Мы из сто семидесятой! Глава 11
ИЗ ДНЕВНИКА ШКОЛЬНИКА ПРОХОРОВА
К концу весны, папа стал чахнуть и бледнеть лицом.
- Это его ностальгия замучила, - сказала мама.
- А что это такое? - спросил я.
- Так тоска по родным местам называется.
- А где его родные места?
- В деревне Малые Вешняки.
В июне папе дали отпуск, и мы, оставив городские пределы, отправились на его родину. Маму, впрочем, оставили тоже, потому что ей не дали отпуск.
На вокзале нас встретил дядя Федя, папин родной брат, который специально приехал за нами на мотоцикле с коляской. Мне он сказал, что я очень похож на папу и дал большое кислое яблоко. Потом дядя Федя посадил меня в коляску, сказал, чтобы я немного подождал, и вместе с папой скрылся в здании вокзала.
Через полчаса они вышли оттуда очень веселые, и дядя Федя дал мне еще одно яблоко, гораздо больше первого, но и намного кислее.
Ехали мы как-то криво; то вправо завернем, то влево, и все нас заносило не в ту деревню, где родились папа и дядя Федя, и где прошло их счастливое детство.
Но все-таки, кое-как, до Малых Вешняков мы добрались.
Нас там уже ждали. Взрослые стали сразу кушать мурцовку (это что-то вроде капусты с водой и луком) и пить моренку (а это местное самогонное вино); мне же дали больших кислых яблок. Я набил оскомину и больше, за все время пребывания в деревне, к яблокам не притронулся.
А скоро пришла тетя Катя, жена дяди Феди, с чумазым карапузом на руках. Она вытащила из кармана фартука большое яблоко, протерла его рукавом, и протянула мне. Но я очень внимательно на нее посмотрел, отчего тетя Катя смутилась и дала мне холодного мяса.
А дядя Федя стал ко всем приставать и спрашивать, - на кого похож его чумазый сын Колька. Все говорили, что на тетю Катю. Он хмурился и недовольно на всех поглядывал.
- Ну а ты, - спросил он наконец меня, - как ты думаешь?
- Конечно на вас, - сказал я уверенно.
Дядя Федя расцвел лицом и победно посмотрел на окружающих.
- Вот, - сказал он, и от избытка чувств замолчал.
- Он такой же лысый, как вы.
Дядя Федя опять нахмурился.
Но пришел председатель колхоза и быстро развеял дядину печаль.
- Ну, значит так... - торжественно начал он. - Поздравляю с днем рождения!
- День рождения вчера праздновали, Иван Иванович, - подсказал кто-то председателю.
- Тогда хочу поднять, - кратко сказал председатель, и поднял.
За краткость и умение быстро перейти от слов к делу, председателя в деревне уважали.
А когда все окончательно развеселились, спели и сплясали, председатель предложил односельчанам и гостям деревни отправиться в сельский клуб. И все дружной гурьбой рванули в местное учреждение культуры.
Рванул и я, но путь мне преградил здоровенный гусь с гордо поднятой головой и мрачным взглядом.
- Ну-ну, гусь, иди прочь! - приказал я.
Но тот и не думал никуда двигаться.
"Вот ишак упрямый!" - подумал я недовольно.
С радостным визгом мимо меня промчался поросенок с хвостом закорюченным в кренделек... Но не мимо председателя.
Раздался громкий шум падающего тела, довольное хрюканье и разъяренный вопль председателя:
- Ах ты, дух нечистый! Аспид! Люцифер! Броненосец! Поймать и зажарить!
Но напрасно кричал председатель, порося и след простыл.
Гусь, между тем, продолжал стоять на месте, и, казалось, хотел сказать: хочешь - обходи, хлюст городской, а дорогу я тебе не уступлю.
Схватив прутик, я хотел его пугнуть, но ни тут-то было. Пугаться проклятая птица не собиралась, и глаза у нее загорелись злыми огоньками. Было видно, что гусь раздумывал, как бы мне напакостить. Дыхание у меня стеснилось.
Я шагнул вправо - он вправо, я влево - он за мной. А потом он словно кобра бросился на меня. Я же стремительно бросился в сторону. Пришлось сделать большой крюк, чтобы убежать от проклятого гусака, негодующе кричавшему мне вслед.
Как выяснилось, в бревенчатом клубе со странным названием "Миллениум" делать было решительно нечего. Все поглазели на висящие по стенам кумачовые знамена и лозунги, призывающие увеличить производительность всего, что только можно. Длинный стол был завален пожелтевшими от старости газетами и тараканами в них обитающими. На полу повсюду шелуха от семечек. В темном углу чудился чей-то бюст.
