В городе Астрахани «бабье лето», хотя по календарю уже середина октября. После нескольких противных промозглых и ветреных дней погода вновь восстановилась – сегодня днём снова было +15! Жаль только, что дни стремительно укорачиваются. Ну да, темнота – друг молодёжи! Главное – не дует, не льёт и тепло почти по-летнему.
Ровно в двадцать ноль-ноль Андрей передал сменщику повязку дневального по роте и тумбочку с журналами, а уже через три минуты он перелезал через бетонный забор, чтобы побродить на сон грядущий по вечерней астраханской улице имени Богдана Хмельницкого. Андрей двигался в сторону центра, привычно выглядывая прохожих, чтобы заранее, в случае обнаружения офицера или кого из преподавателей заблаговременно нырнуть в проход двора.
Андрей на самом деле вовсе никакой не Андрей, а курсант Андреев. Ещё мальчишкой, как только начал что-то мнить из себя и понимать в этой жизни, он наотрез отказался смиряться с тем, как его назвали, и поэтому всегда представлялся по фамилии: Андреев. В большинстве случаев визави это воспринималось как имя, и к нему стали обращаться соответственно, то есть: Андрей. А в среде друзей он всегда, ещё со школы, был Андреем. Так же, как Лысенков – Лысым, Грачев – Грачом, а Воронов – Вороном.
Имя же родители подобрали ему и впрямь уж очень экзотическое: Прокопий. Хотя, что значит «подобрали» – назвали в честь деда по отцу, доброй памяти Андреева Прокопия Ивановича. Может быть, будь Иван Прокопьевич моложе, не дал бы сыну такое имя. Но Андреев-Андрей был поздним ребёнком: на момент его рождения отцу стукнуло уже шестьдесят три, матушке шёл сорок третий годочек. Разница с младшей из сестер 19 лет составляет.
Вообще у них на Алтае, – старики рассказывали, – имя Прокоп было нормальным и широко распространенным. И в роду Демидовых Прокопий был, Прокопий Акинфиевич – старший сын знаменитого уральского горнозаводчика, «чудак и филантроп», как говорят о нём словари. Но это когда было – при Петре Первом ещё! А теперь? Ну что это, скажите, за современный молодой человек: курсант, будущий капитан дальнего плавания – с таким, библейским прямо каким-то именем, Прокоп?
Покойный теперь уже, престарелый папаша сыну баловать и самовольничать особо-то не давал, в строгости держал – обилие запретов и вызвали, по всему, у мальчишки тайное неприятие всему внушаемому. В том числе – и неприязнь к имени несерьёзному, как ему казалось. Но уже совсем скоро курсант Андреев оценит в полной мере все достоинства и преимущества своего блестящего названия и будет с гордостью, стараясь подбасить голосом, представляться: «Прокопий, просто Прокоп». И то, что с древнегреческого имя Прокоп толкуется как «обнаженный, вынутый из ножен меч», тоже станет для него значимым. Во всяком случае, он воспримет это как глубоко личное. И ещё многое чего предстоит понять ему в этой жизни, разобраться. Всё впереди. А пока он – Андрей. Ну, – Андрей и Андрей.
