“ Учреждение смертной казни есть последняя важная позиция, которую варварское уголовное право (прямая трансформация дикого обычая) еще отстаивает в современной жизни. Дело можно считать решенным”, - так век назад писал Владимир Соловьев. [1]
Владимир Сергеевич Соловьев не только в теории проявил себя как последовательный сторонник отмены смертной казни, его принципиальность простиралась и на поведение в действительности, что требовало известной смелости. После покушения 1 марта 1881 года, когда в газетах, на улицах, не говоря уже о дворцах, настойчиво звучало требование покарать цареубийцу, Соловьев обращается к новому царю - Александру III - с просьбой помиловать террористов. Эта просьба прозвучала в публичной лекции, прочитанной в Санкт-Петербурге. Вот как описывают реакцию слушателей: “ Тишина разрядилась выкриками: “ Тебя первого казнить, изменник !“ [2]
В теоретико-философском плане, «аболиционизм» Соловьева может служить своего рода эталоном, поскольку по содержанию аргументации до сих пор является образцовым для нынешних сторонников отмены смертной казни. Поэтому обращение к идеям данного мыслителя, учитывая злободневность проблемы, оказывается актуальным. Рассмотрим аргументацию философа и соотнесем ее с современными взглядами и действительностью.
Аргумент первый, - “количественный”, - и потому, в логическом отношении наиболее уязвимый. Вл. Соловьев приводит статистику, согласно которой количество сторонников этой меры наказания и фактическая реализация ее в уголовном правосудии неуклонно идет на убыль - следовательно, рано или поздно “ сойдет на нет”. Опираясь на данные профессора П. С. Таганцева, он констатирует, что во второй половине XYIII века число защитников смертной казни превышало число ее противников, а уже в период с 1848 по 1869 г.г.: “ ... число противников ( 158 ) с лишком втрое больше числа защитников ( 48 )”, - разумеется речь идет о публичных голосах.[3]
Такого же рода цифры приводятся и по статистике исполнения приговоров. В логическом отношении довод сомнителен, так как только время доказывает его истинность, а социально-историческое время неоднородно и неравномерно. Пока смертная казнь бытийствует, о “решении” этого вопроса говорить по крайней мере странно. Бытийность явления понимается как его существование в абсолютном смысле. Другими словами, в онтологическом ракурсе не важно, что увеличивается количество стран, в которых эта мера наказания отменена, в мире в целом она продолжает существовать; в 1996 году в разных странах мира были казнены более 5 тыс. человек. [4] Несмотря на то, что в некоторых странах на практике смертную казнь не применяют в течение нескольких последних лет, она сохранена в их законодательстве, следовательно, может быть применена в любой момент. Наконец, что с того, что смертная казнь отменена повсеместно в странах Европы, публикации по этой теме продолжают появляться здесь регулярно, значит эта тема укоренена в сознании, а человек обладает “странной” особенностью - постоянно объективировать содержание своего сознания.[5] Таким образом, слова Соловьева о том, что: “ Хотя бы новый опыт нравственно-юридического освещения (этого вопроса - В. Б.) был тысяча первым, он не может считаться лишним...”, - звучат сейчас столь же уместно, как и в XIX веке.[6]
Аргумент второй - “ философско-правовой “ - здесь философ выступает как рационалист, что проявляется в логической безупречности построения суждений. Резюме выливается в формулу: “ Смертная казнь есть отрицание права в самом его существе”.[7] К такому итогу мысль движется по следующему пути. Само по себе право есть не что иное как “синтез свободы и равенства”. Если в имперской России такие сентенции со стороны власти воспринимались как опасное и вредное чудачество, то сегодня все без исключения - под знаменем лозунга: “ Право - математика свободы”.[8] По Соловьеву в правовом пространстве могут пребывать только существа, наделенные свободой воли, “ вещи не имеют прав “.[9]
