Расплата
После лечения Николай Каширин попал в немилость к всесильному председателю РВС Л. Д. Троцкому, который расстреливал без суда и следствия провинившихся командиров. Расстрела братьям Кашириным на тот раз удалось избежать благодаря хлопотам Блюхера и Куйбышева. Николай был отстранён от командования Уральской армией, и братьям пришлось пристраиваться заместителями у своего бывшего подчинённого.Сыновья атамана Верхнеуральской станицы Дмитрия Каширина впервые попали в немилость советской власти. Потомки солдат –колонизаторов, «казаки по нужде», пришедшие в степной край Южного Яика, чтобы грабить его, они так и остались врагами чужой им степии были готовы прислуживать всем, кто поможет им удержаться у власти. И на этот раз они были верными псами московской власти, а всякая власть пользуется услугами лакеев, но ненавидит их за угодливость.. Едва дослужившись до чинов, почуяв наживу с началом революции, они поторопились сменить масть раскраски, быстро «покраснели», надеясь на благосклонность еврейских комиссаров. Их предки верой и правдой служили Бирону, Остерману, Миниху, Рейнсдорпу, а праправнуки перешли на сторону еврейских комиссаров. Неурядицы по службе, возникшие после набега казаков на Оренбург, не дали братьям ответить своим обидчикам по горячим следам. Только к лету 1918 года им удалось собрать и вооружить новый отряд и двинуться вверх по Уралу, чтобыустановить власть Комитетов бедноты. Старший из них, Николай, теперь уже по приказу Блюхера, командовал сводным отрядом, а младший Иван был при нём за комиссара. К Устино отряд подошёл со стороны Саракташа. Во время последней ночёвки в Елшанке младший из братьев в пьяном угаре угрожал расправиться со станицей бунтарей.
-От Устино не оставлю и камня на камне. А тебе - обратился он к командиру отрядной артиллерии, - велю раз-бомбить всю станицу. Снарядов не жалеть! Бить по домам, если казара удумают сопротивляться. Я их научу Со-ветскую власть любить!
Ещё утром с кордона донесли об этих намерениях красных и о приближении отряда. Казаки собрались на пло-щади, во дворах засуетились женщины и дети, собирая утварь, вещи, складывали всё на брички. Катерина в спешке металась по двору, не зная за что браться. Свекор Иван Васильевич неодобрительно смотрел на её суету и кряхтел досадно.
-У меня тесто в квашне, как я его брошу?- оправдывалась сноха, приспосабливая корыто с тестом в одноконку.
Вскоре обозы один за другим спускались с горы и направились к Казачьему броду.
-Ну, что, Павел Иванович делать станем? Командуйте, Вы тут старший - обратился Репьёв к соседу.
-А я чо? Чай атаман в станице есть - ему и справа!
-Так он уже съехал со всем своим выводком. Первым ускакал и, чай, уже до Сибей-кино добрался?- проговорил кто-то со смехом.
В станицу Устино отряд братьев Кашириных вступил не сразу, а открыв по ней огонь из всех пушек. В воздухе послышался гул, и на площади, недалеко от церкви, упал снаряд, за ним второй. Кони заплясали, почуяв беду. Многие из них побывали с хозяевами на фронте и знали, что значит этот звук. Казаки кинулись вниз под Репьёву гору, а через Казачий брод за Урал. Станица опустела. Арапиха тоже собралась вместе со всеми, но решила остаться, отправив с отцом старших сыновей. Павел не хотел её оставлять одну, но она уговорила:
-Ну, куда я поеду? Верхом не ускачем, а с телегой далеко не убежишь. Ишо мальца сгублю. Езжайте, а мы с дочками останемся. Авось пронесёт. Они, чаю, с бабами брюхатыми воевать не станут? -с горькой усмешкой успокоила она мужа.
