Уип-уип-уип-уи-и… Уип-уип-уип-уи-и… Выстрел… Еще один… Утка крутится в воздухе, судорожно взмахивает крыльями раз, другой, третий и падает в воду. Доджи бросается за ней через камышовые заросли. Медленно опускаю ружье и жду. Вот собака уже у моих ног, принесла в пасти подбитую птицу... Влажные темные перья отливают перламутром. Головка с длинным клювом безжизненно повисла на длинной шее... Нелепо торчат красные растопыренные лапки. На одной кольцо…
Как-то особенно грустно сегодня. Наверное, потому что дождь собирается. Небо всё обложено. Вот уж как хлынет!.. Напрасно я отправился на охоту. Не прислушался к уговорам жены просто посидеть у камина и почитать. Милла тоже завзятая охотница, как и я. Всегда поддерживает меня. Не только в охоте. Во всем. Понимает с полуслова. Женщина, быть рядом с которой я мечтал много лет...
Мы уже неделю в Хайгроуве. И каждый день меня преследуют призраки. Вернее, один призрак.
Прошло почти два десятилетия. И весь мир забыл. А я помню. Она была похожа на эту утку. Немного нескладная, хотя все считали ее совершенством. Все были просто помешаны: красавица! СМИ умело создают мифы. Людям застилает глаза антураж. Люди не видят и не хотят видеть суть. Сказка, вот что им нужно. А здесь присутствовали все элементы для создания волшебной истории.
Конечно, наш брак был ошибкой. И от него пострадали мы все: и я, и она, и наши дети, и моя семья, и Милла… Почему я женился? Мне было уже тридцать. Семья боялась, что я так и останусь холостяком. Был необходим наследник. А все мои связи и маленькие влюбленности заканчивались ничем. Я сделал предложение двум девушкам, но обе отказали. Этого можно было ожидать. Умные девушки. Знали, как и другие, про мою связь с Миллой и представляли, чего потребует от них подобный брак.
Дютч читала романы Барбары Картленд и полагала, что все эти истории случались на самом деле. В девятнадцать лет она все еще была девственницей. Ждала своего принца. И дождалась.
Милая девушка. Наивная, свежая, отзывчивая… Я, и правда, был немного увлечен. Совсем немного. Но за дело взялась моя бабушка. Плести интриги и устраивать браки в семье было ее хобби. Через полгода я оказался садовым кроликом, пойманным в сеть. Выхода не было. На меня давили.
Семья - отец, мать и бабушка, братья - сделала заключение: аристократка до мозга костей, прекрасно держится в любой ситуации (приемы, этикет и всё такое), здоровая, то есть родит здоровых детей, и к тому же влюблена до безумия… Милла тоже была согласна: застенчивая, забавная, глуповатая. Фотогеничная! Из нее получится превосходный фон для мужа... А вот мои друзья были в шоке, познакомившись с Дютч: о чем вы будете с ней разговаривать?!
Не ошиблись только друзья. Милла не могла и предположить, что моя будущая жена чрезвычайно обидчива и, что самое страшное, мстительна. И она вовсе не захочет быть "фоном"... А семья не догадывалась, сколько разочарований и грязных разоблачений ожидает ее от долгожданной «прекрасной» невестки.
Разговаривать было действительно не о чем. Я это еще до свадьбы понял. Серьезные разговоры ее утомляли. «Умники» наводили на нее тоску. Она как-то не заметила, что я один из этих самых «умников». Ее не интересовала философия, история, классическая музыка, экология. Она даже образования, кроме школьного, не получила… Правда, кажется, на каких-то кулинарных курсах училась… Но не доучилась, да и желания особого не имела корпеть над сложными блюдами…
После медового месяца сестра спросила у меня что-то про платье невесты. Я помню, в газетах писали, оно было каким-то невероятным... Я не смог ответить. Помнил только слишком длинный, неудобный шлейф от него. Зато в памяти отлично сохранился новый серо-бежевый костюм Миллы, присутствовавшей на свадьбе среди приглашенных. Ей так цвет шел!.. А на шляпке - незабудки. Словно знак для меня... Во время церемонии невеста перепутала мое имя, а я перепутал слова клятвы...
Уже имея двоих детей, Дютч загорелась желанием научиться верховой езде. И что из этого вышло? Ее тренер, кстати, как две капли похожий на меня, только моложе, стал ее любовником. Писала ему в день по три длинных письма, звонила по десять раз в день… Как он выдержал? Всё тот же завораживающий миф… Амбиции... Я знал, но молчал. Лишь бы всё было в рамках приличий. Может, успокоится, наконец… Меня эта связь даже устраивала. Как и предыдущая, с ее телохранителем... Она давала мне возможность продолжить отношения с Миллой. После небольшого вынужденного перерыва они стали значить для меня еще больше...
