На затерянной среди миров синей планете стоит древний каменный город. Река, полноводная и мятежная, рассекает его на две равные половины. Редкие звёзды неторопливо тонут в её тёмных водах, оставляя на прощание белые мерцающие точки. Мелкие речушки и каналы отражают свет, льющийся из окон домов. Скрипучие парадные двери впускают и выпускают людей, затягивают и выталкивают собак и кошек, вдыхают и выдыхают призраки и тени.
Кто ты? Это никому не интересно. Ни камню, ни воде, ни тьме, ни свету. Ты закружишься-сольёшься в вихре бесконечного танца вместе со всем и вся. Станешь тишиной, тенью, водой с утонувшей в ней планетой и, шелестя холодными волнами, наречёшь себя Рекой Каменного Города.
Каждое утро Город исполняет ритуал воскрешения: тело должно покинуть тёплую удобную кровать во что бы то ни стало. Оно не хочет. Оно страстно сопротивляется насилию. Но душа настойчива: вставай и иди! Совершая обряд умывания, не забудь заглянуть себе в глаза. Нужно точно знать, ты это или нет. Всякое же может быть!
Река частенько принимает в свои воды не души и не лица. Ей всё равно. Она приняла пустоту, разъевшую душу и тело. Пустоту не слышишь и не видишь. Только всплеск, тревожный и громкий.
Пустой человек незаметен. Двери перед ним не открываются. Спешащие навстречу люди не уступают дорогу. Соседи не желают здоровья. Официанты обходят стороной. Трамваи уходят из-под носа. Врачи не лечат. Земля не принимает.
Он никого не видит и не слышит. Не плачет и не смеётся. Не проигрывает и не побеждает. Не начинает и не заканчивает. Не борется и не сдаётся. Не встречает и не провожает. Не сеет и не жнёт. Не приходит и не уходит. Не дружит и не любит.
Лифты не чувствуют его тела – он поднимается на свой этаж пешком. Ключи боятся его пальцев – он никогда не может их отыскать на дне сумки. Выключатели давно забыли, какая лампочка ещё жива, и ни на что не реагируют. Телевизор отрезан от новостей отсутствием антенны. Газовая плита шипит, выпуская на волю случайно залетевшую с того света душу, но не газ. В тёмном холодильнике сидит одичавший от всей этой пустоты кот и равнодушно следит за никчемными передвижениями хозяина.
Шаткий кухонный стол великодушно предлагает присохшие к нему остатки колбасы и небольшой сухарик, всем своим видом показывающий, что он готов к приземлению на грязный, усеянный крошками пол. Колбаса будет съедена человеком, ибо животное не обделило себя – скушало значительную часть продукта задолго до прихода хозяина.
Всё. Делать больше нечего. И кот, и человек ложатся спать.
Коту снятся гаремы с красавицами-кошками. Они зовут его, ластятся к нему. Но сначала он покушает сочной свежей рыбки, сил наберётся, а потом…
Хозяину сны не снятся, а если и снятся, то уж очень страшные. Видит он, будто когда-то, очень давно, кого-то потерял. В лесу ли, в городе ли – не помнит. Знает точно только одно: утрата была невосполнимой. Сам он отказался, или его заставили – не имеет никакого значения.
Никто не помнил её, девушку из чужой страны. После неё в его жизнь приходили и уходили девушки, женщины, подруги, приятельницы, но с нею нигде нельзя было повстречаться. Он целовал губы, изрекающие те же слова, что шептала ему она. Он прикасался к тонким нежным пальчикам, но всё было не то, не так, не её, не она. Он искал имя, схожее с её именем. Он звал её среди ночи и среди дня, наяву и во сне. Он спрашивал о ней в аэропортах и на вокзалах. Но она жила в чужой стране так же легко и непринуждённо, как жила когда-то в его.
Когда город накрыла чёрная ноябрьская ночь, последняя её ночь в его стране, она тихим шёпотом спросила:
– Ты полетишь со мной? Я не хочу разлуки и не могу остаться. Ты не можешь убить меня, не можешь убить себя, не можешь убить нас. Ты можешь только полететь со мной.
Ничего он не ответил. Она ждала, закрыв лицо руками. Плакала. Долго. Успокоившись, взяла пальто, сумочку и, не оглядываясь, вышла из квартиры. Стук тонких каблучков по гулкой лестнице – последнее, что удалось ей оставить ему на память.
Плыла ночь – страшная и бессонная. Ни времени, ни пространства больше не существовало. Жизнь утекала из него капля за каплей, струилась по ступенькам подъезда, тонким ручейком журчала по неприветливой улице и сливалась с тёмными водами канала. Видимо, так происходит со всеми, кто отказывается от своей любви.
Затем было утро, коварно притихшее в зеркале, которое отражало всё, что угодно – стены ванной комнаты, краны, рисунок на кафеле – но не облик человека, который стоял перед ним. Ровная зеркальная поверхность оставалась пустой.
Пустой. Навсегда.