Наконец, настал учебный день. Давид наскоро собрал все учебники и, как ошпаренный, помчался в школу. Прибежав на место, он подумал о том, что снег уже растаял, поэтому было бы неплохо начать бегать по утрам. Получилось так, что тренировки начались уже с этого дня.
Давид заметил, что людей около школы совсем нет. Это смутило: «Неужели, мы сегодня не учимся?». Вдруг Броненберга осенило, он взглянул на время и ужаснулся: до занятий было больше часа! «А-а! Так вот почему никого не было в общежитии!» Давид так бежал, что даже не заметил этого.
Так как Давиду совсем не хотелось идти домой, ему надо было придумать, как скоротать этот час. Он сел на ближайшую школьную лавочку, где и начал читать книгу, которую на всякий случай носил с собой, однако, прочитав примерно пять страниц, он стал путаться в сюжете и перечитывать снова и снова непонятые страницы. Слова просто не лезли в голову, так как она была заполнена мыслями о Лене. Здесь, на школьном дворе, абсолютно всё напоминало о ней, в каждом уголке мерещилась она. Давид понял, что это чтение ничего не даст, поэтому отложил книгу и решил прогуляться по школьному двору.
Весна уже давно шагала по району: снег растаял, асфальт был мокрым от дождя, прошедшего ночью, а утренний весенний воздух был чист и свеж. Давид неспешно прогуливался и наслаждался этой красотой и воздухом, вдыхая его полной грудью. Погода была пасмурной, солнца не было, и появилось такое ощущение, что в мир добавлен контраст: всё выглядело ярко и чётко. Вот, на мокрой ветке повисла капля. Выглядело красиво, хотелось сфотографировать, но старенький телефон с камерой плохого качества не справился бы с макросъёмкой. Что ж, приходилось любоваться этим сейчас. Давид пошёл дальше. Он подумал, что давно не прогуливался так медленно, рассматривая природу, дыша полной грудью и пропуская через себя все мелочи. «Сейчас хорошо, — подумал он, — но потом будет плохо». Давид не любил летний период времени: не любил палящее солнце, жару, не любил оголяться, и ходил всё также в джинсах, кроссовках, максимум, надев светлую безразмерную майку с коротким рукавом, а то и вовсе шагал в чёрной водолазке. Соседи твердили: «Выйди, прогуляйся! Смотри, какая погода!», но Давид выходил на улицу не потому что хотел, а потому что надо. «Уж лучше нагуляться сейчас, пока на улице ещё свежий и прохладный воздух», — подумал он.
Давид взглянул на время и понял, что самое время занимать смотровую площадку. Он обогнул школу и увидел, что его одноклассница Анхен прячется за углом школы и кого-то высматривает. Давид удивился и тихо подошёл сзади, чтобы она не была замечена человеком, за которым, возможно, она следила.
— Анхен! — прошептал Давид.
Она резко повернулась, крикнула, закрыла рот руками, начала трястись и часто дышать. Было видно, что она очень испугалась.
— Ой, извини, извини. Я не хотел, — сказал Давид, поглаживая Анхен по плечу.
Она стала успокаиваться, её дыхание стало тяжёлым и глубоким. У Давида появилось ощущение, что она была в восторге, но это всего лишь иллюзия — она просто успокаивалась.
— А что ты здесь делаешь? — спросил Давид.
— Я… я… — замялась Анхен.
— За кем следишь? — с улыбкой спросил Давид.
— Ни за кем, — возмутилась Анхен. — Я просто раньше пришла, жду уроков.
— Вот это да! У меня сегодня такая же проблема. Вот что значит неделя каникул! Ну ладно, я пошёл. Увидимся на уроках.
— Ага, — грустно сказала Анхен.
Вообще Анхен была очень тихой и незаметной девочкой. В ней не было какой-нибудь яркой запоминающейся фишки, которая могла бы обратить на себя внимание. Одевалась Анхен более, чем посредственно: джинсы, кофта, кроссовки, а летом неброская скромная майка, балетки и всё те же джинсы. Она не пользовалась косметикой, бижутерией, постоянно завязывала волосы в хвост. Помимо внешности незаметной её делал и характер: она незаметно входила в класс, незаметно находилась там, незаметно уходила. Она была застенчивой и необщительной. Слабый контакт у неё был налажен лишь с Давидом, но они общались исключительно по учёбе. Она знала, что Давид обязательно поможет ей, а к другим ребятам она и вовсе боялась подойти. Никто, в том числе Давид, ничего не знали о ней: не знали, чем занимается после школы, не знали, с кем общается, чем живёт и что собирается делать после школы. Весь класс знал лишь о том, что она хорошо учится. Кажется, всем этого было достаточно, так как никто не интересовался и не замечал её. Даже сейчас, застав Анхен в такой странной ситуации, Давид не придал этому особое значение и лишь подумал: «Значит, я не один такой. Что делают с нами каникулы!». Давид решил не продолжать разговор с Анхен и сел на школьную лавочку, ведь скоро придёт она. Действительно, через 15 минут вдалеке появилась она.