Однако свобода каждого человека становится его правом только тогда, когда он признает за другим такую же принципиальную свободу:“... таким признанием я делаю свою свободу обязательной для него ( любого другого человека - В. Б. ) или превращаю ее в свое право “. [10] Право существует именно как равновесие личной свободы каждого и общего блага, выпадение из этой гармонии целостности хотя бы одного из субъектов разрушает ее. Получается, что законодатели, утверждающие смертную казнь, ставят под удар само право в его сути. По этой логике, такую же опасность таит в себе и установление пожизненного заключения, поскольку в данном случае физическое существо человека навсегда разделяется с его свободой воли, реализующейся в возможности пользоваться каким бы то ни было правом: “ По самому определению права интерес общего блага может в каждом случае ограничивать интерес личной свободы, но, ни в коем случае не упразднять его. - Отсюда - непозволительность смертной казни и пожизненного лишения свободы”. [11] Лишается ли преступник самим фактом преступления своих человеческих прав или нет? Вопрос Соловьева приобретает почти ультимативное звучание. Мы же к этому вопросу присовокупим свой: есть ли в факте смертной казни опасность для права самого по себе, как это утверждает мыслитель? Сам Соловьев вновь последователен. Исходя из своего учения об обязательной всеобщности права, он заявляет: “ Терпящий от преступления имеет право на защиту и, по возможности, на вознаграждение. Преступник имеет право на вразумление и исправление “.[12] Итак, сам факт преступления не может быть основанием для выталкивания человека с территории права. Но если право преступника заключается во “ вразумлении и исправлении “, то резонно возникает вопрос, а есть ли в принципе “ невразумляемые “? Не будем живописать примеры человеческих злодеяний, подталкивающих к такому вопрошанию, им несть числа. Естественно, понимал это и Соловьев: “... существование неисправимых преступников ... нельзя вообще отрицать...”, - это его слова. [13] Но, подобно тому, как в уголовном праве действует принцип поглощения менее строгого наказания более строгим, так и Соловьев предлагает свой принцип “ деятельного человеколюбия “: “ Если мы вправе допустить, что некоторые из преступников неисправимы, то при невозможности сказать заранее с полной уверенностью, принадлежит или нет данный преступник к этим некоторым, необходимо ставить всех в условия, наиболее благоприятные для возможного исправления “. [14] Разумеется, что при такой постановке дела тема назначения смертной казни должна исчезнуть “ сама собой “. Надо полагать, что у многих непременно возникнет желание возмутиться: что же это такое, признавать наличие неисправимых и, в то же время выступать не только против смертной казни, но даже и против пожизненного заключения: это уже не гуманизм, а скорее безумная безответственность! На наш взгляд обвинения философа в опасном для общества благодушном “философизме-идеализме“ не вполне обоснованны. ( Такие упреки Владимир Сергеевич слышал постоянно от современников. Да и сейчас, как представляется, некоторых историков философии от них удерживает лишь научная этика ). Во-первых, речь велась не о полной отмене пожизненного заключения как вида наказания, а о лишении всякой надежды когда-либо оказаться на свободе и воспользоваться правами нормального члена общества. Во-вторых, действие принципа “поглощения человеколюбием” вполне резонно обосновывается ссылкой на отсутствие единой мерки в мире для назначения столь сурового наказания: “... между тем оказывается, что в одной стране для такого превращения из лица в вещь нужно совершить простое убийство, в другой - убийство с отягчающими обстоятельствами, в третьей - какое-нибудь политическое преступление и т.д.”. [15]
Если обратиться к современной действительности, то мы увидим, что мировая практика продолжает питать сомнения такого рода. Вообще с 1965 года 50 стран расширили перечень преступлений, за которые возможна высшая мера наказания: “ 21 страна установила смертную казнь за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков; 13 стран - за экономические преступления... В ряде стран Востока установлена смертная казнь за прелюбодеяние, изнасилование, гомосексуализм...”, - недавно сообщалось, что в Ливии ( СНЛАД ) установлено это наказание за употребление спиртных напитков. [16] Да что там экзотика, если федеральное уголовное законодательство США (государства, притязающего на статус центра мировой цивилизации ) предусматривает сегодня 70 составов преступлений, в санкции которых включена смертная казнь, в том числе за такие преступления, как шпионаж, похищение людей, государственная измена. [16] Понятно, что для Владимира Соловьева, с его идеей объединения человечества под эгидой христианства, сия разноголосица - очередное основание для аболиционистских заявлений. Но социальной действительности в ее онтологическом плане нет дела до субъективных представлений отдельного мыслителя; ментально-культурные различия между народами мира и 100 лет назад, и сейчас настолько велики, что мы должны принимать это как данность - отношение к ценности человеческой жизни и нравственно-правовым основаниям уголовного правосудия были и остаются разными. Отсюда неизбежность столь ужасного для соловьевского мировидения “плюрализма” во взглядах на проблему.
