Письма из сумасшедшего дома

    
Все забывается…
Мы в лесу. Казалось бы мирный пейзаж дополняют тревожные звуки отдаленной канонады. Рядом со мной на отдеялке мой мальчик. Он еще не умеет ходить, не умеет говорить. Но это чистенький домашний младенец.

Еще недавно мы с маленьким Женечкой приехали к родителям на лето. После нескольких лет жизни в столице, родной город казался заповедным краем благополучия. Теплая погода. Обилие цветов. Одноэтажный городок, утопающий в зелени садов. Подружки, жаждавшие узнать какова она столичная жизнь. И тут началась самая страшная война.
 
Теперь надо было всем ехать на восток, подальше от войны. Мы с родителями несколько дней на вокзале ждали поезда и когда кончились женечкины пеленки, я побежала домой. В жару постиранные пеленки высохли мгновенно, но в это время поезд пришел и ушел. Вместе с отцом и мамой.

Мой муж – известный человек, депутат верховного совета и оставаться в городе при немцах для нас с Женечкой невозможно. Побежала в райком, там обещали забрать нас с последней машиной. Вечером этого дня.

Наши войска давно ушли и вражеские самолеты бомбили город совершенно безнаказанно. В этот вечер мы прятались от бомбежки в саду. Ко мне прибежала соседская девочка, только что окончившая школу. Она уговаривала меня остаться.
«Мы то вот остались и брат потерял свою военную часть и тоже с нами», говорила девочка - «и ничего». И откуда-то я точно знаю, что всю их семью вскоре немцы убьют. Так же, как и других евреев.

Но пока еще немцев нет. И к воротам подъехала грузовая машина полная детей. Это не «мерседес», но надо бежать. Соседская девочка Риммочка махала на прощание рукой.

Так и ехали по ночам. А утром находили местечко в лесу у воды. Готовили кашки на костре. От недостатка удобств у детей начались поносы и дизентерия. Среди детишек была девочка подросток, которая, как я точно знаю, стала потом солисткой оперы Большого театра. Те предвоенные годы, что мы с мужем прожили в Москве, я успела стать театралкой. Мужу, как депутату Верховного совета, полагались контрамарки и нигде-ни будь, а в царской ложе.
 
Чтобы попасть в театр нужно было найти кого-то, кто бы посидел с малышом. Чаще всего это был брат Ваня, студент. Потом, много лет спустя, он станет очень суровым генералом Генштаба. А пока это младшенький в нашей семье, о военной карьере и не помышлявший. В тот год в армию забрали всех мужчин. Ванечка же в конце войны женился. И ему пришлось остаться в армии, чтобы обеспечить семью с двумя мальчиками погодками.

А вот мужа в армию не призвали. Из за плохого зрения. И он пошел добровольцем и сразу попал на фронт прямо под Москвой. То, что его не убили – чудо, у него отсутствовало периферийное зрение. Позже, как человека активного и грамотного, его оставили при штабе. Это все я узнала, когда после побега из Клинцов, попала на Арбат.

Поселились на Арбате мы перед самой войной. До этого жили на Большой Грузинской, в бывшей квартире летчика героя и мужа моей сестры.
 
В Москву добрались только к осени. Пожив несколько дней на Арбате, и прячась с сыном от бомбежек в метро, я решила, что на даче сестры в Барвихе нам будет спокойнее.

Какой уж тут покой. С неба в огород дачи сыпались немецкие листовки. Примерно с таким содержанием: «Бери Иван хворостину и гони жидов в Палестину». Вот тебе и все премудрости цивилизованных немцев. А ведь их было много в царской России. И Москва и  Подмосковье и даже крохотные родные мне Клинцы были окружены немецкими поселками. Царская Россия стала родным домом для обрусевших немцев. Но вновь нагрянувшая орда их не брала в расчет. Да - природные ресурсы, да - полезные ископаемые, богатые почвы и леса, полные дичи. А, главное, униженный бесправный народ, неспособный сопротивляться злу безбожной, беспросветной жизни.

Главврач госпиталя при встрече отозвал меня в сторонку и велел бежать в такую недалекую Москву. Сказал:” Родственников Громова немцы не оставят в живых”. Для того, чтобы попасть в Москву, надо было 3 или 4 железнодорожные станции пройти пешком, с двухлетним сыном на руках. Жаловаться на врожденный порок сердца было некому.

На самой даче в это время жила прислуга.  И еще мальчик, сын английских коммунистов Коминтерна. Его родители исчезли в подвалах органов. А мальчика держали из милости. И глупая прислуга мстила ему за свою собственную дурость.
Моя сестра обосновалась с маленьким сыном Мишкой в Ташкенте и звала нас с Женькой. Она даже договорилась с дальним родственником Пешковых, который перевозил в Ташкент машину, взять нас.

А в это время Москву готовили к сдаче. Тысячекилометровый путь от границы до Москвы был засеян брошенными войсками и одичавшим от страха населением. Днём они прятались в лесах, ночью - шли на восток. Страшный опыт жизни при советской власти не давал надежды. Но дикие рассказы о жестокости фашистов подтверждали их единство. И те и другие – социалисты.

…На машине мы доехали до Поволжья. Дальше из-за поломки пришлось расстаться с авто. Огромная толпа беженцев окружала переправу через Волгу. Люди застряли на месяцы. Так как я была вполне современная женщина, я с полуторогодовалым сыном обратилась к властям этого города. И мне выдали манную крупу и масло. Я часто повторяю своим детям: «тогда люди были добрее». Нас с Женькой взяли в свою каюту два офицера, плывших по Волге. Женька даже глотнул водки, которую они приготовили себе на ужин.
 