Включили радиолу и опять пустились в пляс. А наплясавшись, решили идти на пруд - кататься на лодках.
Лодок на пруду не оказалось, зато у берега притулился плот. На нем переплыли на другую сторону пруда и там зачем-то разобрали его на бревнышки. И снова стали плясать и петь "Вниз по реченьке, реке..." Папа все время плясал с женой председателя. Не думаю, что маме понравится, когда я ей расскажу об этом.
Потом купались и ловили рыбу. Председатель кричал: "Ловись, ловись рыбка, уходи малая, приходи большая!" Но к нему никто из рыбы не пришел. Зато прибежали лошади, закинули головы и стали весело ржать. Я же поймал сто рыбин подряд.
Возвращаясь домой, я опять наткнулся на гуся, щипавшего на дороге пробившийся пучок травы. Он поднял голову, надменно поглядел в мою сторону, и в тяжелом его взгляде явно читалось: "Загрызу пришлеца!" Убегая от недруга, я недоумевал, почему же он так меня не любит. А гусь, противно шипя и растопырив крылья, попытался меня догнать. Но ему это не удалось.
Добежав до дома, я остановился у калитки, чтобы отдышаться и прийти в себя. Вдруг в кустах напротив дома что-то зашуршало, из них высунулась чья-то голова, и тут же задвинулась.
- Тетя Катя! Бабушка! Дедушка! - закричал я в ужасе. - Там в кустах фавн!
- Кто? Кто в кустах? - причитая, выбежала бабушка с кочергой в руке.
- Фавн или леший!
- Про фавнов ничего не знаю, - сказала бабушка, - а леших здесь всюду полно. Нет, это не фавн, - пригляделась она. - Это Семен, тракторист наш. Он летом в кустах любит спать... Эй, Семен! Иди-ка домой спать! Вишь, ребенка напугал.
Веселый народ живет в деревне, думал я, лежа вечером в кровати. Поют и пляшут. А председатель, тот даже на плоту плавает. Только неорганизованно как-то все у них... Надо бы организовать. Может, спектакль поставить? А что... Опыт участия в школьной самодеятельности у меня есть. Пора его передавать другим. Тем более в школьном театре я был все время на виду... играя роль статуи в одном из спектаклей. И как играл! Режиссер нашей самодеятельности и видный физкультурный деятель, Ганнибал Ильич, недаром говорил, что в этой роли я затмил всех главных действующих лиц. И это правда. Верно говорят: нет маленьких ролей, есть большие артисты.
С этими приятными воспоминаниями я и уснул.
Еще целую неделю продолжалась у папы ностальгия по родным местам. А потом его стала мучить ностальгия по городу, и он уехал. Меня же ностальгия так сильно, как папу, не мучила, и я остался у бабушки с дедушкой.
Я им сразу заявил, что если они будут кормить меня невкусно, или кормить зелеными яблоками, то я их брошу и найду в деревне других бабушку с дедушкой, благо их там хватает. Говоря это, я так пристально на них посмотрел, что они не выдержали и тут же накормили меня холодным мясом.
Забегая вперед, скажу, что в деревне я поправился и значительно укрепил свое здоровье. Калорий теперь во мне столько, что с кем хочешь могу поделиться.
Ел я все подряд, кроме яблок. Жалко только не удалось попробовать шашлыка из баранины. Местные жители воспротивились, и барана порешить отказались. Со свиным тоже не вышло. И из говядины просвистел...
Интересно, из чего они сами шашлыки делают, - из ослятины, что ли?
- А ослы есть в деревне? - спросил я как-то у деда.
- Хватает, - ответил дед. - Вон, Семен, к примеру. Ему бы сейчас в поле работать, а он... Тьфу! - сплюнул дед.
- Я про настоящих ослов спрашиваю.
- А я тебе про них и говорю. Если же ты имеешь в виду осликов вроде Иа-Иа, то такие здесь не водятся. Говорят, что раньше были, да все вышли...
- Жаль. А почему?
- Колючек, видно, вкусных мало.
Хорошо в деревне утром! Легкая дымка покрывает едва мерцающую поверхность пруда. Птицы всякие там поют... Только вот безмозглый петух портит порой своим пронзительным кукареканьем общее впечатление. Надо попросить дедушку, чтобы он его в суп извел.
Я стою и вдыхаю аромат близлежащих полей и лесов.
Из хлева вышла наша корова, медленно подошла ко мне, шумно пустила из ноздрей теплый воздух и ткнулась в мою руку большим мягким ртом, потом задрала хвост, и из-под него выпало будущее удобрение, чей запах на время перекрыл аромат полей.
Собака тычется мордой понизу плетня, принюхивается, и видно, что-то учуяв, принимается рыть нору.
