Девочка при дороге.
В середине девяностых годов заместитель главного конструктора завода по художественному конструированию Ставропольцев Вадим Михайлович получил возможность обзавестись служебным автомобилем. Завод выделял на это любые средства, но Вадим Михайлович сделал оригинальный выбор – УАЗ. Машина, конечно, не представительского класса, зато на ней можно на охоту-рыбалку съездить, да и в командировку тоже.
Вадим Михайлович, как человек неординарный, выбрал не простой УАЗ, а решил силами экспериментального цеха при конструкторском отделе завода собрать себе уникальный автомобиль, какого в мире нет. И такой автомобиль был создан!
На базе грузового УАЗа, вместо кузова поставили фургончик, внутри которого комфортабельный салон: стены и потолок оклеены специальным немецким материалом, предназначенным для отделки салонов автобуса, к передней панели прилегал столик, подле него два автобусных немецких кресла, над столом шкаф с посудой, закреплённой в нём особыми держателями, сзади два диванчика. Связь с водителем осуществлялась по средствам микрофона и динамика. Удобный получился автомобильчик.
На нём я, работник отдела снабжения, много раз вместе с Вадимом Михайловичем ездил в командировки по разным городам центральной России, чаще всего в Москву. Дорога длинная, часов шесть езды. Выезжали в полночь, чтобы ранним утром прибыть в Москву, часика два поспать, да и идти выполнять командировочное задание. Чтобы скоротать время в пути, выпивали немножко: «по капочке», - как говаривал Вадим Михайлович. Туда – действительно «по капочке», ну, разве что чуть больше бывало, а оттуда – тоже «по капочке», но почаще!
В девяностых годах, кроме всех прочих бед свалившихся на нашу страну, обочины автомобильных трасс «украсили» девчонки. Стояли они бедненькие вдоль дорог в любую погоду, днём и ночью, как почётный караул, ожидающий проезда эскорта высокой персоны. Только персоны всё ехали дальнобойщики, да разные командированные, вроде нас. Ожидали девчонки своего «счастливого» часа. Какая-нибудь фура притормаживала, покидая общий поток машин, вставала на обочине, и полудетское создание взлетало в высокую кабину грузовика.
Грустно и больно смотреть на такие картины. Я, из окна машины, почему-то обращал на них внимание в плохую погоду, когда холодно, дождливо, или метель крутит белой позёмкой по промёрзшему асфальту. А они в коротеньких юбчонках, совсем почти голые ждут добродетеля дальнобойщика, который заплатит какие-нибудь крохи, а то и вышвырнет вон из кабины, как отработанный материал. Не от хорошей жизни девчонки вышли на дорогу, промышляя таким заработком. Когда видишь на дороге взрослых девушек, то это ещё можно понять. Не принять, но понять. Однако вот стоит школьница, даже не старшеклассница. Она-то, почему не учится?
Это вопрос, как выяснилось позже, интересовал и Михалыча. Его так можно называть в неофициальной обстановке, но мы редко этим пользовались, поскольку безмерно уважаем нашего начальника и любим его как отца родного. К тому же большинству из нас он в отцы годится по возрасту. Вадим Михайлович тот редкий тип начальника, поручения которого выполняются беспрекословно и с радостью. Ни у кого и мысли не возникало, чтобы не выполнить порученное задание, либо выполнить спустя рукава. Если же случалось такое по какой-то непонятной причине, то Михалыч просто взглянет спокойно на такого работника своими добрыми глазами и становится нестерпимо стыдно за невыполненное распоряжение и хочется исправиться, сделать в следующий раз больше, чем требуется. Дверь его кабинета никогда не закрывалась. Любой мог войти к нему со своей или служебной проблемой. Он никогда никому не отказывал ни в чём, помогал по мере своих сил и возможностей. Но никто в корыстных целях не использовал это качество начальника, да это было и невозможно, даже если б кто захотел так поступить. К юбилею Вадима Михайловича, работники его отдела нарисовали на огромном листе ватмана стенгазету, изобразив любимого начальника как бога, сидящего на облаке, а внизу все они, каждый за своей работой.
