«Я могу осмеять всё великое, даже святое,
И по жизни пройти босиком или просто нагим...»
(Е. Амирамов)
В повседневности правда настолько ловко переплетена с ложью, что порой невозможно распознать, где вымысел, а где достоверные факты. Люди спорят, доказывают и навязывают друг другу свою точку зрения. Частенько дело заканчивается ссорой или того хуже — убийством! Ради чего — утопии, навязанной хитроумными пройдохами? Восторжествовала правда, или под её маской возликовала ложь? Ответа на этот вопрос нет, и, видимо, не будет никогда. История, о которой пойдет речь, началась давно, но актуальна до сих пор и будет актуальна еще многие годы, а может быть и века. Сейчас трудно сказать: была ли она на самом деле такой, как нам её преподносят, или после многочисленных правок в корне изменила свою фабулу. А уж если действие вышеупомянутой истории перенести в Россию, то она обретет абсолютно другой цвет, вкус и запах. Остается только невесело шутить по этому поводу или продолжать биться лбом об стену и кричать: «Верую всему написанному!»
Дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Небо над Смутьяновском прояснилось. Солнечный луч радужным мазком перекинул мост от роддома до кладбища. Над асфальтом поднимался пар, отчего тротуары напоминали реки, которые никуда не текут. Не заботясь о здоровье, Эммануил весело шлепал по лужам. Со стороны казалось, будто он идет по глубокой воде. На лавке, у подъезда, его поджидали братья-лоботрясы: Петька и Андрюха. Рядом с ними валялись удилища. От скуки братья дымили махрой, сплевывая желтую от никотина слюну.
— Чего приуныли, босяки?
— На рыбалку собрались, да вот погода испортилась. По грязи тащиться неохота, а дома жрать нечего! Сидим, кумекаем, чем бы поживиться.
— Мне бы ваши проблемы! Пошли, покажу, где надо рыбу ловить!
Эммануил повёл их на колхозный рынок. Там, за торговыми рядами, стояла автоцисцерна с надписью «Живая рыба». Близился обед, ни одной живой души рядом не было.
— Лезьте наверх, открывайте люк и берите, сколько утащите. Я на стрёме постою! — сказал Эммануил, озираясь по сторонам. — Как поймаеете, не жлобьтесь: накормите всех желающих, и будет вам счастье!
Братья быстро поймали двух здоровенных судаков. Довольные уловом, они двинулись домой, а великий махинатор решил прогуляться по городу, посмотреть, как люди живут, и рассказать им, как надо жить. Он любил поучать, уповая на свою исключительность и, как ему казалось, оригинальность мышления.
По пути Андрюхе с Петькой встретился Фома, за недоверие ко всему прозванный Станиславским.
— Ого! Где таких мутантов выловили?
— Где, где? В … — последовал красноречивый ответ.
— Не верю! — воскликнул Фома, задирая рыбинам жабры, дабы убедиться в свежести улова. Рыбины сделали глубокий вдох и прошептали:
— Истинная, правда! Аминь!
Фома выпучил глаза и побежал прочь.
— Я узрел чудо! Я разговаривал с рыбой!
Эммануил бесцельно бродил по задворкам и наткнулся на гурьбу тимуровцев, дразнившую скромно одетую девочку в пионерском галстуке. Если уж быть откровенным до конца, то, кроме галстука, на ней ничего не было. «Скромность украшает человека! А красота спасет мир», — вспомнил Эммануил классиков и приблизился к малолеткам.
— В чём причина негативного отношения к представительнице прекрасного пола? — напустил он на себя строгий вид.
— Развратница она! — кричали дети. — Этому дала, этому дала, а этому не дала! Потому что у него денег нет! Шлюха, а ещё пионерка!
— Ну и что, что пионерка! Я постоянно думаю о чистой любви, но для этого необходимо прилично одеваться и иметь дорогую косметику. Где на всё денег-то взять? — оправдывалась она.
