Вадим сидел в кресле-качалке с томиком Цветаевой в руках. В печке мирно потрескивали березовые поленья, запах ароматного дыма наполнял душу покоем и умиротворением, у ног его дремал, положив мохнатую морду на лапы, верный друг – черный цвергшнауцер Джек, а за окном бесилась и завывала буря. В маленьком деревянном доме, оставшемся Вадиму еще от деда, на окраине полузаброшенной деревушки, в недалеком соседстве с дремучем лесом, он чувствовал себя на краю Вселенной. И был этому рад, потому что специально уехал из шумного, суетливого города, из асфальтовых джунглей, побыть в тишине и одиночестве.
Вадим был поэтом. Известным в определенных кругах, печатавшемся в периодике, хотя за славой никогда не гнался. Просто талант и годы кропотливого, вдумчивого труда сделали свое дело. Но лет пять назад, едва ему перевалило за 40, впал в глубокий, как показало время, затяжной, творческий кризис. Стихи не писались. Он по - прежнему легко жонглировал словами, плел замысловатые сети из рифм и строф, используя наработанное мастерство, но стихи утратили что-то, что делало их живыми, одушевляло их. Самым строгим критиком для него был он сам, писать плохо не привык, поэтому просто отложил перо в сторону и дал себе время. Но годы шли, а ничего не менялось. Душа, привыкшая творить и парить в творческом полете, изнывала от жажды. Но живой родник поэзии высох, и Вадим ничего с этим поделать не мог.
Он приехал в старый дедов дом, в глухомань, прихватив с собой Джека, чтобы собраться с мыслями, что-то решить для себя и начать жизнь по-новому. И время выбрал подходящее: ранняя осень еще дарила по-летнему теплые дни, щедро залитые золотым солнечным светом, а тихие сумерки сменялись зябкими, темными ночами. Щедрая кисть Осени уже прошлась охрой и киноварью по густым кронам деревьев в лесу, тусклым золотом блестела под солнцем сжатая нива, а в высокой небесной сини уже собирались гулкие клинышки журавлей, оглашая осеннее безмолвие тревожными, тоскливыми криками. Что-то должно было измениться в его жизни, Вадим это чувствовал и ждал со смесью страха и нетерпения в душе.
Сегодня с самого утра в воздухе висело душное и тревожное предощущение грозы. Вроде бы время гроз и теплых, веселых ливней уже прошло, но не все в природе следует расписанию. Днем небо затянуло низкими, с мохнатыми сизыми подбрюшьями, тучами, к вечеру поднялся ветер, а в ночь разразилась настоящая, последняя в этом году гроза. Где-то на востоке грохотало и сверкало так, что каждый раскат грома отдавался в сердце тревожными замираниями. Похолодало и Вадим растопил печь.
Старина Джек был рад поваляться у теплой печки, наблюдая за трепещущими язычками пламени. Вадим отложил томик стихов на круглый обеденный стол, за которым собиралась когда-то большая, дружная семья, да безжалостное время разметало всех по свету, а кого-то уже и в живых не было… Он легко поднялся из кресла, взял массивную железную кочергу и, осторожно приоткрыв дверцу, поворошил горящие поленья, вызвав возмущенный всплеск мелких огненных искр и звонкое потрескивание. Вкусный запах дыма сразу наполнил комнату, а Джек зашевелил черной, влажной мочкой носа.
- Ну, что, дружище, - Вадим потрепал пса за ухом, - не поставить ли нам чайник? Что может быть лучше в такую погоду, чем горячий чай под завывания холодного ветра и барабанную дробь дождевых капель по стеклу?
Джек глянул на него понимающе и снова уставился на огонь. «Медитирует, наверное!» подумал про друга Вадим и собрался было пойти на кухню ставить чайник, как вдруг дом сотряс сильный удар, а где-то наверху жалобно зазвенело разбившееся стекло.
- О, господи, неужели ветром распахнуло раму на чердаке? - вслух испуганно пробормотал Вадим.
Джек уже был на ногах, и со звонким лаем понесся в коридор, откуда вела лестница на чердак.
Когда-то в его детстве отец переоборудовал чердак под детскую комнатку для игр, и они с братом и соседскими ребятишками, что приезжали на лето к своим бабушкам-дедушкам, с удовольствием проводили там дождливые или холодные дни, рассказывая страшные истории про вампиров и привидения, или тайком играли в карты, презрев родительские запреты. С тех пор, как все они выросли, комната пустовала, превратившись в кладовку, где складывали всякий хлам, ненужный, но дорогой сердцу, который рука не поднималась выбросить на помойку.
Вадим с громко бьющемся сердцем поспешил за собакой, чей лай внезапно смолк, как только пес влетел на чердак. Что же там такое? Вадим задел головой связку каких-то сухих веток, сто лет назад подвешенную к потолку, да так и забытую там, и распахнул дверь чердачной комнаты.
Рама окна, дребезжа осколками стекла, болталась под порывами ветра и трагически скрипела. Воздух был пропитан запахом озона. На полу среди старых, забытых вещей, в луже воды лежал человек…
В свете молниевых вспышек распростертое на полу тело казалось нереально белым, словно выточенным из мрамора. Вадим правой рукой стал шарить по стене в поисках выключателя, не в силах оторвать взгляд от белой фигуры, неизвестно как попавший на чердак. Человек был небольшого роста, он лежал на боку, в изгибе согнутых коленей и раскинутых в стороны рук была какая-то хрупкость и беззащитность. А когда наконец Вадим нащупал в потемках выключатель и свет вспыхнул, он невольно ахнул. На полу в луже воды за спиной человека торчали мокрые, неопрятные крылья…
Джек, прижимая уши, опасливо приблизился к пришельцу и понюхал голую пятку. Это была девушка, судя по очертаниям фигуры, одетой во что-то белое и облегающее. Вадим сделал два шага вперед и склонился над ней. Бледное лицо с тонкими чертами, спутанные мокрые волосы, хрупкие руки и ноги. Вдруг длинные ресницы ее вздрогнули и глаза открылись. Заглянув в эти огромные, темно-синие глаза, он почувствовал внезапное головокружение, будто заглянул в бездонную пропасть.
- Жива! – с облегчением сказал он Джеку. Тот радостно замахал хвостом.
Девушка с усилием села на полу, вытянув перед собой руки, и рассматривая их с таким удивлением, будто видела впервые. Потом она стала ощупывать свои ноги, тело, убеждаясь, что все цело после падения. Наконец она осмотрелась вокруг и уставилась на Вадима с любопытством.
- Ты кто? – спросил он почему-то шепотом.
- Кто? – так же тихо повторила незваная гостья.
- Ты ангел?