Она была в положении на седьмом месяце и боялась потерять ребёнка. Павел усадил старших сыновей охлюп-ком на буланую кобылу, привязал повод к седлу своего коня, по тропинке съехал вниз и направился к Сигушному броду.Обстрел станицы становился все более интенсивным. Некоторые снаряды падали, как камни, и не взрывались, другие разносили в клочья строения и дома. Вспыхнул пожар, но тушить его было некому. Дом Арапихи стоял на самом краю станицы, у Фаса, и снаряды, к счастью, сюда не долетали. На всякий случай она с дочерями перебралась в летнюю кухню, где был погреб, закрыв на амбарный замок избу.
Обстрел велся два часа, только потом толпа красных мародёров ввалилась в станицу. Солдаты обходили дворы и выгоняли жителей на площадь. Началось насилие женщин, девочек и разграбление домов, амбаров и лавок. На улицах слышались выстрелы и крики. По станице неслись крики о помощи и женский плачь. Полупьяная солдатня из самарских босяков получила согласие начальника на занятие любимым делом – грабить- и они это творили с большим удовольствием. Арапиха сидела на погребке, на всякий случай, придвинув к себе топор. Вскоре раздались голоса во дворе и закудахтали потревоженные куры. Арапиха вышла во двор. Двое солдат били палками кур и гусей, разбежавшихся по двору.
-Ты чо делаешь?- кинулась к солдату Арапиха и вырвала у него палку из рук.
Солдат кинулся на неё с кулаками, свалил на землю. Арапиха закричала от боли. На крик выбежала во двор Лиза, подбежала к матери и наклонилась над ней. Солдат, гадко ухмыльнулся и схватил её за талию. Лиза резко развернулась и ударила его ладонью по лицу. Второй солдат, увидев молоденькую девушку, поспешил к напарнику на помощь и схватил Лизу сзади в охапку.
-Мама! -испуганно закричала Лиза.
Страшная сила подняла Арапиху с земли. Она поискала глазами оружие, выхватила из ярма торчавшую железную занозку и кинулась к дочери. Солдаты тем временем, тащили упирающуюся Лизу к сенице. Девушка кусалась и отбивалась руками и ногами, стараясь вырваться. Арапиха не раздумывая, со всей силой ударила ближнего солдата занозкой. Она целилась по голове, но попала по уху, и гранёная железка скользнула по шее. Солдат бросил Лизу и схватился за ушибленное ухо. Второй тоже отскочил в сторону. Железная заноза мелькнула рядом с его лицом. Солдат заметался по двору в поисках винтовки. Приятель его сидел не земле и стонал, держась руками за пораненное ухо. Кровь стекала по рукам и падала на штаны и землю. Лиза, воспользовавшись моментом, спряталась в погребке и закрыла за собой дверку.
-Это что здесь происходит? -услышала голос Арапиха.У калитки стоял высокий, широкоплечий молодой человек лет тридцати в военном френче, перетянутый портупеей с наганом в кобуре и смотрел на солдат. Широкие на выкате глаза на продолговатом, как у лошади, лице кривича смотрели строго, но в них больше было веселья, чем злости.
- Мы, товарищ комиссар, тут сбором продовольствия занимаемся, а эта несознательная баба на нас с кулаками кинулась.
- Вижу, каким продовольствием вы заняты. Марш отсюда! –скомандовал комиссар и солдаты заспешили прочь.
Арапиха опустила своё оружие и перевела дыхание. Каширин осмотрел небогатое подворье, крытый соломой дом, покосившиеся плетни карды, понял, что тут продовольствия не найти.
-Место у вас тут красивое! - и он показал рукой на лес и реку под горой, словно пришёл не грабить станицу, а любоваться природой. – Говорят, Татищев хотел на этой горе главную крепость поставить? – пытаясь завести разговор, спросил Каширин.
Арапиха промолчала, и он, не дожидаясь ответа, ушёл.