Главным объектом наблюдений самовольно отлучившегося были, конечно же, девчонки и молоденькие девушки. Андрею только семнадцать, так что ученицы 10-11-х классов для него самый тот контингент. Конечно, для взрослых отношений лучше бы подружку постарше и поопытнее завести, потому что с другой стороны – Андрею уже почти 18, а он до сих пор девственник… Но девушки постарше сразу отличают «зелёных» и откровенно игнорируют. У него же на левом рукаве бушлата под медными якорьком и буквами «АМУ» всего две оранжевые галочки-курсовки. Да и на вид. Хоть у Андрея над верхней губой и имеется достаточно четко вырисованная черная ленточка мягких усиков, но щёки и подбородок совсем не показывают «признаков вчерашней щетины». Вот у Валерки Дубровина щёки! Темнее, чем у командира роты! Хотя Валерка всего-то на год старше Андрея. У Дубровина по этой причине и женщины все настоящие. Он даже одну как-то в роту приводил, для ребят. Хорошо ли, плохо – но Андрея на тот момент не было, потому что он в составе группы, проходившей плавательскую практику на учебном судне «Профессор Миняев», проходил по заграницам, и они сильно задержались. По рассказам, не все и из бывших тогда в роте соблазнились собачьей свадьбой… А интересно: пошёл бы он, будь тогда там? Чёрт его знает. Скорее, пошёл бы, наверное…
Андрей неспешно продвигался по сумеречной улице, в глубине души надеясь встретить Ольгу, девушку, с которой в прошедшее воскресенье они так вкусно целовались. Хотя, каким, интересно, образом она могла оказаться вдруг здесь, на Богдана Хмельницкого? Квартира, где всё происходило, находится совсем в другом районе.
А произошло всё в то воскресенье как обычно: из ничего. Хотя, с другой стороны, обычно-то – облом. А тут случилось нечто волшебное, то есть, необычное.
…Сойдя с трамвая на Ленинской площади у Лебединого озера, Андреев с Толиком нос к носу столкнулись с Сашкой Коломейцевым и Вовкой Любченко из их роты. Вместе они зашли в гастроном и, скинувшись, взяли на четверых бутылку водки. Спешно пройдя через площадь, они выпили её под стенами древнего Кремля прямо из горлышка и, не задерживаясь с перекуром, приятно возбуждённые и красноречивые, вышли на площадь, кишащую молодёжью.
Здесь всегда много черных бушлатов. Это главным образом «АМУшники», на втором месте ребята из Астраханского речного училища (АРУ), расположенного неподалёку, также ПТУшники из мореходных школ. Курсанты из Каспийского мореходного училища – редкость, они тасуются в основном ближе к своей «альма-матер».
Вскоре друзья-товарищи выделили из толпы четырех симпатичных девчонок и, поравнявшись, стали пытаться привлечь их внимание. Хмель придавал куражу.
«Хэв ю смокин, Андрэ?» – «О, йес» – «Гив ми, плиз, ван сигрет», – обращались парни друг к другу, рассчитывая произвести этим впечатление.
В конце концов, девчата начали улыбаться, оборачиваться и отвечать, и образовались четыре, неустойчивые пока, пары.
– Ну и что Вы ещё знаете из английского, – улыбаясь, спрашивала Андрея Ольга – так звали девушку, оказавшуюся с ним рядом.
– Ай вонт ту би! – с чувством произнёс Андрей.
– И кем ты хочешь быть?
– Не понял?
– Ну, ты говоришь (незаметно перешла она на «ты»): «Я хочу быть…».
– Я это говорю? – рассмеялся Андрей. – Да мы всего еще только второй год английский изучаем. А в школе я немецкий учил…
– А ещё: «To be or not to be». Помнишь?
– Что-то знакомое…
Андрей замялся и почувствовал себя неловко.
– Не тушуйся, – сказала Ольга и мило улыбнулась.
– Я должен был сказать: «Ай вонт ю».
– А вот это рано. Не надо пошлостей, Андрюша.
И она погрозила ему пальцем.
До Андрея дошло, что буквально означала фраза, и он опять смутился.
– Брось! Нормально! – Ольга взяла его под руку.
Общение – непринужденное, легкое – налаживалось.
Неожиданно кто-то из девчат предложил пойти всем вместе к Ирке и попить чаю. Её родители куда-то уехали, оставив квартиру дочери и наказав, не водить подружек, а особенно мальчиков. Ирка не возражала. Ни родителям, ни сейчас подружкам. По пути ребята заскочили в магазин, якобы за сигаретами, и взяли ещё 0.7 портвейна. Девчата якобы не догадывались.