— Ребята! — обратился к банде тимуровцев Эммануил. — Кто из вас не желает задарма переспать с Машей, пусть первым бросит в неё камень!
Тимуровцы смолкли и, сквернословя, рассосались. Эммануил протянул Маше руку.
— Пойдём, убогая. Больше тебя никто не обидит! Я из тебя всю дурь гипнозом вышибу, станешь безгрешнее святых!
— Я и без гипноза исправлюсь! Мамой клянусь! — смахнула слезу Маша, обняла спасителя и запела: — Виновата ли я, виновата ли я…
Так они и шли, пока не встретили Иудушку Паскудина, бывшего финансового директора разорившейся конторы «Золотой нимб». Под мышкой тот держал свинью-копилку. Прельщённый девичьей наготой, Паскудин наклонился к Эммануилу.
— Слушай, а на ней можно неплохие бабки поднять! Откроем порностудию, пригласим негров…
— Прикуси язык, она моя! А на лавэ мы и так найдем кого развести. Глянь, сколько лохов вокруг! — ответил Эммануил.
— Тогда я с вами пойду. Всё равно делать нечего, а денежки — копеечки халявные — будем в копилку складывать! Опосля погудим по-человечьи, в кабак сходим.
Одного не учел Паскудин: чем больше планов, тем меньше шансов их реализовать. Фантазии рисовали в его воспаленном сознании яхты, валютных проституток, французский коньяк.
— Ты как-то громко молчишь, аж прохожие оглядываются. Думай про себя, — отрезвил его Эммануил. — Не созрел ты еще, не окреп умом... Детские мечты о празднике жизни не дают душе твоей покоя!
До Иудушки только дошло, что он мечтал вслух. Он смутился и решил подхалимажем сгладить собственную глупость:
— У каждого мудреца достаточно заблуждений. Лишь ты, Эммануил, поражаешь меня ясностью мысли, проницательностью и умением убеждать. Тебе бы творчеством заняться, или политикой.
— Если я напишу гимн — мёртвые из могил поднимутся. Если конституцию, то живые на небо пешком уйдут! Хватит чушь нести! Видишь кучку ротозеев? Пора заняться чеканкой монет.
До позднего вечера Эммануил показывал дешёвые фокусы, собирал с обведенных вокруг пальца простолюдинов мелочь и скармливал её глиняной свинье. За ними увивалась ватага дурачков, решивших, что Эммануил — добрый колдун. Среди них особо выделялся Ванька-словоблуд, записывающий всё увиденное в тетрадь с коленкоровой обложкой. Весть о появлении в городе феноменального человека, способного извлекать из колоды карт восемь тузов, мигом облетела Смутьяновск. Старый шулер с женским именем Анна одним из первых узнал про появление молодого амбициозного мошенника.
— Эммануил, говорите? Уж не Виторган ли?
— Нет, не Виторган. Того мы в кино видели, знаем, — отвечали доносчики.
Прожженный ворюга догадывался: подрастающая смена его не пощадит — сожрет и костей не оставит. Исходя из собственных убеждений, Анна убирал конкурентов сразу, не откладывая дело в дальний ящик.
— Жульничает, фраерок! — жаловался он гастролирующему рецидивисту Моте Пилату, вору то ли из Прибалтики, то ли из Карелии. — Надо бы с ним в картишки перекинуться. Прощупать, на что способен, да и опустить прилюдно. Если за меня мазу держать будешь, за ценой не постою, — пообещал Анна.
Полдела было сделано. Анна с напарником Кайфом Демидролычем, человеком с богатым прошлым и ловкими руками, при скоплении зевак, до нитки обобрали Эммануила. Проигравший чувствовал подвох, но не знал секрета искусно крапленых стир. Свинья-копилка жалобно хрюкнула, быстро потеряв накопленный за день «жирок».
Униженный и осмеянный недавними поклонниками Эммануил вел спасённую от бесславия пионерку в заброшенный барак на окраине города. Там их поджидали дружки.
— Прости, братва! Всю «капусту» продул!
