НА СНИМКЕ: Пресс-конференция после полёта А.Г. Николаева и П.Р. Поповича.
Слева направо: к.ф.-м.н. М.Г. Крошкин, академик М.Д. Миллионщиков, академик Н.М. Сисакян, Г.С. Титов, А.Г. Николаев, академик М.В. Келдыш, П.Р. Попович, академик В.В. Парин, Ю.А. Гагарин, профессор В.И. Яздовский (1962 г.).
Вот так: скромный кандидат наук рядом с академиками и космонавтами.
- Михаил Галактионович Крошкин был главным цензором по космосу, – пишет всё тот же журналист, и этот отрывок взят мной с сайта http://ufo-legacy.ru/.
Этот человек появился на нашем горизонте в конце 1957 года, сразу после запуска первого спутника. Появился он таинственным, типично советским способом. Цензоры всех газет, журналов и радио получили инструкцию не пропускать в печать никаких сообщений, касающихся космоса, без предварительной визы «товарища Крошкина».
А на вопрос «кто такой товарищ Крошкин?» цензоры уклончиво отвечали, что «он сидит на Молодёжной улице, в Советском комитете по проведению Международного Геофизического года».
И правда, он там сидел, только на его двери значилась не фамилия "Крошкин", а знаменитая надпись "Посторонним вход воспрещён", украшающая дверь любого цензора.
С развитием космических событий работы у Крошкина, естественно, все прибавлялось, и вскоре у него появился сотрудник, некто Хлупов. Потом ещё один, ещё... Скоро это уже было целое учреждение - только без названия.
Часто туда приходилось писать письма: направлять на просмотр статьи, отвечать на запросы об авторах и источниках и так далее. В таких случаях письма адресовали так: "В Советский комитет МГГ (Международного Геофизического года). Тов. Крошкину".
Потом Международный Геофизический год кончился - а учреждение Крошкина осталось. Его надо было срочно как-нибудь назвать. И название придумали такое:
"Междуведомственная Комиссия по исследованию и использованию космического пространства при Академии наук СССР". С Молодёжной улицы "комиссия" перебралась в здание научно-исследовательских институтов Академии наук по улице Вавилова, 18. Теперь все статьи по космосу стали направляться на предварительную цензурную проверку по этому адресу.
В былые времена сотрудники редакций - не обязательно даже главные редакторы или ответственные секретари - довольно просто проникали к Крошкину. Ему звонили по телефону и говорили: "Михаил Галактионович" (а то и "Миша"), у меня срочный материал, я подъеду". И Крошкин, персонально человек неплохой и добродушный, обычно отвечал: "Занят я очень, да уж ничего не поделаешь - приезжайте". И нередко Крошкин быстро просматривал статью в вашем присутствии и ставил в верхнем уголке первой страницы свою подпись.
Этого было совершенно достаточно для любого цензора Главлита (общей цензуры): мистическим образом подлинная подпись Крошкина была известна им всем и не требовала даже повсеместно необходимой в СССР печати.
С переездом "комиссии" Крошкина на улицу Вавилова все коренным образом изменилось. О просмотре статей в присутствии представителя редакции нельзя было уже и мечтать.
В отличие от Советского комитета МГГ, вход в здание институтов Академии наук был строго по пропускам, и пропуска заказывались редакционным работникам лишь в исключительных случаях. Обычно вы просто сдавали пакет охране у дверей, а при особой срочности к вам спускалась секретарша из "комиссии", чтобы выслушать слёзные мольбы о необходимости быстрой проверки и ответить, что "мы вам сообщим".
Затем, статьи на проверку Крошкину должны были теперь подаваться с соблюдением множества формальностей. Текст следовало высылать в двух экземплярах, один из которых навечно оставался в анналах "комиссии". И прилагать письмо по особой форме, где обязательно указывать: подлинное имя автора (если статья подписана псевдонимом); место его работы и занимаемую должность; источники информации. Так оно ведётся и по сей день. (Это было написано автором цитируемой статьи в 1971 году.
И вот 15 апреля 1961 года «наш» Михаил Крошкин восседал в президиуме пресс-конференции. Его работа заключалась в том, что он шёпотом диктовал Гагарину – и Президенту Академии наук тоже – ответы на вопросы корреспондентов. И они говорили именно то, что он им велел. Это сразу же привело к абсурдным ситуациям.
Например, Крошкин имел инструкцию не разглашать на пресс-конференции того факта, что Гагарин приземлился отдельно от корабля, с парашютом (мы помним, что это решение было вынужденным, неприятным для Королёва, который знал, что американские астронавты не будут покидать своих капсул).
И на прямой вопрос одного из корреспондентов «Как же вы все-таки приземлились?» Гагарин под диктовку Крошкина стал давать какие-то сбивчивые пояснения насчёт того, что, дескать, конструкция корабля допускала разные варианты приземления.
Гораздо позже, после полёта корабля «Восход-1» в октябре 1964 года, было гордо объявлено, что в этом полете космонавты впервые приземлились в капсуле, без индивидуального парашютирования. Но инерция советской секретности такова, что и в 1969 году, проверяя биографию Королёва, написанную П. Асташенковым, цензура не пропустила прямого утверждения о том, что Гагарин катапультировался.
В одном месте биографии цитируются пояснения Королёва будущим космонавтам: «Космонавт может приземлиться, находясь в кабине, но он может и покинуть корабль. Мы предусмотрели вариант, когда космонавты будут приземляться отдельно от спускаемого аппарата». Хотя все эти «может» и «предусмотрели вариант» звучат нарочито неопределённо, смысл как будто понятен: Гагарин и остальные после него будут катапультироваться.
Но дальше, когда биограф Королева описывает завершение первого космического полёта, его руку снова останавливает цензор. Мы читаем: «Юрий и корабль приземлились в 10 часов 55 минут у деревни Смеловка, недалеко от Саратова».
Юрий и корабль! Понимай, как знаешь...
Во время работы над этой книгой я узнал из газет, что советское Агентство печати «Новости» продало американскому издательству для публикации в США книгу о советских исследованиях космоса, написанную моим коллегой и добрым знакомым Евгением Рябчиковым. Буду очень рад, если цензура разрешит, наконец, Рябчикову сказать чётко и ясно, что Гагарин катапультировался на высоте 7 тысяч метров и приземлился с парашютом отдельно от капсулы. И что ни один последующий космонавт, летавший на кораблях серии «Восток», не приземлялся вместе с капсулой.
Я был бы просто счастлив, если бы честному журналисту Евгению Ивановичу Рябчикову, знающему все детали ничуть не хуже меня, разрешили также рассказать, почему был выбран столь опасный и тяжёлый метод приземления. Но на это надежды у меня мало.
Небольшое примечание к этому очерку.
Прочитав его, я понял, что М.Г. Крошкин владел терминологией и, следовательно, легко разбирался во всех вопросах космических полётов, как технических, так и научных.
Поискав немного в интернете, я обнаружил, что в 1969 г. в издательстве "Машиностроение" вышла его книга: «Крошкин М.Г. Физико-технические основы космических исследований. Москва: Машиностроение, 1969».
Он также автор нескольких научно-популярных брошюр, например, таких: «Космос... что мы знаем о нём» и «Человек проникает в космос».
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/06/22/389