Было уже около восьми вечера того бестолкового дня, шедшего примерно четвертым-пятым в ухудшении, что я сам вызвал, перестав принимать лекарства. Я шел на работу в лабораторию, чтобы посидеть в интернете и почитать что-нибудь новенькое о шизофрении и суициде. По дороге купил баночку пива, замечательно прятавшуюся в кармане пальто.
Пешеходную дорожку, ведущую к территории исследовательского института, которую часто называли просто площадкой, пересекала однопутная железная дорога. Мне пришлось переждать, пока вялая электричка на торможении проследовала передо мной за поворот, где находился вокзал. А стук промчавшихся колес некоторое время ещё стоял у меня в ушах, придавая фоновому шуму в голове структуру, как бывает, когда поёшь про себя не одну или две строчки, а куплет и, может, даже припев знакомой песни.
Подходя к кабинету, радостно отметил, что он закрыт, никого уже там не было. Поэтому я и приходил туда по вечерам и в ночь. Поставил пиво рядом с монитором, включил музыку, сел на стул и откинулся на его спинку, сделав тяжелый вздох, выражавший как будто сожаление. «Тебе хреново. Наверное, не стоило отказываться от таблеток», - пронеслось у меня в голове. «Что я вообще делаю тут… там… Как же я устал всё это… … жить». И жизнь гасла вместе с удаляющимся стуком колес ушедшего в голове поезда.
Специально под вечерние посиделки на работе в закладках браузера хранился порно-ресурс. Я зашел на него и, выбирая видео к просмотру, подумал: «Да и бабе никакой ты не станешь нужным со всей своей шизофренической бредней». Мне тогда казалось, что в отношениях, кроме секса, есть что-то, что воистину притягивает людей друг к другу, и без чего ни одна женщина мне себя не даст. Вспомнив об этом, не смог удержать эрекцию и оставил затею онанировать. Закрыл браузер, прибавил громкость музыки, чтобы её было слышно и в коридоре, и отправился курить. «Да никогда никому ты такой не будешь нужен», - пронеслось в голове повторно, как будто прозвучало, и как будто женским голосом, после чего так напористо и с хулиганской угрозой: «Да никогда, слышишь, такой… никогда!»
Курилка находилась в конце коридора, у лифта, у окна, что было от пола до потолка. От моих противных нападок на себя морщилось лицо, пока на мой этаж не приехал лифт. Из него вышла парочка влюбленных, державшихся за руки. Они закурили в нескольких шагах от меня, громко выдыхая дым, будто раздувая пламя, что мне показалось забавным. Я сразу понял, что смущаю их и поторопился уйти, не докурив. Считая квадратики на полу от лифта до кабинета, прислушивался, – за спиной звучали уверенные, несдерживаемые и смеющиеся голоса. «А ты, ты когда улыбаться будешь???»
Никаких статей о шизофрении я не читал, а просто потягивал пиво, сожалея о сложившейся ситуации одиночества и неудовлетворенности в своем очередном откате-ухудшении, впадая в озлобленность. «Злость бывает?», - спрашивал меня часто психиатр. «Да». И врач пускался искать изъяны в схеме приема и комбинации препаратов. А я мотал на ус неполноценность и неадекватность переживаний, «больных», что всегда вызывало мысль «а других-то и нет, и не будет» и порождало желание покончить с собой и со своей «нездоровой» жизнью. Осознав вновь, что мне, как говорится, не светит, я снова, не в первый раз, принял свое главное решение.
Оделся, положил баночку с остатками пива в карман, закрыл кабинет и пошел прочь. Проходя мимо женского туалета, заглянул туда, вылил пиво в унитаз, баночку поставил в угол под раковину. На улице закурил, ещё не минув проходную, тайно, наверное, ожидая конфликта с охранниками, после которого – или смерть… или спасение. Но на меня даже внимания не обратили.
Я торопливо шел к железнодорожному полотну. Отошел по нему в сторону от пешеходной дорожки метров на тридцать, оказавшись за дворами, где меня уж точно никто не увидит.
«Каково это – быть разрезанным на рельсах… кидаться под поезд… Каково машинисту – страшный сон или тайные мечтания… Каково родителям получать известие, что их ребенок бросился на рельсы в другом городе… родители… их наличие меня стесняет… да… пусть их не будет…» И я сразу же как будто бы увидел множество устремленных на меня, «ублюдка», глаз. «Шизофреник, лечиться тебе надо…» или просто – «мразь!».