Эммануил обхватил голову и начал анализировать сложившуюся обстановку. Иудушка с запозданием уразумел масштаб постигшего несчастья, выскочил из барака и исчез в темноте. «Счастье было почти в руках: девочки, вино, почет и уважение… Как дальше жить, кому верить?! — плакал он, размазывая по щекам слезы. — Эврика!» — неожиданно возликовал он; глаза его вспыхнули дьявольским огнём. Подворотнями Иудушка добрался до дома Анны, тихо постучал в дверь.
— Я по неотложному делу, — доложил он отворившему халдею. В просторной комнате, украшенной иконами космонавтов, он поклонился хозяину и гостившему у того человеку. — Многоуважаемый Анна, драгоценный Кайф Демидролыч, — начал он, поглядывая на стол, заваленный пачками денег, — Эммануила надо срочно обезвредить, он против вас что-то затевает! Зуб даю!
За тридцать баксов Иудушка с потрохами сдал вчерашнего кумира.
Эммануил не догадывался об измене Паскудина, он торопился на «стрелку» с лишенным родительских прав отцом, иллюзионистом из цирка шапито. «Ночи весной особенно темны, город переполнен криминальным контингентом, мало ли что может произойти?!» — прикидывал Эммануил. Для подстраховки он взял с собой обожравшегося судаком Петруху и ещё пару человек.
Ночь оказалась не такой темной. Ярко светила луна. Полной грудью дышали деревья и роняли на землю безобразные тени. Изредка пересвистывались соловьи; воздух был чист и свеж. Шум молодой листвы напоминал человеческую речь.
— Иди сюда, чудила! Я в кустах, — еле расслышал Эммануил
— Ждите меня здесь, — приказал он корешам и нырнул в малинник.
Послышался сдавленный крик:
— Ай, сучья порода, на лицо наступил! Только прилег... Смотри под ноги-то!
— Прости, отец! Не думал, что ты меня лежа встречаешь.
О чём шел разговор, история умалчивает. Специалист по части фокусов долго и многослойно выражался, а потом сослался на плотный график и растворился в темных аллеях парка «Сошедших с ума фантазеров». Петруха с товарищами, утомлённые долгой болтовней предводителя, задремали и прошляпили момент появления Иудушки Паскудина. Прячась за деревьями, за Иудушкой наблюдали люди из свиты криминального авторитета: ждали условного сигнала для атаки.
— Дай-ка я тебя чмокну, друг ты мой сердешный! — воскликнул Паскудин и полез к Эммануилу с поцелуями.
— Да ты совсем рамсы попутал! Я же не Элтон Джон, не Рудольф Нуриев, не Чайковский, в конце концов!
Мощный удар в челюсть сбил Эммануила с ног. Очнулся он от холода, в сыром полутемном подвале. Напротив, на высоких табуретках сидела «святая троица»: кочующий по стране прибалт, Кайф Демидролыч и Анна. Последний по-волчьи скалил гнилые зубы. Беспокойно трещали свечи, слабо освещая лица судей. Процесс не занял много времени. Можно сказать, его не было вовсе.
— Жульничал, своими глазами видел, — заявил Пилат, не приводя никаких доказательств. — Делайте с ним, что хотите, а я умываю руки. — Он взял кейс с деньгами и глянул на часы. — Все, мне пора на электричку. Ели что, звоните!
Анна вволю поглумился над пленником и со спокойной совестью удалился спать. Как после хорошо выполненной работы, он мгновенно погрузился в сладкое царство Морфея. А в это время Паскудин забежал в круглосуточный обменный пункт и небрежно бросил зевающему кассиру ворох купюр. Кассир протер очки и стал внимательно изучать валюту.
— Обменяй по курсу! Махну к цыганам! Непременно — к цыганам! Буду сорить деньгами, поить всех шампанским! Спою про хруст французской булки! Эх, не понять тебе, копеечная душа, как упоительны в России вечера! — Иудушка расслабил на шее узел подаренного Анной галстука, заложил руку за голову и, пританцовывая, пошел по кругу. Он уже слышал бренчание гитары, видел искры костра, утопающие в бездонном небе.
