Взаимоотношения Юрьны с Театром , хоть и принесли ей немало приятных минут, нельзя назвать однозначными или стабильными. Во-первых, родилась и долгое время прожила в маленьких городишках, где о театрах еще не помышляли, а теперь уже не помышляют, теперь даже больницы закрывают, не то, что какие-то там театры.
Во-вторых, судьба распорядилась так, чтобы большую часть сознательной жизни голова у неё не о театрах болела, а о хлебе насущном. Не будем о грустном. Вспомним, как все начиналось, и куда привело.
В третьем классе впервые побывала в театре. Даже в двух. В Художественном давали «Синюю птицу», в Большом «Сказку о царе Салтане». Здорово было. С одноклассниками в театр попала, когда полгода в Москве училась. Там главное – невкусные «Театральные» конфеты сосать и много на стуле не вертеться. Хорошее впечатление осталось.
Потом, когда в театры в Москву на автобусе возили, тоже отличное впечатление оставалось. И от театра, и от самого путешествия, от песен в автобусе и всё такое.
Студенткой по пути домой вечерами любила зайти в какой-нибудь театр или в консерваторию. Бабуля опять же, с её феноменальным обаянием, ухитрялась достать билеты на модные спектакли.
До сих пор в глазах стоят Раневская и Плятт в спектакле «Дальше тишина», его запись иногда по телеку показывают, а тогда в зале камеры стояли. Считай, довелось побывать участницей событий. Всего не упомнишь. Только если старый спектакль по телевизору повторят, воспоминания приходят.
Что там дальше было? Ухажер был, у него тетка родная в министерстве работала, билеты доставала, чуть не каждый день ходили. Потом поженились. Потом некогда. Потом сын подрос, и времена круто поменялись. Один билет стал стоить две Юрьнины так называемые «зарплаты». А сводить сына в театр очень хотелось.
Случайно наткнулась в своем районе на очень миленький маленький театр, бывший кинотеатр на Беговой. Там обосновалось театральное объединение «Вишневый сад» - три замечательных театра, артисты пытались выжить.
Спектакли и атмосфера отменные. И тебе Мольер и театр абсурда - Ионеско, Беккет, и Еврипид, и водевили незатасканные, все на высшем уровне, что самое невероятное по цене доступно, раз в десять дешевле раскрученных театров. Повадилась туда вечерами ходить. А что не пойти, если тебе лично домой звонят и приглашают на сегодняшний спектакль, к каждому зрителю с уважением. Быстренько отзанимаешься с учеником, за руль, через десять минут уже сидишь и наслаждаешься искусством.
Одноклассников сына сводила на лучшие спектакли, те чумели конечно, совершенно дикие дети росли в перестройку, но и им понравилось. А в антракте какая-то хорошая тетенька оптом продавала билеты в другие театры и тоже недорого. Таким образом, раз в году у Юрьны случался театральный запой, много лет, благодаря хорошей тетеньке.
Конечно, подруги-благотворительницы приглашали и в дорогие театры, но почему-то так оказалось, что у раскрученных и спектакли и физиономии были так себе. Об антрепризных спектаклях и говорить нечего. Артисты известные, билеты дорогие, пьесы пошлые, выходишь как пыльным мешком из-за угла треснутый, в тошнотворном настроении. Известным артистам тоже хотелось есть, их понять можно, но принять не получилось.
Театральная тема сама собой себя исчерпала, хоть и бывали вылазки, опять запойные. У соседки Львовны из четвертого подъезда знакомый режиссер перебрался из Питера в Москву. Работал и жил в театре Советской Армии.
Посмотрели все спектакли в армейском театре задаром, в антракте попивая кофе в каморке режиссера. Он на одного скромного молодого артиста тогда внимание обращал, типа через полгода его имя будут знать все. Запомните фамилию. Домогаров. Саша. Запомните. Снимается сериал с ним в главной роли. Так и вышло. Имя через полгода зазвучало.
А через год Питер Штайн поставил на сцене театра своего знаменитого «Орестея». Билеты не достать. Интеллигенция толпами валила. Престиж и все такое.
Спектакль в будние дни шел два вечера. Десять часов в сумме. А по выходным целиком шел, с полудня до ночи. Восемь часов подряд. Вдумайтесь в цифры! Юрьна со Львовной вдумались легкомысленно, ну там, прихватили по дороге две связки бананов и на этом успокоились. Юрьнин приятель сообразительнее оказался, втроем задаром ходили, спасибо знакомому режиссеру. Львовна и Юрьна с дамскими сумочками, а приятель с видавшим виды туристским рюкзаком. Это что? – изумились подружки. Это потом, - скромно пожал плечами турист-театрал.
