Рассказ
Недалеко от нашего дома находилась посадка. Там росли клёны, осины, дубы и белая акация.
Акация – неказистое, корявое дерево. Листья маленькие, с закруглёнными концами расположены на длинном зелёном черенке. Кажется, что над деревом поработала мастерица-кружевница. Связала тонкую ажурную прозрачную вуаль и набросила на резную крону. Кружево зацепилось за редкие шипы, оберегающие кипенно-белые гроздья цветов... Величава акация в своём цветении. Мягкий, тонкий аромат насыщал воздух, и округа благоухала запахом акации.
Мы, дети, цветы акации называли "кашкой". Заталкивали в рот цветущие кисти, чуть прижимали зубами и медленно вытаскивали жёсткие кисловато-горькие быльца. Цветы оставались во рту. Нежные лепестки очищали наши зубы до скрипа, а сладкий сок высасывался из лепестков, как сок из леденцов монпансье.
Особенно сладок пестик, до приторности сладок. И неудивительно, что в этих цветочках копошились букашки, брали нектар пчёлы. И беда тому, кто не оттряс гроздь, а ухватил сразу в рот. Букашка есть букашка – маленькая козявка, даже и раскусишь её, то из-за медового сока и не заметишь ни саму букашку, ни её вкуса. А вот если пчела в рот попадёт – сразу оставит жало. Крику и слёз – не оберёшься!
Самым старшим среди нас был Вовка Колодяжный. Выше всех ростом, крепыш. И, как мне казалось, с очень большой головою.
Помню, я спросила у отца:
— А почему у Вовки голова большая?
На что папа ответил:
— Мальчик умный, ходит в школу, много читает. А у умных всегда голова большая, потому как извилин много.
Что такое извилины, я не знала и не понимала, но они мне представились большими чёрными червями, которые ползали и извивались в Вовкиной голове. Я знала, что Вовка перешёл во второй класс, умел читать, считать и писать. И этим очень гордился. А я только готовилась в школу. Но когда услышала про извилины, от которых увеличилась Вовкина голова, то мне сразу расхотелось учиться. Я решила для себя, что в школу никогда не пойду: не хочу быть головастиком.
Умный Вовка был задавакой, показывал всем, как он смело ест кашку и ничего не боится. Но один раз всё-таки отвернулась от него удача. Пчела ужалила его в язык. Язык так распух, что не поместился во рту, и Вовка высунул его. Кричать он не кричал, а вот слёзы покатились градом, и он убежал домой.
Целый месяц Вовка не разговаривал. Всё мычал, но никто над ним не смеялся, даже сочувствовали ему. И я осмелилась, погладила его большую, наголо обритую голову. А за два дня до школы Вовки Колодяжного не стало…
…Восемнадцать лет прошло, как в наших местах отгремела война, но посадка хранила память о ней. Мальчишки в земле находили патроны. Возле раскидистого дуба покоился в могиле неизвестный солдат. На дубовой тумбе была вмонтирована звёздочка.
Каждый год девятого мая приходили сюда жители всей округи. Поминали не вернувшихся с войны.
В тот год мы готовились ко Дню Победы. Я подметала вокруг могилки, девочки посыпали дорожки песком, мальчики помогали взрослым красить оградку. Вовка Колодяжный красной краской обновил звёздочку и гордо заявил:
— Когда я погибну, у меня тоже будет звёздочка на могиле.
А Наташка ему возразила:
— Вот и неправда. Войны нет, значит, ты не погибнешь.
— А вот увидишь, погибну, — геройски заявил Вовка.
Но Наташке, как и всем нам, не хотелось, чтобы погиб Вовка. Кто же тогда заберётся на колючую акацию и сорвёт нам кашку? Кто защитит нас, девчонок, от хулиганов — мальчишек, которые щёлкали наши курносые носики и дёргали за бантики? И Наташка обратилась за поддержкой к дяде Феде:
— Правда, он не погибнет?