На этот раз Лена казалась особенно прекрасной: она была обута в осенние сапоги на каблуках, одета в серые колготки, мини-юбку и кожаную куртку. Завитые волосы и минимум косметики делали Лену просто неотразимой. Две подруги, которые шли рядом с ней, тоже были нарядными, но все они меркли по сравнению с Леной.
Три подруги подошли к крыльцу школы, и там их встретил Вульф, который эмоционально отреагировал на внешний вид девушек. Они посмеялись, немного поболтали и зашли в школу.
Наконец, прозвенел первый звонок, и Давид помчался в школу. Как он соскучился по этим стенам, знакомым с детства, по этому кабинету и своему шкафчику.
Прозвенел второй звонок и все лениво входили в класс, проклиная школу, это утро и себя, за то, что вчера не легли вовремя спать. Фрейлейн Бруден попросила бессменную старосту класса Сару поскорее собрать ребят для некого разговора. У последней был очень простой и действенный метод:
— На места все!!! — завизжала она.
У Сары был невероятно громкий и визжащий голос, поэтому весь класс выполнил её требования, лишь бы отделаться от этого ужасного крика, слышать который после каникул многим было невмоготу. Помимо ужасного голоса у Сары был ещё и скверный характер: она часто грубила, повышала голос и не упускала возможности поскандалить. У ней тяжело было что-либо спросить или узнать: перед ответом на вопрос она высказывала всё своё недовольство, да и в обычном диалоге она была как будто недовольна и раздражена. Интересной особенностью было то, что все привыкли к этому и воспринимали спокойно, кроме Давида. Ему по-прежнему казалось хамством то, что Сара издалека бросала тетрадь иди листочек с контрольной ему на парту. Также он не мог привыкнуть к её манере общения и вообще побаивался её и решил вообще не иметь с ней дело. Тем не менее, несмотря на её недостатки, она была ответственной старостой и хорошо справлялась с этой должностью прежде всего из-за любви покомандовать людьми.
Когда все собрались, встревоженная фрейлейн Бруден тихим трясущимся голосом начала говорить:
— У меня для вас плохая новость. Ваш одноклассник Флориан на прошлой покончил жизнь самоубийством… Родители утверждают, что во всём виновата школа. Они считают, что кто-то довёл его до такого состояния, так как, по их словам, он сильно изменился за последнее время. Так или иначе, по закону за доведение до суицида никто не несёт ответственности, так как в нашей стране нет такой статьи, в связи с чем родители начали собственное расследование. Предсмертной записки они не нашли, обыск в комнате и его страничка в социальной сети не дали каких-либо зацепок, поэтому ситуация сильно усложнилась. Мы решили пойти родителям навстречу: во время каникул в школу были вызваны все учителя, которые когда-либо имели дело с Флорианом. Мы опросили всех, посмотрели его последние оценки и выяснили, что, скорее всего, с учителями конфликтных ситуаций не было. Есть вероятность, что кто-то чего-то недоговаривает, и конфликт всё же был, но, вероятней всего, на какой-то личной почве. Это первый вариант. Второй вариант — это отношения с вами, то есть со сверстниками. Мы предполагаем, что кто-то мог издеваться, унижать или даже избивать Флориана, поэтому, если у кого-то из вас есть хоть малейшая информация, зацепка или ещё что-то, то скажите мне или его родителям. Они дежурят в школе весь день, так что, помогите им, пожалуйста… Это важно, они убиты горем, а подонки должны быть наказаны… Это всё.
В классе воцарилась гробовая тишина. Было похоже, что все не поняли или не поверили в то, что произошло. Действительно, Флориана не было всю последнюю неделю перед каникулами, хотя он посещал школу даже в плохом самочувствии, однако никто не придал этому значения.
Давид очень болезненно воспринял ситуацию, тем более он не мог сказать ничего плохого про Флориана, хоть и не дружил с ним. На взгляд Давида, этот парень был очень тихим, замкнутым и закомплексованным. Иногда его можно сравнить с самим Давидом, но последний был всё же живее и активнее, но что было между ними общего, так это любовь к учёбе. Было и ещё одно различие между ними: у Давида была воля не прогибаться под Вульфа, а у Флориана — не было, поэтому он был замечен в шайке Вульфа, и было не трудно догадаться, на каких правах он там находился. «А вдруг, кто-то из них мог довести его, или даже сам Вульф?» — подумал Давид. Он обернулся на Вульфа. Тот сидел с грустным лицом, но Давид не верил ему, однако доказательства его вины у него также не было.
Конечно, уже никто не мог заниматься алгеброй, в том числе фрейлейн Бруден, которая искренне переживала. Так все и просидели до звонка. Уже на перемене Давид первым вышел из кабинета, чтобы подышать свежим воздухом, и в пустом коридоре он увидел грустного мужчину и женщину, которые подошли к нему.
