Мойра сидела у круглого чердачного окна и смотрела, как вьется за окном метель. Она любила смотреть на лиловые снежные вихри и слушать их вой за стенами теплого дома, чего ее братья - Шон, Томас, Уильям и Колум - терпеть не могли, ведь, если бы не метель, они бы весь день пропадали на просторных укрытых снегом полях, в старом лесу и на берегу застывшей речки, играя в снежки и катаясь по льду на самодельных коньках. К тому же, в соседней деревне была ярмарка, а метель помешала им отправиться туда вместе с родителями. Мойра отнеслась к этому спокойно, потому что была довольно разумной десятилетней девочкой, а вот ее старшие братья с досады целый день ссорились: особенно не в духе был Шон, которому отец пообещал купить на ярмарке настоящие коньки, в подарок на Рождество. Поэтому Мойра предпочла сидеть в одиночестве, чтобы тоже случайно с кем-нибудь не поссориться.
Мойра любила сидеть на чердаке: там было таинственно и уютно. По стенам висели пучки сухих трав, связки лука и чеснока. Из маленького окошка открывался чудесный вид: за высоким забором, которым был огорожен большой чистый двор, расстилались бескрайние зимние поля, а на горизонте тускло темнели горы, которые сейчас и вовсе скрылись за низкими тяжелыми тучами, засыпавшими снегом ирландскую деревушку.
Вскоре на чердаке стало холодно, и Мойра решила спуститься вниз, к большому камину. Там, завернувшись в плед, сидел ее дедушка и курил трубку. Мойре он казался похожим на старого Финна, о котором рассказывали древние ирландские легенды: широкие плечи, сурово сдвинутые брови, длинные седые усы и волосы, заплетенные на висках в косички. Мойра примостилась рядом на низкой скамеечке, уткнулась подбородком в ладони и устремила взгляд на красные угли. Вскоре холод заставил собраться возле камина всех обитателей дома: Шон чинил старое седло, Томас делал вид, что читает книгу, по которой учился, а близнецы Уильям и Колум улеглись на полу рядом со своей собакой.
- Хоть бы завтра прояснило, - вздохнул Томас, отчаявшись сосредоточиться над книгой.
- Ярмарку мы все равно пропустили, - хмуро откликнулся Шон. - А я-то уже похвастался друзьям, что отец купит мне коньки.
- Он обязательно купит, - попыталась утешить брата Мойра. - Только в следующий раз.
- А следующий раз будет через месяц, к тому времени уже и снег растает, - заметил Шон. - Ты девчонка, тебе все равно этого не понять.
Когда тебе десять лет, а кроме тебя в семье одни мальчишки, старшему из которых уже шестнадцать, часто приходится выслушивать такие нелепые обвинения, поэтому Мойра отнеслась к ним философски.
- Надоело, - воскликнул Томас и захлопнул книгу. - Я не могу это читать. Ужасно скучно, ничего не понимаю. Хорошо тебе, дедушка, ты не учился в школе.
- Не учился, - задумчиво отозвался дедушка. - Но это не значит, что я не учил себя сам. Я всегда любил читать книги, хотя в наши дни их было очень трудно достать. Но ты прав, Томас: в такой день, как этот, книги на ум не идут. Спой нам старую добрую песню, Мойра, а мы послушаем.
Мойру никогда не надо было упрашивать петь. Отец прозвал ее певчей птичкой, потому что у девочки был звонкий чистый голосок. Глядя, как языки огня лижут толстые поленья в камине, Мойра запела «Прекрасный Лимерик». Слушая ее пение, мальчишки вскоре пришли в более спокойное расположение духа, а дедушка, не скрывая удовольствия, курил трубку и пускал к потолку колечки дыма.
- Интересно, - задумчиво проговорил Уильям, мечтательный тринадцатилетний паренек, когда Мойра закончила петь, - кто придумывает все эти песни?
- Народ, - ответил Томас, вспомнив, что говорил школьный учитель.
- Народ не может придумать песню, - с сомнением возразил Колум. - Помните, мы пытались все вместе сочинить балладу на мамин день рождения? У нас ничего не вышло, потому что Мойра хотела, чтобы влюбленные погибли, а Уилл настаивал, чтобы конец был счастливым.
