Даша

Вчера

Проснулся я от разламывающей череп головной боли. Минут пять вспоминал, где я… Ах, да, конечно. Вчера от меня ушла жена.
Мы грызлись год. Потом молчали полгода. Потом она вопила, психовала, била посуду. А я – я так и не понял, что ей от меня было нужно. Не понял, куда делась милая девочка, с которой мы часами гуляли под дождём, целуясь на мокрой скамейке и разговаривая о стихах и звёздах.
Предательница. Говорят, люди не меняются, но я вижу обратное. Её стало бесить всё то, что она раньше слушала с влюблённым вниманием во взгляде. Вдруг, внезапно. Надо было нанять няньку ребёнку и вытурить на работу. Было бы чем заняться – занималась бы и не выедала мозги чайной ложкой. Мало, что страсть ей подавай, так ещё и про деньги ноет, всё мало. У, ненавижу!..
Впрочем, больше всего мучает меня единственная давняя ошибка: мог взять близкое счастье обеими руками и не отпускать. Ради того, давнего, несбывшегося счастья я смог бы всё, достиг бы всего. Только бы смотреть в синие омуты глаз, только бы слышать нежный голос…
Я видел её всего однажды. Стриженые золотые волосы, тонкая фигурка, огромные глаза. Принцесса из забытой сказки, принцесса, которую я всё детство мечтал спасти от стального огнедышащего дракона. Увидел и не смог оторвать взгляда. Шёл за ней сквозь дождь, ехал в троллейбусе, дошёл до самого её дома. Если бы с ней не шла, словно злобная дуэнья, толстая старуха, я бы решился.
Прождал под дождём весь день, до темноты, но она так и не вышла. Промок и замёрз, как собака, простыл, естественно, слёг на неделю. Приходил потом снова, стоял у подъезда, ждал, но она так и не появилась.
Пытался отвлечься. Зависал в клубах, напивался, девок не считал. Встретил эту… Бросал работу, начинал книгу. Женился. Развожусь вот. И где-то по пути понял, что надо не ждать у дома, а искать по всему городу. Залез в долги, купил машину и заказал её портрет на весь капот, а рядом мой резервный номер. Может, однажды увидит, узнает себя и позвонит? Но пока звонят только проститутки.
Друг отговаривал от росписи по драндулету, мол, всё равно на бензин денег нет, а аварийную обстановку создаёт. Какую аварийную? Там же только лицо, даже тема сисек не раскрыта. А если кто и засмотрится, я не виноват, нечего ворон ловить. Раз в неделю объезжаю очередной район города, бываю всюду, где есть бары и клубы, где бродят стайками девушки, но её нет, нигде нет, будто привиделась мне в тот день под дождём.
Неужели привиделась? Но я всё равно буду искать, буду ждать, звать…
Где ты, дочь дождя? Где ты, любовь?


