Иногда в застольях толстопузый полковник Шейкин, ерник, матерщинник и весельчак, вспоминая ушедшие славные годы, подначивал моего отца:
– Давай, Макарыч, расскажи нам о том, как тебя Чапаев обрил наголо.
И гоготал жизнерадостно. Обязательно находился человек, впадавший в недоумение.
– Чапаев же погиб. Разыгрываете?
– Жив и здоров, – весело отвечали участники застолья, вгоняя в столбняк недоверчивого собутыльника.
Веселое это событие происходило на моих глазах, и запомнилось до мельчайших подробностей. Итак…
Полковник Александр Васильевич Чапаев был человеком вспыльчивым, но отходчивым. В тот тихий летний день он приехал в Тюмень для инспекции, как ему думалось, темной души и липких рук комдива. Настраивали на подозрение некоторые документы, до поры, до времени лежавшие в Главной инспекции.
Уже по дороге в гостиницу, которая располагалась в здании ГДО, он начал задавать ехидные вопросы генералу Шмуйло. В том числе о степных просторах, зараставших густым пиленым лесом.
Комдив смекнул, что телеги, стоявшие в министерстве и в округе, тронулись, и именно по этой причине Чапаев задает каверзные вопросы. Поздней осенью Шмуйло догадался, что коммерцию пора сворачивать. Расстановка сил в Москве менялась, и в Новосибирске новый командующий должен был землю рыть, чтобы обнаружить грехи прошлого руководства, тем самым доказав преданность Хрущеву. Так и случилось – главного кавалериста Буденного сплавили в синекуру доживать свой век, чуть позже убрали Жукова. Шмуйло, которого заглазно называли Лошадником, уже зимой остался беззащитным. Оставался один ход, чтобы замазать глаза проверяющим.
– Да мы, Алексанлр Васильевич, построили сорок квартир из бруса, того, под ключ, – начал он развивать свежую тему, опустив три прошлых года. – Шестой военный городок называется.
– И все?
– Восемьдесят квартир на полигоне заложили. Клуб, там же начальную школу строим. Следующим летом заселимся.
– Свежо предание. Проверю.
От поездки в ресторан Чапаев отказался и от прочих удовольствий тоже. Распрощавшись с хозяином, отдохнул в номере, и вышел на улицу. В ближайшем киоске он купил окружную газету «Сибирский воин» и спросил продавщицу о Шестом городке.
– Так Вы, товарищ генерал, прямо здесь садитесь на любой автобус и на пятой остановке выходите, – заикаясь от волнения, объяснила девушка.
Чапаев ступил на серые доски тротуара, от которых несло приятным запахом смолы, и двинулся вдоль ряда финских домов. Между сараями и домами имеется широкий проезд. По нему никто не ездил и его оккупировали дети. Тогда их было много. Визг девчонок, хохот мальчишек, стук, бряк, сплошная какофония давила на барабанные перепонки инспектора. В те времена родителям в голову не приходило следить за детьми. Одна забота – чтобы вовремя приходили обедать.
Я сражался с Толькой Соляниковым на деревянных саблях. Мы бились отчаянно, выкрикивая злобные пиратские ругательства. Отец мастерил в сарае табуретку. Военный пенсионер Василий Иванович, наш сосед, возился с трофейным мотоциклом БМВ, который день ездил, два дня находился в ремонте. Его волкодав Рекс лежал у палисадника и лениво наблюдал за нашей схваткой.
Кто-то заметил Чапаева, и прошелестело по двору: «полковник». Полковников в гарнизоне можно было пересчитать по пальцам, их мы знали в лицо, а этот был чужак. Игры встали на паузу.
Пришелец остановился возле мотоцикла и начал раскачиваться с носков на пятки, наливаясь краской. Рекс почуяв опасность, прошмыгнул в свою будку.
– Чьи куры!? – взревел чужак. – Куры чьи, я спрашиваю!?
Дядя Вася обернулся, увидел полковника, вскочил, вытянулся во фрунт. Инструменты со звоном посыпались из рук, мозги заклинило напрочь.
– Не могу знать, вашбродь! – провалился он в год шестнадцатый.
– Что-о-о!?
– Не могу знать, товарищ полковник!
– А кто знает!? – зарычал пришелец, топая сапогами.