Кот вылизывает шерстку, развалясь на завалинке, зевнул, потянулся...
Хорошо!
Пейзаж несколько проигрывал из-за группы гусей, расположившихся недалеко от калитки.
Из избы, попыхивая цигаркой и поглядывая на небо, вышел дед.
- Иди-ка сюда, Сашка. На, держи, - и он протянул мне репку. - Чего морщишься? Ешь!
- Она кислая.
- Нет, репа не кислая. Ешь смело.
- А мытая? Овощи и фрукты перед едой мыть надо. Так говорит моя мама. И Витька Меднис.
- Зачем? Я их керосином не пачкал. Не бойся, дождик все вымыл.
- Дожди, дедушка, и кислотные бывают.
- Ешь, ешь, у нас здесь нормальные дожди.
- Ну что ж, тогда я, пожалуй, пойду в лес, на природу.
- Да здесь везде природа.
- Нет, в лесу другая природа... отличная!
- Да, - согласился дед. - Природа у нас замечательная. У вас в городе - не то.
- Я люблю природу, - признался я деду. - На ее примерах хорошо наблюдать явления естественной истории.
- Ишь ты! - одобрительно сказал дед. - Ну, тогда наблюдай. Если чего заметишь, непорядок там какой, или еще чего, тогда скажешь. Или сам исправишь. Смотри только, чтобы лесной царь не сцапал, в глушь не затащил, а то беда приключится...
Я вздрогнул.
- Не затащит, - неуверенно сказал я. - И потом... нет никаких лесных царей. Это ты, дедушка, сказки рассказываешь.
- Ну, сказки, так сказки. И оденься потеплей, что это ты в одной майке, лес все-таки. С утра прохладно еще.
- А я медведя задеру, шкуру с него спущу, ею и накроюсь.
- Ну, это другое дело, - сказал дед. - Тогда и волноваться нечего... Иди.
- А ружье дашь, дедушка?
- Нет его у меня.
- Ладно, - вздохнул я, - пойду соберу гербарий, травы там какие, кактусы...
- Чего ее собирать-то... Трава, она и есть трава. А кактусы здесь не растут.
- А где же?
- В Африке, наверное, или в Америке...
- В Африку я не поеду, у меня денег нет. Да и мама с папой не отпустят. А скажи, дедушка, шелковичные деревья у вас тоже не растут?
- Нет, не растут. Березки у нас растут, дубки...
- Жаль.
- Ну, а что касается естественной истории, то здесь обильно произрастают грибы и несколько видов ягод.
- Каких видов?
- Какие видно...
Перед тем, как углубиться в лес, на полянке, залитой ярким солнцем, я заметил сидящего на пеньке пастуха. Рядом мирно паслось стадо и жевало травку. Откуда не возьмись на опушке объявилась пастушка в кирзовых сапогах и телогрейке. Увесистая кошелка оттягивала ее правую руку. Пастушка нежно пощекотала пастуха сорванной былинкой. Тот вскочил и яростно закричал:
- О дева с чудными бровями, дай мне глотнуть из твоего бурдюка!
Бурдюка у девы не было, но из кошелки появилась разная снедь: селедка, семечки, мутное белое и мутное красное вино, картошка.
Они выпили белого, закусили рыбкой и под гармошку согласно спели дуэтом. Потом выпили красного и опять поели селедки. Пастушка распустила волосы и стала плясать, пастух же махал тирсом (то есть - веткой с листьями) и притоптывал ногами. Утомившись, пастух скоро заснул, а пастушка еще долго прыгала по опушке и кричала:
- Дайте чаши, несите свежие цветы...
Я еще раз подивился, как весело живут в деревне. И пляшут все время...
Затем дева глотнула белого - и затихла.
Не один час я провел в лесу, наблюдая явления естественной истории и собирая гербарий. Возвращаясь, я увидел, что пастух уже проснулся и расталкивает пастушку. Потом он ее куда-то послал. Дева быстро снялась с места и, подняв паруса, подгоняемая попутным ветром, живо устремилась в направлении деревни, на ходу размахивая пустой кошелкой.
Стадо продолжало жевать траву.
Не торопясь, я двинулся вслед за пастушкой, а пастух запел тоскливую песню.
Я шел, думая о своем и не замечая ничего вокруг. Напрасно! Это чуть было не привело к трагическим для меня последствиям. У самого дома, я едва не наступил на своего злейшего деревенского врага - гуся препротивнейшего!
- Цып-цып-цып, - проговорил я растерянно, сильно холодея телом.
Гусь оскорбился и страшно заорал.
"Не рычи, подлая птица!" - сказал я про себя, но вслух не осмелился. По-моему, этот гусь не только понимал человеческую речь, но и умел читать мысли.
