(Памяти моего предка А.А.Зеленецкого, командовавшего бронепоездом "Иоанн Калита", посвящается. Рассказ основан на реальных событиях)
- Мерси, месье, - вежливо и рассеянно проговорила девушка в шубке.
Ее ручка в кожаной перчатке протянула водителю такси несколько монет, а затем девушка заспешила по сырому тротуару, словно убегая от холодного ветра, набухшего непролившейся влагой.
Шофер вышел из горбатой черной машины, чтобы протереть стекла. Мальчик лет шести, с большой яркой коробкой под мышкой, восторженно наблюдал за лакированным черным чудищем, которое казалось ему столь же чудесным, как белоснежный единорог из старинной сказки. Единорог двадцатого века, сияющий хромом и томно пахнущий дорогой кожей – вот что такое автомобиль, подумал шофер, устало и иронично улыбаясь больше себе, чем маленькому зрителю. Такой единорог как нельзя более подходит этому городу, над которым возвышается, узурпировав место белой башни королевского замка, стальная мачта на широко и самоуверенно расставленных лапах. Даже сквозь зимний туман над жухлыми деревьями сада Тюильри виден ее черный росчерк, и где-то в ее утробе переливаются разноцветные огоньки кафе, украшенного к Рождеству.
- Вот ты где, Гастон, непослушный мальчишка, - выдохнула какая-то мадам, схватив зачарованного зрителя за руку. – Мы опоздаем на ужин к тете Жюли!
Встретив спокойный взгляд шофера такси, мадам пожелала ему счастливого Рождества, а затем удалилась, буксируя оглядывающегося мальчика, все еще мечтательно пожирающего глазами сияющую машину.
- Сначала отвезете даму на Рю де Эглиз, затем меня в кафе неподалеку, - распорядился очередной пассажир, открывая дверь худенькой даме, зябко кутающейся в шаль. Шофер снова повел горбатый ситроен по улицам Парижа, на которых умирал короткий неопрятный зимний день, уступая место вечеру, мерцающему праздничными огоньками. На углу Рю де Эглиз пассажир помог выйти своей молчаливой спутнице, и ухо шофера уловило слова, сказанные тихо и ласково:
- До завтра, моя дорогая, увидимся в тот же час.
Спокойные руки шофера в черных перчатках внезапно сжали руль: слова были не французские, и этот язык, давно забытый, по-речному певучий и торопливый, ударил в самое сердце. Шофер вел машину дальше, стараясь не думать и не смотреть на свои руки на руле, но прошлое неотвратимо встало перед ним, без труда заслонив настоящее. Настоящее всегда призрачно, в то время как прошлое вросло в кости, растворилось в крови и начерталось на любой мелочи, даже на черных кожаных перчатках.
Его рука в кожаной перчатке вытащила из портсигара сигарету и потянулась к чьей-то другой руке, прячущей дрожащий огонек в черной, будто мавританской ладони.
- Видели, вашбродь, ночь-то какая? – спросил кочегар, пряча спички. – Святая ночь, вот уж не иначе. Звезд-то вон сколько высыпало!
Полковник Зеленцов поднял голову: небо над его головой переливалось большими ярко-голубыми звездами. Вокруг царила ночь, которая бывает только в мороз и только вдали от городов: беспросветная и вместе с тем наполненная блеском, бесплотным снежным светом, который выявляет на свет Божий любой след, любой силуэт; ночь тишайшая и вместе с тем звучная, бьющая в уши полнокровной живой тишиной и тонким шелестом снега по снегу: так кристальные грани одних снежинок ударяются о другие. Посреди снежной пустыни едва заметными нитями тянулись рельсы, а на них огромной тяжестью давила темная масса странных расплывчатых очертаний – спящий бронепоезд. В упрощенных броней очертаниях вагонов и орудийных площадок полковнику виделись силуэты картонных замков, которые клеила Ольга для их маленького Шуры, клеила старательно и вдохновенно, поминутно заправляя за ухо русую непослушную прядь. Впечатление гигантской игрушки нарушали только орудия, бездонные жерла которых были до краев заполнены ледяной чернотой. Бронепоезд был не освещен, лишь в редких амбразурах, заплывших наростами брони, вспыхивали оранжевые огоньки – это курили солдаты.
- Слышно что-нибудь? – спросил полковник у кочегара по прозвищу Арап.
- Ничего не слыхать, вашбродь, - покачал головой Арап. – Исчез во тьме, проклятый, растворился, до завтра уж не найти.
