Съезд.
Зимой пришло в Устино указание из губисполкома: –прислать два человека для делегации на Всероссийский съезд казаков в Москву. Чтобы сгладить свои зверства и привлечь на сторону власти выживших в революционном кошмаре казаков, большевики решили прибегнуть к своему основному оружию - путём обмана и пустых обещаний удержать власть в степи. Это было не спонтанное решение, а хорошо продуманная авантюра. Ещё 30 сентября 1919 года на заседании ЦК РКП(б) были приняты тезисы « О работе на Дону», которое касалось всего казачества России:
-«Мы разъясняем казачеству словом и доказываем дело, что наша политика не есть политика мести за прошлое. Мы ничего не забываем, но за прошлое пока не мстим. Дальнейшие взаимоотношения определятся в зависимости от поведения различных групп самого казачества …. к нашей Красной Армии».
Однако это не примирило казачество с советской властью, и 27декабря 1919 года Пленум ЦК в своей резолюции принял пункт 7:
-«Казачий съезд созвать, придав ему характер широкой массовой демонстрации. (Против т. Крестинский). Поручить тов. Полуяну наблюдение за проведением выборов на местах и возложить на него ответственность за всё проведение съезда. Поручить т. Троцкому общее наблюдение за созывом и проведением съезда».
И два еврея сделали всё, чтобы на съезд не могли попасть настоящие казаки, а подменить их «красными казаками по нужде».
Желающим ехать в Москву за казённый счёт вызвался только Пенечка Репьёв -бесхозный и одинокий бобыль, и Павлу пришлось самому ехать на это сборище. Февраль -капельник разыгрался метелями, забил снегом овраги на Царской дороге, и посланцы решили ехать в Оренбург по железной дороге. Добрались до Саракташа с по-путным обозом, сутки ждали поезда и, наконец –то морозным днём он сподобился тремя деревянными вагонами. В этой тесноте, холоде и грязи добирались они всю ночь и только ранним утром приехали в Оренбург. Через массивную дубовую дверь, грязную и ободранную, вошли в вокзальное помещение, заставленное сло-манными диванами, вышли на привокзальную площадь и прошли по улице.
Заседание делегатов должно начаться после обеда, и Павел решил посмотреть город. После набега в апреле 1918 года он ни разу не был в Оренбурге и удивился его нищете и безвластию.Улицы были засыпаны снегом, его никто не убирал, уличные фонари и заборы разбиты, даже на дворах частных домов лежали сугробы грязного снега. Пришлый люд нашёл здесь себе пристанище и, не привычный к порядку, выливал помои и сыпал золу прямо под окнами домов на улицу. Главная площадь тоже утопала в грязных сугробах, помойках. На этом фоне неряшливости ещё более выделялись грязные и давно не белёные здания казённых домов и управы. Советское владычество принесло городу свою долю разрушения, загаженности, сору и грязи, ничего старого не оставило, но и нового не приба-вило, кроме, может быть, двух-трех заржавленных вывесок на булочных и трактирах, на которых старое хозяй-ское имя было затерто и заменено обозначением, гласящим, что это – магазин «трудовой артели приказчиков». Зашли посмотреть ради любопытства и купить завтрак. В магазине «трудовой артели», как и в других, пыльная пустота, паутина и уныние, кое-где – две-три спящих фигуры бродяг да звонкоголосые стаи бродячих собак и кошек на загаженном подворье. От прежнего обилия, особенно – гастрономического, ничего не осталось, а ко-гдато по части чревоугодия был степной город со славой. И так странно было слушать тощего управляющего в войлочных туфлях, говорившего со слезой умиления в голосе:
– Всё есть... Господь дал и товарищи помогли ... всё сейчас: чего хочешь, того просишь... И хлеба ешь – не хочу, горы целые мяса на базаре... Всякая печенье, фрухта разная - изюм, кишмиш... Господь-кормилец привел до-жить... А не чаяли... Думали: помрем, не евши...
Видно было, что предметный урок нового социального строя был жесток до беспощадности, коли заставил го-лодного плебея петь радужные псалмы еврейской власти. Голод, сыск, устрашение, равнение всех по оголению и босоногости в красной Совдепии должны были оставить особенно яркий и выпуклый след. И так хотелось Павлу заглянуть любопытствующим оком внутрь этих ободранных домов и до-мишек, в душу этих людей, груп-пами собирающихся на панелях, в скверах и набережной на живописном берегу Урала. Однако вид творения немецкого барона Биллова был удручающий! Огромные гипсовые вазы для цветов завалены мусором, дере-вянные лестницы спуска к Уралу поломаны, а обледенелые площадки загажены человеческими испражнениями. При этом люди, как животные, справляли нужду, не смущаясь прохожих.
