Застывал зной над пыльными дорогами, чернела вишня в окружении темных листьев и тонких веток, и все продолжалась и продолжалась чья-то земная и скрытая судьба, слышались голоса… Но уже совсем другие ветры изменяли небо, совсем другие годы и десятилетия несли заботы совсем других людей…
На бабе Кате и крестной, собственно, и прерывалась для меня ундоровская история и ундоровские традиции, т.к. мы уже в привычках несли иные ритмы и запросы, а все ундоровское - оставалось навсегда словно прожитым, становилось отдельным, само по себе законченным.
Но от этого значение его только возрастало…
* * *
…после изнурительных знойных июльских дней в начале августа в начинающихся прохладных сумерках я стоял во дворе дома, где прошло мое детство и куда приезжал я всю последующую жизнь к самым родным мне людям
и сейчас за бревенчатыми стенами, в пустынно сумеречной тишине под светлым еще небом крестна и мама спали
они рано ложились спать, еще при солнце, под голубым бегущим небом их сон, именно сон уносил прочь их трудную жизнь…
А в саду еще было солнце! шумная тишина в саду растворялась в понятных звуках! здесь же она металась в прозрачно-темном воздухе и не находила выхода...
Я стоял, пораженный величием момента; время воспринималось естественным - физическим образом... сколько же подобных мгновений подарили мне Ундоры, подарила вообще эта жизнь, во время которых и природа и люди осознавались с недосягаемой для непосредственной точки зрения словно откуда-то, да и сам я казался себе чужим…
* * *
В 1999 г я попросил распилить бензопилой огромные дубовые бревна, которые пролежали перед домом более 30 лет; бревна баба Катя хотела подвести под строящийся дом. Но в начале 70-х годов, когда дядя Ваня рубил вторую половину «Черкасового» дома, бревна все же не понадобились.…И вот истрескавшиеся, но прочные снаружи, и трухлявые внутри, бревна были распилены и расколоты - на крупные до неприличия поленья.
Как такие дрова, дубовые, могли сгорать в голландке или печке, где не было поддува? И в бане у нас никогда не было поддува. И вот всю осень и зиму была опасность угореть: действительно, дважды и серьезно угорали в бане, несколько раз - в крестнином доме
однажды, примерно в начале ноября, когда уже лежал снег и стоял легкий морозец, в холодном и замерзшем саду я срубал старые вишневые деревья и ждал, когда баба Катя и няня (крестная) пойдут в баню. А пошли они раньше, и вот слышу бабы Катин крик: «Няня! Няня в бане! Иди спасай…!»
…можно сказать, что крестна была уже без сознания. Едва-едва мы ее одели (она лежала на полу в бане), едва-едва дотащили (буквально) до дома. Но главное не это, хотя все, что случилось - ужасно. Главное было примерно через час. Когда крестна пришла в себя, то она, как ребенок (а ей было уже 85 лет!), внятно, хотя и тихо, стала приговаривать: « Мама, мамочка, слышишь ли меня, как мне плохо! неужели ты не слышишь, мамочка?».
После этого случая в каждый свой приезд всю зиму я заново колол крупные поленья - надвое, натрое…
Крестна жила заботами близких людей, мне кажется, что она буквально забывала себя, но за всю ее жизнь о ней так никто и не думал, так никто и не пожалел, во всяком случае вслух, при мне. Но, может быть, я и не прав. Но факт сам по себе был потрясающим до предела, стыдящим: в полухолодной избе, буквально в тряпье (крестна и баба Катя одевались очень плохо), старый человек плакал, наверное, в полном осознании от своей беспомощности. А вот что она на самом деле думала?
Конечно же, прежде всего, виноватым был я: кто же был должен обеспечить старость матери и крестны? Однако меня вели словно за руку, я редко осознавал цену своей жизни (а она была в материальном положении близких мне людей, да и моей семьи), но ничего не мог предпринять, ведь иначе говоря, мне нужно было быть совсем другим по природе своей…
Спустя зиму, уже летом, из сада входя в крестнин дом, я вначале испугался: в доме пели (но в доме и десятилетия назад никто не пел!): в полутемной избе крестна, сидя у окошка, поет…Увидя меня, без паузы « Что делать-то мне? Работать уже не могу, говорить не с кем, и посмотреть-то не на кого». А улица перед домом - уже который год пустынная: два-три человека за день (!)пройдут перед окном, да и все.
Певицей крестна была никакой, но песня - жалостливая, распевная…К кому обращалась крестна в песне? К каким своим годам? не к тем ли, когда в Ундорах вдесятеро больше было людей, и сама она была вовлечена в непосредственные отношения среди них? А теперь - одна. С бабой Катей, которая сама уставала до предела, даже сейчас, в старости, поговоришь не всегда…
Осознавала крестна все, и свое одиночество; а три-четыре года перед этим, когда она даже и в сад-то не могла уже выйти, также зимой, сидя на скамеечке у голландки и грея руки , говорила мне: « Отвезите меня в приют, в дом престарелых». Я, конечно, сразу - «Что ты! С ума сошла!».
