СТАРАЯ ТЕТРАДЬ.
Вечером Афанасий пришёл навестить сестру. Арапиха лежала на сундуке, рядом с печкой голландкой. Увидев брата, поднялась.
- Лежи, лежи, няня! - поторопился к ней брат. - А дети где?
- Там, в передней, спать укладываются. – и она показала рукой на дверь в горницу.
Афанасий раздал ребятишкам леденцы и присел к столу. Павел сам принёс бутылку казёнки из чулана и собрал закуску. Керосина в доме не было; сидели при сальных свечах. Молчание затянулось. Чтобы скрыть неловкость, хозяин разлил по стаканам и первым взял стакан.
-Давай! - согласился Афанасий. - В сухую, видать, разговора не получится.
Они выпили, закусили квашеной капустой и хлебом.
-Как же вы надумали на Оренбург-то идти? - спросил Афанасий.
– Старикам то в заслугу. Они поддержали пришлых офицеров и Лукина - ответил неохотно Павел.
Вспоминать про набег ему не хотелось. И, помолчав минутку, прибавил:
– Греха таить нечего: мы, фронтовики, раскачивались долго… Дело касалось, конечно, нас – ну разговоров было-таки… нейтралитет и прочее… Скрывать нечего… Словом сказать, – заключил он, в раздумье глядя в налитый стакан, – начинали дело офицеры, раздували кадило старики. А мы уж подпряглись и вот… расплачиваемся за это…
-А кто с грабежом были? - спросил Афанасий.
-Братья Каширины.
-Старшой?
-Он самый. Подесаул. А у него в помощниках Иван – ответил с неохотой Павел.
-Я энтих не знал, а вот младшой ихний, Пётр, у нас в полку хорунжим был. Тово я знал - подлец отменный. Он тогда в плен подался, когда нас немцы прижали. Я из-за него со всей сотней чуток в плену не очутился. А эти, стал быть, успели красным Урал продать? - проговорил Афанасий.
-Их обоих опосля плена младшего разжаловали и турнули с фронта по тогдашнему указу царя. Вот они и обозлились да стали отряды собирать здесь, на Урале, чтобы отомстить Романовым - проговорил Павел неохотно.
Ему во время Германской приходилось видеться со старшими братьями, но большой дружбы с ними не было. Старшие по званию, они оба были моложе Павла по возрасту.
- С них то станет! Для кацапов пришлых степь наша - чужое место, потому и продают её то немцам, то евреям.
-Да вот, понадеялись, что минует нас революция, да останемся живы. Но, не вышло. Пришлось тоже в драку ввязаться - проговорил Павел.
-А на кого надеяться? На офицерьё что ли? Вот тебе живой пример. После неудачного похода генерала Краснова на Питер, приехал я в Ростов и думал, что в городах патриотичность и борьба с большевизмом, – а там, что называется, «бал во время чумы»... Ищу три дня односумов. Пришёл в один театр – битком народу, нельзя войти. В другой – тоже. Наконец нашел по синим лампасам оренбургских в злачном вертепе, под названием «Городской клуб». Гляжу: полно женщин и мужчин, режутся в карты, все полупьяны и пьяны. Мои полчане – тоже. Я и говорю: разве тут у вас водку продают?
Один есаул говорит:
– Сколько угодно! 75 рубликов бутылка. Вот поживи денек-два здесь, мы с тобой выпьем.
Я говорю, что мне на фронт нужно.
– Мне, – говорит, – тоже на фронт нужно, а вот уже две недели никак не вырвусь, жаль расстаться. Кругом весе-лье и все живут, а ты иди на фронт. Да еще дураком называют, кто не сумеет отвертеться от фронта. Ты, – гово-рит, – вот что: подавай докладную командиру, мол, ну... мать при смерти... Ну, дадут отпуск на три-четыре дня, вот мы и кутнем здесь, а на фронт успеем еще! Я познакомлю тебя с бабочками -давалочками – слышишь?.. Вот она, истина святая, на которую Степь променяли!.
-А что же ты хочешь офицерьё защищать? – спросил Павел.
-Не офицеров, да генералов, а волю и честь казачью спасать надо. Великую грозу и непогоду переживает степь.
Павел промолчал, и дальше разговор не клеился. Сидели молча, и выпили также.
- Ну, чо делать думаешь? - спросил шурин чуть погодя.
-А чо думать? Жить и дальше надо, детишек растить, хозяйство поднимать -ответил хозяин.
-И ты думаешь, дадут тебе это сделать новые власти-то?
-Как не дать? Им, чай, тоже хлеб и люди нужны?
-Люди говоришь? Не видел ты, что творят эти гады на фронтах с нашим братом?
-Откуда мне знать? У нас своих дел много - уклонился Павел.
-Долго ли так сидеть собрались? Краснов Дон поднял, на Москву готовит поход. И прав он - пока мы эту вонючую Москву не раздавим - не будет в степи мира. Не дадут нам евреи и кацапы жить и свою страну Казакию строить. Атаман Каледин отменил их закон о атаманах-выдвиженцах, и нам то надо сделать. Хватит бегать на посылках у Москвы, да кровь за власть кацапскую проливать. Пора снова своим умом жить, как то делали предки наши!
Афанасий помолчал, выпил один и продолжил:
- Проездом был я в Яике. Там казара выгнали краснопузых советчиков из Орды ещё в марте и поныне их к себе не пускают. С Красновым заодно воевать хотят. Меня вот к Дутову послали, чтобы всей степью, и одним фронтом идти.
Он помолчал. Павел налил в стаканы. Афанасий взял стакан, повертел в руке. Сальная свеча потрескивала, из передней избы слышалось сопение спящих детей.
Павел молчал.
-Ну, так что скажешь? Будем воевать, али нет?
-Я своё отвоевал. Меня подчистую списали - уклонился от ответа Павел.
-Тебя со службы царской списали, а не от защиты своей земли и детей. Меня пограбили, другой раз тебя так же. Ты думаешь, кацапы да жиды на том остановятся? Нет, брат! Они весь мир завоевать удумали, им всегда воро-вать будет нужда. Они испокон веков войной только и живут.
- Как хош, а я нет.
-Ну, смотри! Не кайся только опосля! - проговорил Афанасий и поднялся. – Прощай, няня! - обратился он к Ара-пихе. - Даст бог, свидимся, а ежели нет -поминай иногда. Я от дела казачьего не отступлюсь. Для кантонистов неплюевских эта земля чужая, а нам отступать некуда. В этой земле предки наши до седьмого колена лежат, и нам их прах хранить надо, не то станем перекати полем безродными, как пришлые кацапы.
Афанасий говорил в адрес Павла, намекая на его предков, но тот молчал, сделав вид, что не понял намёка.
-Дай бог силы тебе, Афоня! И ты не один в сей войне. У нас теперь и женщины, и дети перестали бояться смерти… Уже смерть у нас стала каким-то желанным, великим гостем, потому что великое разорение принесла нам кацапская шайка варваров, – женщины и дети готовы восстать против них - говорила Арапиха с трудом переводя дыхание.
Афанасий наклонился к сестре, поцеловал её в щёку и вышел, не подав Павлу руки.
Разошлись, так и не поняв друг - друга.
Читая старую тетрадь
Священника – отца Андрея,
Я наконец -то смог понять,
Как степь дала себя отдать
На растерзание евреям.