***
Он подошел к двери, но тут дверь подъезда открылась, и из нее вышли его жена с маленькой дочкой; было лето, и солнечное утро окружало радостью мир. Он хотел окликнуть их, но не смог - стоял за дверью, и его как будто не было. Пространство между ними не проводило звуков, время не длилось, любовь не проникала сквозь эти несколько метров. Больше всего он боялся, что они, словно нарушив древний запрет, обернутся, и увидят его. И тогда они останутся в царстве теней навсегда, как Эвридика, и он, как Орфей, никогда не сможет их увидеть; или превратятся в соляные столпы, как жена Лота, что оглянулась на Содом. Но это была неправда: это он остался в царстве теней, и он был соляным содомским столпом, который не может быть даже с близкими ему людьми, потому что человеческое в нем развоплотилось, и блуждало где-то на стороне - не было сил даже протянуть руку, чтобы поймать тень убегающего, - его собственного человеческого бытия; он бросился в подъезд, чтобы темное каменное чрево укрыло его от приговаривающего к смерти взгляда дня, но все оставалось неизменным: душа и тело расцеплялись, чтобы образовать новое сцепление, которое не было его прежним "я". Он вошел в квартиру, и бросил взгляд на упавшую книгу, которую видел впервые. Зачем-то открыв ее, он прочел: "сгнившие бутоны вещественного ада..". Выйдя на балкон, он посмотрел на дерево напротив, небо выше дерева, птицы выше неба. Не могло быть даже самоубийства, ибо не существовало субъекта, который мог бы покончить с собой. И тогда он сел за письменный стол, и написал про то, как скрылся за дверью. И тогда жена с дочкой возвратились в этот текст, и Бог, святые и ангелы заняли подобающие им места, и не было соляной колонны, сияющей под июньским солнцем. Он понял что должен остаться в этом тексте, сойти в это царство, чтобы можно было сохранить тех, кого любишь. И последним было: о если бы, Господи, Ты вывел меня из текста сего, и записал родные имена в Тексте Жизни!