Валькина любовь

Вера Шкодина
Жила Валька Архипова в осевшей, тесной землянухе вдвоем со старой матерью. Отца она своего никогда не знала, да и не говорила про него мать ни в молодости, ни тем более теперь. Когда-то она, мать, была веселой, белолицей молодухой, из тех отчаянных бабенок, что зовутся разбитными. И поплясать мастерица, и выпить – не прочь, и приветить какого обиженного мужичка. Били, бывало, ей стекла отчаявшиеся супружницы, вешали на трубу красную тряпку. Слышала Валька в детстве оскорбительные, скороговоркой брошенные вслед слова. Вздрагивала и забивалась под одеяло от очередного звона стекол. Видела на утреннем, скудном столе с остатками вечерней пирушки измятую деньгу, с которой направляла ее мать в магазин купить продукт. Частенько утром ничего, кроме чая да хлеба в хате не находилось, и, позавтракав скоренько привычным тем продуктом, убегала Валька в школу. Но, несмотря ни на что, уже в седьмом классе она заметно поднялась, лихо отбивалась от наседавших, нагловатых подростков постарше. Так же белозубо, как мать, скалилась при них и легкомысленно хихикала. А потом, закончив семь классов, пошла “зароблять на хлеб”. Сначала в доярки, потом, окончив поварские курсы в городе – поваром.
Мать  как-то  в  одночасье  состарилась, стала  ворчливой  и  подозрительной, допекала  дочь  придирками, гнала  от  нее  женихов. В  отличие  от  матери, Валька  была  рыжеватая, с  многочисленными  крупными  кляксами  по  лицу - конопатинами.  Парни  серьезно  к  ней  не  относились,  каждый  норовил  пошалить. Привычная  репутация  матери  постепенно  закрепилась  и  за  ней. Валька  ни  к  кому  особенно  привязана  не  была. Меняла  парней  часто  и  без  сожаления. Слыла  среди  них  легкомысленной, но  никто  победой  своей  похвалиться  не  мог, да  не болтали  они  про  то в  тайной  досаде.
- Подумаешь, яблоко  от  яблони, - подумывал  не  один, - цаца  какая.               
Поспешно  Вальке  осточертели  такие  женихи,  и  затосковала  бы  она  совсем,  не  подвернись  Николай.
Послали  ее  к  нему  в  бригаду  поваром. Против  обычного, тот  никогда  ничего  такого  не  позволял. Наоборот, часто  строго  окорачивал  других. И  Валька  постепенно  его  зауважала. А там  не  заметила, как  и  влюбилась. Николай  тоже  начал  замечать  напряженный  Валькин  взгляд, и  то, как  наряжаться  вдруг  стала, и  как  глаза  опускать. Усмехнулся. Однажды  в  августовский  денек  пошел в вишарник, что  в версте, за  полевым  станом, покислиться, вишня  уродила  крупная. Глядь – Валька  сидит  под  осинкой, ревет, трясется. Вдруг  увидела, вскочила и  опрометью – из лесу.
- Ты  чего? – уже  поздно вечером  после  ужина, когда  она  ковырялась чего-то  на  кухне одна, допросил  он.
Валька  зыркнула  на  него  отчаянно, да  как  заорет:
- Что  ты  лезешь, что  ты  лезешь в  душу-то? Все  вы  кобели распроклятые! – и реветь.
Опешил  Николай.
- Чего  ты, дуреха, чего? – и  помолчав  немного, постояв  неловко  рядом, спросил  сердито:
- Может  кто  забижает, так  скажи. Ну,  кто, кто? Говори, ну?!
- Ты! -  вся  трясясь, красная  от  слез, зло  вскрикнула  Валька. – Ты,  понял? И  уходи  отсюдова, понял? Катитесь  вы  все!
- Вот  дела-то, - удивился  Николай, оглядываясь. - Прямо  сдурела  девка. – Ну,  хватит, - подошел  он, дотронувшись  до  плеча, - хватит, говорю, - и, покрутив головой, потащил  с  гвоздя  полотенце. – На, вот, вытрись, чего  реветь?
И  начал  сам  вытирать  ей  глаза  и  нос. Валька  притихла, покорно  поднялась, поправили  волосы.  И  вдруг, уткнувшись  ему  в  грудь, заскулила  тихонько  и  жалобно.
- Ну, ну – успокаивал  Николай, окончательно растерявшись. Валька подняла голову, и он наткнулся на ее горячие, мокрые, вздрагивающие губы.
С тех пор и началось все.
И совсем уже Валька в мечтах своих поверила в свое счастье, ан нет, видно, не так все просто у нее, как это было у матери.
Николай любил свою  жену и всегда торопился домой.
Да и дети тут же толклись при нем, посланные матерью к отцу в бригаду по вишню.