Речь шла о «Черноморе», другом бронепоезде, который преследовал полковник: это был легендарный враг, о котором мечтает любой герой. Стальной змеей, выкрашенной в оливково-зеленый цвет, выползал «Черномор» из-за заброшенных станций, из-за лесков и холмов, и страшной мощью обрушивался на серебристо-серые поезда под началом полковника: «Иоанна Калиту» и «Генерала Корнилова». Они сталкивались так часто, как будто судьба специально толкала их друг другу навстречу: в паровозном чаду начиналась вечная дуэль двуглавого орла и красных звезд, офицерских опыта и мастерства и беспамятной злой храбрости матросов Черноморского флота, которые служили на «Черноморе». Перевес был то на одной, то на другой стороне. В последней стычке «Черномор», прикрываясь другим бронепоездом со страшным названием «Истребитель», увел у полковника вагон с боеприпасами, и теперь «Иоанн Калита» гнался за похитителем, но потерял его в непроглядной тьме рождественской ночи.
Полковник поднял повыше воротник шинели и прислушался. Зрение помогло бы обнаружить вражеский поезд только в самый последний момент: надо слушать, не стукнет ли где-то вдали колесо о замерзший рельс, не скрипнет ли орудие, поворачиваясь на башне, не дохнёт ли прозрачный холодный воздух дымом и сажей. Враг был далеко и в то же время неминуемо близко, ведь где бы он ни был, он стоял на тех же рельсах.
- Ваше превосходительство, господин полковник, - запыхавшийся телеграфист по привычке не повышал голоса громче полушепота. – Телеграмма из штаба.
- Господ штабс-капитанов ко мне, - велел полковник, отправляясь к своему вагону. Звучно до зубной боли скрипел снег под его сапогами, запорошенными то ли сигаретным пеплом, то ли инеем.
Денщик внес самовар, и холодная скука военной кельи сразу же рассеялась, и сахарно-шершавая наледь на замерзшем окне потекла густыми слезами. Слышно было, как стучат сапогами, отряхиваются и откашливаются вызванные офицеры. Мгновение помолчав за дверью, они спросили разрешения и вошли: впереди шел усатый громкоголосый штабс-капитан Заздравный, командующий «Генералом Корниловым», за ним неслышно двигался штабс-капитан Федоров, молодой бледный офицер с «Иоанна Калиты».
- Присаживайтесь, господа, наливайте чай, - пригласил полковник.
- Благодать, - довольно протянул Заздравный, помешивая ложечкой крепкий чай с запахом осенней травы. – Меня не покидает ощущение, что вся эта толща железа промерзла насквозь.
Тоненькими ветвящимися ниточками сползала с маленького окошка на стены блестящая изморозь, как будто бронепоезд был организмом, по жилам которого медленно тек мороз. К счастью, сердце у этого организма не собиралось остывать: оно пламенело там, где никогда не потухали угли и никогда не остывала вода – в черной утробе паровоза.
- Я получил телеграмму из штаба, - перешел к делу полковник. – Приказано как можно скорее вернуть захваченные боеприпасы.
- Как можно скорее? – переспросил Федоров. – Завтра утром?
Полковник сверился с часами, на крышке которых был выгравирован двуглавый орел – герб империи, которой уже не существовало, но во имя которой он вел в зимнюю тьму свой бронепоезд.
– Сейчас десять часов вечера сочельника. Мне кажется, это отличное время для битвы.
Штабс-капитаны переглянулись, и Заздравный высказал вопрос, мучивший обоих офицеров:
- Как найти бронепоезд ночью? И где его искать? Он может быть где угодно!
Полковник указал на карту, приколотую над его узкой койкой.
- Там, где мы находимся, расположено много железнодорожных веток и несколько пригородных станций с запасными тупиковыми путями. Но я думаю, что искать «Черномор» следует здесь.
Полковник воткнул маленький флажок на иголке в кружок, обозначавший город К., в которому со всех сторон сходились черные ломаные линии железных дорог, словно иголкой был пришпилен к карте паук.
- В К.? На вокзале? – усомнился Заздравный. – У всех на виду?
- Город занят красными, - напомнил полковник. – Кроме того, где еще «Черномор» найдет достаточное количество воды для своих котлов?
Офицеры помолчали, обдумывая услышанное.
- Вы говорите о штурме города, господин полковник? – наконец спросил Федоров.
- Всего лишь о штурме вокзала, - спокойно уточнил полковник. – Выдвигаемся через час, господа. Господин штабс-капитан, - обратился он к Заздравному, - «Генерал Корнилов» остановится перед входным семафором и будет прикрывать наш тыл. На вокзале не должно быть незваных гостей, кроме нас. Затем оставите на мостике старшего и присоединитесь к нам.