- К тому же хитрый Томас сказал, что будет сочинять только первую и третью строчки, а мы никак не могли придумать к ним рифмы, - добавил Шон.
- Ну, может быть, не народ, - нехотя признал Томас. - Сочиняет какой-нибудь поэт, а его имя потом забывают.
- Если бы у нас в деревне кто-нибудь сложил песню, - заметил Шон, прокалывая шилом старую кожу седла, - мы бы этого никогда не забыли.
- Вот ты уже и забыл, - поддел его Томас. - Старый О’Донахью прошлым летом сочинил песню про корову миссис Белл.
- А помните, что случилось в прошлом году на празднике Самэйн? - спросила Мойра. - О’Донахью чуть не побил соседского Нейла за то, что тот пел его песню про корову, перевирая слова.
- Ну да, - захихикал Шон. - Вместо слова «корова» он везде вставил имя своей девчонки.
- Стихи сочинять проще, чем мелодию, - заметила Мойра. - Когда песня надоедает, слова меняют, а мелодия остается.
- Мой дед рассказывал мне, - медленно сказал дедушка, - откуда взялись мелодии наших песен.
- Откуда? Расскажи, дедушка, - попросила Мойра.
- Люди подслушали их у Туата де Данан.
- У фэйри? Разве они поют наши песни? - изумилась Мойра.
- Тогда это были их песни.
- Фэйри пели про буренок и крепкий эль? - усомнился Томас.
- У этих песен были другие слова, но ни один человек не смог научиться языку фэйри, хотя язык этот изумительно красив и имеет магическую силу. Вот и пришлось ирландцам сочинять свои слова к чудесным мелодиям.
- Наш учитель говорит, что никаких фэйри не существует, - сказал Томас. - Он говорит, что это сказки, и нет ни Волшебной страны, ни Волшебного народа.
- Твой учитель англичанин, верно? - усмехнулся дедушка. - Ирландцу нельзя не верить в фэйри. Не знаю, есть ли они сейчас, но в старину они жили на свете так же, как и фении, и Кухулин, и Дейрдре. Или ты и в них не веришь?
- Верю, - согласился Томас. - Но кто докажет, что таинственные и невидимые фэйри существуют на самом деле?
Мойра с мольбой устремила глаза на дедушку. Как можно не верить в фэйри? Конечно, Томас умный, он учится в школе и сам собирается стать учителем, но насчет Волшебного народа он заблуждается. Мойра верила в Волшебный народ так же, как верила в то, что земля круглая, и очень хотела, чтобы дедушка рассеял заблуждение брата.
Дедушка вздохнул, закурил трубку, устроился поудобнее в кресле и начал рассказывать:
- Давным-давно, в столь древние времена, что с тех пор Ирландия не раз меняла свой облик, на нашу зеленую землю пришли Туата де Данан. Это было племя волшебных воинов, и прибыли они с далекого заколдованного острова на краю земли. Они покорили дикое племя, населявшее до них Ирландию, и счастливо зажили на завоеванной земле. Это были непобедимые воины, талантливые поэты, искусные музыканты, отличающиеся своей красотой, не знающие, что такое боль, грусть и смерть. Вся их жизнь проходила в празднествах и развлечениях, им не надо было заботиться о своей безопасности, потому что они обладали волшебными талисманами. Но однажды, хотя никто не знает, как, земли Туата завоевали смертные. Волшебный народ нашел убежище в лесах, озерах и пещерах, оградив свой мир непроницаемой для смертных стеной. Несмотря на это, любопытство постоянно толкало и смертных, и фэйри увидеть друг друга, и эти встречи происходили чаще всего во владениях Волшебного народа.
- Как бы я хотела повстречаться с фэйри, хоть с самым маленьким, - вздохнула Мойра.
- Это опасно, - заметил дедушка. - Они капризны, непостоянны, и любят морочить смертным головы. Ненависть к нам борется в них с природным любопытством и добротой. К тому же, я не знаю, бывают ли они маленькими. Говорят, когда фэйри рождаются на свет, они уже мудры, словно старцы, но при этом вечно юны и прекрасны.
- Может быть, я и верю в фэйри, - сказал Томас, - но мистер Эллиот никогда не признает, что на свете есть такие существа.