- Ангел? – эхом отозвалась девушка. И было совершенно не понятно, она осмысленно задает вопрос или просто повторяет за ним непонятное слово.
Вадим присел на корточки возле нее и, протянув руку, осторожно коснулся грязных перьев. Девушка дернулась как от удара, на лице ее отразился испуг.
- Не бойся! – воскликнул Вадим, убирая руки. – Я не сделаю тебе ничего плохого!
Девушка отползла от него на безопасное расстояние.
- Как тебя зовут? – спросил он.
- Зовут? – опять повторила девушка. Значит не понимает, подумал Вадим и, указывая на себя пальцем произнес:
- Я - Вадим. А ты? – палец развернулся в ее сторону.
В глазах гостьи появилось вполне осмысленное выражение, но она растерянно пожала плечами. Неужели у ангелов нет имени?
- Как же к тебе обращаться?
- Как хочешь… - вдруг ответила незнакомка на чистом русском языке. Вадим сначала обалдел от такого поворота событий, а потом обрадовался. Ангел понимал его и это давало надежду на общение.
Вадим на секунду задумался, какое бы имя придумать ангелу? Захотелось чего-то необычного, давно забытого, архаичного, библейского.
- Пусть будет Лилит… Тебе нравится имя Лилит?
- Пусть будет Лилит. – безразлично повторила она.
- Пойдем вниз, Лилит. Ты вся мокрая, тебе надо переодеться, а то простудишься.
Он с ободряющей улыбкой протянул девушке руку и помог подняться с пола. Она потрясла головой, стряхивая капли воды с волос, и расправила крылья. Когда-то белые, перья пропитались водой и собрали на себя большую часть пыли с давно не мытого пола чердачной комнатушки. Правое крыло было сломано и бессильно болталось. Заметив это, Лилит вскрикнула и из ее невероятных ангельских глаз потекли слезы. Она схватила дрожащими пальцами мокрые перья и пыталась придать крылу первоначальный вид, но напрасно… И такое страдание отразилось на ее лице, слезы были такими горькими и безнадежными, что острая жалось кольнула сердце Вадима.
- Мда… Не повезло тебе, Лилит. В общем то не удивительно, упасть с такой высоты! Счастье, что остальное цело. Но, ничего, не реви, мы что-нибудь придумаем! – попытался он утешить ее. – Пойдем вниз, я дам тебе полотенце.
Джек, уяснив для себя, что гостья не представляет никакой опасности, весело понесся впереди них, смешно подбрасывая задние лапы, когда спускался по лестнице.
Внизу Вадим подвел девушку к теплой печи.
- Вот здесь тебе будет теплее, да и перья быстрей высохнут.
Лилит протянула руки к огню. Она вся дрожала, а без того бледные губы приобрели голубоватый оттенок.
- Что это? – испуганно спросила она, указывая на свои руки, покрывшиеся мелкими пупырышками.
- А, это гусиная кожа. Не страшно. Так бывает, когда замерзнешь, – поспешил успокоить ее Вадим.
- Я замерзла, - кивнула мокрой, растрепанной головой Лилит, успокаиваясь.
- Тебе надо переодеться в сухое, тогда быстро согреешься. Сейчас принесу полотенце.
Когда он вернулся с большим махровым полотенцем в руках, то замер от неожиданности. Девушка успела освободиться от своей странной белой одежды, скорее напоминавшей вторую кожу, и стояла обнаженная, приложив ладони к теплому печному боку. Тело ее было столь прекрасным и совершенным, что он на мгновение ослеп от этой красоты, потом смущенно отвел глаза, выставив перед собой руки с развернутым полотенцем, словно защищаясь.
- Вот возьми, вытирайся… - пробормотал он внезапно охрипшим голосом. И тут же вышел, пытаясь отвлечься от ослепительного видения размышлениями о том, во что же переодеть гостью? Ничего лучше, чем предложить собственный шерстяной свитер в голову не пришло.
Спустя десять минут Лилит, облаченная в широкий и длинный для ее хрупкой, маленькой фигурки свитер, похожий на балахон, с закрученными в полотенце и уложенными чалмой мокрыми волосами, довольно улыбалась, а на щеках ее появился слабый румянец. Вадим накрывал стол к чаю.
- Как же ты попала к нам? – спросил он, расставляя чашки.
- Сама не знаю… Так не должно было случиться. Это из-за грозы. – растерянно, словно оправдываясь, ответила Лилит.
- Вот и я думаю, странно как-то, вроде ангелы не должны быть видимы для обычных людей.
- Зато теперь у меня есть тело! – Лилит с удовольствием провела ладонями по выпуклостям груди, жестом гурмана, поглаживающего выдающийся живот после изысканного обеда.
Выходило, что ее нечаянное попадание в материальный мир принесло не только непредвиденное знакомство с хозяином старого дома на окраине деревни, но и совершенно новые, неизведанные ощущения. Девушка с любопытством и каким-то детским восторгом коллекционировала эти ощущения:
- Тепло… - шептала она, прикасаясь к печке, и улыбаясь - мокро… - выбившийся из-под полотенца локон лоснился влагой, - сухо…- маленькая ладошка скользила по шершавой, уютной ткани свитера.
- Вкусно! – добавил Вадим, пододвигая к ней чашку с чаем и вазочку с печеньем. – Сейчас мед найду, будет еще и сладко.
Предупредив, что чай горячий, Вадим наблюдал с улыбкой, как его гостья, осторожно принюхиваясь, пьет чай с медом, прихлебывая маленькими глоточками из чашки, и на ее утонченном, словно нарисованном кистью искусного художника, лице медленно распускается выражение удовольствия и покоя.
- Слушай, может тебя покормить чем-нибудь существенным? – вдруг спохватился Вадим. При слове «кормить» встрепенулся мирно дремавший у печки Джек и насторожил уши. – Чем там у вас ангелы питаются?
- Питаются? – не поняла вопрос Лилит.
- Ах, ну да, манной небесной, конечно же. Манны небесной у меня нет, зато могу пожарить картошку с мясом! Пойдет?
- Пойдет! – обрадованно согласилась девушка. Похоже, она была готова, как ребенок, без всякого страха и сомнений познавать новый для себя материальный мир во всех его проявлениях.
Первый кусочек жаренной картошки был тщательно изучен со всех сторон, тщательно распробован и медленно разжеван, а дальше пошло уже быстрее. Вадим спохватился, как бы не переборщить на первый раз, когда гостья потянулась за добавкой. А Джек сидел у стола и смотрел умильно-жалобным взглядом, выпрашивая подачку.
