссаров.
Тот, кто затеял гражданскую войну, добился главного -он разделил народ на правых и виновных, чтобы было легче править. Но и это расслоение было не последним.