"Что же мне делать, - лихорадочно думал я, - подраться с ним, что ли?" Нет. Я попробовал решить дело миром и обратился к нему со страстной речью, призывая к благоразумию и обещая свою дружбу.
Но гусак заорал еще громче.
Совладав с нервами, собрав всю свою волю, я сжал ладони в кулаки и стремительно пошел на гуся.
"А вдруг их много, - пронеслось у меня в голове. - Прячутся в засаде и ждут только момента, когда я ослабну, а там ударят всем полком..." Я остановился.
Гусь, сперва шарахнувшийся в сторону, видя мою нерешительность, осмелел, червяком изогнул шею, и угрожающе шипя, атаковал меня с правого фланга.
Мужество оставило меня, и я показал врагу спину.
Обратив меня в бегство, гусь приподнялся на лапах, захлопал крыльями и торжественно-громко загоготал, извещая всю деревню о моем позоре.
А вечером я решил порыбачить. Дедушка выдал мне удочку и сказал, что ждет с рыбой. Я же предупредил бабушку, чтобы она приготовила самую большую сковородку, которая найдется в доме, а лучше две... Бабушка ответила, что немедленно идет искать, а я отправился за рыбой.
На берегу несколько ребят задумчиво и печально наблюдали за неподвижными поплавками.
- Доброго здравия, друзья-рыбаки! - приветствовал я их. - Велика ли добыча?
- Здравствуй, имбецил, - сказал белесый здоровяк и угрюмо посмотрел на меня. - Добыча велика, да не про тебя.
- Я за налимом пришел, - объявил я, не теряя присутствия духа.
- За налимом в магазин иди, - буркнул белесый, и добавил: - Налим, он под корягой сидит, - раздевайся и лови.
Было уже прохладно и раздеваться , а уж тем более лезть в воду, мне не хотелось.
- Что ж, - бодро сказал я, - налим никуда не убежит. А мы пока пескариков половим... Люблю пескариков, - доверительно поделился я с ребятами.
- Да, крепко дурак тебе в голову наделал, - обронил один из них.
- Ты лучше помолчал бы, - сказал белесый. - Рыба, она болтливых не любит.
- Молчу, молчу, - примирительно сказал я и стал рассказывать, как вкусен пескарь в ушице, приправленной ароматными деревенскими травами, или, к примеру, когда утомленный жизнью, он сердито шкварчит на сковородке в кипящем оливковом масле.
Здесь нет оливкового масла, - сказал белесый амбал. - Слушай, иди-ка ты отсюда. Лови в другом месте.
- Так я уже рыбку прикормил!
- Иди, иди, мы докормим. Не раздражай меня! - Белесый навис надо мной как скала и сказал, что стоит ему раз чихнуть, и от меня останется одно воспоминание.
- Хорошее? - с надеждой спросил я.
- Да ты надо мной издеваешься! Ты хоть знаешь - с кем имеешь дело?
- Нет, - ответил я честно.
- Так я тебе скажу. Меня в деревне прозвали "Ходячий кошмар". Я как ворон налетаю на жертву...
- В таком случае, ты "Летающий кошмар", а не ходячий... На меня однажды тоже ворона налетела. А на голове у меня тогда была шапочка с красным помпоном, прошитая блестящими нитками. Ох, как они на солнце сверкали!
- Что ты мне здесь голову морочишь! - заорал белесый. - Какая ворона! Какие помпоны! Я - ворон, а не ворона! Понял ты? Ворон!
- Вороны падалью питаются, - заявил я со знанием дела.
- Лучше уйди по-хорошему, - мрачно изрек белесый ворон.
У кого-то стало клевать, и все ребята, до того с интересом следившие за моей беседой с вороном, кинулись к своим удочкам. И пока они суетились, я, прихватив свою рыболовецкую снасть, подался на поиски нового места.
Минут через пять я его нашел. Да и ребята там оказались гораздо гостеприимнее, чем белесый с его компанией.
Мне не везло... Ребята выуживали одну рыбину за другой, а у меня в ведерке, как было пусто, так и оставалось. Водомерки и дафнии не в счет.
Я совсем приуныл, так как обещал вернуться с рыбой.
Но спасибо ребятам. Выручили. Каждый скинулся - кто по рыбке, кто по две...
Так что краснеть мне перед бабушкой с дедушкой не придется. Две не две, а одна сковородка нам точно понадобится!
Довольный, я возвращался домой, предвкушая сытный рыбный ужин. Даже надменный гусак, весьма неласково окинувший меня взглядом, не испортил мне настроение.
Кстати, вспомнилась мне история, вернее истории, в которых гуси сыграли далеко не последнюю, если не главную роль. И об этом хочется рассказать особо.