В темноту вторгся яркий свет прожектора электрички. Раздался гудок, затем второй, подлиннее, затем третий, который вообще не прекращался. «Гудишь, сука?» «Стоим до последнего и кончаем с этим? А, Лёх?» Пульс нарастал, пальцы выронили сигарету. И я возразил: «Ненастоящее это, не твоя это смерть, Лёх». «Да не брошусь, не ссы!», - прокричал я машинисту и отступил несколько шагов вниз по насыпи. Гудок утих, перед моими глазами набирали скорость колеса поезда. Я закурил и как будто бы видел сквозь дым свои отрезанные руки, ноги, голову и то, как они нелепы в своем отрезанном виде. «Да и я нелеп примерно также. Какое-то ненастоящее настоящее… или наоборот?».
Впечатленный своими представлениями отрезанных от жизни конечностей, я ощутил всю глупость и наивную чертовщину своего намерения. Теряя уверенность и устойчивость в реальной жизни, пасуя перед трудностями, я храбрился убивать себя. Какая же нелепая, но невероятно навязчивая компенсация. Растерянность овладевала мной. Трудности, в том числе, и новые, связанные с необходимостью как-то реабилитироваться после текущего ухудшения пугали меня, а решения все не было… «Не смог, не могу. Ни там, ни тут…» Превратиться в туман над рельсами, оседая на них под утро липкой влажностью своей почти мертвецкой крови. Чушь!!!
Всё… поезд ушел. Неуклюжей обрюзгшей походкой направился к общаге. Проходя под уличными фонарями, заметил на своей тени сильно склоненную влево голову, почти лежавшую на плече, чего я совершенно не ощущал. Мне вспомнилось, что это присуще некоторым душевнобольным. «Смотрите на его голову, да он тронутый, похоже!» «Идите нах…, идите, суки!». Хрен с ней, с этой головой. Со сморщенным лбом и нахмуренными бровями, с подступившей опустошенностью и изможденностью подходил к общежитию.
Оказавшись во дворе общаги, я услышал музыку. «Опять они танцуют». Ключ от комнаты был на вахте, что означало, что соседа нет. Я поднимался по лестнице и начинал различать в шуме музыки многоголосое пение. Молодежь пела: «Мы на другой планете придумали любовь… и свежий ветер». А у меня пронеслось в ответ: «Унеси меня, ветер, на другую планету, где черное небо, где меня не найдут».
Зашел в коридор, в другом его конце на полу стояла акустическая система, рядом стоял стол с напитками, танцевала кучка людей. Пока я медленно шагал к своей двери, быстро приметил и наблюдал за метаниями длинных волос одной из танцующих обладательниц сексуальных бедер. Я бы и дальше смотрел, но передо мной возник парень, живший в комнате напротив моей, посмотрел мне в глаза и произнес: «Откуда это ты такой веселый?» Последнее слово прозвучало тише остальных, немного замедляясь, естественным образом подчеркивая удивление. Ничего не ответив, я открыл замок, зашел внутрь и изо всех сил хлопнул дверью, так что посыпалась штукатурка вокруг косяка. «С того света, ****ь!!!», - прохрипел я с искаженным лицом… «С того света…», - повторил я уже шепотом.
Сняв обувь, пальто, я принял лекарства втрое больше полагавшейся мне суточной дозы. Чтобы вырубиться. Чтобы погаснуть. Не раздеваясь, лег на диван, уткнул голову в угол, уже не переставая сыпать безудержные и безадресные матерные ругательства. Хорошо, что соседа нет, подумал я.
Тем временем начиналось действие принятых таблеток. Буря сквернословия утихала, подходило теплое успокоение, как после приема обезболивающего. «Вроде перетерпел… да… перетерпел…» И тут же в мыслях пронеслась та песня: «Моё кривое счастье…»
Я уже замечал в голове дурманящий туман и решил покурить перед сном. Курилка располагалась в противоположном танцам конце коридора, у лестницы. Я сидел с опущенной головой и поднял её только, когда услышал присевшего рядом паренька. «Ты что такой, ё, необщительный??? По вечерам на площадку уходишь, на праздники не скидываешься, в веселье не участвуешь, всегда в одиночку. Так и ёбнуться можно!»… «Уже» - равнодушно в унисон ответили два моих внутренних голоса.
Я бросил недокуренную сигарету в кастрюлю-пепельницу и, не произнося ни слова, встал и побрел, опустив глаза, ибо запретил себе смотреть на веселых. Дверь за собой я закрывал очень медленно, секунд, наверное, десять-двенадцать, неосознанно и болезненно надеясь получить, услышать зовущий сигнал из внешнего мира, сошедшегося в тот момент до коридора с музыкой и танцующими… «Да идите вы нах!», - проговорило моё лицо с неестественной мимикой, вызванной тяжелым медикаментозным отходом в сон.