Еще больной вопрос в нашей жизни. Город Клинцы основали на границе с Польшей староверы. Это те русские, которые не пили винища. Они не признали законов Европы, принятых Петром и прочими западниками. В Клинцах они жили тихо и зажиточно. Все четыре ткатских фабрики были собственностью старообрядческих семей. Если в их среде возникал алкоголик, его прежде всего отлучали от сообщества таким образом, что он не мог найти жену…
рукой.
Так и ехали по ночам. А утром находили местечко в лесу у воды. Готовили кашки на костре. От недостатка удобств у детей начались поносы и дизентерия. Среди детишек была девочка подросток, которая, как я точно знаю, стала потом солисткой оперы Большого театра. Те предвоенные годы, что мы с мужем прожили в Москве, я успела стать театралкой. Мужу, как депутату Верховного совета, полагались контрамарки и нигде-ни будь, а в царской ложе. Мой муж – известный человек, депутат верховного совета и оставаться в городе при немцах для нас с Женечкой невозможно. Побежала в райком, там обещали забрать нас с последней машиной. Вечером этого дня.
В Москву добрались только к осени. Пожив несколько дней на Арбате, и прячась с сыном от бомбежек в метро, я решила, что на даче сестры в Барвихе нам будет спокойнее.
Какой уж тут покой. С неба в огород дачи сыпались немецкие листовки. Примерно с таким содержанием: «Бери Иван хворостину и гони жидов в Палестину». Вот тебе и все премудрости цивилизованных немцев. А ведь их было много в царской России. И Москва и  Подмосковье и даже крохотные родные мне Клинцы были окружены немецкими поселками. Царская Россия стала родным домом для обрусевших немцев. Но вновь нагрянувшая орда их не брала в расчет. Да - природные ресурсы, да - полезные ископаемые, богатые почвы и леса, полные дичи. А, главное, униженный бесправный народ, неспособный сопротивляться злу безбожной, беспросветной жизни.
Главврач госпиталя при встрече отозвал меня в сторонку и велел бежать в такую недалекую Москву. Сказал:” Родственников Громова немцы не оставят в живых”. Для того, чтобы попасть в Москву, надо было 3 или 4 железнодорожные станции пройти пешком, с двухлетним сыном на руках. Жаловаться на врожденный порок сердца было некому.
На самой даче в это время жила прислуга.  И еще мальчик, сын английских коммунистов Коминтерна. Его родители исчезли в подвалах органов. А мальчика держали из милости. И глупая прислуга мстила ему за свою собственную дурость.
Моя сестра обосновалась с маленьким сыном Мишкой в Ташкенте и звала нас с Женькой. Она даже договорилась с дальним родственником Пешковых, который перевозил в Ташкент машину, взять нас.
А в это время Москву готовили к сдаче. Тысячекилометровый путь от границы до Москвы был засеян брошенными войсками и одичавшим от страха населением. Днём они прятались в лесах, ночью - шли на восток. Страшный опыт жизни при советской власти не давал надежды. Но дикие рассказы о жестокости фашистов подтверждали их единство. И те и другие – социалисты.
…На машине мы доехали до Поволжья. Дальше из-за поломки пришлось расстаться с авто. Огромная толпа беженцев окружала переправу через Волгу. Люди застряли на месяцы. Так как я была вполне современная женщина, я с полуторогодовалым сыном обратилась к властям этого города. И мне выдали манную крупу и масло. Я часто повторяю своим детям: «тогда люди были добрее». Нас с Женькой взяли в свою каюту два офицера, плывших по Волге. Женька даже глотнул водки, которую они приготовили себе на ужин.
Еще больной вопрос в нашей жизни. Город Клинцы основали на границе с Польшей староверы. Это те русские, которые не пили винища. Они не признали законов Европы, принятых Петром и прочими западниками. В Клинцах они жили тихо и зажиточно. Все четыре ткатских фабрики были собственностью старообрядческих семей. Если в их среде возникал алкоголик, его прежде всего отлучали от сообщества таким образом, что он не мог найти жену…
 Правда все хорошее хорошо в меру. Дальше была поездка в поезде по среднеазиатским степям и пустыням. От грязи и отсутствия удобств Женечка болел. Чем ближе был Ташкент, тем медленнее двигался поезд.
…В Ташкенте их ожидала удобная комната в правительственном доме на территории ботанического сада. Мальчика вылечил отец лётчика-героя и, одновременно, детский врач дореволюционного порядка. Михаил Константинович Громов.
Вся московская аристократия незадолго до этого, поселившаяся в домике, kскучала по нормальной жизни и играла с маленьким Женечкой. Там были и Алексей Толстой, и Надежда Алексеевна Пешкова. Люди воспитанные и добрые. Моего сына за озорной нрав прозвали «Женька-Жменька». Он вставал раньше всех и устраивал проказы. Однажды утром все обнаружили, что у них нет тапочек. Двери никто не запирал. И, когда кто-то вышел во двор, увидел тапочки в бассейне. Либо на дне, либо плавающими на поверхности. А уж оставленному открытым водопроводу для полива, никто не удивлялся.
Незадолго до окончания войны внучкам Горького позвонила Светлана Алилуева и сообщила, что все могут возвращаться в Москву. И все вернулись к своей прежней жизни.
Мой муж, братья - остались живы. Но это уже другая история