Скоро они оказались в трехкомнатной квартире на втором этаже пятиэтажки почти в центре города. Девчонки быстро сообразили на стол закуску под вино (сказав предварительно «О-о-о, ну зачем это…»), под чай выставили карамель в синей вазочке. После выпитого тоста, недолгого, никчемного разговора Ирка, вернувшись из ванной комнаты, скомандовала:
– Ребятки, всем чистить зубы – целоваться будем. Щетки в ванной.
Прекрасный это был вечер! Пацаны вели себя крайне прилично и на большее никто не претендовал. Хотя, проходя в туалет (вино давило), Андрей услышал из-за двери плачущий голос Вовки Любченко.
– …Я сирота круглый. Из детдома. Я никогда не знал материнской ласки, а ты меня не хочешь утешить. Я ведь женюсь, если что...
«Вот трепло!» – почему-то с неприязнью подумал тогда Андрей. Их Вовка Любченко был сыном начальницы отдела кадров в пароходстве, отец его там же работал инженером по технике безопасности. Когда прощались, Светка всё гладила бедного Вовку по голове и своими жалостливыми карими глазами пыталась заглянуть в его бесстыжие зенки. Но то, что устояла Светка – это точно. Потому что Вовка недовольный был. Интересно, а знал ли Вовка вообще женщину? Спроси – он не скажет правду. Соврёт. Да все врут про это. Или в лучшем случае отмалчиваются многозначительно. Сашка Покрышкин из их группы… Послушать – такой Казанова! Но что-то не верит ему Андрей.
…Вспомнив сейчас округлую Вовкину «сиротскую» рожу, хитрую, многозначительную морду Сашки Крыши, Андрей хмыкнул и выбросил окурок в урну – он как раз подошёл к трамвайной остановке. В стороне, отдельно от всех, стояла девушка в легком красном пальто и в синем шарфе на голове. Так себе девушка.
– Вы какой трамвай ждёте? Нам не по пути? – дежурно поинтересовался Андрей.
– Я подружку встречала. Не приехала, – неожиданно с готовностью отозвалась девушка.
– А-а. А теперь куда?
– Домой. Я вот в том доме живу.
– Проводить?
– Проводите.
Он взял девушку под локоть и склонился, пытаясь в тусклом свете фонарей разглядеть лицо. «Ничего, сойдёт», – сказал он сам себе. Они пошли по улице. Прошли мимо её дома. Потом обратно, потом снова мимо. Становилось скучно.
– Расскажите о себе, – вдруг предложила она.
«Я разный -
я натруженный и праздный.
Я целе-
и нецелесообразный.
Я весь несовместимый,
неудобный,
застенчивый и наглый,
злой и добрый». –
Начал декламировать Андрей любимые строки из Евтушенко.
Девушка поначалу вроде как опешила, но уловив рифму, успокоилась.
– Маяковский?
– Евтушенко.
– Знакомая фамилия, – то ли ступила, то ли пошутила она.
– А у нас на фабрике девчата все так любят фамильярничать.
– То есть? – насторожился Андрей.
– Да всё по фамилии, да по фамилии. Нет, чтоб: Галя, то да сё. Нет, по фамилии надо сказать. Особенно Зинка: Рябинина, да Рябинина… Мы с ней не подружки. Вообще-то у меня лучшая подруга Танька Смирнова. Вот с ней мы как не разлей вода. Однажды…
И Галина понесла, не останавливаясь.
Проходя в очередной раз мимо арки, ведущей во двор, Андрей ненастойчиво потянул девушку в проход. Она легко повиновалась. Потом они вошли в подъезд. Здесь было тихо и тепло. Андрей привлёк девушку к себе, и она подняла свои губы для поцелуя. Андрей почувствовал, что возбуждается. «Везёт же мне последнее время», – радостно промелькнуло в голове. Стесняясь своей торчащей плоти, он попытался чуть отстраниться от девушки, но она, наоборот, прижималась всё сильнее и сильнее и вдруг просунула свою правую руку между ними, к его паху, и стала водить ею по упругому бугорку на брюках.
В это самое время из квартиры напротив, открыв дверь наполовину, показался мужик в майке и в трусах. Подслушивал, наверное, но ведь они, вроде, не шумели?