Куры были нашими. Мать взяла цыплят из деревни весной и поселила их в сарае. Они вольно бродили вокруг дома и превращались постепенно в кур.
Отец, перепуганный, весь в стружке, выскочил из сарая, приложил рубанок к виску. То ли честь отдавал, то ли застрелиться надумал – этого мы не поняли. Впрочем, сами чуть не обделались со страху.
Красивые белокурые волосы отца после трудового экстаза взлохмачены и весь он растрепан. В драной майке и замызганных галифе, вспотевший от работы и ужаса. Волосы – его гордость. Он их зачесывал назад, и когда разговаривал с дамами, обязательно снимал фуражку. Мать злилась.
– Мои куры, товарищ полковник.
– По форме доложи! – ревет истошно начальник.
Форма отца аккуратно висит на стуле. Какого беса полковнику понадобилась чужая форма?
– Значит старший лейтенант. С какого года?
– С двадцать восьмого.
– Тридцать лет и все еще старлей! Понятно почему. – Он опять сорвался на крик, – вот из-за таких разгильдяев погиб мой отец! – Ткнул отца в грудь свернутой газетой, – кур уничтожить! Постричься! Наголо! Доложишь комбату, курощуп!
Он приложил ладошку к козырьку и ушел к остановке, в ярости хлопая по бедру газетой.
Дядя Вася очнулся, вздохнул и выдал справку:
– Сын Чапаева, Психопат. Весь в отца. У меня машинка есть.
Утром мы стайкой незаметно пробрались к трибуне на плацу, всем мальчишкам хотелось поглазеть на сына легендарного комдива. Подполковник Шейкин заметил нас, поставил мне щелбан, предупредив:
– Приказываю не шевелиться, громко не дышать, не кашлять и не сморкаться. И не пердеть!
Роты прошли на наш взгляд отлично, ведь мы знали толк в строевой подготовке. Чапаев чуть занизил общую оценку. Да что с него взять, с пушкаря.
– Очень хорошо. А с песнями?
С песнями роты прошли еще лучше.
– Похвально! – повернул Чапаев голову чуть назад, обращаясь к комдиву, и тот порозовел от счастья.
Чапаев развернул газету и процитировал заголовок статьи:
– «Лучшая рота». Познакомишь с ротным, Сергей Трофимович?
Остроглазый Толька дернул меня за майку и прошептал в ухо:
– Там фотография твоего папки.
– Врешь!
Начальники ушли в конец плаца, а мы томились неизвестностью разговора, происходившего между отцом и Чапаевым. Вечером узнали.
– А-а-а, курощуп! Значит, это твоя рота лучшая в дивизии. А ну, веди молодцов в спортгородок, проверим физподготовку.
Следующим вечером дядя Вася собирался на футбол и нас не забыл пригласить. Ходили обычно мы к аэропорту, на их футбольной площадке часто бились городские команды. Толян и я пока ничего в этой игре не соображали, но исправно орали «уря!», когда «Звезда» наседала на ворота соперника.
Василий Иванович запирал уже дверь, мы от нетерпения рыли землю сандалиями, и в этот момент неожиданно возник незнакомый капитан. Он представился хозяину и, поигрывая папкой, намекнул на желание поговорить, но не в доме. Дядя Вася его не понял, коротая век бобылем, но послушался.
Пенсионер открыл сарай и велел закрыть дверь за ними на замок. Не на ключ, а просто набросив на петли. Очень все это показалось нам странным. Сидим втроем на крылечке. Ждать устали. Я не вытерпел, пристроился ухом к двери сарая.
– Бу-бу-бу… бу-бу-бу…
Вернулся к крыльцу, Толя спрашивает:
– Скоро?
Я развел руками.
Некоторое время спустя отправился к сараю он. Вернулся, пожал плечами. Сидим, ждем. Не выдержал Рекс. Пошел. Когда вернулся, спрашиваю его:
– Долго еще?
– Хозяин сказал, что нужно всего пять минут подождать. Врет.
Так оно и вышло. Набубнились мужики всласть, постучали в дверь, снял я замок. Капитан вдоль улицы двинулся, дядя Ваня на часы глянул.
– Опоздали. Ладно, в субботу сходим.