Кто, как не дядя Федя, знал цену жизни. Вернулся с войны обрубком, как он сам себя называл, без обеих ног, и теперь передвигался на дощечке, к которой было прикреплено четыре колёсика на подшипниках. Когда он двигался по булыжной мостовой, то шуршащий и дребезжащий звук колёс раздавался на всю улицу. А отталкивался от земли дядя Федя специальными деревянными колодками, которые прочно держал в жилистых руках. Всё лето дядя Федя ездил на своей дощечке в выцветшей, когда-то голубой майке. Казалось, что с этой майкой он никогда не расставался. Даже зимою под фуфайкой была только голубая майка. Но 9 Мая дядя Федя принаряжался: надевал единственный, ещё довоенный, пиджак, полы зажимал между культяшками, чтобы не волочились по земле. И пиджак его сиял начищенными наградами и медалями, которые тяжело позвякивали от самого плеча до тележки.
Дядя Федя, окутанный дымом самокрутки, согласно кивнул:
—Да, Натаха, ты права. Хватит смертей. Навоевались и отвоевались. Баста.
Посмотрел на Вовку, подмигнул ему.
— Теперь, пацан, надо жить, а не умирать.
Думаю, что Вовка тогда не хотел умирать или специально погибнуть. Наверное, не имел никакого представления о смерти, так же, как и я. За свои прожитые семь лет я не видела её, не знала, что это такое, но чувствовала детским сердцем, что это что-то страшное. Такое страшное, от чего люди плачут. В моём представлении смерть — вот этот холмик земли, под покровом которого покоится неизвестный солдат.
Да разве дети думают о смерти? Глядя на боевые награды своих близких, мы мечтали о подвигах, героических поступках. В каждом из нас жил маленький герой. Мальчики играли в войну: партизанили в посадке, строили военные штабы – шалаши, а из веток, формой похожих на автоматы или пистолеты, стреляли в мнимых фашистов. Никто не желал исполнять роль немецкого солдата.
Мы, девочки, играли в санитарок — лечили раненых мальчиков: облизав пыльные листья подорожника, прикладывали к воображаемым ранам наших героев.
Оставалось два дня до школы. День клонился к вечеру. И нас родители по очереди зазвали домой. Один Вовка оставался в посадке.
— А моя мамка на работе, и я ещё поиграю. Вот выковырну толстую гильзу и пойду, — каждому уходящему объяснял он.
Мы ужинали. Неожиданно блеснула яркая вспышка, дом тряхнуло.
Взрыв.
Звон стекла…
Отец прыжком накрыл меня, и мы упали вместе со стулом. Я тогда больно ударилась, испугалась и заплакала. А папа лежал на мне, и я чувствовала тяжесть его тела, горячее, частое дыханье.
— Потерпи, доченька, потерпи, — шептал он мне на ухо.
А потом все соседи бежали в посадку. Мне приказали сидеть дома, но это было выше моих сил, разве я могла усидеть? И я тоже побежала за всеми.
Там, в посадке, было что-то интересное. Из-за толпы я не могла протиснуться и рассмотреть. Юркнула под пышный куст и ползком под ветками пробралась вперёд…
Только по обрывкам одежды узнала Вовку Колодяжного. Вернее, что осталось от него: оторванные ноги, развороченная грудь… И в стороне ; размозжённая голова.
По телу пробежал холод, и я поняла, что увидела смерть. Страшную, нелепую и непонятную.
В ту ночь никто не спал. Я боялась закрыть глаза, потому что мне виделось разорванное тело нашего друга.
*
Вовку похоронили как героя. Неизвестно, сколько бы мирных жизней могла унести эта граната или мина и когда бы она дала о себе знать, если бы не он – Володя Колодяжный.
И в памятник на его могиле вмонтировали звёздочку. Только она была не красной, а из жёлтого металла. Мне тогда казалось ; золотой. Это была первая и последняя героическая Вовкина награда.