Для конкурса Александра Терентьева "Как я пишу"
http://www.proza.ru/2017/02/03/754
Вообще-то я не пишу. Пишут настоящие писатели. У них сюжет, композиция, выразительные средства… И – самое главное – как утверждает достопочтенный Google «общественная значимость».
Это уж совсем не про мои рассказики. Я просто записываю то, непонятно из чего возникающее, что словно пчелиный рой крутится и жужжит в голове до тех пор, пока не начинает оформляться в слова.
Почему записываю? Понимаю, что ответ прозвучит странно, но ничего не поделаешь: я люблю компьютер.
Всю свою жизнь я чертила котлы, горелки, сушилки; все то, что имело какое-то отношение к теплотехнике. И яростно ненавидела необходимость затачивать чешские «KOH-I-NOOR», бесконечно стирать одни и те же узлы и элементы, возить локтями по чертежу, отчего любая светлая одежда к концу рабочего дня приобретала сероватый оттенок. А уж что говорить про штриховку, на которую уходила лучшая половина жизни конструктора…
В середине девяностых, когда еще и зарплаты стабильной не было, в институте стали появляться компьютеры. Конечно, не слишком мощные, с ворованными программами, которые надо было «крэкнуть». Электропроводка в комнате не была рассчитана на работу нескольких компьютеров плюс обогреватель (с отоплением в институте было значительно хуже, чем с приобретением компьютеров), сгорали предохранители, электричество вырубалось, исчезало все то, что полдня вдохновенно рисовали, конечно же, забывая сохранять. Я отчаянно ругалась с компьютером, выговаривала ему за несовершенство, но все же, все же… С его появлением пропало все то, что раздражало, а открывающиеся возможности казались беспредельными. Только придумывай, а уж он, компьютер, сам нарисует проекции, сделает разрезы, заштрихует…
Последний год работала далеко от дома, выходить надо было довольно рано. Запомнилось осеннее утро: половина седьмого, темно, во дворе пустынно, лишь возле арки освещенный фонарем клен. Уж не знаю почему, он один в ту осень долго не терял листву и пламенел красно-желтыми листьями. Я проходила, подчеркнуто выпрямив спину, постукивая каблуками и говорила ему:
- Мы с тобой еще очень даже ничего, еще подержимся, правда?
А мысленно видела монитор, уже большой, 27-дюймовый, и чертеж на нем…
Настало время, когда чертежи перестали появляться на моем мониторе. Но компьютер остался. И мне захотелось рассказать сначала именно ему то, о чем думалось. Я бы не смогла писать ручкой, зачеркивать, исправлять, он позволял все это делать без малейших усилий и был идеальным слушателем.
Рассказывать легче, чем писать, и мне надо сначала много раз про себя произнести текст, прежде чем он уляжется в фразы, которые можно попробовать перенести на монитор. И то, с оговорками: «Ну, я это только для себя, попытаюсь, потом сотру» …
А когда этот «текст про себя» произносить-то? На кухне, когда жаришь котлеты? Как-то не получается. В молодости нравилось жарить котлеты под песни бардов, а варить борщ – под «Времена года» Вивальди, но с годами это ушло, и, увы, не возвращается. В часы, которые проводишь с внуком? Ну нет. Попробуйте проговаривать про себя рассказ и одновременно на четвереньках толкать машинку, отправившуюся в путь из Лондона в Осло и застрявшую где-то посередине пути из-за того, что от неловкого движения обрушился сложенный из кубиков паркинг. При этом любимый внук кричит: «Это все из-за твоей противной гравитации», собака лает от избытка чувств, а борщ по-прежнему продолжает кипеть на плите.
Выход из положения нашелся: лучше всего говорится и думается, когда гуляешь с собакой. Бедная моя собака даже не подозревает, что у нее есть подпольная кличка «Альма» (наверное, чтобы не узнали знакомые собачники), и, что, выходя утром или вечером из дома, прямо на ступеньках подъезда она вместе с хозяйкой переселяется в рассказ про лето, если на ступеньках лежит оранжевыми солнышками созревшая алыча, или про холода, если ступеньки заледенели так, что с них проще скатиться, чем сойти, вцепившись в перила.
От того, как проходит прогулка, зависит темп и стиль рассказа. Если гуляем в хорошую погоду, благодушно раскланиваясь и вертя хвостиком со всеми знакомыми собаками в районе, то и рассказ движется неспешно, чуть посмеиваясь над автором и героями. Если же вдруг в критические дни собака, подчиняясь инстинкту, мчится неизвестно куда, таща за собой на поводке безвольную хозяйку, упирающуюся изо всех сил, чтобы не взлететь, словно листок бумаги, подхваченный ветром, то и рассказ получается рваный, с переменными темпами, неожиданными остановками и верчением на одном месте. Таких рассказов немного, ну, так и критические дни у собаки не каждый день случаются.
Когда все уже много раз проговорено и половина благополучно забыта, руки тянутся к клавиатуре. Тут надо преодолеть дочкино: «Мам, пусти на минуточку в интернет, у тебя быстрее» (можно подумать, не к одному роутеру подключены мой компьютер и ее ноутбук) и ворчание мужа: «Ну что ты там все пишешь? Кому? Смотри, женка, совсем компьютерозависимой станешь» …
А потом вдруг понимаешь, что все закончилось. Пора ребенка выпускать в свет. И страшно за него: как бы кто не обидел. И гулкая пустота внутри, пока не забрезжит какой-то новый огонек, не зажужжит новый рой…
Но! Даже если то, что написано, интересно только одной мне, есть утешающее обстоятельство: ни одно дерево из-за моего творчества не пострадало.