-Да! – подумал Павел. – Не прижилась, стало быть, немецкая аккуратность в реалиях советской власти по еврейским законам на земле степных руссов? Не совместились! Людей только превратили в скотов.
Для того, чтобы воспитать в молодом человеке чувства доброты, уважения, аккуратности и вежливости, уходит половина его жизни, а для превращения в первобытного человека достаточно и одного года. Для этого надо только разрешить. Еврей – не плохие психологи и хорошо знали, что и как для этого делать. Под видом раскрепощения, они разрешили разврат, пьянство, воровство, а остальное сделали сами люди. Даже первобытный человек, живущий стадом, выходил из пещеры, что-бы справить нужду за кустиком или пукнуть. Советский народ от такой «буржуазной привычки» был освобождён законами пролетарской революцией, и справлял нужду где хотел и как хотел. Потому как есть СВОБОДА. Оправдывали свою дикость просто:
-Пусть лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь.
Серая толпа, безразличная ко всему и озлобленная ко всем живущим рядом, посерела ещё больше, оборвалась, обнищала, обогатилась коростой и насекомыми и оскудела детворой. Мало было бегающих среди домов детишек, точно помелом их вымело с улицы. Ничего новое не прибавилось к обычному облику этого «трудово-го» стада без пастыря, углубленного революционным сознанием, уцелели лишь маленькие, бойкие магазинчики с газетами и папиросами. За три года советской власти городской мужичок облекся в таинственный покров интернационально - большевистского фасона и стал еще более развязанным и наглым, чем был во времена Романовых. Павел ходил по улицам, приглядывался, прислушивался к жизни города. Ничего, кроме вопросов брюха, не удалось уловить. Никаких парений ввысь, никаких экскурсий в область социальных или политических отношений, никакой революционной философии. Ходил среди мусорных кучек с неизменным ароматом «со-ветского духа», сидел рядом по соседству в общественной уборной железнодорожного вокзала, на стенах ко-торой какой-то грамотей нацарапал углём:
–Да здраствует нипобидимая красная армия! Да здраствует тов. Ленин и Троцкий!
Место и текст достойны описанных героев.
В бывшем доме Дворянского собрания, названного новыми правителями Домом Советов, собрались делегаты для «выработки общего мнения» и получения мандатов. Народ собирался робко, с опаской разглядывал обшарпанные стены старинного здания, цветные стёкла на окнах, хрустальные подсвечники и замазанные извёсткой символы царской власти. Какой-то оратор в заячьем треухе уже размахивал руками на трибуне и очень часто повторял:
– Товарищи-и!.. товарищи-и!..
Говорил бойко, шибко, стремительно, как цыган. Понять можно было только одно: советовал казакам проклясть Дутова, вернуться по домам и спокойно заняться своим трудом. В холле бывшего Дворянского собрания в огромном количестве распространилось среди делегатов воззвание «К трудовым казакам» – большой лист, крупная, жирная, разгонистая печать. Наверху, под пятиконечной сионской звездой, значилось: «Казачий Отдел Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Красноармейских, Крестьянских и Казачьих Депутатов».
Суть всех воззваний сводилась к одному: - если казаки перейдут на сторону советской власти, помогут большевикам уничтожить эксплуататоров – помещиков, генералов и буржуазию, в стране сразу наступит «светлое бу-дущее», где все будут жить богато и ничего не делать. Извечная мечта лодырей - жить как «барин». Логика не совместимая со здравым смыслом – уничтожить миллионы людей ради того, чтобы одних дармоедов заменить другими! И простодушные казаки верили обману!