- Твой мистер Эллиот не верит даже в святую Бригиту, - презрительно проговорил Шон, терпеливо чинивший седло. - Он англичанин и сухарь.
- Не говори так, - заступился за учителя Томас. - Он не виноват, что родился в Англии, так же как мы не виноваты, что мы ирландцы.
- Расскажу-ка я вам еще одну историю, - сказал дедушка. - Уилл, подкинь дров в камин. В такой вечер хочется, чтобы было тепло. А ты, Мойра, поставь на огонь чайник: ваши родители вернутся поздно, не будем их дожидаться и попьем горячего чаю.
Мойра с трудом повесила на крюк тяжелый медный чайник, в котором отразилось высоко взметнувшееся пламя, а Колум принес с кухни блюдо с булочками.
- А твоя история, дедушка? - спросила девочка, усаживаясь возле старика.
- Когда я был ребенком, то жил не в Ирландии, а на острове Мэн, что находится в Ирландском море, - начал дедушка.
- Мэн похож на Ирландию? - простодушно спросил Уильям.
- Не перебивай дедушку, - одернул его Шон.
Дедушка улыбнулся и ответил:
- Мэн очень похож на Ирландию. Там все, как у нас: маленькие фермы, зеленые поля, быстрые мутные речки. Мы с братьями целыми днями пропадали в полях, играли, плавали наперегонки, скакали на лошадях, или просто лежали на траве и смотрели в небо.
- А сколько у тебя было братьев? - спросила Мойра.
- Шестеро, и все сорванцы, каких мало, - усмехнулся дедушка. - Но самыми лучшими моими друзьями были Джемми, который умел играть на губной гармошке, и Пэтси, хотя он и пугал меня, рассказывая по ночам страшные истории.
- Наш дядя Патрик? - изумилась Мойра. Дедушкин брат Патрик, который часто приезжал к ним в гости, был таким добрым и так баловал Мойру, что она не могла представить себе его пугающим брата страшными историями.
- Да-да, - ответил дедушка. - Зато когда у него появились дети, он стал лучшим сказочником из всех, кого я знаю. Так вот. Мой отец содержал в городе Дуглас постоялый двор, на котором редко кто останавливался. Но в один ненастный зимний вечер…
Дедушка остановился, словно прислушиваясь к завываниям метели за прочными стенами дома, похожего на маленькую крепость. Его серые глаза ясно видели картину, которую услужливо показывала ему память.
Тот вечер действительно был ненастным. Все дороги замело сугробами, в которых вязли ноги озябшей лошади, а метель швыряла в лицо горсти ледяных колючих игл. Ветер завывал в ушах, словно голодный волк, и мистер Смит чувствовал себя раздосадованным. Если бы он не был англичанином, то сказал бы, что он замерз, зол и глубоко несчастен, но, будучи англичанином, он не позволял себе признаться в этом. Англичанин ехал на лошади по острову Мэн, надвинув на глаза шляпу и подняв воротник, в поисках постоялого двора. В голове его, словно клочья тумана на ветру, проносились невеселые мысли, и лицо мистера Смита слегка кривилось, то ли от летящего в глаза снега, то ли от этих мыслей.
Все его злоключения начались с того, что ему, настоящему лондонцу и деловому человеку, пришлось отправиться по делам службы в дикое, далекое от цивилизации место, называвшееся Ирландией и посему населенное ирландцами. Добираться до острова надо было на корабле, таком ветхом, что он мог в любую минуту развалиться на куски. К тому же поднялись волны, и мистер Смит был вынужден все путешествие пролежать на койке, глядя в потолок. По прибытии в Ирландию то самое дело, которое заставило его покинуть Англию, и которое ему пришлось вести с совершенно неделовыми людьми, слишком плотная еда и отвратительные гостиницы вывели мистера Смита из обычного душевного равновесия. В довершение всех неприятностей он получил распоряжение заехать по делам службы на остров Мэн, что находится недалеко от Ирландии. И вот теперь на этом острове он попал в страшную снежную бурю, и это за три дня до Рождества! Мистер Смит вспомнил о доброй хлопотливой миссис Смит и румяной пятилетней мисс Смит, которая очень расстроится, если папа не вернется домой к празднику. «Все это очень досадно», - думал мистер Смит.