– Вы что тут делаете? Ну-ка вон отсюда! – громко и грозно приказал мужик.
От него несло выпивкой и кислой закуской. Мужику где-то под сорок, с животиком. Андрей вдруг обозлился.
– Исчезни, мужик, – сказал он с раздражением в голосе.
– Чеегооо? – протянул мужик, делая движение на выход, но передумал, поймав спокойный взгляд курсанта. Он что-то пробормотал и исчез, закрыв дверь изнутри на два оборота.
– Пошли на верхнюю площадку, – предложила молчавшая и не отходившая всё это время от Андрея Галина.
Стараясь не стучать каблуками, они поднялись на четвертый, последний этаж. Здесь было чисто, под всеми тремя дверьми лежали коврики, и горела неяркая лампочка.
Галина сразу возобновила активные действия и, отстегнув пряжку ремня, запустила руку Андрею в брюки. При этом второй рукой она взяла его за запястье и направила его руку себе в полу пальто. Андрей, почти теряя сознание, стал поднимать подол её недлинного платья. Повёл руку в промежность и… натолкнулся на шелковистые на ощупь волосы. Девушка была без трусиков. Андрей явственно, как через перископ, нервными окончаниями своих пальцев увидел вожделенное лоно – влажное, теплое, губы полураскрыты. Волоски, он был уверен, были темно-русые и в умопомрачительных завитушках.
Тем временем Галина отстегнула обе пуговицы с боков его брюк, уронила клапан и спустила с него трусы. Она всё делала сама. Но что-то не совсем выходило, как надо, было неудобно в силу разницы в росте – она почти на голову ниже. И девушка, отстранившись вдруг, решительно сняла с себя пальто, спешно положила на пол, и, взяв безвольного Андрея за руку, опускаясь сама, повлекла его на себя.
«Ну, Крыша, держись», – крутилась в его счастливой сумасшедшей башке мысль. – «Ну, вот и случилось»...
Кончилось всё до обидного быстро, и Андрею было не совсем уютно поэтому. Но с другой стороны – не в гостиничном же номере... Когда они вышли из подъезда, Галина снова пыталась вызвать Андрея на поцелуи, но его вдруг обуяло равнодушие и апатия и желание скорей оказаться в роте.
«Ну, ты и хам! – тут же пристыдил он сам себя. – Это вместо благодарности-то!»
Однако целоваться всё равно не хотелось.
– Как тебя зовут-то, морячок? – заискивающе спросила несколько обиженная девушка.
– Прокоп.
– Чего? – подняла она глаза.
– Прокоп! Прокопием меня зовут. Не вру, честное комсомольское! Можно: Проша. Ты же не любишь фамильярности?
– Да ладно, – не верила она.
Он засмеялся.
– Пошли. Тебе куда?
– Мне на трамвай… – сказала она и опять заставила его улыбнуться.
Они подошли к остановке.
– Увидимся? – спросила она.
Прокоп чувствовал благодарность и даже какие-то, похожие на родственные, чувства к этой маленькой девушке, но о свидании сейчас говорить не хотелось. «По идее, как честный человек, ты теперь обязан жениться», – застряла в голове веселящая язвительная мысль.
– Я найду тебя, – сказал он. – Твой трамвай.
Она поднялась, помахала ему рукой, и дверь закрылась.
Прокоп Андреев чуть не бегом спешил в роту. Не терпелось поделиться с кем-нибудь распирающими его чувствами, и в то же время он хотел видеть и представлял себя значительно молчащим перед узнавшими откуда-то всё товарищами, делающим вид, что ничего особенного не произошло, – не первый раз, дескать. Он не думал о том, что сейчас надо будет брать швабру и мыть коридоры после вечерней поверки, умывальник, туалет… Он вслушивался в будоражащее, новое для него победное чувство торжества и вместе с тем какой-то вселенской умиротворённости. Основательного такого спокойствия. Как будто он совершил что-то важное, этапное в жизни, типа: дом построил, сад посадил…