Поезд – это маленькая жизнь. Это даже не ее метафора. Предчувствие жизни зарождается на вокзале, ностальгически пропитанном воспоминаниями о годах проводничества, с поэзии табло (помните, у Замятина «Расписание железных дорог» признано величайшим произведением нашей с вами современности?), с хруста снежка под ногами и удивительно-отвратительно-неповторимо-притягательного запаха вагонной топки… Бродишь по платформе, огибая равнодушными шагами толпы пассажиров с заготовленными билетами, провожаешь взглядом туманные огни далеких высоток и мысленно представляешь себе заснеженные полустанки родных мест.
Но вот подъезжает электровоз; мужчина с фонарем – акушер стальных магистралей – осматривает сцепку. Пара неудачных дублей – и удар прозвучал, стыковка состоялась, перекидки соединены, и после потуг посадки раздается протяжный гудок новорожденного и первый стук сердца: ту-ту, ту-ту - , сначала медленно, потом все быстрее, увереннее и романтичнее.
В поездах ГЖД, пусть и казанского формирования, ничего особо не меняется: все те же блеклые занавески на кривых прутках, еще не растасканных проводницами на подвязку помидоров, очереди в туалет, сопровождаемые нервным подергиванием дверной ручки ( с расчетом, что от этого кабина освободится быстрее) и убогий кусок мыла в самом, собственно сердце вагона (ну, если не сердце, то однозначно центре пассажирского притяжения).
Вагонное тепло расслабляет и выключает сознание, но долго еще профессиональная привычка тринадцатилетней давности будет заставлять открывать глаза на станциях… Тем сладостнее закрывать их и вновь погружаться в сладкую дремоту под мерное постукивание колес , свет далеких фонарей и неуловимо присутствующий в воздухе даже после подключения электроотопления аромат горящего угля.
Нет, это у них там, в Италии, аккуратная verrovia, а у нас, в России, железка – название, уже звучанием своим указующее на расхлябанность и безалаберность. Да-да, железка. И убогий кусок мыла, уставившийся на вас из своей щелястой люльки и норовящий выскользнуть сквозь каждую щель и через слив раковины вырваться на загаженные пути свободы, - тому подтверждение. А еще тряпка вместо дверной ручки, блюдечко под капающим краником титана и бравые уборщики подмосковных станций, занятые курением, болтовней и сладкой дремотой под редким солнышком с опорой на скребок…
Но жизнь продолжается, развиваясь по поездным законам. Сопят пассажиры под куртками (до чего удобно оказалось ехать в «сидячке»!), сонная проводница для видимости порядка протирает полы и убирает мусор (я никогда не делала этого сразу после посадки, потому что в сидячке почти не работала, а в плацкарте видимость труда можно было создать другими способами), а поезд идет своею дорогой, разгоняясь и посвистывая на перегонах, как озорной мальчишка.
За окном началась уже Нижегородская область. Сосны в заснеженных рукавицах чередуются с тонкорукими березками, а кое-где в пейзаж вонзаются придорожные деревни: длинные дома, разваленные кучи дров посередь дороги – всюду привычный бардак и разухабица, как веками было заведено на Руси. И от этого на душе становится щемяще тепло и до слез приятно.
Сейчас по законам жанра должен следовать первый утренний чай, затем непродолжительный сон и выход на восходе… Нет, жизнь на этом не заканчивается, просто перетекает в другую, оседлую, если можно так сказать про два сонных дня в деревне, форму. Моя жизнь отколется от вошедшего в силу скорого поезда, и я, как в песне, пойду своею дорогой, а поезд пойдет своей.
6-00 утра 18 декабря, поезд на Круглое Поле.