И началось. По залу в темноте ходили мужики в шинелях - хор так называемый. На сцене Игорь Костолевский, Евгений Миронов, Екатерина Васильева, тоже в шинелях фигурировали. Все это бубнило хором и страдало по-отдельности, стихами, как полагается. Трилогия Эсхила. Высшего модернового международного уровня.
Бананов хватило только на первый акт. В антракте пошли гулять с режиссером по страшному зданию театра-города с его узкими тайными лесенками и крошечными помещениями. Архитектура мощнейшая. Можно заблудиться и пропасть навсегда, никто тебя не найдет и не спасет. Мобильников еще не было.
Второй акт опять бубнят и зловеще истерят. Животы уже начинает с голодухи крутить. Досидели до антракта. Пошли в буфет. А нет буфета! Вы забыли то время? Еды вообще не было. На лесенке в фойе обнаружили очередь. Купили пакет сока, больше ничем не торговали. Ну ладно, хоть сок добыли.
Уселись на лавочку. Там такие круглые лавочки вокруг колонн вьются. Открыли пакет. Сок оказался итальянским сухим красным вином. Тоже неплохо. И тут приятель наконец открыл рюкзак, вытащил кухонное полотенчико, расстелил, выложил бутерброды с сыром, вареные яйца и солонку. Класс! Спасены!
Полное счастье. Яичко разобьешь об колонну, запьешь вином – жизнь прекрасна! А то, что кругом голодные приличные граждане прогуливаются, слюнки глотают, стараются в твою сторону не смотреть, после второго стакана уже не колышет. Сияешь, как тульский самовар, сам себе счастливый.
Запомнился осуждающий голодный взгляд Марка Захарова, он там тоже прогуливался, с голодной женой, натурально завидовал.
Юрьну на подвиги потянуло. За гардеробной стойкой увидела знакомое лицо, пообщаться захотелось. Валерий Золотухин, крашенный в рыжий цвет, скучал рядом со стопками своей первой книжки. И никто к нему не подходил! Жалко его стало до слез. Нетвердой походкой направилась утешить. Купила книжку, получила автограф, заулыбался даже, все путем. И опять в зал надо тащиться.
Совсем забыла, в антракте действие как-бы продолжалось, на сцене мыли высоченную пятиметровую белую стену, сплошь залитую кровью. Из двух пожарных шлангов. Молча. Эстетика такая. Питер Штайн. Не хухры-мухры. Для эстетов то, что надо. Если не слишком сильно есть хочется. Смотреть не стали, пошли закусывать. Пакет открытый в зал не потащишь. Пришлось допить вино.
И тут некрепкие души взбунтовались. А зачем в зал, если можно кофе с режиссером в радиорубке пить и трансляцию из зала одновременно слушать? Так и поступили.
Чем спектакль закончился, припоминается смутно. То ли все умерли, то ли не все, но те, кто должен был умереть, точно померли. Среди зрителей жертв не было. Полумертвые жертвы искусства покинули зал, выдержав недюжинное испытание.
О спектакле осталось приблизительно такое ощущение: «Зачем люди ходят в театры? Чтобы вернуться оттуда живыми». Больше про театрального бога Питера Штайна Юрьна предпочитает не слышать. Богу богово, человеку человечье.
Трое участников исторического события еще долго потом в театры не ходили. Хотелось чего-то человеческого, в то, что негуманный авангард наступает по всем фронтам, тогда еще не верилось. Как и не думалось, что параллельно с ним , вторым эшелоном, на сцены тихо заползет пошлость.
Не все так плохо, конечно. И прекрасных спектаклей достаточно. Просто Юрьне, видимо, не повезло. За последний месяц дважды, вот и загрустила.
Решила узнать, жив ли тот любимый когда-то театрик на Беговой. Интернет сообщил, что спектакли идут. Ладно. Заказала билеты. Неудачно. Перепутала даты. Не тот спектакль. Не сообразила, как вернуть деньги. Пришлось еще раз заказать и сходить дважды.
И театр тот же, и те же два маленьких зальчика, но что-то почувствовалось не то. Спектакль- водевиль, современный, должен быть веселым, а улыбки не вызвал ни разу. В зале десять человек, после антракта половина ушла. Досидела в надежде до конца. Так ничего интересного не произошло. Послевкусие пошлости. Облом. Ну ладно, не повезло. Может быть, со вторым спектаклем повезет?
И не ошиблась! Повезло так, что и вообразить невозможно.
Юрьна, сын и его девушка встретились в театре вовремя. Действо началось с порога.
В гардеробе на вешалках не обнаружилось ни одного висящего пальто других зрителей. Разделись. Сдали куртки в гардероб. Сели в фойе за столик, ждут звонка. Первый дали, надо дождаться третьего. И тут подходит щеголь потрепанного возраста, худой, высокий, в элегантном черном костюме, с вьющимися патлами до плеч, с проседью , загадочно к ним наклоняется с такой фразой:
- Должен вас предупредить, что спектакль очень длинный... и очень скучный, - ждет реакции.