Когда из снежной завесы неожиданно вынырнула вывеска постоялого двора, мистер Смит был очень близок к тому, чтобы испытать чувства, именуемые радостью и облегчением. Замерзшей рукой он постучал в крепкую, увитую скелетом плюща дверь. Когда она отворилась, на несчастного путешественника пахнуло теплом, запахом поленьев и мясного пирога. Полная черноволосая женщина в вышитом фартуке засуетилась вокруг него, помогая освободиться от тяжелого намокшего пальто и отдавая окружающим приказы не хуже командира перед решающим сражением.
- Бриджит, поставь на огонь чайник. Мэри, неси с кухни ужин. Джек, сбегай в конюшню, скажи отцу, что у нас гость. Пэтси, займись лошадкой джентльмена, бедное животное совсем продрогло. Нет, Энн, простыни в другом шкафу. Джемми, сынок, дай же наконец отдохнуть губной гармошке!
Только сейчас, освободившись от клетчатого шарфа, пальто и шляпы, мистер Смит увидел, что вокруг него снует не меньше дюжины детей. Старшей девочке было около семнадцати, а самый маленький ребенок неустановленного пола мирно спал в люльке. «Дети!» - с ужасом подумал мистер Смит. Провести ночь на острове Мэн, в доме, полном детей! Стараясь не встречаться с любопытным взглядом двадцати четырех круглых черных глаз, англичанин устроился у огромного камина. Если бы он не был англичанином и деловым человеком, мы бы сказали, что он был счастлив оказаться в уютном кресле у огня после ужасного путешествия сквозь метель.
Когда подошло время ужина, детей, к облегчению мистера Смита, отослали из комнаты. Щедрую трапезу с ним разделяли только мистер и миссис Фэллон. Должно быть, простая опрятная комнатка впервые видела такого важного гостя. Длинное бледное лицо мистера Смита ничего не выражало, в то время как его холеные руки аккуратно разрезали на маленькие кусочки ножку какой-то жирной птицы. Мистер и миссис Фэллон смотрели на его манипуляции с ножом и вилкой с почтением, но в их черных глазах мелькали искорки добродушного смеха.
- Так вы, значит, сэр, по делам приехали? - вежливо осведомился мистер Фэллон.
- Да, по служебным делам. Я должен нанести визит некоему мистеру Дину, - коротко ответил мистер Смит.
- Мистер Дин - важный человек, - подтвердил хозяин. - О чем его ни спроси, все знает.
- Вы с ним знакомы?
- Как же, сэр, он Тома, моего старшего, крестил.
- В таком случае, не будете ли вы любезны сказать, как до него добраться?
- Тут недалеко, сэр. Как выедете из города да пересечете поле старого О'Хини, увидите речку. Переедете через нее по мосту, а там уж недалеко будет.
- Только будьте осторожны, сэр, у речки, - вдруг заговорила миссис Фэллон. - Там, говорят, в такую погоду часто фэйри шалят.
Если бы мистер Смит не был англичанином, он бы обязательно поперхнулся вином, так его удивили и позабавили слова миссис Фэллон.
- Простите, мэм? - переспросил он.
- Фэйри, сэр, - повторила хозяйка, не зная, пояснять ли гостю смысл этого слова.
Мистер Смит позволил себе снисходительно улыбнуться:
- Вряд ли они существуют, мэм.
- У вас в Англии, сэр, может, и не существуют, но здесь…
Мистер Смит учился в Оксфорде и точно знал, что никаких фэйри в природе нет, поэтому постарался вежливо свести разговор к другой теме.
- Свашего позволения, - сказал он, встав из-за стола, - я поднимусь в свою комнату. Благодарю вас за ужин.
- Если мы вам не нужны, сэр, - проговорил мистер Фэллон, - то сходим в кабачок неподалеку. Дети уже спят.
«Удивительная страна, - думал мистер Смит, лежа в благоухающей сухими цветами кровати под обширным лоскутным одеялом и слушая вой метели. - Всегда пренеприятная погода, на каждой двери висят связки чеснока, здесь верят в фэйри и ходят в кабачки вместе с женами. О Англия! Кажется, что ты на другом краю земли!» С этой грустной мыслью, означавшей тоску по оставленной родине, в которой мистер Смит, будучи англичанином, не мог себе признаться, он и уснул.