В город же уехать жить и баба Катя, и крестна согласились лишь в зиму 2003/2004 г, только после нервного (и физического) истощения бабы Кати, которая боялась «устроить» пожар, растапливая голландки в крестнином и своем (нежилом) доме: а в том доме был водопровод. Баба Катя, может быть, и не желала никуда уезжать, но уже и не скрывала также собственной беспомощности, и даже, может быть, хотела, чтобы эту беспомощность наконец-то увидели дети. Крестна-то, думаю, гораздо раньше всё это осознала, но свои «права» приглушала, может быть, и перед всеми.
В разговоре крестна всегда была мудрее бабы Кати, но, может быть, я ошибаюсь, во всяком случае, крестна…стеснялась что ли. Но, - помню, лет 50 назад она мне замечательно объяснила, что такое Бог: «он между нами, если мы по-хорошему относимся друг к другу»; лет 30 назад: «мы ведь гости здесь, на Земле…»
Именно от крестны узнал я более или менее свою родословную, узнал о кладах в Черталинском лесу, о Степане Разине, об истории Ундор: она была устным человеком.
По старому стилю Анна Семёновна Никитина (крестная) родилась 13.07.1915 года (по новому, значит, 27.07), в 1925 г окончила 2, 5 класса сельской школы (из автобиографии в 1 с.)
В пожар 1932 г, когда от каменного дома, выстроенного дедушкой Петрухой в 1891 г остались только стены, а все имущество сгорело, крестна в горящем доме оставалась последней, перед этим она в окошко вытолкала маму (бабу Катю, как позднее мы все ее звали), дядю Ваню и бабоньку Олю; крестну же спасли чужие люди. Именно в этот момент дед Семен с баушкой Феней и тетей Дусей, уже узнав о пожаре, бежали с пристани домой, то ли приехав из города, то ли так и не уехав…Пожар случился в мае, когда во всех дворах еще было много соломы для скотины, при сильном ветре, ночью. Выгорела тогда вся Старостина улица до Никонова дома; пожар был столь сильным, что люди едва выдерживали огонь, стоя в овраге,(!) возле пруда…
Дед Семен с семьей после этого уехал в Крестовые городищи (он работал в заготконторе), но крестна еще долго оставалась в Ундорах и по кирпичику разобрала весь дом. Кирпич был продан , на вырученные деньги купили кровельное железо, сплавные бревна для погорельцев на Волге можно было брать бесплатно… В 1936 г, когда вся семья вернулась домой из Крестовых городищ, они вселились в уже новый, деревянный дом: первой из Крестовых городищ вернулась крестна и выгнала из отстроенного дома колхозную контору. Деду Семену и баушке Федосье выдали паспорта, но бабе Кате и крестне их выдали только в пенсионном возрасте (в начале 70 годов!)
С 1937 г крестна работала в швейной мастерской, а до этого несколько месяцев училась в Куйбышеве на закройщицу. В войну с баушкой Федосьей стирала солдатские фуфайки (с убитых?) и полоскала их в пруду - зимой! Рассказывает, что однажды от дяди Вани, которого взяли на войну в 1943 г в 17 лет, не было долго открыток (писем), так дед Семен все проверял и проверял какие-то бирочки на фуфайках и плакал.
Может быть, за эту работу крестне 11.03.96 г выдали медаль «За доблестный труд в В.О.В 1941-1945 гг (А.К. № 188745) .
После войны крестна два года носила почту и вновь работала по швейному делу. А затем…вся крестнина судьба была связана с детьми (т.е. примерно с 1950 г, с ее 35 летнего возраста). Именно на крестну, а не на баушку Федосью оставила детей баба Катя - моя мама.. А затем оставляла и тетя Дуся - на отдельные дни (тетя Дуся работала учительницей начальных классов). Дети и дяди Вани иногда оставались с крестной. Так прошли 50-е и начало 60-х годов. Крестна уже числилась единоличницей; с декабря 69 года и моя дочь оказалась у крестны. Правда, с конца 60-х годов в Ундорах уже жила баба Катя, т.е. после смерти баушки Федосьи крестна одна не оставалась. А затем - в Ундорах свое раннее детство провели и дети моей сестры.
Замуж крестна так и не выходила.
Все мое детство у баушки Фени и крестной во дворе держали скотину: корову (в Ундорах практически в каждом дворе была корова), овец, в зиму по 3-4 овцы, иногда коз; держали кур и гусей. Все мои школьные и вузовские годы, т.е. тогда, когда баба Катя работала агрономом в соседних селах, она летом отвозила меня и крестну или на «гатя» - понижение за Ундорами между Волгой и Свиягой, или в пойму самой Свияги, например, за Комаровкой, где мы день или два косили траву, сушили ее, складывали…Приезжала баба Катя к вечеру на фуре, мы долго «навивали» и долго-долго, уже ночью, везли это сено домой.