Доллары оказались фальшивыми.
— К цыганам, говоришь?! Я тебя в милицию сдам! На киче* будешь с цыганами хороводы водить.
Кассир швырнул бумажки с ликами американских президентов в испуганную физиономию Паскудина. Те закружились в воздухе и рассыпались по полу.
От растерянности Иудушка часто заморгал, однако быстро спохватился и попытался уничтожить компромат. Ползая на коленях, он запихивал купюры в рот и глотал, не разжевывая. Неожиданно он поперхнулся, выкатил глаза и завалился на бок. Смешно дернул ногой и как-то странно затих. «Вот, черт! Еще этого не хватало! — кассир выволок странного клиента на улицу, убедился, что вокруг нет ни живой души, и вздернул Паскудина на фонарном столбе. — Пусть думают, что сам повесился! Ночь, улица, фонарь, покойник… Где-то я это слышал или читал… Ах, батюшки, это же Блок! Точно! Блок сигарет с ментолом!» Восхищенный собственной эрудицией кассир заперся в пункте обмена, а Иудушка долго раскачивался в зыбком свете луны. Где-то по-детски плакали одуревшие от любви коты, выли бродячие собаки, добавляя в ночь смертельную тоску.
Вдоль горизонта еще мерцали всполохи зарниц, но утро уже набирало обороты и гасило их солнечными лучами. В сумраке подвала Эммануила терзали дерганые, рваные сны. Они расползались на клочья, оставляя после себя грязный и горький осадок минувшего дня, занесенный ветром безрассудства в уголки сознания. Эммануил застонал, сплюнул сквозь осколки зубов сукровицу. Кирпичные стены внушали страх перед будущим. «Надо рвать когти, пока совсем не прибили!» Кое-как он поднялся, протиснулся сквозь кованые прутья решетки на окне подвала. Солнце ослепило его, согрело и придало уверенности.
— Недотрога, ты здесь или опять за старое взялась?
— Тута я! — ответил из-за клумбы непорочный голос.
Эммануил прошел по клумбе, ломая и втаптывая в землю тюльпаны. Отряхнув от пыли штаны, он погрозил пальцем в сторону «гостеприимного» дома.
— Ниче, я еще вернусь! Собственной юшкой захлебнетесь, сволочи! Буду судить по всей строгости и живых, и мертвых! Пошли отсюда! — сказал он Маше.
— Пошли... А чем жить-то будем?
— А как птицы небесные живут? Не пашут, не сеют... — Эммануил досадно махнул рукой. — Долго тебе объяснять, глупа ты еще.
P/S
Влюбленные рванули в Сибирь. Там Эммануил учил уму-разуму и как липку обдирал доверчивых оленеводов, собирателей клюквы-морошки и пьяных геологов. «Возлюби ближнего своего, как самого себя, и поделись с ним чем богат! Да не оскудеет рука дающего!» — говорил он и забирал все до последнего. За парочкой всюду следовал Ванька-словоблуд. Он будто находился под чарами Эммануила; терпел холод, голод, любой дискомфорт. В итоге написал книжку о похождениях кумира, выпустил её многомиллионным тиражом и вступил в Союз писателей. Там, в кругу творческой молодежи, он подсел на марихуану, сочинил триллер «Апокалипсис», был признан невменяемым и помещен в психиатрическую клинику, где по утрам читал молитву: «Есть город золотой…» Совершенно случайно её услышал шаман с невских берегов, лечившийся в соседней палате от алкоголизма. Он подобрал на гитаре аккорды и сделал её гимном уходящей эпохи. Любопытный читатель, конечно же, спросит: «А что стало с главными героями?» Отвечу как на духу: «Хотите — верьте, хотите — нет! Не знаю, господа! История продолжается!»
кича* — тюрьма, КПЗ.