На следующий день метель улеглась. Воздух потеплел и стал влажным. Низкие серые тучи почти цеплялись за голые ветви деревьев, и на белом ноздреватом снегу оставляли свои следы ярко-черные грачи. Мистер Смит проснулся поздно и некоторое время лежал, не решаясь встать с кровати. В маленькой комнатке было тепло и уютно, а снизу доносились запахи хлеба и молока. Мистер Смит наконец оделся и спустился вниз, где тут же попал в руки миссис Фэллон. Он еще ни разу не начинал день со столь обильного завтрака. Овсянка, яйца, ветчина, сыр, горячий хлеб с маслом и вареньем, молоко и шоколадный кекс - все было таким вкусным, что мистер Смит просто не мог отказаться. Когда завтрак был окончен, миссис Фэллон заявила, что не может отпустить гостя в столь дальнее путешествие, если тот не пообедает. Мистер Смит подчинился и сел к окну писать в Лондон отчет о своих делах. Перо скрипя скользило по бумаге, а взгляд мистера Смита часто отвлекался от строгих рядов сухих деловых слов, написанных безукоризненным почерком, и устремлялся за окно. Белый ровный простор вызывал в нем странное чувство, не поддававшееся классификации. От долины, покрытой влажным туманом, веяло унылостью, и в то же время необъятной свободой. Мистер Смит почесал пером кончик носа и вдруг подумал, что хорошо бы, пожалуй, стать птицей и полететь над этим простором. Через секунду он устыдился этой мысли и с головой ушел в написание отчета, стараясь не обращать внимания на предпраздничную суету вокруг. Младшее поколение было увлечено созданием гирлянд из остролиста, миссис и мистер Фэллон занимались тщательным осмотром принесенной мясником индейки, а маленький Роберт безутешно плакал по поводу своего бесследно исчезнувшего рождественского чулка. Это вновь заставило мистера Смита вспомнить о приближающемся Рождестве и о маленькой мисс Смит, которая с нетерпением ждет подарков от папы, уехавшего в далекую Ирландию. «Как все же досадно!» - подумал он.
После обеда, в четыре часа пополудни, мистер Смит пустился в путь. Его провожали всей семьей, желали удачи и махали вслед руками. Только в глазах миссис Фэллон таилась тревога: ее постоялец пренебрежительно отказался положить в карман головку чеснока, а потом еще и громко сказал, что фэйри не существует. Ох, не к добру это! Ведь переправа – заколдованное место, и, говорят, миссис О'Хини своими глазами видела там одного из фэйри: он сидел на перилах моста и показывал ей язык. И миссис Фэллон вздохнула, с тревогой глядя вслед худой фигуре верхом на тонконогой породистой лошади.
Когда мистер Смит, успешно уладив все свои дела, выехал от мистера Дина, из тяжелой темной тучи снова повалил снег. Большие снежные хлопья таяли на горячей спине лошади. Начало темнеть, и на вершинах обнаженных деревьев пронзительно кричали птицы. Мистер Смит задумался, как лучше назвать настроение, царившее в природе: сначала он подумал, что это уныние, а потом решил, что бесстрастие, ведь все кругом мертво - и деревья, и земля, и плетеные изгороди. Но когда путешественник въехал под высокую сень леса, он понял, что ошибся: здесь царила своя, непонятная ему жизнь, стояла тишина, но тишина живая, настораживающая. Если бы мистер Смит не был англичанином, он бы вздрогнул, когда с одной из заснеженных ветвей с оглушительным треском крыльев сорвалась ослепительно-яркая сорока. Темнело, бесшумно падал снег, и ни один звук не нарушал очарованной тишины леса - только стук подков его лошади по замерзшей земле. Было даже странно подумать, что на свете существуют шумные улицы Лондона, полные экипажей, джентльменов с зонтами и дам в шляпках, украшенных цветами, фруктами и перьями. Большая снежинка упала на рукав мистера Смита и превратилась в капельку, а он, не зная, как выразить странное мягкое и в то же время настороженное чувство, завладевшее его сердцем, сказал вслух: «Как забавно!».