Чудное качество народное – простота. Простота души, ясность и доверчивость - есть нечто непонятное для практичных наций. В детях оно особенно трогательно – бесхитростное, открытое отношение к миру, к людям, скотам и зверям, доверчивый отклик на голос родной матери и на мягкий шелест ползущего гада. И казачьей душе оно очень свойственно. Не плохая душа: честная, широкая, и… простоватая. Сколько остроумных поговорок и смешных рассказов об этой простоватости славян и руссов было сложено! О том, как рязанцы или тамбовцы соломой огонь тушили, огурцом телушку резали, кацапы в ступе воду толкли, а пошехонцы в трех соснах блуждали. Все это свидетельствует не то что о темноте народной, а о бесхитростном ротозействе, о склонности доверчиво и всерьез прислушиваться к мошенническим посулам, кидаться на приманки и попадаться на удочку в мало-мальски сложных и запутанных отношениях жизни. Порой это бывает смешно, но больше – обидно и огорчительно. Житейская практика на протяжении тысячелетней истории много раз жестоко учила слепо доверчивый народ руссов. Дорого платил он за эту науку, но все-таки не научился мерить и взвешивать, вдумываться и вглядываться в тех, кто сулит голодному хлеб и рыбу, а дает змею и камень. Недаром в народе есть поговорка:
- Простота – хуже дурака.
Но, никогда такой дорогой ценой не приходилось расплачиваться за доверчивую слепоту и ротозейство, как в полосу строительства коммунизма и «углубленной» революции. Советское владычество и коммунистические опыты развалили казачье отечество, залили кровью все степные улусы, самые отдаленные, глухие и смирные, оголодили, оголили, всех уравняли – и стариков и младенцев – горем горьким и слезами. Существуя в кровавой мгле, окаменело сердце казаков от обилия горя и страдания, живёт – не живёт народ, тоскливо озираясь кругом, неведомо кого слушать и вопрошать: - что же это за «светлое будущее и рай на земле», о котором так много говорили разные советские «Известия», «Борьбы», «Правды» и «Коммуны». Что за беспросветная и бескрайняя темь ждёт всех впереди? В чем ее вековечная тайна? В какой глубине таятся ее могучие корни? Дорого пришлось заплатить за простоту. Заплатить великим Отечеством, растерзанного на куски, заплатить потоками родной крови казачьей, морем слез казачьих осиротелых семей... Подлый мир «без аннексий и контрибуций» заключен был лишь для того, чтобы разжечь братоубийственную гражданскую войну, опустошить страну, оголить доверчивых людей «советской республики». А от свободы осталась одна «стенка»: хочешь – лицом становись, хочешь – спиной, это свободно допускается перед «отшествием к праотцам»... Вместо старого, не очень совершенного порядка, новый творил то, что никогда еще не видел мир - бесшабашного казнокрадства, грабежа, бесследной расточительности, как при советском правительстве. Однако делегаты разбирали воззвания, рассаживались по креслам в зале заседания и читали пустые обещания большевиков, мало понимая их смысл.
Присели в зале и посланцы из Устино. Прежде чем сесть в мягкое кресло, Пенечка потрогал руками бархатную обшивку и проговорил, смакуя слова:
– Вот буржуи на каких лавках-то посиживали! А теперь мы посидим – трудовой народ...
Но сидеть « трудовому Пенечке» долго не пришлось. Оглядывая публику, Павел увидел своего знакомого Шамигулова и помахал ему рукой. Тот подошёл и поздоровался. Гумар за это время постарел, щёки отвисли, под глазами висели мешки с синим отливом.
- Видать, пьёт много? - подумал Павел, но спрашивать не стал.
С помощью Гумара Павел и Репьёв определились в общую компанию делегатов от Оренбургского казачьего войска. Но казаков среди них почти не было. На роль хозяев степи пристраивались бывшие крепостные крестьяне из пригородных деревень и ленинские иногородцы.. Что это за публика, Павел определил по их «акающе-му» акценту кацапов, певучего говора малороссов и сплошной мат еврейских пролетарий при разговорах. Чис-того, уральского разговора, среди разношёрстной толпы не было слышно. Не меньше пришлось удивиться, ко-гда Пенечка отозвал его в сторонку и проговорил:
-Смотри, Павел Иванович! команду делегатов –то поведёт тот самый придурок, что у нас в Устино детишек расстреливал!
Пенечка показал пальцем на верзилу, сидевшего в президиуме..
Павел пригляделся к детине в красных штанах, в пиджаке с чужого плеча и серой папахе с красной лентой, восседавшего за председательским столом, и узнал в нём Бобика, расстрелявшего семью тестя.
-Ты глянь! И папаху нашу надел, как будто и впрямь казак! - удивился Пенечка.
-Папаха-то с головы тестя моего. И пиджак на нём свояка Афонасия. Придурок их украл при разграблении ста-ницы питерской бандой. Голь бесштанная передохла бы, кабыМосква не разрешила им тогда грабить! - со злостью проговорил Павел.