Дютч пыталась мстить. Сначала неумело. Но ее профессионализм рос, набирая обороты. Появились любовники… Черт побери! Устраивай свою интимную жизнь, но не переходи грань!.. Я до сих пор не уверен, что мой второй сын мой. Я присутствовал при родах. Мальчик! Опять мальчик… И… рыжий… Я был расстроен и сразу уехал. Хотя Дютч ожидала другого: ласки, благодарности. Но я уже чувствовал подвох… Да, все Спенсеры рыжие. Но… Он так не похож на меня!.. Зато похож на ее тренера по верховой езде. Одно лицо... Оказалось, они были знакомы еще до замужества Дютч. Однако подобный скандал в нашей семье исключен. Он мой сын, даже если был бы похож на гончую собаку. И это, признаюсь, было бы мне гораздо приятнее…
Моя семейная жизнь начала разваливаться очень быстро. Даже слишком быстро... Совершенно разными были наши характеры и цели... Я женился по расчету, Дютч изнывала от страстной влюбленности. Она требовала от меня невозможного. Ох уж эта Барбара Картленд!..
Когда я впервые увидел жену, пожиравшую, по-другому не скажешь, двухкилограммовый брикет мороженого и продолжившую свою безумную трапезу огромным куском ростбифа, я испытал сильнейшее отвращение. Вдруг она сорвалась из-за стола, едва сдерживая рвотные позывы. Зажимала рот руками, из глаз хлынули слезы... Я виноват в ее булимии? Дютч считала, что да. Но ведь эта болезнь началась у нее еще в подростковом возрасте.
Первое время она стеснялась обращаться к докторам. Потом ей нашли хорошего врача. Но булимия практически неизлечима. Она связана с внутренними фобиями и психологическими травмами. Дютч выросла без матери. Обожала отца. И в будущем муже надеялась найти всё вместе: отца, мать, друга, любовника… Это не про меня… Очень чувствительная по характеру, она делилась с близкими всеми своими переживаниями, каждым оттенком чувства, любой эмоцией в течение дня. Всеми гадкими подробностями, связанными с ее болезнью. Это было испытанием даже для родных. Это было трудно выдержать. Она не понимала. И мучила, мучила окружающих своими проблемами… Как я сочувствую ее любовникам! Бедняги…
Затем ей показалось этого мало. Ей требовалась любовь, много любви. И она стала рассказывать о себе в прессе и на телевидении. Наверное, люди сначала очумели. Потом привыкли и начали жалеть, оправившись от шока. А уж от жалости до любви…
Она жаловалась всему миру, какой она изгой в семье. Она вытянула свое и наше грязное белье и стала трясти им, как знаменем. Люди подумали: какая несчастная и какая искренняя! Их любовь усилилась... Своими откровениями Дютч нанесла страшный удар по семье. Люди подумали, нужна ли им вообще монархия, если члены клана не заслуживают ни малейшего уважения...
У Дютч была сметка. Она отличалась практичностью и любовью к шикарному образу жизни (недаром сестры называли ее «Дютч» - герцогиня). При разводе она потребовала семьдесят миллионов от семьи и еще массу всяких благ и уступок. Получила семнадцать. Семья мечтала, чтобы она заткнулась. Не тут-то было!.. Все эти фильмы, передачи, книги, интервью… Непрекращающийся поток грязи. Дютч казалось, что выставляя себя страдалицей, борцом за «правду», разоблачительницей своих и наших секретов, она получит еще больше любви, предстанет на фоне семьи этакой слабой, нуждающейся в поддержке хрупкой женщиной. Добиваясь сострадания, она подложила бомбу под основы клана...
Она не представляла себе жизни без софитов и вспышек фотоаппаратов. Имиджмейкеры Дютч умело воспользовались ее врожденной наивной искренностью и чувствительностью. Порекомендовали ей заниматься социальными проблемами: появились фотографии и репортажи о Дютч из палат, где лежали больные СПИДом, проказой. Она колесила по странам третьего мира, чтобы запечатлеть себя рядом с голодающими детьми, похожими на скелеты. Ходила по минным полям, требуя отмены использования пехотных мин. Научилась произносить речи… Но мы-то знали, что это был только имидж: ей очень хотелось любви. Причем любви всех. Ради этого она даже жизнью готова была рисковать…
Не менее знаменитая, чем мать Тереза, может, даже известнее и популярнее, она при встрече с главой ордена Милосердия восторженно заметила, что хотела бы быть такой же, как та. Но Мать Тереза не стала льстить и разочаровала ее, сказав, что для Дютч это невозможно... Что она имела в виду? Обратила внимание на изысканное французское платье от кутюрье с громким именем и драгоценности на шее и руках? Увидела ее насквозь? Сразу?..