Уже почти совсем стемнело, когда мистер Смит подъехал к реке, чьи черные воды масляно блестели в сумраке, как и три часа назад, когда англичанин направлялся к мистеру Дину. Неожиданно мистер Смит почувствовал на себе чей-то взгляд. Разумеется, у реки в этот час не было никого, кому было бы дело до неизвестного всадника, поэтому мистер Смит велел себе не волноваться и направил лошадь к мосту. Тут его ждало разочарование: мост был сломан. Три часа назад копыта его лошади гулко простучали по нему, а теперь вместо среднего пролета чернела пустота. Интересно, кому понадобилось ломать единственный мост? Мистер Смит почувствовал, что его настроение начинает быстро портиться. «Во всем виновата миссис Фэллон со своим обедом!» - мелькнула у него мысль, недостойная джентльмена. Вспомнив об обеде, он вдруг понял, что мечтает о куриной ножке и глотке теплого вина, а вместо этого стоит ночью на берегу реки и не знает, как попасть на другую сторону. Выход был один: переправиться через реку вброд. Вздохнув, англичанин направил лошадь в черную маслянистую воду.
От горячих боков лошади поднимался пар, белые хлопья снега, минуя защищенное шляпой лицо мистера Смита, исчезали в черноте воды. Берег за спиной мистера Смита удалялся, а берег, на который он смотрел, берег, увенчанный огромным старым дубом, корни которого касались воды, медленно приближался. Когда позади осталась половина пути, и мистер Смит уже начал верить, что все кончится хорошо, его лошадь вдруг стала как вкопанная, и сколько он ее не понукал, животное не двигалось с места, лишь косило глазами, недовольно фыркало и поводило ушами, будто испугавшись чего-то. И тогда в душе мистера Смита зашевелилось отчаяние. Где-то посреди острова Мэн, вдали от родного Лондона, где так редко идет снег и по ночам горят газовые фонари, сидел он на лошади, застывшей, словно статуя, на середине ледяной реки, вокруг царили холод и мрак, а его на его шляпе медленно вырастал снежный сугроб. Руки англичанина окоченели, потому что где-то по дороге он обронил свои перчатки, и все явственнее ощущалась потребность в кубке горячего вина и плотном ужине. Поистине, это был самый ужасный момент в жизни мистера Смита.
И тут мистер Смит почувствовал, что происходит что-то необыкновенное. Просидев около четверти часа посреди реки и безуспешно пытаясь сдвинуть с места лошадь, мистер Смит вдруг услышал отзвук какой-то мелодии, словно повторяемой лесным эхом. Он встрепенулся и стал прислушиваться. Может быть, кто-нибудь из местных жителей спешит ему на помощь? Мелодия становилась все громче, но мистер Смит не мог бы сказать, что она приближается. Музыка металась по лесу, словно мотылек, и звучала то слева, то справа. Неожиданно во мраке леса забрезжил свет, похожий на лунный. Мистер Смит поднял голову к небу, но луны не увидел – оно по-прежнему чернело в просветах между ветвями и сыпало на лес снежные хлопья. При более внимательном рассмотрении свет оказался не похожим на лунный: он был более живой, более теплый, словно пламя свечи. Свет, казалось, источали сами серые и шершавые стволы деревьев. Узкие лучи вырывались из-под коры древнего дуба на другом берегу реки, обволакивая его сиянием, с каждой минутой становившимся все ярче, и вместе с этим непонятным светом из-под коры вдруг ясно и мощно полилась чудесная мелодия.
Мистер Смит был так поражен, что утратил способность рассуждать. Он понимал, что звучит скрипка, потому что они с женой часто посещали концерты Лондонского музыкального общества, но там, в концертных залах Лондона, звуки скрипки словно закутывались в равнодушие и скуку, а здесь поющая скрипка была такой юной, что казалась вовсе не скрипкой. Она играла так, как будто корпус ее создан из цветочной пыльцы и солнечного света, струны сплетены из струек ручейков, а смычок - из осенней паутины и соловьиных перьев. Мистер Смит мог бы поклясться, что звук скрипки пахнет вереском, хотя все оксфордское образование восставало против этой нелепой мысли.