- Слушаю, господин полковник, - козырнул Заздравный.
- Вы, Федоров, будете командовать нашим бронепоездом.
Бледный штабс-капитан побледнел от волнения еще сильнее.
- Я возглавлю разведку и буду вашими глазами. Удачи, господа.
За час до полуночи полковник сошел с бронепоезда и пошел вперед, скорее угадывая, чем наблюдая тусклый блеск рельсов под покрывалом нанесенного снега. За ним на расстоянии десяти шагов шел младший офицер, за тем – еще четыре человека. Когда цепочка разведчиков растянулась и последний отошел от бронепоезда, едва виднеясь во тьме, бронепоезд тронулся – виртуозно, почти неслышно, сложившись, а затем потянувшись всеми закостенелыми от мороза суставами. Горячее опахало крепкого паровозного дыма коснулось лица полковника и смешалось с паром его дыхания.
Ночь становилась все светлее – приближался город. Медленно движущиеся составы, выкрашенные в серый цвет, различить было трудно, и лишь два столба пара, черными стягами реющие над белой равниной, могли выдать их. Но город спал, погруженный в особенно крепкий, мистический рождественский сон. Полковник двигался, читая как карту рельсы, которые множились, переплетались друг с другом: одни уходили в тупики и на горки, другие уводили прочь от города. На соседних путях стали появляться пустые вагоны, дощатые загоны для скота, занесенные снегом площадки с орудиями, разбитые паровозы, похожие на игрушки, испорченные капризными гигантами. Ярким бессонным глазом мигал входной семафор. Так же ювелирно остановив движение, преодолев инерцию чудовищной массы металла с едва слышным лязгом, остановился у семафора «Генерал Корнилов», а «Иоанн Калита» скользнул в лабиринт привокзальных путей, в стан врага.
Полковник резко поднял руку, услышав вдалеке голоса. Его жест повторили другие разведчики, и повинуясь ему, затих бронепоезд, словно хищник на напряженных перед прыжком лапах. Разговаривали рабочие, все еще не услышавшие приближения бронепоезда и не учуявшие запаха. Полковник подавил в себе стойкую неприязнь, которую всегда испытывал, слыша тягучий неаккуратный говор своих противников, и подумал о том, что именно запах яснее всего мог выдать приближение его бронепоезда: на застывшем вокзале, где заиндевевшие составы сродни окоченевшим останкам, запах паровоза под парами кажется таким живым и дразнящим – так пахнет разгоряченный человек за работой. Полковник шепотом передал назад координаты прицела, которые был повторены всеми разведчиками по цепочке, и орудийные башни пришли в движение. Неторопливый ленивый разговор стих, и рабочие прислушались к странным звукам, но не успели понять, что происходит: внезапный залп головного орудия бронепоезда разбил на тысячу осколков тусклые лампы, освещающие перрон и пути.
Все вокруг погрузилось в темноту, под прикрытием которой полковник бегом вернулся на бронепоезд, на свой мостик, ощущая холодное веселье грядущего боя. Его люди уже успели вывести из строя выходные стрелки и без особых хлопот захватили здание вокзала, когда наконец ожил их враг – из белесых рядов мертвых составов выбирался «Истребитель», словно медведь, потревоженный охотой. Не понимая, что происходит, не разбирая численности врага, он пытался покинуть место сражения. Из приземистой трубы клочками вырывался слабый пар, машина не успела согреться и не давала нужной скорости. Установив в окне вокзала пулемет, люди полковника стреляли по подслеповатым глазкам бронированных окон, по паровозу. Граната, брошенная чьей-то меткой рукой, разрушила хитроумную конструкцию труб над котлом, черный дым повалил из окон паровоза. Оказавшись на исковерканных взрывом стрелках, «Истребитель» взвизгнул и тяжело осел набок.
Разгоряченный, словно внутри него тоже пылал огонь и кипела вода, полковник легко запрыгнул на площадку вражеского бронепоезда и потребовал сдаться.
- Ваше оружие, господин командир, - приказал он вышедшему навстречу человеку.
Неуправляемая подспудная злоба колыхнулась в этом человеке при слове «господин», и, не успев взвесить свое решение, он выхватил револьвер и спустил курок. Пуля сбила фуражку с головы полковника, но тот, все еще паря в боевом вдохновении, почти не обратил на это внимания. Он лишь махнул рукой, отдавая очевидный приказ своим подбежавшим солдатам, и спрыгнул на перрон.