Косили сено мы и с дядей Ваней; помню однажды, как в грозу на велосипедах возвращались домой. Дорога вскоре стала скользкой, жирной, конечно же мы шли уже пешком: блистал дождь, крупный, светлый в солнечном свете ! шумел, даже грохотал и по глинистой дороге, и по траве вокруг, и время от времени рядом ударяла молния,… а мы, давно мокрые, но разгоряченные, с трудом тащили свои велосипеды, на колесах которых килограммами налипала жирная и липкая грязь…
И был сад, старый, состоящий в основном из грушевых и вишневых деревьев; яблонь было мало. Это много позже, когда баба Катя купила соседский (Черкасов) дом вместе с огородом, весь огород ( 15 соток) в конце 50-х годов она засадила яблонями (!).
Крестнин же сад (баушки Федосьин) был настоящим лесом, т.к. груши были высокими-высокими. На ветру он и шумел как лес. Груши были нескольких сортов: «красная», которую любил я, крупная и сочная, «лимоновка», которую любила крестна, но не любил я, «дуля» - всегда переспелая и потому мягкая, быстро портящаяся, а также «зеленая» - от лежки превращающаяся в медовую.
Этот сад-лес (в общей сложности 18 соток) в августе по ночам сторожили; я соорудил крытую лежанку…И сторожили либо я, либо баушка Федосья. Может быть, с тех пор мне так сильно запомнился невидимый и многозначный шум листьев…
И вот с конца или середины 50-х годов крестна стала продавать грушу. Грушу в корзинках на коромыслах (т.е. на себе)_ за два километра относили на волжскую пристань, на пароходе везли в «Ульяновский», затем, вновь на коромыслах в гору, т.е. на городской рынок. Но крестна вскоре стала продавать грушу на «Володарском» рынке - быстрее и подороже. Несколько раз ездил продавать грушу с крестной и я: помню, как возвращались на двухпалубном пароходике против течения в Ундоры, я держал в руках желтые бумажные мелкие деньги, мелочь, помню, как ночевали у чужих людей…
В зиму 1979-1980 г оба сада вымерзли. Но к тому времени баба Катя уже несколько лет работала на теплицах в Ундорах, и огуречную технологию перенесла домой; сами теплицы вскоре закрылись, но технология огуречная осталась у нас в огороде…И примерно до 1992 (?) г крестна в городе уже продавала огурцы. Я в то время работал в городе вначале учителем, а с 1979 г -преподавателем вуза.
Огуречная эпопея была праобразом предпринимательства со стороны бабы Кати прежде всего, крестна же была исполнителем. Баба Катя нанимала машину, загружали ее несколькими большими корзинами огурцов, и уезжала наша крестна на центральный рынок - «базар», на несколько дней. Но огурцы все же брали вяло, и тогда решили их продавать малосольными, засаливая их прямо на рынке в бачках…
Помню, что крестна непосредственно перед поездкой нервничала, даже изменялась в характере: начинала командовать!
Во время продажи жила у нас на Камышинской (с 1973 г) и на Кирова (с1982 г). Лет пять на машине, купленной, на деньги от продажи огурцов, подвозил огурцы я. Но во многом на эти же деньги несколько лет подряд мы всей семьей ездили на юг (под Сочи). Да и кооперативная квартира на Камышинской, думаю, появилась из этих денег. А в Ундорах за время отсутствия крестны (иногда до месяца) оставалась одна баба Катя: надо было огурцы поливать (на нескольких сотках!), обирать их, провожать корову и теленка (овец уже не держали, как не держали и кур и гусей, может быть, сразу после 1969 г). Баба Катя и при крестне их провожала и встречала, так как крестна из-за одышки далеко ходить уже не могла
* * *
Крестна умерла 13 января 2009 г; она умирала от старости, с трудом вставая с постели, но не теряя рассудка и памяти. Всю свою она жизнь работала, жила ради близких, и не думаю, чтобы кто-то из нас был в обиде на нее,…напротив, ее светлый образ навсегда останется примером бескорыстного отношения и непосредственной любви
…если и живет в каждом из нас дух, то в ней этот дух и не хотел расставаться с ее душой - самой отзывчивой и никогда не показывающей своей ранимости
а мне же только и остается сказать, хотя, конечно, это непоправимо поздно: «Прости, крестна, если сможешь »
* * *
Несколько последних лет, уезжая, с улицы, еще раз подходил к окну, за которым сидела крестна - прощаться, и в ответ из-за отражающего свет стекла показывалась слабая крестнина рука…Нет, остается долг (и вина, но все же долг), и долг тот с тобой - уже до конца: именно он «оформляет» любовь, привнося какие-то рамки в наши отношения, потому что одна любовь - жизнь сжигает
Февраль-май 2009