Что же играла скрипка? Мелодия, рожденная волшебными струнами, создавалась вне мажора и минора, вне тональности, вне стиля и направления. Она была сродни песне ветра, шепоту снега, аромату хвои и мандаринов. Чудесная музыка, словно ключ, открыла тайник души мистера Смита и проникла туда, как проникают весной в землю корни цветов. Как оживает земля весной, так встрепенулась душа мистера Смита, в существовании которой он, как англичанин, не смел себе признаться. Он сидел на лошади посреди реки и восторженными детскими глазами смотрел, как из темных лабиринтов леса летят к сияющему дубу блуждающие огоньки. Они пролетали совсем низко над рекой, которая ловила и дробила их зеленоватый дрожащий свет в своих маслянистых водах.
Он созерцания огоньков мистера Смита оторвал взгляд, который он почувствовал на себе еще раньше. Обернувшись, он увидел смотревшие прямо на него глаза цвета заиндевевшей листвы, цвета воды из чистого лесного родника. Их взор был ясным, ярким и строгим, и в то же время в нем сквозили насмешка, ласка и бесстрастие. Эти глаза принадлежали ослепительно белому узкому лицу, обрамленному серебристыми кудрями, на которых лежал венок из остролиста. Остальное терялось в сиянии, и были видны лишь белые руки с длинными пальцами, сжимавшие скрипку. Этот кто-то, стоявший у подножия дуба, казался цветком из снега – тонким, белым и искрящимся. Что-то в его облике наводило на мысль о стреле – упруго-стройной и звенящей. Острый взгляд и мелодия скрипки, словно такая стрела, пронзили душу мистера Смита. На лице англичанина играла улыбка, какой улыбаются те, кто до нелепости искренно верит в чудо: маленькие мальчики, находящие под рождественской елкой полк солдатиков в алых мундирах, или юные девушки, которым дарят огромные букеты благоухающих роз.
Скрипка пела все тише и вместе с тем все выразительнее. Тонкие белые пальцы неведомого скрипача, скользящие по серебристым блестящим струнам, словно касались сердца мистера Смита. Маленький блуждающий огонек пролетел перед самым лицом музыканта, и тот неожиданно улыбнулся. Маленькое узкое лицо осталось серьезным, но глаза вспыхнули мириадами ликующе-насмешливых искорок, похожих на игру рыбок в глубоких лесных омутах. Беззвучному смеху глаз скрипка ответила золотистой улыбкой бархатных низких нот. Дерзкий блуждающий огонек сел на медовую деку, и скрипка, словно почувствовав легкую щекотку, зазвенела отзвуками хрустальных колокольчиков. Невесомый смычок скользил по лунным лучам струн, и отсветы мягкого света, исходящего от удивительного скрипача, ласкали грубые стволы замерзших деревьев.
Мистер Смит очнулся лишь тогда, когда что-то холодное и острое царапнуло его по щеке. Это был сорвавшийся с ветки заиндевевший сухой лист. Англичанин огляделся и увидел вокруг лишь молчаливый и темный ночной лес. Пропали блуждающие огоньки, старый дуб перестал светиться, исчезло бледное лицо чудесного музыканта, лишь медленно кружился в воздухе снег, падая в черную маслянистую воду. Внезапно мистер Смит, все еще не очнувшийся от волшебства, ощутил сразу две вещи: холод, поднимавшийся по его телу от мокрых сапог к замерзшему носу, и голод. Лошадь медленно переступила ногами, и ледяные брызги заставили мистера Смита зябко вздрогнуть. Как долго он просидел на лошади посреди реки? Минуту или несколько часов? Он натянул поводья - послушная на этот раз хозяину лошадь покорно вышла из реки. Выехав на берег, мистер Смит на мгновение задержался у старого дуба. Ни одного следа не было на снегу, обступившем мощный старый ствол, никто не тревожил белую бахрому инея на мощных ветвях, кроме сороки, с любопытством смотревшей на англичанина черным блестящим глазом.
Вечером за ужином, завернувшись в теплый плед, мистер Смит поведал мистеру и миссис Фэллон о том, что приключилось с ним на переправе. Достойный джентльмен был растерян, как никогда в жизни. Опасаясь насмешки, он изложил все сжато и сбивчиво, но мистер и миссис Фэллон и не думали смеяться. Они переглянулись, и мистер Фэллон сказал:
- Это был Хом Мор, сэр. Его еще называют Чудесный скрипач.
- Он фэйри? - осведомился мистер Смит.
- Да, сэр, - кивнул мистер Фэллон. - Один из самых добродушных. Вы сказали, что не верите в Волшебный народ, но он всего лишь оставил вас на час в холодной воде, а не уронил вас с лошади и не заставил заблудиться в лесу.