После сытного ужина Вадим вспомнил о поломанном крыле. С переломом надо было что-то делать. Он отмел первую же нелепую мысль обратиться за помощью в больницу. Потом вспомнил о знакомом ветеринаре, у которого периодически лечил Джека. Но и эта идея при тщательном рассмотрении не подошла. Оставалось вспомнить занятия по оказанию первой неотложной помощи то ли в институте, то ли еще в школе. Перелом требует иммобилизации! Вспомнил он и обрадовался. Поврежденное крыло надо было обездвижить. Но как?.. В конце концов он решил прибинтовать крыло к туловищу Лилит.
Девушка без споров согласилась на такое лечение и совершенно не смущаясь стянула с себя свитер. Вадим поперхнулся и закашлялся от такой непосредственности и отправился искать аптечку. Он твердил про себя как заклинание: «Я врач, просто врач, даже может быть ветеринар…» внезапно взмокшими руками неловко оборачивая бинт вокруг ангельского тела. Высохшие перья теперь казались совершенно белыми, а на ощупь были мягкими и упругими, точно, как у птиц. Кожа Лилит была младенчески -нежной и излучала слабое сияние.
- Ну, вот, теперь ты, как раненый красноармеец! – завершив процедуру с облегчением вздохнул Вадим.
- Красноармеец – это кто? – заинтересовалась Лилит, ощупывая повязку.
- А-а, не бери в голову. – Не хватало только углубиться в дебри истории! Тем более, что к концу перевязки девушка притихла, а глаза ее стали сами собой закрываться. – Дитя мое, ты устала и хочешь спать.
Вадим устроил Лилит на диване и, уже мирно спящую, осторожно укрыл одеялом. Он долго не мог оторвать благоговейного взгляда от ангела, который, по-детски подложив ладошку под щеку, тихо посапывал во сне…
Последняя в этом году гроза внезапно кончилась, будто кто-то неведомый дал знак и светопреставление прекратилось. Вадим поднялся на чердак и приладил кое-как разбитую раму, убрав осторожно осколки стекла и затянув зияющую пустоту окна старой полиэтиленовой пленкой, навел как мог порядок в комнатке. Можно было ложиться спать, но в такую ночь даже думать о сне не хотелось. Он не верил в Деда Мороза лет с восьми, а в ангелов, воспитанный в семье атеистов в советскую эпоху, вообще не верил никогда. И вот теперь по непостижимой воле случая в его комнате на диване спал самый настоящий ангел! Настоящий, потому что он собственными руками прикасался к крыльям с белыми длинными перьями. И что теперь с этим ангелом делать?.. Защитить в первую очередь от холода, голода и от лишних любопытных глаз! Это было самым главным на сегодняшний день.
С пропитанием, как показал первый ужин, проблем быть не должно. Лилит надо было во что-то одеть. Не будет же она все время ходить в его старом свитере! И тут он вспомнил, что наверняка где-то должны были остаться вещи племянницы Алёнки, которая частенько наведывалась в этот дом, когда была подростком. Теперь, став взрослой и самостоятельной студенткой, конечно забыла дорогу в деревню.
Он долго рылся в старых шкафах и сундуках, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить ненароком спящего ангела. Наконец нашел искомое: вполне достаточный набор подростковых вещичек, в которые Лилит должна была свободно влезть со своей хрупкой ангельской конституцией.
Добрался до постели Вадим, когда рассвет уже стал размывать на востоке неба ночную тьму, добавляя в густую черноту оттенки синего и зеленого, отчего зубчатые вершины леса проступили на светлеющем фоне, как ощетинившийся хребет гигантского зверя. И заснул мгновенно, словно нырнул с обрыва в глубину.
Проснулся, конечно, поздно, сел рывком на кровати от пронзившего все тело осознания, что это был не сон… А может все-таки сон? Быстро одевшись, Вадим на цыпочках прошел по предательски заскрипевшим половицам и приоткрыл дверь в соседнюю комнату. Ангел сидел на диване и играл с Джеком. Пес повизгивал от удовольствия и радостно махал хвостом, пытаясь лизнуть ласковые руки девушки. Светлые волнистые пряди волос падали на ее прекрасное лицо, оттеняя нежную, как у младенца, кожу.
- Привет, - пробормотал Вадим, - как спалось?
- Хорошо. Здесь воздух какой-то вкусный, – ответила Лилит, отвлекаясь от собаки и бросая на него взгляд невероятно синих, огромных глаз.
- Еще бы! Настоящая деревня все-таки.
Вадим глянул на часы и забеспокоился: так поздно он давно не вставал. Надо было готовить завтрак, выйти с Джеком прогуляться. Нехорошо заставлять старого друга ждать так долго. Он быстро умылся, плеснув в лицо ледяной колодезной водой так, что даже дух захватило, поскреб пальцами заросшую щетиной щеку. Мда… Одичал он тут совсем в одиночестве, бриться было лень, да и смысла особого в этом он не видел. Но раз в доме появилась юная девушка, надо было привести себя в порядок…
Спустя десять минут, умытый и чисто выбритый, он подозвал к себе пса и стал пристегивать к ошейнику поводок, собираясь на прогулку.
- Лилит, мы с Джеком быстренько прогуляемся, а ты пока выбери себе что-нибудь из одежды. Я там нашел тебе кое-что, - сказал он и вышел в свежее сентябрьское утро.
Вчерашняя гроза промыла высокое небо до ослепительной голубизны. Отчего солнечный диск сиял в вышине как-то особенно радостно, щедро разливая свои лучи на притихшую с утра землю. Лужи после ночного дождя еще не успели высохнуть и пришлось одеть резиновые сапоги. Вадим направился в сторону леса, вдыхая полной грудью вкусный (как она верно подметила!) деревенский воздух. К запахам сырой земли и увядающих листьев, пожухлой травы и поздних яблок, примешивался пьянящий запах свободы от бездумной суеты человеческого муравейника, свободы от ложных целей и надуманных смыслов. Он шел не торопясь, давая возможность Джеку обнюхать и изучить все интересное, попадающееся по пути. А сам думал о Лилит… В ней странно сочеталась завораживающая красота юной девушки с совершенно детским открытым и непосредственным восприятием мира. Он долго пытался дать название этому сочетанию, но на ум приходило только слово «чистота»…
На обратном пути Вадим еще издали заметил что-то странное, происходившее во дворе его дома. Джек, тоже что-то уловив, забеспокоился, стал рваться с поводка. В центре двора стояла Лилит, облаченная в Алёнкины старые джинсы и вчерашний Вадимов свитер, только рукава подвернула повыше, а вокруг нее собралась целая толпа кошек…
Вадим подтянул к себе пса, готового броситься с хриплым лаем на своих вечных конкурентов, подхватил его под живот правой рукой, а левой зажал пасть, чтобы не гавкал. А сам замер, прижавшись боком к забору и стал наблюдать. Во дворе, видимо, собралось все окрестное кошачье население. Черные и белые, серые и рыжие, однотонные и пестрые или полосатые, гладкошерстные и пушистые, хвостатые зверюшки окружили Лилит и молча, с благоговением пялились на нее, распушив усы. В их напряженных позах читались робость и неуверенность, а в глазах неудержимым светом сиял восторг. Девушка же в растерянности стояла в центре импровизированного круга, зябко обхватив себя руками за плечи. Наконец соседский кот Барсик, рыжий хулиган и мышелов, потерявший в незапамятные времена левый глаз в боях с соседскими котами, пошевелил рваным ухом и первым стал приближаться к ангелу. Пройдя на полусогнутых лапах несколько шагов, он величественно взмахнул хвостом и улегся у ног Лилит. Он как бы дал сигнал остальным. Это было невероятно похоже на аудиенцию у королевы: вот придворные с почтением, излучая восторг и восхищение, подходят к ее величеству и, подобострастно кланяясь, рассаживаются у ее ног. Через пару минут уже вся толпа крутилась возле девушки, кто-то завороженно смотрел в ее глаза, застыв в почтительной позе, кто-то заискивающе терся о ноги. Лилит же с улыбкой наклонилась и нежно гладила пушистые спинки.