Когда Дютч связалась с пакистанским кардиологом, мать была в шоке. Она ничего не сказала. Да и что скажешь?.. Считала, наверное, что это галлюцинации, параллельная реальность... Может, поделилась со своими корги, с которыми проводит большую часть времени. Спросила у них, не замечали ли они в своей хозяйке признаков начинающейся болезни Альцгеймера... Мне она ничего подобного не говорит никогда. Чувства, эмоции – это не в нашей традиции. В традиции сохранять хорошую мину при любой ситуации. Но не для Дютч. Она потеряла последние остатки разума. Мне было даже не смешно, когда я узнал, что она обрядилась в национальный костюм с шальварами при знакомстве с семьей своего возлюбленного в Пакистане.
Доктор был умный. Он быстро всё про нее понял. Попытался поскорее избавиться. Пока она его жизнь в кошмар не превратила. Тогда Дютч переключилась на плей-боя. Того египтянина. Там тоже полно загадок. Во-первых, удивительное сходство обоих мужчин. Во-вторых, они оба мусульмане. Если бы не автокатастрофа, что было бы дальше? Мать будущего наследника трона выходит замуж за мусульманина... Страшно подумать. Сразу дыхание перехватывает... Дютч-то всегда думала после. Самое главное – она всё еще хотела меня наказать. Но так?! А дети?..
Не хочу даже вспоминать про автокатастрофу. Хотя, честно, после похорон у меня отлегло от сердца. Я думал, сыновья постепенно оправятся от горя, от потери любимой мамочки, но прекратится этот позор. Ведь, открывая газету каждое утро, я не знал, какую новость можно прочесть, какой скабрезный снимок удалось заснять папарацци, преследовавшим Дютч везде. Она была магнитом как для респектабельной, так и для бульварной прессы. Ее достаточно откровенные фотографии и интервью продавались за бешеные деньги. Дико, но ей это нравилось!.. Помню, один журналист как-то ей сказал: я не буду снимать репортаж из соображений приватности и уважения к частной жизни вашей семьи… Она ответила: нет-нет, снимайте обязательно…
Была ее гибель случайностью или делом рук спецслужб? Я не знаю. Но всё так странно! Все эти подробности, роковые совпадения и нестыковки… Будем думать, что это судьба остановила Дютч. Не люди… Однако, должен признать, что она зашла слишком далеко. Она уже не была моей женой. Но оставалась членом нашей семьи и матерью моих детей. Есть рамки. И они становятся тисками, если не вписываешься…
Из-за деревьев показался офицер охраны. Другие телохранители под моим взглядом стараются принять деловой вид и побыстрее убрать с лица остатки дремоты... Пожалуй, погода сегодня располагает ко сну. Небо угрожающе темнеет. Доносятся издалека глухие раскаты грома... Кажется, будет не дождь, а настоящий ливень… Собаки вяло помахивая хвостами, понуро трусят к своему пикапу… Как-то уныло, несмотря на то, что в моем ягдташе четыре утки и два селезня…
В автомобиле стягиваю резиновые сапоги и выглядываю из окна. Да, успели. Вот-вот начнется. Вдруг в разрыве между туч мелькает кусочек неба. Голубое! Бывает же!.. Однако тучи мгновенно затянули удивительный лоскуток... По крыше джипа забарабанили первые тяжелые капли. Откидываюсь на спинку сиденья. Аккомпанементом к реву мотора звучит по радио ария из «Риголетто»…
Несколько лет назад я ездил в Дамфрис-хаус в Шотландию. Это поместье XVIII века, построенное для пятого графа Дамфрис, простояло более двухсот пятидесяти лет без изменений. В нем сохранились интерьеры и превосходная коллекция мебели британского рококо, в том числе около пятидесяти предметов, изготовленных в мастерской Томаса Чиппендейла. Разорившиеся наследники пытались продать особняк, но я, перебив сделку, купил его при помощи одного из моих фондов, чтобы отреставрировать и сделать доступным для всех желающих приобщиться к культуре страны.
