Владислав Витальевич был старше меня, и потому – мудрее, и потому наше знакомство состоялось по его инициативе…
…он говорил (изъяснялся!) так, как и писал – велеречиво – с устаревшими оборотами, раскрывающимися своими сложноподчинёнными и сложносочинёнными ответвлениями, употребляя слова, давно вышедшими из нашего привычного языка… И был доверчив и, думаю, беззащитен.
А пришёл он ко мне в году 95-ом, тёмным и холодным осенним вечером, с шампанским (!), чем немало удивил и мою супругу, – выговориться? И был похож он, с длинными руками, мефистофельским лбом и ртом, в чёрном, конечно, костюме, на ту силу, которая так не вязалась с его наивными и возвышенными взглядами…
И начались наши вечерние часовые телефонные споры-разговоры на всевозможные темы: я разговаривал с Х1Х веком! Нет, Владислав Витальевич был полностью адекватным времени человеком, и иллюзий никаких не питал, но наследие нашей литературы Золотого века было неистребимо и возвышенно: и я соглашался…
Соглашаясь, я искал иные аргументы, и наш диалог в конечном итоге был отражён в моей книге «И звук, и свет» (1997) в 4 этюдах, посвящённых В.Архангельскому. И какие темы были затронуты – «Добро и зло», «На рациональных ли основаниях стоит человеческое общение?», «Пыль», «К частному разговору» (о христианстве)!
В те годы я помогал Р.В.Наумову организовывать Любищевские Чтения: я был так рад, что В.В.Архангельский откликнулся и с 1996 по 2002 гг представил доклады «Коренной вопрос идеологии», «Политика и мораль», «2000 лет идеала», «Язык века», «Объективность идеализма». В 2004 г после его трагической гибели в сборнике «Любищевские чтения» мы напечатали 1-ую часть его знаменитых «Измышлизмов»…
В моём архиве множество статей Архангельского, напечатанных как в областной, так и союзной (ещё) печати, а в памяти – образ русского интеллигента, деликатного (даже застенчивого: он так долго отказывался от участия в научных Чтениях, и так, видимо, переживал, что на первую свою конференцию пришёл вместе с супругой – И.Н. …), прекрасно разбиравшегося в отечественной (и не только) литературе и истории, умевшего слушать и размышлять, отталкиваясь не только от собственных аргументов, но и новых для себя, в памяти моей – живая речь, живой язык, с которого ныне так стремительно слетает глубина выражения мысли и тонкость красоты…
Не знаю, что предложить читателям «Мономаха» из своего архива, но, может быть, одно из его писем?
Анатолий Николаевич!
Ознакомившись с Вашей книгой «И звук, и свет», я счёл отрадным и примечательным факт её публикации в Ульяновске. Но сразу же задумался, что бы такое из этого сочинения мне запомнилось кроме общего впечатления, заголовков, тем, имён и некоторых символов.
Я ведь всю жизнь читаю как школьник, чтобы зазубрить очередные факты и идеи, выпотрошив их в уже сложившуюся в моей голове систему. Всегда старался много брать на память, не имея комфортабельной возможности рыться в книгах. В книжных магазинах всегда не проходил мимо полок с «просветительской», т.е. не художественной (или не часто художественной) литературой, просматривал и иногда приобретал некоторые книги, а более всего недоумевал, зачем нужны все эти абстрактные гуманитарные рассуждения граждан, находящихся на гуманитарных должностях. Я так и остался при моём детском недоумении, зачем на земле так много профессиональных философов, если им не удаётся выразить того, что так красочно и легко умел выразить А.П.Чехов. Это самый удивительный для меня писатель.
Сто лет прошло, а никуда наша гуманитарная мудрость после Чехова так и не выдвинулась (вперёд, разумеется). Или признать за определённое благо то, что тридцать лет назад была у нас даже дискуссия между «физиками» и «лириками»? Наивно и дико, а была. К тому же, действительно, с «физиками» было проще: они пишут диссертации и получают степени, определённо усовершенствуя материальный вещный мир, а что сумели сотворить наши учёные или полуучёные «лирики», если ХХ век в России кончается разгулом пошлости? Я, признаюсь, не понимаю, что здесь было первично и первопричинно: экономика, мораль, политика или что-то ещё другое, но то, что имеем нынче гуманитарный крах, это факт неоспоримый.
Гуманитарный крах не всегда обязан совпадать по времени и месту с экономическим и даже политическим, но у нас нынче швах по всем статьям.
Поэтому и наши индивидуальные потуги приходится оценивать, прежде всего, строго критически (первым делом так, что не случилось ли добавить в этот мир ещё более стыда и сраму).
Впереди смерть, интересная такая штука. Всю жизнь стремишься обогатить и организовать свою память, а смерть её стирает. К тому же можно умирать постепенно, ощущая угасание и распад памяти, умственной способности. Я теперь осознал, что физически уже совсем не тот, каким ощущал себя до инфаркта, а физические мои кондиции (нерзб. – А.М.) была (и есть) на 90% как основа для работы мозга, а не сами по себе. Память моя всё ещё продолжает прогрессировать и обогащаться, сама по себе физическая мощь имеет всё меньшее значение, но ведь и живу я только ощущением того, что голова пока работает, и эта работа может давать какие-то практические результаты. Остаётся только тот смысл, чтобы до последнего напрягать волю и память и не допускать никчёмного разложения заживо.
Поразительно, как многие наши гуманитарные (смутьяны? нрзб. – А.М) ) могли мусолить башку о муках, смерти и воскресении Христа после смерти Пушкина, когда молодой и полный физических и умственных сил гений скончался через несколько дней мучений, сознавая, какое пошлое зло его доконало. Но он был грешник, не так ли? И жизнь после него пошла, как это говорится, «своим чередом», и жена снова вышла замуж и родила ещё детей.
Вот только для людей, желающих хоть чем-то отличиться в духовном плане, планка разом поднялась очень высоко и никогда уже не опустится ниже. Только выше! Как говорили древние римляне «sursum corda» или «ввысь да стремятся сердца», что использовал Ибсен для «Брандта» (или так было «quantum satis»)
В целом же спасибо и – Аvanti !
В.Архангельский. 19.07.97 г
П.С. Любищев тоже разбрасывался?