Джек не выдержал издевательства над собой и, изогнувшись всем телом, одним сильным возмущенным движением вырвался из рук хозяина, бросившись с громким лаем во двор, безжалостно разрушив красоту момента. Ну, что же ты, Джек!.. Кошки прыснули во все стороны, задрав хвосты. И Лилит осталась посреди двора одна. Пес, наведя порядок, побегал вокруг нее и тоже сел возле ног, поднимая бородатую морду вверх и глядя на гостью влюбленными глазами. Похоже, пес не собирался ни с кем делить ее внимание.
- Интересное зрелище, - сказал Вадим с усмешкой, входя во двор, - никогда не видел столько кошек сразу! Что они пытались тебе сказать?
- Просто пришли поздороваться, – ответила девушка как ни в чем не бывало, будто утреннее поклонение королеве было обыденным явлением.
Подобрав себе новую одежду, Лилит с интересом осваивала дом и двор, заросший бурьяном, неухоженный сад с никем не убранными яблоками на старых яблонях, почерневшую от времени баньку, полуразвалившийся сарай. Она осторожно трогала вещи руками, как это делают слепые, запоминая ощущения, принюхивалась, рассматривала с любопытством, задавала бесконечные вопросы о предназначении вещей, о чем-то догадывалась сама. В доме ее заинтересовала кухонная утварь и способы приготовления пищи. Первый опыт применения кухонного ножа оказался не удачным. Лилит со смесью ужаса и восторга смотрела, как из пореза на пальце вытекают мелкие алые капельки крови, пока Вадим метался в поисках пластыря.
Приняв на себя роль гостеприимного хозяина, он занимался текущими делами и поглядывал в сторону любопытного ангела. Ребенок, сущий ребенок! Под мешковатым свитером прибинтованные к спине крылья создавали иллюзию сутулости. Тонкие с длинными пальцами, изящные кисти рук трогательно торчали из подвернутых рукавов громоздкого балахона узкими запястьями. Хрупкость и беззащитность крылатого существа пробуждали в душе Вадима нежность и умиление. Он с удивлением стал замечать, что с появлением ангела, дом стал меняться. Оживать что ли? Дом, как старый пёс, встрепенулся, взбодрился, в оконных стеклах, как в распахнутых в мир глазах, вновь появился живой блеск.
Два дня спустя возникла необходимость прогуляться в деревенский магазинчик за продуктами. Вадим взял с собой Джека и отправился на другой конец деревни к выкрашенному в ядовито синий цвет, от которого за версту веяло казенщиной, маленький домик-бытовку с надписью над входной дверью «продуктовая лавка».
Затоварившись необходимым и положив все в полиэтиленовый пакет, Вадим столкнулся на выходе с пожилой соседкой Марией Васильевной. Старушка, по самые брови укутанная в серый шерстяной платок и, делавший ее фигуру бесформенной, видавший виды ватник, подозрительно стрельнула в него хитрыми темными глазками.
- День добрый, Марь Васильна! – поздоровался Вадим.
- Думаешь, добрый? – ответила вопросом на вопрос соседка и встала, перегородив ему дорогу.
Вадим растерялся. Баба Маня, как называли ее свои местные, деревенские, была добродушным, но не в меру любопытным существом. Еще из детства он помнил, как бабушка, критикуя соседку, говаривала: «Прищемят тебе когда-нибудь, Мария, твой длинный нос!»
- Что случилось, Марь Васильна?
Соседка, цепко ухватив его за рукав кривыми, покореженными артритом пальцами, отвела в сторонку, и насупив седые бровки серьезно заговорила:
- Ты мне скажи, Вадик, что твориться с современной молодежью?
- А что? – совсем растерялся Вадим, не в силах уловить направление мыслей старушки.
- Вот ты – мужик взрослый, не женатый, почто в отчий дом баб всяких таскаешь? Тебе бы остепениться, вон на висках седина уже пробивается, а все туда же! Седина в голову – бес в ребро? – сурово, как на партсобрании, вопрошала соседка.
- Баба Маня! – у Вадима от возмущения дыхание перехватило.
Вот ведь шпионка деревенская, везде свой нос сунет! Но сдержался, взял себя в руки и, тепло и примирительно улыбнувшись, сказал:
- Баба Маня, да что вы такое говорите? Вы же меня с детства знаете! Как вам в голову такое пришло только? Эта так называемая баба – дочь моего друга, переболела каким-то заболеванием легких, вот отец и попросил пристроить ее сюда воздухом чистым подышать, здоровье поправить. Не мог же я отказать другу? - Легко, на голубом глазу, врал Вадим. – Что ж вы, баба Маня, так плохо обо мне думаете? Она же девчонка совсем, в дочери мне годится!
Не ожидала, видать, такого отпора деревенская сплетница, морщинистые щёки залил стыдливый румянец, хитрые темные глазки забегали смущенно.
- А я что, Вадюша, увидела постороннюю женщину на вашем участке, совсем молоденькую, ну, и подумала… Кто ж тебя знает, оглашенного, может ты того?..
- Чего? – нахмурился Вадим.
- Педофил! – вспомнила трудное слово старушка и даже обрадовалась.
- Да бог с вами, баба Маня!! Сериалы вам меньше смотреть надо по телевизору! – повысил голос он и, развернувшись, быстро пошел в сторону дома.
- Как же, меньше смотреть? Я же, можно сказать, живу от сериала до сериала… - бормотала себе под нос Мария Васильевна, глядя в след удаляющемуся соседу.