Позавчера

Люблю пить кофе у залитого дождём окна. В одиночестве. Чтобы никто не мешал мечтать. Да, это романтично. И очень банально.
Сегодня очарование банальной романтики нарушали все, кому не лень. В троллейбусе обматерили. Препод пару вкатил. В столовой булочки прямо передо мной закончились. Собственно, поэтому и пошла в кафе после универа. Хотела пить крепкий чёрный кофе с пирожным, смотреть на дождь и ни о чём не думать.
Я люблю не думать. Не решать никаких задач вселенской важности. Не морщить лоб, изображая мудрость, независимость и занятость. Семнадцать лет – не время для морщин.
Но мне очень захотелось сморщиться, когда к столику подплыла, колыхая телесами, аки каравелла на зелёных волнах парусом, тётя Люба, таща за собой внучку. Тётя Люба, соседка по старой, до сноса, улице, – очень хороший человек, но, чёрт побери, я боюсь, очень боюсь стариков.
Может, страх – не совсем верное слово, но я не знаю, как ещё назвать смесь тоски с отвращением. Наверно, примерно это же чувствует кролик при виде удава. Знаешь, что стареешь каждый день, понемногу, по чуть-чуть, так медленно, что успеваешь привыкнуть к меняющемуся, стареющему каждый день лицу, принять его и поверить в личную вечность. Но – всё равно состаришься, одряхлеешь и умрёшь, и ничего с этим не поделать.
Умирать внезапно – не страшно. Наверно, будет испуг, непонимание, – и всё. Лет в шестьдесят, а то и раньше, смерть начинаешь ждать. И надо очень много разнообразных и интересных дел, которые бы отвлекали от этих мыслей.
Мама говорит, что можно научиться не бояться, что дело в любви: когда любишь людей, видишь их красивыми и не смотришь на возраст. Смогу ли я любить всех людей? Не знаю. Узнаю когда-нибудь.
Итак, выпить кофе в одиночестве не удалось. Домой нам было почти по пути: тетя Люба пригласила зайти к ним выпить чаю.
По дороге она болтала с внучкой, а я разглядывала людей. Я люблю смотреть на разные лица, слушать разговоры. Кажется, сегодня увидела человека, который тоже любит смотреть. На остановке на нас смотрел какой-то парень, так смотрел, что я даже подумала, будто он меня откуда-то знает. Сделал движение подойти, а потом раздумал… И больше не смотрел в мою сторону. Наверно, обознался. С ним нам тоже оказалось по пути до самого дома, только перед подъездом он остановился и стал копаться в телефоне и ждать кого-то.
Засиделась до темноты: тёти Любина дочка Лиза мне модель платья придумывала. Она хорошая швея и мечтает стать модельером. Думаю, у неё получится: мы сочинили платье про город. У неё все платья – про: про город, про лес, про людей. Я пишу тексты про людей, а она шьёт про них платья. Моё платье будет про улицу под дождём: серо-голубая дымка, контуры домов и машин, силуэт девушки на переходе… Всё тёмно-серое на серо-голубом, цветные, красные только кленовые листья и огонёк светофора.
Когда-нибудь я напишу книгу про гениального модельера, который шьёт платья про людей. Говорят, все гении – пророки. Может, и Лиза – пророк, и наш город станет самым красивым, а люди – сами счастливыми, как на её платьях? Жаль, что не скоро, что всё происходит так долго: учёба, тексты, становление великих людей, рождение легенд. Хочется быстрее. Хочется – сейчас.


Послезавтра

Дурой была. Ох, какой дурой!
То ли все мы в юности такие идиоты, то ли мне одной так повезло. Влюбилась в нытика этого ненормального, думала: ах, как романтиииииишно!
Думала: спасу, обязательно спасу, верну к реальной жизни. Декабристка, блин.
Да только он не декабрист оказался: ни кайлом махать, ни поэмы писать, ни семью обеспечить. И ноет, ноет бесконечно. А романтике предел есть. Там, где покоя хочется. Любви хочется. Я женщина! Я хочу не только любить, но и чтоб меня любили! А этот гад её и во сне зовёт, и днём о ней без умолку! Ну и кукуй один со своей девкой придуманной, обормот!
Уф, выговорилась.
Я теперь этих творческих да чутких за километр обходить буду. Нечего нормальным людям с ними делать.
Мой-то бывший придумал себе прекрасную даму: увидел девочку симпатичную на улице, подойти побоялся – трус! – а потом мне все три с лишним года о ней рассказывал. У той девочки или дети давно есть, или спилась, или на панели… Нет, я понимаю, что она, скорее всего, отучилась и домой уехала, или замуж там вышла, или ещё что-то банальное, и вообще, ни сном ни духом про идиота моего, но ничего поделать не могу, так и хочется гадость сказать. Он мне весь мозг этой Дашей вынес. Вот какого ты на другой женился, если тебе эта Даша так далась?
А хуже всего – это я согласилась за него замуж идти, дура. Ох, и дура!
Он ей имя сам придумал. Мол, погляди, как это имя идёт к точёным чертам и короткой стрижке. И дочку тоже Дашей назвать хотел. Мою дочку! В честь этой своей!.. Как он это высказал, так я и поняла, что нечего мне с ним делать, с ненормальным этим. Но с пузом куда пойдёшь. Родила, ждала, когда доченька подрастёт, работала потихоньку и деньги копила на первое время.
Говорить с нытиком моим мне тогда уж не о чем было. Хотелось только настучать по морде небритой да за патлы оттаскать: он два года не работал, всё спал да гулял, эту свою искал. Заказал её портрет на таратайку и катался так до зимы... А мне дочь кормить! Но не марать же руки. Как заведёт нытьё – я за щёку язык заверну и прикушу, чтоб молчать. И молчала. Долго молчала, пока деньги собрала.
Вот зачем я в эту кашу лезла, дура? Знала бы, где упасть… Ох…
Как деньги собрала и с квартирной хозяйкой договорилась, легче стало. Незачем язык кусать. Начал он ныть, ну я и запустила в него чашкой и высказала всё. Ночь собирала вещи. Утром ушла.
Теперь хорошо у нас с дочей всё. Я скоро замуж выхожу, нашла хорошего человека. Давно знакомы, ещё с бывшим жила. Не пьёт, зарабатывает, девочку мою удочерить хочет. Добрый, руки из плеч, а не из того места, откуда у бывшего… А что не красавец – так мужик должен быть чуть красивей обезьяны.
Доньку мою, кстати, Александрой назвала. Чтоб ни моей судьбы ей не досталось, ни той девицы. Сашей звать не могу, Дашу эту напоминает. А Шурой просто не нравится. Алекса она у меня. Аля.