— Здравствуйте! Вы одноклассник Флориана? Как вас зовут? — спросила женщина с глазами полными боли и отчаяния.
— Да, я — Давид.
— Давид, вы же знаете, что произошло с нашим Флорианом?
— Да, конечно, знаю.
— Вы можете рассказать что-нибудь про него, про его окружение?
— Многого я не расскажу, так как не общался с ним. Он был тихим, спокойным, необщительным, любил учиться. Это всё, что я о нём знаю. В последнее время его видели в компании с Вульфом…
— Да, мне говорили про эту компанию. Не могли бы вы мне объяснить, кто такой Вульф, и кто в его компании?
— Вульф — одноклассник. Его сразу видно: он очень крупный и высокий, всегда одет в спортивную одежду, все его боятся. Лучше сами подойдите к нему, ведь я никогда не был в этой компании и практически никого там не знаю…Вон он, там у окна стоит. Это всё что я знаю. Очень сожалею.
— Спасибо вам огромное! — сказал отец Флориана и потащил его мать к Вульфу.
Прозвенел звонок, и Давид ушёл в класс, так и не узнав, чем закончился разговор родителей с Вульфом.
В конце учебного дня Давид снова увидел отца и заплаканную мать Флориана. Он подошёл к ним, чтобы узнать последние новости.
— Ну как, узнали что-нибудь у Вулфа?
— Он сказал, что никогда не общался с Флорианом, вот и всё. Остальные толком тоже ничего не сказали. Мы с отцом думали, что он как обычно ходил в школу в последнюю неделю, а я ума не приложу, где он был всё это время.
— А кто вам рассказал про компанию Вульфа?
— У Флориана был лучший друг, который живёт в городе. Он рассказал, что видел его в какой-то компании ребят. Он не отвечал на звонки, сообщения, будто пропал. Друг приезжал к нам, мы смотрели его социальные сети, обыскивали комнату, но так ничего и не нашли. Это всё они, да, я знаю, это они довели моего мальчика… — и мама разрыдалась.
— Я тоже видел Флориана в этой компании, но доказать то, что они причастны к этому, тяжело. Извините, я больше ничего не знаю. Если что-то всплывёт, я сообщу. Мне очень жаль.
— Спасибо вам большое!
Расстроенный Давид шёл домой. Теперь он был почти уверен в том, что виной всему была именно эта злосчастная компания, но как это доказать? «Сколько бед от неё, сколько несчастий. Как с этим бороться? И что же там произошло, после чего хочется умереть?»
Всё время до работы Давид не мог ничего делать, так как был глубоко шокирован этой ситуацией. «Он же невинный человек! За что ему такое?» За окном Давид услышал голоса: оказалось, что это его одноклассники, которые почему-то оказались под окнами его общежития. Они болтали, смеялись, веселились, и о Флориане, кажется, никто не вспоминал. Давид не понимал, почему эта ситуация так быстро отпустила их и так долго не отпускает его. Позже Броненберг связал это с человеконенавистничеством, которое приобрело всё большую популярность, в том числе и среди его одноклассников. Из их уст периодически звучали шутки про ненависть к людям, про смерть, про убийства, самоубийство и прочее. У Давида не было интернета, поэтому он не понимал, откуда берутся такие ужасные настроения. «Если человек ненавидит других людей, то почему он должен переживать из-за того, что кого-то не стало?» Эта ситуация показала то, что Давид был совсем не таким. Бабушка научила его человеколюбию, взаимовыручке, добру, поэтому, несмотря на боль, причинённую другими людьми, Давид не начинал ненавидеть всех подряд. «Если в мире есть подонок Вульф, это совсем не значит, что все люди такие», — с грустью думал Давид.
Броненбергу было не по себе, но работа немного развеселила его, и в голову начали приходить другие мысли, например о том, что оставался месяц до летних каникул, и Давид не увидит Лену целых три месяца. Надо было что-то предпринимать.
Время уходило, как песок сквозь пальцы, но Давид так и не решался подойти к ней и признаться в своих чувствах. Он не знал, что делать, ведь если он подойдёт к ней, то сгорит со стыда, а если не подойдёт, то будет жалеть об этом. Что лучше? Он представил, как подойдёт к ней, как скажет ей все, что на душе, как она посмеётся над ним… Поговорить об этом было не с кем. Если рассказать об этом брату, то он скажет что-нибудь резкое, типа «Берёшь её на руки, несёшь домой и…» У него всё слишком просто, да и неловко рассказывать такое, ведь это тайна за семью печатями и очень личный вопрос. Он не понимал, как его сверстники так легко могут рассказывать не только о своих чувствах, но и о своей интимной жизни, причём очень часто это говорилось громко, на весь класс. Иногда с задних парт прямо на уроке подруги рассказывали о своих парнях, и у Давида глаза лезли на лоб от всевозможных подробностей. Он не одобрял такое откровенное поведение.
Всю неделю в голове Давида крутились мысли об одноклассниках, о Лене и о Флориане.