И смех, и грех с этой бабой Маней, думал про себя Вадим, быстро шагая по подсохшей после дождя деревенской дороге. Возле ноги семенил верный товарищ, то и дело поднимая морду и бросая непонимающие взгляды на хозяина. Но в душе поселилась тревога за Лилит. Местных старушек хлебом не корми, дай только посплетничать! Не дай бог прознают про ангела… Еще чего доброго местному участковому донесут. Если бы он только мог, укрыл бы от посторонних глаз свой дом, отгородился бы от враждебного мира великой китайской стеной. Лишь бы оградить от малейшей угрозы Лилит.
После встречи с бабой Маней Вадим задумался о будущем. Что делать дальше? Бог даст крыло срастется, а потом?.. Заговорить на эту тему с Лилит он так и не решился. Только в конце обеда, наблюдая как она смакует кусочек соленого огурца, попросил больше не выходить днем во двор.
- Почему? – искренне удивилась девушка и подняла на него свои изумительно синие глазищи.
- Так, на всякий случай…
А ночью ему приснился сон. Он, пятилетний, с отцом в зоопарке. Вокруг толпы радостно-возбужденных детей с родителями ходят от клетки к клетке, восхищаются, тычут пальчиками в забавных зверушек, смеются… А зверушки смотрят на них из-за толстых прутьев решеток тоскливыми, обреченными глазами. Кто-то еще мечется из угла в угол, пытается бросаться на несокрушимую преграду, отделяющую от такой близкой свободы. Кто-то уже смирился и дремлет, свернувшись клубком в дальнем углу клетки, пребывая в состоянии отупения-безразличия. Они подходят к птичьему вольеру. Маленький Вадик, испуганно цепляясь за большую, надежную папину ладонь, смотрит на огромную хищную птицу через сетку. Гордая осанка, загнутый острый клюв, мощные когти на лапах… Птица периодически поглядывает на мальчика пронзительным взглядом круглых блестящих глаз, точно заглядывает ему в самую душу, и лениво расправляет огромные крылья, но никуда не летит. «Почему птица не улетает, папа? У нее вон какой клюв, когти острые, и крылья сильные» спрашивает мальчик. «В зоопарке птицам подрезают крылья, сынок, чтобы они не могли улететь» отвечает со вздохом отец. И мальчику кажется, что в глазах птицы так сверкает слезная влага.
Вадим проснулся среди ночи в холодном поту. Дурацкий сон! А ведь не выбросишь из головы. Он слишком хорошо изучил людей за свои сорок пять, чтобы не понимать, каким зоопарком может аукнуться Лилит близкое с ними знакомство.
Лилит томилась в заточении дома, и Вадиму было тягостно смотреть в ее погрустневшие синие озера глаз. Однажды утром он предложил втроем отправится в лес на прогулку, чтобы застать последние в этом году погожие деньки и насладиться бабьим летом. Днем солнце еще светило ярко и безудержно, но лучи его уже потеряли часть своего тепла, а ночи становились все холоднее, утренняя роса на пожухшей траве все больше напоминала иней.
Выйдя из дома, они прошли по деревенской дороге, что вела в сторону большого и шумного города, свернули на тропинку и пошли по краю скошенного поля по направлению к лесу. Джек бежал впереди, явно чувствуя себя проводником по местным достопримечательностям. Торопливо принюхавшись к знакомым запахам и не уловив ничего необычного и нового, он останавливался на тропе и поворачивал бородатую морду в сторону своих спутников. Взгляд его черных глаз говорил: «Ну же, шевелите лапами побыстрее!» Но люди шли медленно, наслаждаясь ароматами осени, впитывая в себя остатки тепла.
Лес встретил их торжественным шумом ветвей, шуршанием сброшенной листвы под ногами, тихими шорохами в кустах и шепотом камышей в заболоченной низинке. Осины уже сбросили большую часть листвы и стояли полуголые, трусливо трепеща остатками листьев. Рябины наоборот принарядились в ярко-красные бусы и напоминали деревенских красавиц в последнем всплеске женской красоты на пороге увядания. Березы тянули тонкие ветви в сторону Лилит и бросали ей, как воздушные поцелуи, золотые сердечки пожелтевшей листвы. И только великаны ели свысока взирали на все это и снисходительно махали мохнатыми лапами. Они то знали, что ни что не вечно, но все в точности повторится снова через год.
Пройдя по узкой тропке через густой ельник, возле большого серого валуна, высунувшего свою замшелую спину из хвойной подстилки, Вадим заметил семейку белых груздей и указал на них своей спутнице.
- Ой, похожи на ушки! – восхищенно воскликнула она, склоняясь над грибами.
- Угу, на большие любопытные ушки, любящие подслушивать всякие лесные секреты, – улыбнулся в ответ Вадим. – Но мы их брать не будем. Я знаю тут хорошее местечко, там обязательно должны быть красные. Пошли!
На небольшой, заросшей пожелтевшими папоротниками полянке он стал искать грибы, а Лилит остановилась возле старой огромной сосны, рассматривая дерево, касаясь кончиками пальцев золотисто-розовых чешуек коры.
- Ты смотри, какой красавец! – воскликнул радостно Вадим, аккуратно срезая перочинным ножом крепенький красноголовик. – Еще парочка таких и хватит на суп.
Он отделил красную упругую шляпку от толстой сероватой ножки и проверил, не червивая ли? Но гриб был плотный, ядреный, ароматный.
- Знаешь, - продолжал Вадим рассказывать, - в детстве мама с бабушкой мучились со мной, потому что я отказывался есть суп, любой суп. И только грибной ел с большим аппетитом. У него был волшебный запах, запах сказки про Алёнушку и братца Иванушку, запах бабы Яги-костяной ноги, запах старичка – лесовичка и всякой волшебной лесной нечисти. Мне казалось, что через этот суп я сам превращаюсь в сказочного героя, в какого-нибудь Ивана царевича.
Он обернулся в сторону Лилит и замер. Все ветки старой сосны, под которой стояла девушка, были заняты несметным количеством птиц. Маленьких и больших, невзрачных сереньких или с ярким, манящим оперением. Десятки, а может сотни, круглых любопытных бусинок глаз смотрели с высоты, длинные или короткие, прямые или загнутые клювы и клювики удивленно приоткрылись. Лилит, пошарив в карманах старой куртки, нашла какие-то крошки и протянула их птицам на раскрытой ладони. Какой поднялся шум и гвалт! Тут же прибежал Джек и с громким лаем стал носиться вокруг дерева. А Лилит счастливо улыбалась.
Когда все крошки были съедены, по самой толстой сосновой ветке, распугивая птиц, пробежала большая рыжая белка. Она спустилась по стволу, распушив роскошный хвост, и, уцепившись острыми коготками за складки древесной коры, вытянула глазастую мордочку в сторону щедрого ангела, принюхиваясь маленьким носиком.