Помню, я был угнетен в тот день мыслями о скандальной книге про Дютч, попавшейся мне накануне. Я обычно не обращаю внимания на подобную макулатуру. А тут, движимый каким-то импульсом, открыл и прочел часа за три. Разумеется, автор превозносила мою бывшую жену до небес: прекрасная, непонятая близкими, то есть мной, трагическая принцесса. Сама искренность, само очарование. Красавица, человек с большой буквы с великой душой, открытый страданиям и проблемам человечества, чудесная мать (вот этого не могу отрицать), простая в обращении, народная любимица. Автор подчеркивала, что история этой «простой» женщины, поднявшейся так высоко, дает любой девушке надежду на нечто подобное… Хе-хе-хе, простая женщина! Семейство Спенсеров древнее Виндзоров. А такой искренней с простыми людьми Дютч была, потому что свою ровню уже утомила донельзя постоянным нытьем и обидами на жизнь…
Знали бы эти простые люди, как она безжалостно увольняла свой персонал за малейшую провинность, за косой взгляд, за любое слово, вызвавшее у нее неприязнь. А уж если ей высказывали свое мнение – чтобы предостеречь от необдуманных поступков в ее же интересах – становилась просто мегерой… Она лелеяла свои обиды, она черпала в них энергию, она ими жила… Даже после развода ей хотелось меня уничтожить. У нее имелась стратегия, чтобы продолжая оставаться в зоне внимания СМИ, наносить удары по семье и язвить меня…
Плохо ей было! Жила бы тихой приватной жизнью, не позорила семью и детей и делала по-тихому всё, что душе угодно. Нет! Ей нужно было мировое признание и любовь. Скандалы были ей желанны. Иначе как объяснить ее связь с сыном египетского миллиардера? Денег у нее самой было предостаточно. Фактически только накануне закончились ее отношения с пакистанцем, за которого она реально хотела выйти замуж. Не могла же она мечтать выйти замуж за каждого встреченного в жизни мужчину? Или у нее был план выйти замуж именно за мусульманина?.. Я представил, как у матери волосы, уложенные в идеальную прическу, становятся дыбом... Нет, не могла... Просто дразнила... Или могла? Это же Дютч...
Возле входа в Дамфрис-хаус меня с сотрудниками встречала небольшая делегация во главе с управляющим поместья. После всех запланированных по протоколу мероприятий в зале с люстрой из муранского стекла был накрыт ланч. Беседа между подачей блюд шла вяло. Вероятно, присутствующие чувствовали мой настрой или просто стеснялись.
Перед кофе я вышел из-за стола и в сопровождении служащего из персонала поместья и охранника дошел до туалета. Долго мыл руки и смотрел в чуть помутневшее от времени зеркало, обрамленное позолоченной рамой. Отражение моего лица начало расплываться перед глазами… Прикрыл дверь за собой и обнаружил, что нахожусь в длинном коридоре совершенно один. Ни охраны, ни обслуги. И я не помню, куда идти. Пошел прямо, в сторону лестничной площадки.
Вдруг слышу: топ, топ… Гулко так… Выхожу на площадку с мраморным полом и вижу слева стоящую на лестнице с верхнего этажа девочку лет восьми. Она медленно спускается вниз. Одета довольно странно. Так уже давно детей не одевают. Светлое пышное платьице в мелкий синий цветочек до щиколотки, однотонный серый фартук с оборками. На ногах белые носки и туфельки из текстиля с хлястиками на пуговке. Волосы у девочки светлые и длинные. Чуть вьются. Волнами на плечи ложатся. А на головке повязана голубая лента. Шелковая. По-моему, такие ленты перестали производить еще до моего рождения…
Стоит девочка на середине лестницы, левую ножку опустила на следующую ступеньку, но не поставила. Одну ладошку сунула в карман фартука на животе, другой за перила держится. Смотрит на меня. Взгляд такой сосредоточенный. Весь – ожидание. Будто ждет девочка, что я что-то скажу или сделаю.Что-то важное. А я словно в ступор впал. Гляжу на нее, не могу ни рукой пошевелить, ни слова произнести.
Тогда она опустила ресницы, надула губы, вынула руку из кармана, развернулась и наверх, обратно, пошла. Без слов. Только слетела по лестнице вниз голубая лента, скользя по ступенькам. Видно, небрежно завязана была. Эти шелковые ленты вообще плохо в узле держатся. Слишком гладкие…
Я, не отдавая себе отчета, нагнулся и ленту в карман сунул. Машинально. Временное умопомрачение… Она такая плотная на ощупь была…
И тут же голоса услышал. Ищут меня. Когда за стол вернулся, спрашиваю управляющего:
- Я там на лестнице девочку видел. Ваша дочь?
Он как-то растерялся, огляделся, словно не хотелось ему при всех говорить:
- С голубой лентой в волосах? Н-нет… Это Диана Крайтон-Стюарт, ваше Королевское высочество. Младшая дочь 2-го маркиза Бьют... Ее семья в поместье около ста семидесяти лет назад жила. Все они в родовом склепе покоятся, а Диана нет. Она пропала в возрасте семи лет. Предположительно, погибла трагически… Вот с тех пор и бродит по верхним этажам. Ищет кого-то. Может, тех, кто ей боли не причинит, кто ее искренне любит... Кто ей так об этом скажет, что она поверит... Я ее несколько раз встречал. И всё с голубой лентой…
Присутствующие прекратили разговоры между собой и пристально смотрели почему-то не на управляющего, а на меня. Я сунул руку в карман, но там ничего не было.
(из сборника "Сто рассказов про тебя")