Мы обиделись и разошлись по домам. Дернул дверь – заперта. Мать с Викой уснули, видать. Стучу. Мать открыла дверь, зевая. И тут как тут капитан с папочкой в руке. Никого не встретил, бубнить не с кем, к нам вернулся. В тот день мужчины все на озере Андреевском боевую выучку комиссии показывали; подчиненные им жены купно бросились в цирк и кино, прихватив детей.
Капитан поправил кобуру, приложил пятерню к козырьку.
Мать, когда встречала людей с папками в руках, в монумент превращалась. Ноги и язык немели, душа в пятки скатывалась. Капитан еще и словечки жуткие выплюнул:
– Округ, комиссия, проверяющий…
Подумала, что офицер расстреливать нас пришел за кур, спрятанных в сарае. Чапаев ведь велел их уничтожить, а мы наплевали на его приказ.
– Можно мне поговорить с Вашим супругом?
– Папка на полигоне, – вмешиваюсь я в молчание матери.
– Да, да, по тревоге ночью собрался и уехал, – ожила мать.
– С Вами разве разговор у нас не получится?
Разговор получился за столом на кухне, в сарай капитан мамку не повел. На столе лежала вырезка из газеты; гость крякнул, вытащил из пустой кобуры ту же газету, расправил ее ладонью и теперь две фотографии отца очутились рядом.
– Дарю. Я ее уже прочитал.
Наступила полная идиллия. Они пили чай, мать хвасталась трудами побелки и покраски квартиры, гость что-то писал, сестра возилась с куклами, я лежал на диване и плевал в потолок со скуки.
Позвала мать, наконец.
– Покажи дяде Володе ДОК.
Расписываясь на листочке, она задала осторожно вопрос:
– Неужели нам оплатят работу?
– Обязательно, – улыбнулся офицер, – только в следующем месяце.
Мать расцвела, напихала гостю полную кобуру редиски, хотя он и сопротивлялся, а от бабушкиных шанег он решительно отказался.
Капитан вышел на улицу, я обувал сандалии, и мать шепнула:
– По полю пойдете, если спросит о картошке, отвечай, что не знаешь чья.
Двинулись к означенному объекту, называемому народом лыжной фабрикой. По картофельному полю не пришлось идти. У крайнего дома сидела Толькина кошка. Мальку уважали и боялись даже собаки – настоящая охотница! Увидев меня, Малька мяукнула и скрылась в прорези двери.
Вышел на крыльцо хозяин – капитан Соляников с повязкой на рукаве, за спиной маячил Толян. Дядя Саша пришел с дежурства ужинать, и как говорится, на ловца его принесло. Хотя, тут еще бабка надвое сказала: кто кому попался. Соляников отличался чрезмерным хлебосольством. Под шумок Толян улизнул из дома, и мы славно гуляли до полной темноты.
Прошло несколько дней. Чапаев с комиссией уехал в Новосибирск. Проверяющие уже не помахивали папочками, несли их, раздутые, под мышками. Накопали много чего. Начались пересуды на тему: снимут Шмуйло или все останется по-прежнему?
Жарким утром я, зевая и продирая глаза кулаками, пошлепал на голоса, доносящиеся из кухни. Отец, еще лысый, сидел за столом в голубой майке, пил водку и закусывал ее моей картошкой. Мать жарила ее три раза в день, ибо кроме нее я ничего не ел.
– А че это ты мою картошку ешь? – возмутился я. – А че папка водку пьет?
– Сегодня можно, – ответила мать, повесив рубашку на спинку стула, и собрала со стола звездочки в банку из-под монпансье.
На другом стуле висел китель с новыми погонами. Не веря своим заспанным глазам, пересчитал пальцем звездочки.
– Ты теперь капитан? Ур-ря-я-я!
Генерала Шмуйло не отдали под трибунал за махинации с лесом; замяв дело, отправили на пенсию. Не старые уже времена.
Родителям, и всем прочим «столярам и малярам», работавшим в выходные дни, выплатили деньги.
Соляники спустя год уехали в Казахстан, и Малька досталась мне.
Кому взбрело в голову написать мутную послевоенную биографию генерала Чапаева в Википедию ума не приложу. Долгое время он служил в Главной военной инспекции, о чем неоднократно и говорил нам из телевизора.