- Увы, - пожала плечами Лилит с искренним сожалением, - у меня больше нет угощения.
Но, наклонившись, подняла с земли круглую сосновую шишку и протянула зверьку. Тот вытянул ей навстречу лапки и, совсем по- человечески, принял шишку как бесценный дар от ангела с благоговением. Вадиму издали показалось даже, что белка на мгновение застыла в поклоне. Что за чудеса творились возле его необычной гостьи? А пёс уже охрип от лая и без остановки нарезал круги вокруг сосны, распугивая лесных обитателей.
-Лилит, - позвал Вадим, - кажется нам пора возвращаться.
- Почему? – в синих глазах застыла легкая обида и непонимание.
- Это становится опасным. Еще немного и сюда слетятся птицы со всего леса.
- Нет, это не опасно, - возразила девушка, - лес любит меня!
- Кто бы сомневался? – пробормотал Вадим улыбнувшись и тихо вздохнув. – Разве можно не любить такое чудо в перьях? - Но добавил громче, перекрывая собачий лай,- пойдем, пока Джек с ума не сошел. А то он дуреет от такого количества дичи. Надо все-таки учитывать его охотничьи инстинкты.
Они направились в обратную сторону, слыша, как за спиной беснуется пёс. Он уже не лаял, а хрипло кашлял, по-прежнему пытаясь поймать хоть кого-нибудь. Вадим подозвал его свистом.
- Пошли, дурашка! Эта дичь тебе не по зубам. Еще чего доброго волки с медведями подтянуться, чтобы поклониться нашей гостье, да почувствуют в нас с тобой добычу.
На обратном пути нашли еще несколько подосиновиков и один белый. Вадим уже предвкушал обеденный пир, когда заметил Лилит, замершую в восхищении перед каким-то разлапистым кустом. Он подошел ближе. Между ветками с облетевшими листьями была натянута паутина, вся усыпанная мелким бисером капель росы. Куст рос в тени и только теперь, продвинувшееся по небосклону солнце, пронзило паучью сеть тысячью светящихся игл, подсушивая капли. Зрелище действительно было завораживающим. Солнечные лучи преломлялись в крошечных каплях воды и, как бриллианты, разбрызгивали вокруг снопы разноцветных искр. Лес щедро дарил ангелу всю свою красоту.
Вышли из леса на открытое пространство. Пустынность и бесприютность сжатой нивы навевала легкую грусть. Вдруг с высоты донеслись до них протяжные, печальные звуки. Лилит подняла голову и замерла, схватив своего спутника за рукав. Высоко - высоко пронзительно голубое полотно неба прочерчивала длинной неровной линией гусиная стая.
- Они плачут… - прошептала Лилит и взглянула на Вадима полными слез глазами. – Почему они плачут?
-… Потому, что лето кончилось, потому, что надо покидать родные гнёзда, потому, что впереди ждет трудный и долгий путь, - прошептал Вадим, глядя в огромные, темно синие озера, готовые вот-вот пролиться хрустальной влагой, и снова балансируя на краю пропасти.
Какой же чуткой, сострадающей душой надо было обладать, чтобы вот так оплакивать птичьи стаи, улетающие на юг? В памяти вдруг всплыли его старые, осенние стихи. И он стал читать их вслух, продолжая медленно идти по тропинке в сторону дома:
В безмолвье сентября
Отпущенные дачи
Подставят скаты крыш
Прощальному теплу,
Наверное, пора
Судьбу переиначить,
Из печки выгребать
Остывшую золу.
В безмолвье сентября
Запомнится картинка-
Все убрано в саду
Родительской рукой,
И трепетно стоит
Береза, как блондинка,
Играя на ветру
Распущенной косой.
Безмолвье сентября,
Прозрачность паутины…
Разнообразья дум
Порою не понять,
То грустно, то легко
Приходят Осенины,
И мокрый нос дождя
За мной спешит опять…
- Как красиво…Печально и красиво. Это твои стихи? – спросила Лилит.
- Мои.
- Почитай мне еще, – попросила она, просовывая руку в сгиб его локтя. И этим невинным движением, бессловесным поиском опоры, она словно замкнула какую-то цепь, и потёк невидимый и неведомый ток, пробуждая к жизни тихий теплый свет в душе.
Так и шли до дома под ручку, под осенние грустные рифмы, по безлюдной дороге, сквозь прозрачный, напоенный предощущением потери, сентябрьский воздух.
С этого дня сама собой возникла новая традиция по вечерам, когда за окном сгущались зябкие синие сумерки, а в печи умиротворяюще потрескивал огонь, Вадим вслух читал ангелу свои стихи, а она слушала, как слушают знатоки музыку, прикрыв глаза и затаив дыхание. Лилит не переспрашивала его о значении непонятных слов, а таких, Вадим был в этом уверен, было достаточно много. Она воспринимала поэзию кожей, дыханием, всем своим существом впитывала волшебство звуковых вибраций, мгновенно попадая в резонанс рифм и ритмов.
Он читал то, что помнил наизусть, негромко, сберегая дыхание, читал и искоса поглядывал на своего слушателя. Девушка сидела в уголке дивана, уютно поджав под себя ноги в трогательно пестрых шерстяных носочках, укутавшись в старенький клетчатый плед, напоминая маленького пушистого котенка, и слушала. Однажды он прочел:
Я вижу, как ты убиваешь любовь,
Как гасит мороз уцелевшие листья,
И ветер срывает последний покров
С того, что еще хочет радостно биться.
На небе распятия темных ветвей.
Ни мне, ни тебе до конца не понятно,
Зачем все горит на кострах октябрей
И нас в холода посылает обратно?..
Я стану меж прочих застывшим стволом,
Постигну сполна выживанья науку.
А в печке сгорю – так прощальным теплом
Согрею любимой озябшую руку.
Он задумчиво смотрел в окно на смутные очертания деревьев в саду, медленно растворяющихся в накатывающей, как волна, сентябрьской ночи. Вдруг за спиной послышались странные прерывистые звуки. Вадим обернулся… Лилит плакала, плакала горько и безутешно, как плачут дети над ненароком раздавленной бабочкой. Крупные, прозрачные как хрусталь капли медленно стекали по побледневшим щекам, нежные губы вздрагивали, из глубины души вырывались страдальческие всхлипы.
- Ты чего, Лилит? – бросился к ней Вадим, почувствовав, как в ответ на ее слезы чья-то тяжелая и холодная рука сдавила сердце.
- Больно…так больно… - прошептала она сквозь слезы.
- Где больно? Что у тебя болит, ангел мой?