Завтра

Моя Аля всегда серьёзной такой была. Ещё в садик не ходила, а всё интересно ей. Да смешная такая: едем в автобусе к бабушке в деревню, долго, больше часа едем, усажу возле окна, чтоб не скучала, виды ей показываю, а она: мама, смотри, какие у той девочки глазки, а у дяди морщина большая на лбу, а та тётя добрая, а эта – придумывать любит нехорошее… Тётя, конечно, ругаться, но дитю разве объяснишь, что нельзя говорить, что думаешь? Это же значит врать. Аля моя врать никогда не умела, а если кто при ней – морщилась, будто лимон укусила.
Она совсем взрослая ещё в школе была. Со всеми общалась, ни с кем не ругалась никогда. Правда, детей не любила, скучно ей было с ровесниками. Говорила, замуж не пойдёт и детей ей не надо. А кавалеры в окна ещё в пятом классе стучали: красивая у меня девочка, в отца пошла.
Может, потому и взрослая такая, что без отца росла. Умер муж, когда Аля не родилась ещё. Рак. Сгорел за какой месяц. Мы и двух лет с ним не прожили. Любил меня очень. И я его. Не получилось разлюбить, других таких не нашлось. Надеялась, что и дочечка такого человека встретит, только у неё же учёба прежде всего. Точно знаю: я дневник её смотрела, потом уже.
Не доучилась моя Аля. Переходила дорогу, засмотрелась на машину какую-то разрисованную, отвлеклась. Не увидела, что другая на неё летит.
Мне из больницы на второй день позвонили, когда я уж не знала, куда бежать. С той осени и седая.
Долго моя доченька лежала, почти до снега. Аппарат за неё дышал. Капельницы всякие, трубки. А я в больницу, как на работу. Вот откроет глазки, вот поправляться начнёт. Ведь так бывает же, правда? Если очень ждать и любить, так ведь бывает?
Пойду сегодня к Аленьке, цветочков отнесу. Пусть порадуется. Расскажу, как живу, как люблю её. Она меня слышит, я знаю. И тогда, в больнице, слышала.
Ещё бы оградку покрасить надо, но это уже весной. Широкая у нас оградка. Муж мой там лежит, доченька лежит. В том самом платье, которое для неё Лиза сшила… Скоро и я к ним.


Сегодня

Гаснут фонари вдоль дорог.
Сонный романтик бормочет в подушку, на ощупь дописывая строфу о погоне за упавшей звездой.
Женщина, уставшая притворяться спящей, хмурится над детской кроваткой и считает в уме.
Швея встаёт из-за машинки, потягиваясь и щурясь воспалёнными глазами на часы.
Светофор на перекрёстке мигает жёлтым, готовясь погаснуть до вечернего ремонта.
Улицы заполняются будничным движением и шумом.
Светловолосая девушка на крыльце старого дома, торопливо закрывая дверь, поднимает голову и восхищённо распахивает глаза: из голубых сумерек, зажигая ржавые клёны, неспешно выкатывается над городом дымно-красное солнце, какое всегда бывает в конце сентября.