Надо сказать, законодательство современной России было бы “наиболее предпочтительно” для “нового религиозного сознания”. Смертная казнь в нем предусмотрена за 5 видов преступления и все они связаны с убийством при отягчающих обстоятельствах ( ст. 105, 277, 295, 317, 357 УК РФ ). Другими словами, мера здесь главным образом одна - человеческая жизнь не только в физическом, но и в нравственном плане, т.к. понятие “отягчающие обстоятельства” указывает на посягательство не просто на жизнь, но на саму идею ценности человеческой жизни. [16] Что касается пожизненного заключения, то и здесь есть законодательно утвержденное “но”: ст. 79 УК РФ разрешает условно-досрочное освобождение по отбытии не менее 25 лет лишения свободы. Правда, учитывая эти 25 лет, а также множество специальных условий, предусмотренных ст. 176 УИК РФ, как пишет профессор А. С. Михлин: “... эта перспектива представляется весьма неопределенной. Тем не менее такая возможность есть (то, чего добивался Соловьев - В. Б. ) и сбрасывать ее со счетов нельзя“. [18] Не будем забывать, что Соловьев был сторонником совершенной отмены смертной казни, уступки в частностях ( в том числе и мораторий ) его бы никогда не удовлетворили. Самое время рассмотреть третий аргумент философа - нравственный.
“ Нельзя делать кого бы то ни было только средством для чьей бы то ни было пользы”, - таково нравственное основание этого аргумента. Имеется в виду, что казнь преступника используется: “лишь как средство наведения страха на других ради сохранения общественной безопасности”. [19] Мнение Соловьева по этому вопросу звучит современно. Подавляющее большинство сегодня согласны с тем, что доказать действенность смертной казни в качестве устрашающей превентивной меры эмпирически невозможно. Констатируется отказ от попыток “измерить” степень устрашающего воздействия этой меры на общество путем соотнесения коэффициентов убийств и введением, отменой или изменением количества исполнений приговоров к смертной казни. Например, по данным У. Звенич и Т. Кубо к 1986 г. число таких исследований в Европе равно нулю (дело не только в знаменитом протоколе № 6, ведь такие исследования чаще охватывают весь мир в целом ). [20] Осознание аморальности концепции устрашения ныне является всеобщим для научной общественности: “ Лишать же жизни кого-либо, чтобы другим неповадно было, это в высшей степени безнравственно. Это сродни расстрелу заложников”, - заявляет современный отечественный исследователь. [21] Сомнения в безусловном характере нравственного аргумента возникают, если предположить существование таких индивидуумов, которые не просто легко переступают через нормы права, но делают это именно потому, что живут вне пределов нравственного ареала социума. Уверенность Соловьева основывается на утверждении о невозможности точной диагностики таковых. Обратимся к мнению известного современного отечественного психолога-криминолога Ю. М. Антоняна, представившего нашему вниманию монографию “Насилие. Человек. Общество”, в которой опирается на материалы психологического исследования более 500 насильственных преступников. Автор считает, что на верхней ступени шкалы общественной опасности находятся так называемые “некрофильские” убийцы, коих он причисляет к категории “абсолютно опасных”. В силу глубинных субъективных психических процессов и их особого взаимодействия с объективной социальной действительностью происходит формирование таких личностей, которые являются “супер-тревожными”. Содержанием их существования становится бытийный страх: “Изначальные контуры такого психического и психологического явления нуждаются и в философской интерпретации “, - замечает Ю. М. Антонян. [22] Изначальная база для такой интерпретации есть - это философия экзистенциализма, но это тема для отдельного исследования. В последнее время попытки такой интерпретации отмечаются не только со стороны философов и психологов, но и профессиональных юристов, что до сих пор - явление редкостное и, потому, заслуживающее особого внимания. [23]