- Не мне, тебе больно… Столько боли в стихах…
Вадим вздохнул, нашаривая в кармане носовой платок и вытирая ей мокрые щеки. Вот глупенькая, нельзя же так близко к сердцу все принимать?!
- Ну что ты, мне не больно, все уже прошло, давно отболело…
Это хрупкое небесное создание сопереживало ему так искренне, так глубоко, что невольно в памяти всплыли и вновь кольнули сердце и та боль, и то сожаление…Захотелось сесть рядом, обнять, прижать к себе и, уткнувшись носом в белокурую макушку, нашептывать что-то ласковое и утешительное. Но он сунул руки в карманы брюк, глубоко вздохнул, прогоняя смятенье из сердца, и пошел в соседнюю комнату. Там, порывшись в своих бумагах, нашел старую школьную тетрадь за 48 копеек, где у него хранились стихи.
- Вот что, Лилит, - сказал он бодро, листая старицы, - давай что-нибудь позитивное почитаем. А то у нас в доме потоп от твоих слез случится. Вот, например:
Пронзительный крик электрички, закрытое ставнем окно –
И годы мои, как странички, осенний листает блокнот…
В одеждах горящего сада родится стыдливое «ню»,
Как теплого лета осадок короткие дни уроню
На пруд, где по пояс глубины, с которыми с детства знаком,
На куст черноплодной рябины, оставленной птицам на корм…
Уеду. Но, словно в привычку, на станции нашей лесной
Задержат мою электричку, чтоб я погостил с тишиной…
Вадим бросил взгляд на Лилит. Слезы кончились, а следом и его непрошенное смятенье угомонилось, утихло в душе, уступив место блаженному покою.
Трогательный, наивный, чистый, искренний ребенок, думал Вадим с теплотой в сердце, глядя на то, как ангел шумно сморкается в его носовой платок. Вместе с Лилит в старом доме поселился свет, даже потолок теперь казался выше. Ни с одним из живущих человеческих существ Вадим никогда не ощущал такого взаимопонимания, как с этим небесным подарком, ни о ком не хотелось заботиться так трогательно и нежно. И за эти тихие, наполненные поэзией вечера, под мирное потрескивание горящих в печи поленьев, он бы не задумываясь отдел все, что имел за душой. Да и Джек, судя по всему, разделял его чувства.
Вадим проснулся от скрипа входной двери и волна тревоги сразу затопила сознание. Он вскочил с кровати и стал быстро одеваться, путаясь в потемках в рукавах свитера.
Лилит в соседней комнате не было. Он вышел в коридор и, убедившись в том, что щеколда не задвинута, медленно открыл дверь. Безмолвная звездная ночь оглушила его звенящей тишиной. Живая дышащая темнота окутывала сонный двор, ветра не было, отчего совсем не ощущалась зябкая ночная сырость. Он вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь. На крыше бани на фоне звездных россыпей виднелся силуэт Лилит. Господи, с тревогой подумал он, ведь свалится оттуда и сломает себе еще что-нибудь! Зачем она туда залезла?
Он вернулся в коридор, надел куртку и, прихватив вторую для нее, направился к чернеющей в ночи постройке. К стене бани была прислонена старая деревянная лестница. Вадим не задумываясь полез на крышу, тревожно вслушиваясь в скрип ступеней под его тяжестью. Выдержали бы только! Но лестница не подвела. Лилит взглянула на него без удивления, как будто было в порядке вещей забираться ночью на крышу и считать звезды. Она даже немного подвинулась, освобождая место для него.
-Надень, а то холодно, - Вадим накинул ей на плечи куртку. – Как дела во вселенной? Много ли звезд упало?
Лилит посмотрела на него с грустной улыбкой, и желание шутить сразу пропало. Что-то было в ее темно-синих, как лучезарная бездна глазах, от чего сжалось его сердце.
- Что, тоскуешь по своему миру? - тихо спросил он. Лилит молча кивнула. – Расскажи, какой он, твой мир?
Задумавшись, девушка долго молчала, а потом ответила:
- Я не могу описать его словами… Он другой, совсем другой. Там столько света…
Вадим смотрел на ее лицо. То ли свет половинки луны, зависшей над зубчатой стеной леса, то ли неверное мерцание звезд, делали ее кожу прозрачной и светящейся, словно изнутри шел свет. Пушистые светлые пряди волос легким нимбом окружали голову. На губах играла нежная, грустная улыбка. Тонкая хрупкая шейка торчала из ворота куртки, предавая всему облику девушки трогательную уязвимость.
Лилит повернулась и посмотрела прямо в его глаза. Снова это легкое головокружение, будто замираешь на краю бездны… Вдруг она доверчиво положила голову ему на плечо и заговорила:
- Звезды – это глаза Вселенной. Она смотрит на этот мир и дивится его красоте, и не может отвести взгляд. Все в этом мире создано с такой любовью и заботой, с таким стремлением к прекрасному! И человек в нем - лучшее творение Создателя, с такой глубокой душой, с таким разнообразием чувств. Я счастлива, что мне удалось побывать здесь, что волей случая я обрела физическое тело. Это так удивительно – познавать мир через телесные ощущения! Я навсегда запомню каждую минуту, каждое мгновение здесь…
Пушистые пряди ее волос щекотали ему щеку, он вдыхал их нежный, легкий запах. Мучительно борясь с желанием прижать ее к себе и удержать, удержать хоть не на долго, он спросил охрипшим голосом:
- Ты скоро уйдешь?
- Да. Крыло почти срослось.
Он сжал руки в кулаки до боли, так что побелели суставы, а ногти впились в ладони. Физическая боль отвлекала, становилась невидимой защитой, отодвигала осознание неизбежного.
- Как же ты сможешь вернуться, даже если срастется крыло?
- Через грозу. Надо искать выход там же, где и вход.
Маленькая искорка надежды сверкнула в темноте. Он даже смог улыбнуться.
- Тогда тебе придется остаться тут до весны. Следующая гроза будет, наверное, только в мае…
- Мир большой, Вадим, обязательно найдется место, где бушует гроза. – Ответила Лилит, и последняя надежда растаяла как выдыхаемое им облачко пара.
Все правильно, думал он, сидя на крыше рядом с ангелом, всем своим существом ощущая ее присутствие, ее нежность и теплоту, и не смея даже прикоснуться к ее руке. Здесь для нее слишком опасно. Пусть несколько недель, проведенных здесь останутся лишь увлекательным приключением. Так будет лучше, лучше для нее… А гулкая пустота уже заполняла все внутри, уже леденила кровь, замедляла биение сердца.
- Когда? – прошептал он и не узнал собственного голоса.