Весь остаток дня и ночь грабили красноармейцы брошенную станицу. Врывались в дома, вырезали семейство до 5 летнего возраста. Насиловали женщин и девушек 10 летних до смерти. По всей станице был слышен разди-рающий детский крик – это кричали в смертном ужасе убиваемые младенцы, дети... Были слышен предсмерт-ный хрип и стоны женщин – это матерей, сестер, жен и дочерей насиловали и душили красные звери... Слышался отчаянный зов о помощи – это братья и отцы звали на помощь перед расстрелом. Насытившись местью, красные бандиты принялись за уничтожение хозяйства. Птицу выбивали на месте, овец и коров загоняли на один двор, застилали соломой и зажигали. Там где крепкий двор и высокая огорожа, настилали толстый слой соломы, и загоняли во двор баб, зажигали солому и все сгорали во дворе. Такого насилия не знала станица со времён Анны Кровавой, но тут увидели весь ужас революции от посланцев новой власти
Зверские жестокости, достойные вымыслам Ирода, которые творились в станицах и хуторах, занятых красными, показывали, что руководителями и вдохновителями истребительного разгула этих зверей являласьнация «избранного народа Божия»-евреи ипо указу Троцкого, чтобы подорвать жизненный корень степного народа.
Вечером к Арапихе перебралось несколько молодых девок и баб из соседних домов, надеясь спрятаться от на-сильников. На ночь закрыли скотину и птицу в сарае, ставни на окнах дома и положили рядом с дверью топор на случай прихода непрошенных гостей.
Переночевали спокойно, а утром Арапиха пошла проведать отца и свёкра, тоже оставшихся дома. На площади и улице сновали телеги и солдаты. Среди них крутились Васька Истомин и Колька Горшенин. Они показывали солдатам дома богатых станичников. Около дома отца стояло несколько подвод, гружёных мешками с хлебом, по двору валялись разбросанные вещи и инвентарь. Батраки, которым разрешили брать себе вещи богатых, прятали краденое имущество, и торопились убежать. Ищенко командовал в чужом амбаре, словно хозяин. На скамеечке у дома сидел отец, низко опустив голову, стараясь не смотреть, как выносят добро из дома. На лице его была засохшая кровь, левый глаз заплыл синим пятном, кожа под ним почернела от удара. Он всю семью с сыном Тихоном отправил в бега, надеясь один защитить дом. Не защитил.
Арапиха подошла к отцу и стала вытирать кровь платком.
-Не надо! - тихо попросил отец, и губы его затряслись в плаче.
Такой позор старый казак Аркадий Васильевич Арапов терпел впервые за свою долгую жизнь.
-А мама где?- спросила Арапиха и положила в руку отцу свой платок.
- Я их всех отправил за Урал; дома один остался - ответил отец, вытирая лицо плат-ком.
Арапиха стояла рядом и молчала. Говорить было не чего, да и нет к чему. О том, что творилось в родном дворе, было ясно и без слов. Арапиха смотрела на мракобесие питерской банды и не могла своим умом понять цель и необходимость злодеяния. То, что «товарищи» грабят и присваивают нажитое казачьим хребтом добро, – не вызывало уже ни изумления, ни естественного негодования: бери, черт с тобой, перекладывай до поры до времени в свой карман, придет время – посчитаемся... Но есть виды гнусности, которые даже и для «товарищей» чрезмерны: стрельба по детям, по женщинам, выходящим за водой к берегу Урала, по телятам, доверчиво бредущим на косу к воде в Старице, стрельба по фельдшерскому пункту, церкви, по пустому школьному зданию. Ни цели, ни смысла не разгадать в этом бессильно-злобном желании напакостить, разбить, причинить ненужную боль жителям степ-ной станицы. Арапиха смотрела на эти зверства и вспоминала рассказы деда Василия о времени Большого Бунта: - такие же бессмысленные убийства творили колонизаторы из войска генерала Урусова и Неплюева. И вот снова ради завоевания чужой земли убивали её хозяев. Неужели за прошедшее столетие славяно - полоцкие москали нисколько не научились уважать мир и устои других народов? Почему кацапы, приняв европейскую культуру, остались прежними дикарями? Этой толпой умело управляли проходимцы. Зверские жестокости, достойные Ирода, которые творились в станицах и хуторах, занятых красными, показывали, что руководителями и вдохновителями истребительного разгула являлась нация «избранного народа Божия» - еврейские комиссары, чтобы подорвать жизненный корень степного народа. На площади у станичного правления толпилась стайка стариков и женщин,
согнанных красноармейцами для признания советской власти.