- А вы кто такой?- интересуется Юрьна.
- Я главный.
- Скажите, если вы главный и все знаете, а почему этот театр загибается?
- Потому что пришел я и всех нормальных выгнал.
Третий звонок. Трио в сопровождении странного дядьки и двух биллетерш-вахтерш следует в зал. Выбирают места в середине первого ряда. Дядька забирается на верхотуру с какой-то световой установкой. Гаснет свет. На сцене никого.
- Это вы что, кино показывать будете?- изумляется Юрьна, обращаясь к главному дядьке.
Дядька молча кивает. Тишина. Стены зала черные. Потолок черный. Много зеркал на сцене, составленной из черных столов, над ними, из щелей, клубится белый подсвеченный туман. Тихая музыка. Никого нет. Десять минут. И вдруг Юрьна с радостью обнаруживает в тумане голую пятку.
- Смотрите, пятка! Живая! - делится радостью с компанией. Ответственная молодежь серьезно наблюдает, не обнаруживая радости.
Еще минут через десять туман слегка рассеивается, к пятке присоединяется спина и зад свернувшегося калачиком существа, замотанного в тряпки серо-голубого халата.
- Мальчик или девочка? Как думаете? – молодежь не торопится с ответом.
Существо поднимается с пола, спиной к залу, головы не видно, не освещена. Силуэт без головы, рукава завязаны за спиной. Символ безумия? Типа человек, но без головы? Появляется затылок, длинные кудряшки с пучком на темечке. Мальчик или девочка не ясно.
Минут через пять поворачивается лицом к залу. Мальчик. Начинает бубнить обрывки фраз.
- Который час? – интересуется у компании Юрьна, прошло уже минут сорок, - думаю, тут часа на три рассчитано, - делится своим предположением.
Молодежь закатывает глаза. Усталые. После работы. И еще два часа терпеть!
Что происходило дальше, не имеет смысла рассказывать. Ну молчал подолгу, ну ходил, ну лежал, ну залезал на стул и совал голову в наушники радио, напоминающие петлю удавки, ну бредил бессвязно, ну писал на доске мелом бессвязную чушь. Полное впечатление суматранского орангутана в грустях.
Юрьна такого однажды в зоопарке наблюдала. Пока мама-орангутан кормила грудью младенца-орангутана, папа-орангутан слонялся по загону в глубокой тоске и печали, теребил петлю из каната, засовывал в неё голову, вытаскивал, опять засовывал, замирал в отчаянии, в красивой позе, нога за ногу. Страдал. Непонятый. Ну, сейчас повесится! Всё это происходило спиной к сочувствовавшим зрителям.
И вдруг залихватски развернулся к публике с довольной глупой мордой. Проверить, впечатлил или нет? Ну что, друзья, попереживали за меня?
Так вот, персонаж на сцене, напомнивший суматранского орангутана, оказался Фердыщенко в дурдоме. Спектакль – ненаписанной главой «Идиота». Главный дядька, режиссер, почему-то назывался не режиссером, а тренером - Тренер Клим. Человек без имени и фамилии.
«Спектакль» продлился три часа десять минут, что равно 190 минутам, хотя позже Юрьна из интернета узнала, что должен был длиться всего 145 минут. Сорок пять минут лишних выдали. Добавку, так сказать.
Действо кое-как прекратилось, судя по тому, что включился свет. Юрьна кивнула компании, что хлопать надо, молодежь очень удивилась. Юрьна захлопала в ладоши. Изумленный Фердыщенко высунулся из-за загородки, вышел, судя по всему не ожидал оваций, неуверенно улыбнулся, суетливо поклонился и бежал со сцены, сверкая голыми пятками.
Его спортивной рысью, вприпрыжку, резво догонял краем сцены Тренер Клим. Не оборачиваясь. С таким выражением спины, которое ясно давало понять, что никакие силы не заставят его повернуться или вернуться на сцену и разделить триумф актера.
Юрьна не может припомнить другого такого случая в своей жизни, чтобы ей лично давали спектакль, да еще с добавкой в лишние сорок пять минут. Видимо, это был апофеоз её зрительской карьеры. Вершина театральной лирики. Такого успеха у неё в жизни больше не будет, и таскаться в театры никакого смысла нет.
Так вот. Продолжаю разговор. Странным образом, спектакль все же породил мысли. А не хотели ли гостеприимные хозяева, чтобы гости ушли на десятой минуте спектакля? Может быть, на это и рассчитывалось?
Или, а почему бы было не вступить с артистом в диалог во время действа, не сделать действо интерактивным, ведь очень хотелось показать ему язык, нос и состроить рожу?
И вообще, а не совершаешь ли и ты в своей собственной жизни какие-нибудь ненужные и бессмысленные действия, как тот сумасшедший на сцене?