- Скоро. Очень скоро…
Возвращаясь из магазина в очередной раз, Вадим издали заметил отъезжающий от его дома милицейский уазик. Внезапный испуг ударом электрического тока пронзил его с головы до ног, и сердце заполошно забилось, затрепыхалось, пойманной птахой. «Лилит!» - застучало, завибрировало в груди и, позабыв обо всем на свете, вцепившись взглядом в габаритные огни вихляющей, подпрыгивающей по дорожным ухабам и ямам серо-голубой машины с синей полосой, он бросился бежать к дому. Джек, поддавшись настроению хозяина, оглашая заливистым лаем окрестности, несся в нескольких шагах впереди.
Большой пакет с покупками мешал движению, больно бился о ногу, но Вадим не замечал этого. Пробежав полдеревни под удивленными взглядами редких местных жителей, копошащихся в огородах, задыхаясь от бега и охватившего его страшного предчувствия, он влетел во двор, громыхнул пустым ведром, забытым на крыльце, распахнул рывком дверь и ввалился в дом… Лилит подняла на него свои чудные синие глаза и посмотрела удивленно. Она стояла у стола и резала хлеб большим кухонным ножом.
- Ты чего? – спросила она тихо.
Потребовалось не меньше минуты, что бы успокоилось дыхание, и он смог говорить.
- Что здесь делала милицейская машина? – Он все еще по старой привычке называл полицию милицией.
Лилит удивленно подняла тонкую бровь:
- Какая машина?..
Вадим не ответил. Он поставил пакет с продуктами на пол, сел на стул и, положив локти на стол, обессиленно уронил лицо в ладони. Кажется, он сходит с ума… Ну, с чего он взял, что серо-голубая машина приезжала именно в его дом? Может она просто ехала мимо, притормозив, объезжая ямы, возле калитки.
Никогда еще его душу не раздирали на части столь противоречивые чувства. Он боялся за хрупкого ангела, как за самое близкое, родное существо. Боялся, что, если с Лилит что-то случиться, его собственная жизнь потеряет всяческий смысл. И так устал от этого страха, до душевного изнеможения, до бессильных слез, бурливших глухо и тяжко на самом дне души. Он мечтал избавиться от этих терзаний, но не мог, не хотел терять Лилит.
Он понял, что она уйдет сегодня без всяких слов. Просто в глубине включился часовой механизм, отсчитывающий последние часы и минуты. Почти весь день прошел в тягостном для обоих молчании. А вечером, вернее ночью, когда за окном повисла осенняя беспросветная мгла, он даже не удивился, когда она вышла в той самой белой облегающей одежде, в которой увидел впервые. Бедняга Джек смотрел то на белого ангела, то на хмурого молчаливого хозяина, и ничего не понимал, мучаясь тревожным предчувствием.
- Как крыло? – спросил Вадим, чтобы разрядить мучительное безмолвие.
Вместо ответа Лилит развернула за спиной белые, сверкающие словно в морозном инее крылья.
- Оказывается, на ангелах все заживает также, как на собаках, - попробовал пошутить он.
Вышли на крыльцо. Ночь была слепой и мутной от нависших в вышине серых мохнатых туч. Вселенная закрыла глаза, чтобы не видеть их прощания.
В слабых отсветах уличного фонаря Лилит выглядела серьезной и повзрослевшей. Пушистые пряди светлых волос тихонько теребил ветер, большие темно-синие глаза мерцали в темноте. Она была вся – воплощение несбыточной, недостижимой мечты, прекрасной, как сама любовь.
От охватившей его тоски было трудно дышать, казалось, даже сердце бьется медленнее, чем обычно. Джек потерянно терся возле ног.
- Ну, залетайте к нам на огонек, если будет время и желание. Мы с Джеком всегда будем рады, - Вадим вымученно улыбнулся.
Она молчала и смотрела в его глаза так, словно хотела навсегда запомнить его образ.
- Ну, скажи что-нибудь, соври, что мы еще когда-нибудь встретимся! – попросил он тихо.
- Я всегда буду рядом с тобой, только незримо. – И улыбнулась светло и ласково.
- Как же я об этом узнаю?
- Почувствуешь…вот здесь, - Лилит положила ладонь ему на грудь там, где сжималось от безысходной тоски сердце.
И он наконец позволил себе, глядя в ее глаза, не удержаться на краю лучезарной бездны, а упасть вниз, в бесконечные восходящие потоки света. Она вдруг поднялась на цыпочки, вытянулась всем своим гибким телом, и прижалась губами к его губам. Руки его сами собой обняли тонкий девичий стан, зашуршали белые ангельские крылья. Целую вечность длился этот прощальный поцелуй… Но, когда он почувствовал, что еще мгновенье и он не сможет ее отпустить уже никогда, отстранил ее от себя и глухо прошептал:
- Иди уже, иди… Ищи свою грозу…
Лилит сделала несколько легких шагов босыми ступнями по желтой, высохшей траве, распахнула крылья и взлетела, как взлетают большие, грациозные птицы. Спустя секунду ее крылатый силуэт растворился в ночи. А он стоял, засунув руки в карманы, постарев разом на пару столетий, и никак не мог понять, почему она так быстро исчезла из вида? То ли тьма ночная была сегодня особенно густой и непроницаемой, то ли внезапно появившаяся ниоткуда влажная пелена застлала глаза и мешала видеть.
Внизу, прижимаясь к ногам хозяина, скулил Джек. Вадим опустился возле него на колени и потрепал пса за ушами.
- Опять мы с тобой, дружище, остались одни. Жаль, что я не собака. А то повыли бы на луну дуэтом на два голоса… - пес, все понимающий и все чувствующий, отчаянно лизнул ему щеку. – Пошли в дом. Что толку мерзнуть на пороге?
Он открыл дверь осиротевшего дома, но Джек вдруг громко заскулил и завозился в двух шагах от него в темноте, явно привлеченный чем-то важным. Вадим подошел ближе и склонился над собакой. В траве поблескивало белое, длинное, ангельское перо. Он поднял его, почему - то сразу поняв, что оно не случайно выпало из крыла. Это был последний подарок Лилит.
Возвращаясь в дом, он провел кончиком пера по губам и снова почувствовал вкус того поцелуя. Надо было начинать жить заново, с чистого листа. Он достал старую потрепанную школьную тетрадь за 48 копеек, в которой хранились его стихи, открыл последнюю, еще чистую страницу и написал:
Я знаю, мне будет тебя не хватать
Все долгое – долгое время,
Когда поневоле привыкнут уста
Молчать о тебе перед всеми.
Когда не услышу шаги в тишине
И голос наполнится болью –
Мое одиночество будет вдвойне
Наполнено только тобою.
Наверно пора научиться начать
Скрывать сокровенное смехом –
На целой земле не найдется врача
На эту болезнь человека.
(Стихи Юрия Грум-Гржимайло.)