“... Страх лишает личное бытие возможности, отдаваясь, понимать, себя исходя из мира и расхожих толкований. Он отбрасывает личное бытие к тому, чего оно страшится...”, - утверждал Мартин Хайдеггер.[24] Согласно результатам исследований Антоняна объектом бытийного страха становится смерть. Возникает амбивалентное отношение к смерти: некрофильские личности стремятся увидеть ее вновь и вновь, дабы снять напряжение страха. Но смерть в принципе непознаваема, поэтому они будут вновь и вновь посылать к ней своих жертв. Психологический портрет одного из таких убийц исследователь заканчивает словами: “ ... Он никогда не будет каяться. Он существует скорее в смерти, чем в жизни...”. [25] Именно “абсолютно опасные” в первую очередь осуждались (до установления моратория на вынесение таких приговоров ) к высшей мере наказания. Их экзистенциал в такой степени за границами общечеловеческой нормы, что они не просят помилования ( 26% из числа осужденных к смертной казни не обращались с ходатайствами о помиловании ). [26] “ Они не ощущают ни жалости, ни сострадания, ни даже ненависти к своим жертвам, все это у них как бы отключено или им вообще не свойственно. И они никогда не ведают покаяния, хотя очень редко отрицают свою вину и охотно, даже деловито дают пояснения по всем вопросам, в том числе связанным с совершением убийств... Создается впечатление, что эти люди находятся по ту сторону нравственности и о ней никогда не думали, а возможно и не знали”, - что не обязательно связано с их невменяемостью, заключает Ю. М. Антонян. [27]
Итак, нравственный критерий в суждениях по данной проблеме очень важен, но реализация его действия в правовой сфере может потерять ту степень всеобщности, о которой мыслил Соловьев, относительно тех, чья экзистенция находится за горизонтом морали. Здесь уже речь идет не о праве преступника на “вразумление и исправление”, а скорее о праве общества на абсолютную защиту от «абсолютно опасных». Может ли кто-либо поручиться, что это право будет реализовано в случае отмены смертной казни? Судя по современному общественному мнению, таким поручительствам поверят немногие. Разумеется, что общественное мнение в таких вопросах не может являться решающим, но не учитывать этот фактор нельзя. Значит, и через столетие после смерти Владимира Соловьева, его мечта о наступлении милосердной эры “богочеловечества” остается только мечтой.
Вместо постскриптума:
1. “ Резко возросла жестокость совершаемых преступных деяний, особенно убийств, отчетливо проявляется тенденция ужесточения преступных действий при совершении изнасилований”. ( Криминогенная ситуация в начале XXI века. - М.: ВНИИ МВД России. - 2001. С. 43 ).
2. “ С 1 января 2003 года суды присяжных должны начать работу во всех 89 субъектах Федерации”. ( Российская газета. 2002. 29 января. ).
3. “ Мораторий - устанавливаемая правительством отсрочка выполнения обязательств на определенный срок или на время действия каких-нибудь чрезвычайных обстоятельств”. ( Ожегов С. И. Словарь русского языка. - 20-е изд. - М., 1989. С. 292 ).
Литература:
1. Соловьев В. С. Право и нравственность. - Мн.; М., 2001. С. 76.
2. Новиков А. И. История русской философии X - XX веков. - Спб., 1998. С. 193-194.
3. Соловьев В. С. Право и нравственность. С. 77.
4. Михлин А. С. Высшая мера наказания: История, современность, будущее. - М., 2000. С. 32.
5. Звенич У., Кубо Т. Основные тенденции в исследовании смертной казни в 1979 - 1986 г.г. // Смертная казнь: за и против. - М., 1989. С. 506-525.
6. Соловьев В. С. Право и нравственность. С. 81.
7. Там же. С. 97.
8. Нерсесянц В. С. Философия права. Учебник для вузов. - М., 1997. С. 17.
9. Соловьев В. С. Право и нравственность. С. 17.
10. Там же. С. 101.
11. Соловьев В. С. Оправдание добра. Нравственная философия. // Соловьев В. С. Сочинения в 2 т. Т. 1. - М., 1990. С. 73.
12. Соловьев В. С. Право и нравственность. С. 114.
13. Там же. С. 131.
14. Там же. С. 145.
15. Соловьев В. С. Право и нарвственность. С. 101.
16. Михлин А. С. Высшая мера наказания. С. 31-32; Российская газета. 1996. 7 июня.
17. Михлин А. С. Высшая мера наказания. С. 33.
18. Михлин А. С. Высшая мера наказания. С. 94.
19. Соловьев В. С. Право и нравственность. С. 73.
20. Звенич У., Кубо Т. Основные тенденции в исследовании смертной казни в 1979-1986 г.г. С. 508.
21. Антонян Ю. М. Насилие. Человек. Общество. - М. ; ВНИИ МВД России, 2001. С. 241.
22. Антонян Ю. М. Насилие. Человек. Общество. С. 138.
23. См. напр.: Воронин С. Э. Вопросы философии в современной юридической проблематике: Монография. - Барнаул: БЮИ МВД России, 2002.
24. Цит. по: Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. Спб., 1999. С. 237.
25. Антонян Ю. М. Насилие. Человек. Общество. С. 237.
26. Кузнецов Е. С. Исполнение пожизненного лишения свободы в ИТК - 5 // Проблемы острова помилованных убийц. - Вологда, 1996. С. 8.
27. Антонян Ю. М. Насилие. Человек. Общество. С. 147.