Бой закончился. Странная тишина стояла на захваченном вокзале – не стонали раненые, молчали орудия, только что-то поскрипывало под сапогами солдат, то ли снег, то ли битое стекло. Ловушка захлопнулась: с одной стороны, там, у входного семафора, стоял на страже «Генерал Корнилов», с другой, на выходных стрелках, скорчился потерпевший крушение «Истребитель». Куда же делся «Черномор», этот длинный зеленый змий с большими зубами, похожий на дракона с древних икон великомученика Георгия?
Полковник приказывает телеграфировать в штаб о взятии вокзала, берет фонарь и отправляется на поиски. Он бредет по лабиринту запасных путей и тупиков. Из пустых вагонов веет холодом еще более пронзительным, длинными вереницами стоят составы, словно брошенные катафалки, побежденные римские колесницы, проигравшие троянские кони. Полковник поднимает фонарь и вглядывается в броню и дерево, в стекло и металл, в лица паровозов, которые напоминают огромные рыцарские шлемы: где-то нарисован полустертый двуглавый орел, где-то прилеплена сплюснутая пятиконечная звезда. Чешуйки снега опускаются на паровозные котлы и не тают. Холодно и тихо кругом, слишком тихо. Наконец, фонарь выхватывает из тьмы угрожающе-скуластое стальное лицо, похожее на личину какого-то чужого божка: оно выкрашено грязно-оливковой краской и размалевано красными звездами. Это враг, которого действительно стоит бояться: за нагло-распевной речью его команды, за ее недисциплинированностью стоит дикое бешенство боя, страшная решимость сделать то, что выше человеческих сил. Но сейчас зверь мертв, холоден и пуст. Полковник не знает, где находится команда надежно спрятанного бронепоезда. Не в силах ждать, он быстро идет вдоль состава и безошибочно узнает уведенные у него орудийные площадки и вагон с боеприпасами, а затем своими собственными руками в тонких офицерских перчатках, вкладывая всю нерастраченную нервную силу, расцепляет скованную инеем вагонную сцепку.
На перроне его ждет смеющийся штабс-капитан Заздравный:
- Поздравляю, господин полковник, с успешным взятием города!
- Я не помню, чтобы мы брали город, - усмехается полковник.
- Не брали, но взяли! – ликует штабс-капитан. – Местное начальство, услышав залпы, разбежалось. «Белые наступают-с», - пронеслась молва по славному городу К. Десять минут назад я имел честь телеграфировать в штаб о том, что вражеский флаг на вокзале более не развевается.
- Вот так подарок к Божьему празднику, - добавляет кочегар Арап. – Вашбродь, не угостите огоньком? Спички-то я потерял, пока взрывали стрелки.
Где-то далеко над городом, который упал к ним в руки, словно золоченое яблоко с рождественской елки, бледнело небо, обещая розовый морозный рассвет.
- Сообщить на «Генерал Корнилов», что мы уходим, - распорядился полковник. – Удерживать город мы не сможем. Воды для наших котлов здесь тоже нет.
Вода из разбитой водокачки застыла хрустальным пластом чуть поодаль, и люди, отвечавшие за сцепку с «Иоанном Калитой» возвращенных площадок и вагона со снарядами, временами поскальзывались, смешно взмахивая руками.
- Телеграмма из штаба, господин полковник, - и телеграфист лихо проехался по льду, придерживая фуражку.
«Полковника Зеленцова имеем честь поздравить с георгием тчк город переходит под командование наших сухопутных частей тчк счастливого рождества», - гласила телеграмма. Руки в черных перчатках сжимали желтый бланк, словно самый драгоценный подарок на свете.
- После семафора пути взорвать, - приказал полковник и скрылся на командирском мостике.
- Сдачи не нужно, - отвлек шофера голос, старательно выговаривавший французские слова. – Вы очень хорошо водите машину.
- Благодарю вас, месье, - и шофер вышел, чтобы открыть дверь пассажиру. – У меня богатый опыт.
Рождественский вечер сгустился над Парижем, пахнущим жареными каштанами и дождем. Кто-то еще бежал по улицам, сжимая в руках коробки в блестящей бумаге и шуршащие пакеты, но большинство парижан уже сидели в тепле своих украшенных домов и накрывали на стол. Такое домашнее, такое далекое и чужое Рождество. Полковник вновь сел за руль блестящего ситроена, стараясь не замечать ярко освещенных окон и сосредоточиться только на дороге.
- На площадь Звезды, пожалуйста, - проговорила дама, садящаяся в такси. – И осторожно, у меня в коробке сервиз.
- Да, мадам, - отвечал шофер.
2017, Пермь