Он уже сожалел, что согласился ехать на этот съезд грабителей, и к столу для регистрации не торопился идти. А народ разномастный прибывал в зал, здоровались, разговаривали, курили, пили горькую, шутили, матерились и этот шум вперемежку с табачным дымом и матом коромыслом стояли в благородном зале бывшего Дворян-ского собрания. И так было по всей России.
В это время к ним подошёл Гумар с незнакомым высоким человеком в военной форме и орденом Красного знамени на гимнастёрке.
- Павел Иванович, вот знакомься. Это Николай Дмитриевич Каширин - наш новый председатель исполкома. Он власть в губернии только принимает и входит в курс дела.
Павел с трудом узнал бравого подъесаула, с которым ему пришлось хлебнуть горя на фронтах германской войны. Каширин стал ниже ростом, располнел телом, на висках появилась седина, глаза на продолговатом лице смотрели на окружающих зло и настороженно. Такой взгляд бывает у людей, привычных командовать и убивать. Каширин Павла не узнал и спросил:
- Откуда ты?
- С Устино - ответил Павел.
-Устино? - переспросил Каширин и злобно прищурил глаза. - А кто вас вызывал?
- Циркуляр был от губисполкома - ответил Павел.
По глазам Каширина он понял, что приехал напрасно. Не стал дальше расспрашивать и Каширин, отошёл от делегатов и направился к столу, где заседала комиссия.
Каширин, по приказу Троцкого, должен был лично проследить за выбором «нужных»» оренбургских делегатов и не допустить на съезд казаков, воевавших против советской власти. Перебрав списки, он собственной рукой вычеркнул делегатов из Устино.
Понимая, что этим встреча с комиссаром не пройдёт даром, Павел решил покинуть здание Совета.
- Кажись, мы с тобой, Пантелей, напрасно тащились в такую даль? Каширин наш набег припомнит и, кабы, не обошлось нам всё это боком - проговорил Павел и поторопился уйти.
Не дожидаясь решения комиссии, они отбыли восвояси не солоно хлебавши. После возвращения в Устино, Павел сам сложил с себя полномочия станичной власти и занялся домашним хозяйством.
Съезд красных казаков прошёл без делегации казаков от Оренбургского и Уральского казачьих войск. Их места заняли мародёры, что помогали питерским продотрядам грабить степь.
С 29 февраля по 6 марта 1920 года прошёл Первый Всероссийский съезд трудовых казаков, только исконных казаков по нации и крови среди них не было. Настоящих казаков среди степного населения осталось мало, и на съезд приехали находники не только с Оренбурга, но и Дона. Настоящие казаки погибли на фронтах Германской войны, другие загоды национальной войне с большевиками, при расказачивании. Оставшиеся в живых после гражданской войны и красного террора ушли за границу, а в станицах остались одни старики, бабы и дети. Пришлые в степь инородцы, присланные Лениным во время расказачивания, сидели в креслах кремлёвского дворца и выдавали себя за казаков.
1-го марта на трибуну съезда вышел Ленин. Сброд грабителей и лодырей приветствовал стоя человека, организовавшего кровавую братоубийственную бойню в стране и затопившего кровью казачьи степи. Говорил Ленин долго и бестолково, обещая казакам многое и хорошее, не вспоминая свой указ от января 1919 года о поголовном уничтожении всего степного народа. Ему понадобилась новая говядина для войны с башкирами, басмачами и татарами, запоздало понявших, как жестоко их обманул этот самый вождь, обещая многое и скоро. Те же обещания потекли с трибуны съезда и для казаков, а они слушали очередное враньё и наивно надеялись, что оно сбудется. Верный своим принципам маневрирования, Ленин снова натравливал один народ на другой, надеясь так удержать свою власть в русской стране.
Красные казаки из армии братьев Кашириных, Думенко и Миронова были настолько малочисленны, что их не принимали всерьёз даже еврейские комиссары, а вскоре постарались избавиться от «казачьих генералов». По-этому съезд принял все резолюции, предложенные Лениным безоговорочно и быстро. Изнурённые долгой войной, степные жители согласились на перемирие. Это был первый съезд и последний казачий круг россий-ского казачества.
В СССР казаков не было.
Степь и столица временно примирились, но ненависть Москвы к казакам сохранилась, и будет ещё долго давать о себе знать.