- Да, все могло быть и хуже, - с истинно английским оптимизмом признал мистер Смит.
- Вам повезло, сэр, - тихо проговорила миссис Фэллон. - Вы слышали, как он играет.
- Верно, - снова согласился англичанин.
Он воспользовался паузой в разговоре, чтобы поднести к губам кубок крепкого сидра, но вдруг едва не поперхнулся: где-то совсем рядом с ним мягкий девичий голосок рассеянно напевал ту самую песню, которую играл Чудесный скрипач. Конечно, на волшебную мелодию песня была похожа только отдаленно: вместе с удивительным звуком скрипки исчезло и хрустальное эхо, которым отзывался зачарованный лес на игру музыканта. Музыка, сделавшись в сто раз проще, стала из сияющей волшебной мелодии простой человеческой песней, напеваемой теплым милым голосом рыжеволосой девушки, дочери Фэллонов.
- Это же играл скрипач! - воскликнул пораженный мистер Смит.
- Все наши песни – их музыка, - улыбнулась миссис Фэллон. - Наши предки, подслушав украдкой дивные мелодии фэйри, навеки сохранили их в своем сердце. Сам воздух, которым мы дышим, проникнут их музыкой, и леса на нашей земле растут под пение их скрипок.
Мистер Смит задумчиво устремил взгляд за окно, где медленно падал снег. Золотисто-зеленый огонек музыки фэйри теплился в его сердце, словно маленькая свеча, забытая в весеннем лесу. Конечно, мистер Смит был англичанином, но мы вполне можем сказать, что сейчас он чувствовал себя счастливым.
- Кстати, мистер Смит, - отвлекла его миссис Фэллон. - Сегодня приходил мой кузен, капитан шхуны. Он сказал, что завтра утром снимается с якоря и идет в Лондон по делам. Если пожелаете, он подвезет вас.
Мистер Смит с радостью принял это любезное предложение и утром, в канун Рождества, уже находился в своем доме в Лондоне. Он никому не рассказал о своем приключении, да и рассказ этот в Лондоне прозвучал бы просто нелепо. Но постепенно мистер Смит стал замечать за собой, что он все чаще думает и делает нелепые и непонятные для англичанина вещи, и началось это в канун Рождества, когда он положил под елку маленькую скрипочку для мисс Смит.
Дедушка замолчал и взглянул на детей, которые сидели у камина. Пляска огненных языков заставляла тени забавно бегать по их сосредоточенным лицам.
- Какая интересная история! - проговорила Мойра. - Неужели это было на самом деле?
- Было, - кивнул дедушка. - Когда я был в Лондоне последний раз, я встретил мисс Смит. Она выросла и стала очаровательной девушкой, прекрасно играет на скрипке, и у нее много учеников.
- И она, конечно, верит в фэйри, - то ли сказал, то ли спросил Колум.
- Верит. Я слышал, как она играет. В ее скрипке живет их волшебная музыка.
- Этот Хом Мор обитает только на острове Мэн? - спросил Уильям.
- И там, и везде, - таинственно сказал дедушка. - Он и его скрипка собирают нити всех мелодий мира, сплетают их в ткань песен и дарят людям.
- Каких мелодий мира? - не поняла Мойра.
- Мелодии падающего снега, - начал перечислять дедушка, - весеннего дождя, танца созвездий, шепота листвы, пения кукушки, журчания ручьев. Все это есть в наших песнях.
- А еще мелодия закипевшего чайника, - добавил Колум.
- И мелодия лошадиной скачки, - проговорил Шон.
- И мелодия старых книг, - мечтательно отозвался Томас.
- И мелодия зимнего вечера, - еле слышно сказала Мойра.
Раздался громкий стук в дверь - с ярмарки вернулись родители. Дети вскочили, бросились к ним, огонь разгорелся ярче, громче засвистел чайник. Старый дом оживился, послышались смех и разговоры. А за окном мерно падающий снег укутывал долины Ирландии, и притихшие заснеженные леса внимали волшебной скрипке Чудесного скрипача.
(Рассказ входит в трилогию "Песня ветра в траве", повествующую об ирландских скрипачах)
2006, Пермь