На крыльце правления перед «товарищем комиссаром » стоял атаман Талин и говорил коснеющим от страха голосом:
– Советскую власть признаю…
– То-то! – давясь от смеха, грозил нагайкой новый правитель. – Я вас, казару, научу советскую власть любить!
Моральный урод, выброшенный на гребень власти волной революции, потешался от скуки над беззащитными стариками, детьми и старухами - гражданами «свободнейшей в мире республики». Развлекались с ним и красные бандиты – скучно было. Скука и тоска смертная отражалась на их лицах. Им нечем было жить: ни веры в торжество правды, ни надежды на день грядущий. Темь, горечь горького бессилья, отчаянье одиночества и безбрежное безразличие ко всему окружающему миру владела ими. Не радовала даже победа над ненавистной станицей, изменившую карьеру Кашириных в красных бандах. Что-то непостижимое было в этой стадной слепо-те изнуренных усталостью, стужей и голодом людей, поверивших сатанинским лживым посулам красных негодяев, преклонивших ухо к подлым речам наемной мрази, для которой честь – пустое слово, которая на слепоте и невежестве народа строила распутное благополучие для жидовской нации.
Знакомый по вчерашнему случаю комиссар стоял на площади и следил, как загружают подводы продовольствием из амбаров купца Истомина. На площади, перед правлением, валялись неразорвавшиеся снаряды.
Арапиха подошла ближе и проговорила, обращаясь к комиссару:
-Убрали бы снаряды-то. Не дай бог, ребятишек прибьет!
-А, старая знакомая! - почти обрадовано проговорил Иван Каширин.- Смелый вы человек, что с голыми руками на винтовку кинулись – проговорил он.
Широкие на выкате глаза смеялись, ямочка на подбородке двигалась при каждом слове. Он не видел ничего плохого в том, что его солдаты насиловали и грабили жителейстаницы.
-Когда твоего дитя сильничать станут, и ты в драку кинешься. Волчица и та за выводок свой мстит, а я мать и за дитя, горой встану.
-Ладно, не сердитесь! Что с них, кобелей, взять.- Он снова засмеялся, ямочка на подбородке побелела. - А снаряды выбросите в овраг. Они учебные, от них взрыва не будет - и отвернулся.
Он сожалел, что не удалось разрушить бунтарскую станицу из-за плохих снарядов, но замысел свой исполнил руками красных подонков.
-Ты с кем там разговариваешь, Иван? - спросил высокий военный в кожаной куртке, выходя из двери станичного правления.
Он, как капля воды, был похож на Ивана, но чуть старше лицом и злыми глазами. Арапиха догадалась, что перед ней сам командир отряда Николай Каширин. Также высокий, широкоплечий, продолговатое славянское лицо, глаза навыкате, и маленькие ямочки на подбородке.
-Да тут одна станичная хозяйка объявилась, братка. Вчера на красноармейцев с занозкой накинулась - ответил Иван.
-А что не пристрелили, коли сопротивляться стала?- спросил старший брат.
-Надо было, да уж больно воинственный вид у неё. Словно и впрямь царевна.-со смешком в голосе проговорил Иван.
Старший Каширин посмотрел на Арапиху безразлично и ушёл в правление, прихрамывая на правую ногу.
Утром следующего дня отряд красных мародёров под командованием братьев Кащириных с награбленным хлебом и мукой тронулся из станицы, расстреляв напоследок ещё несколько казаков, пойманных ночью в степи.
ТакУстино пережила первое нашествиекрасных варваров. Только десятка два домов в Луговом крае не сгорело от пожара после разграбления.Всевышний ли заступился за поселение казары, или Матушка Агафья - покрови-тельница степных руссов, спасла от уничтожения древнюю станицу?
Это навсегда останется тайной.