Подъем. Пять минут на туалет. Все восемь очков, разумеется, заняты - теми, кому приспичило. Остальные справляют нужду снаружи - прямо на выбеленные известкой дощатые стены сортира. Чуть накрапывает дождь, но все равно противно жужжат "непромокаемые" крупные сине-зеленые мухи. Резко пахнет хлоркой. В лужах мочи копошится опарыш. На плацу перед штабом уже собрался крохотный духовой оркестрик - гордость комбата: разводы проходят под "Прощание славянки". Сегодня комбат, на удивление, трезвее и сдержанней обычного. Выслушав привычное: "Плачут по вам урановые рудники", взводы зябко рассаживаются по грузовикам. Ехать недалеко - офицерский дом на улице Лепсе. Точнее, будущий дом: коробка уже готова, но отделочные работы еще не начались. Я в бригаде Мелющенко. Впрочем, бригадир он чисто формально - если не в самоволке, то на гауптвахте. Если не на гауптвахте, то в самоволке. Тем более, по субботам. По субботам в городе свадьбы. Мелющенко прихорашивается, вычищает фуражку, приделывает лишнюю лычку на погоны, салаги надраивают ему сапоги, подшивают подворотничок "с жилкой" - и он исчезает: народ в городе добродушный и налить выпить "солдатику" за здоровье жениха и невесты нигде не откажут.
Завтрак вечно везут с опозданием и привозят холодным. Хорошо еще, если дневальный не "прощелкает" пайки и достанется всем. Нашей бригаде лезть выше всех - на крышу пятиэтажки: битумщики-изолировщики. Самая грязная и непрестижная работа. Самая отстающая бригада. Дом вырос посреди уже застроенного квартала. Жильцы смотрят на нас неприязненно - шум, мат, шалавы по ночам... Мы смотрим на них с крыши. В каждом, в каждом окне едят. Стараемся не смотреть. Но это не сильно помогает: город весь пропитан густым хлебным запахом. Говорят, тянет от местного пивзавода. Сытыми мы никогда не бываем, но с утра на голодный желудок, когда этот запах подмешивается к "видеоряду" торопливо завтракающих перед уходом работяг, особенно тяжело.
Дождь, даже слабый, большая помеха в нашей работе: сгоняем лужи деревянным скребком - ветер подсушит, на крыше он есть всегда. Разводим в ведре битум на прайм - смачивать цементные стяжки. Крановщик уже поднимает наверх раскочегаренную битумоварку: большое железное корыто с дровяной топкой внизу. Говорят, есть такие же на мазуте, но до нас прогресс не добрался. На качество гидроизоляции нам плевать - до осенних дождей еще далеко, а осенью половина бригады уйдет на дембель. Но пузырей под рубероидом быть не должно - заставят переделывать. Сильно вздутые места приходится резать ножом, заливать в прорезь ковшиком расплавленный битум и тщательно приглаживать скребком.
Топить приходится с ночи: нарубить топором трехпудовые брикеты битума, загрузить эти два центнера в корыто и успеть довести до кипения к приезду на объект роты. Дежурим по очереди. Спим тут же, на брошенных на доски бушлатах. Но это не главная неприятность. Вся наша бригада легко узнается по пропитанному битумом х/б, вечно обоженным рукам и рожам. Бывало, сорвет ветер пленку с битумоварки и летит на тебя черная смрадная до ста восьмидесяти градусов нагретая простыня - хорошо, если зажмуриться успеешь. Ну и отдирать - с бровями и ресницами - лучше, пока не совсем остыло, потом будет больнее.
Придурок фельдшер придумал прокалывать ожоговые пузыри - по его мнению, так заживет быстрее. Про стерильность раневой поверхности ему, видимо, не рассказывали.
Работаем без касок (если и давали когда, так только стропальшикам) и без всякой страховки - побегай тут с ведрами раствора, расплавленного битума (быстрей-быстрей, пока не остыл), воняющего бензином прайма среди брошенных где попало носилок, скребков, ведер, 50-литровых бидонов (не всегда кран работал и расплавленный битум приходилось в этих бидонах таскать на крышу через чердак по пожарной лестнице), рулонов рубероида, битого кирпича, строительного мусора. И вот поставишь иногда ногу на полкирпича, выступающего за кромку крыши - и нехорошие мысли в голову лезут: а ну как обломится - такие же разгильдяи клали...
Начальство зато лазить через строительные леса да по пожарным лестницам на чердак брезговало. Взводный только иногда заберется, убедится, что личный состав на месте, а не прячется где-нибудь в неосвещенных подвалах - да и назад, по-быстрому.
После завтрака становилось полегче: и из окон жрущий народ исчезал и голод уже не так сильно сосал, а если какие деньги были, так и вовсе можно было скинуться на батон серого хлеба и банку закуски "Новая" и послать кого в продмаг за углом - и как поразительно вкусно все это было. Странно только, что до армии, на гражданке, и не подозревал я о существовании такого деликатеса как эта овощная закуска в стеклянных пол-литровых банках по тридцать две копейки.
Словом, было на крыше и свободы больше и маленьких удовольствий.