Михалыч внимательно смотрел в окно машины. Сегодня он задумчивый, притихший, анекдотов не рассказывает. Мы возвращаемся из командировки, выпили уж не по одной «капочке». Видно, что его гложут невесёлые мысли. За окном слякотный, мокрый, холодный, тёмный ноябрь. Там, в ночной мгле, обдуваемая всеми ветрами, промелькнула очередная бабочка.
Михалыч неожиданно быстрым движением выхватил из держателя микрофон, поднёс к губам, сказав водителю:
- Саша, выбери нам девочку.
Это прозвучало бы как гром среди ясного неба, но я сообразил сразу, что Михалыч задумал что-то иное.
- Какую вам, Вадим Михайлович, постарше или помоложе?!
Вопрос водителя прозвучал весело в шутливо-ироничном тоне. Он не ожидал такое услышать и думал сначала, будто Михалыч шутит, чтобы взбодрить водителя, проверить, не спит ли. Ночь кругом.
- Нам выбери самую маленькую, - необычно твёрдо, с каким-то незнакомым металлом в голосе сказал Михалыч. Саша понял, что патрон не шутит.
Через минуту УАЗик наш свернул на обочину и остановился около интересующего объекта. Девочка привычным движением распахнула дверцу фургончика и впорхнула в ярко освещённый салон. Она, как маленький замёрзший воробышек, впорхнула к нам так легко, что даже автомобиль не качнулся. Я уступил ей место подле Михалыча, пересев на диванчик. Она быстро поняла, кто тут главный.
- Как тебя зовут, девочка? – тихо и ласково спросил Михалыч. Спросил так, как добрый дедушка спросил бы что-нибудь у своей любимой внучке.
- Лена, - назвала она себя, немного опешив от такого вопроса, ибо никто никогда не интересовался её именем.
- Покушать хочешь, Леночка?
Добрые дедовские глаза Михалыча из-под нависших мохнатых бровей смотрели на юное создание. Она поняла, что тут будет что-то другое, не то, что обычно.
- Хочу, - просто и без лишних слов сказала Лена. В её положении глупо отказываться от столь редкого предложения.
Михалыч показал рукой на стол:
- Бери, что хочешь. Водки не дам, - почему-то добавил он твёрдо. Наверное, потому, что представлял, что такие девицы не прочь бы и выпить.
- Пива бы, - сказала совсем осмелевшая Лена.
- Ещё чего! – строго ответил Михалыч, - ешь вот, что нравится.
Лена с аппетитом уплетала колбасу, хлеб, шпроты и другую нашу бесхитростную закуску. Скоро насытилась. Да и чего там насыщать, желудок-то с напёрсток величиной. Михалыч налил ей горячего чая из термоса, дал пышную булку.
- Добрый вы, - с благодарностью в голосе произнесла согревшаяся и раскрасневшаяся Лена. Личико её оттаявшее сделалось совсем детским. Пальцы рук отогрелись от тепла горячей кружки. Даже острые коленки согрелись, перестав быть синими, как были у курицы на витрине советского магазина.
- Где ты живёшь? – спросил Михалыч.
- Тут недалеко, - охотно защебетала Лена, - рядом с дорогой наша деревня находится.
- В школу ходишь?
- Да. То есть, нет. Ну, иногда, когда свободна.
- А родители знают о твоём занятии?
- Они нас и выгоняют на дорогу.
- Как выгоняют?! - изумился Михалыч.
Такого ответа он явно не ожидал услышать. Он не мог понять того, как свою малолетнюю дочь можно выгнать заниматься таким ремеслом.
- Работы у них нет, колхоз развалился, - охотно пояснила Лена, - дома нет ни еды, ни одежды.
Михалыч смотрел на неё и в глазах его стоял ужас. Как может быть так, чтобы в деревне не было еды? Неужели взрослые люди не способны личным хозяйством прокормить себя и своих детей?
- Ты сказала «нас выгоняют». Кого «нас»?
- У меня есть старшая сестра.
- А подруги?
- Их тоже выгоняют на дорогу.
- Выгоняют насильно?
Этот вопрос Лена не могла оценить в полной мере. Просто сказала:
- Мы привыкли. Всё нормально.
Дети привыкают к любым условиям жизни. Не видя ничего другого, они считают, что примерно так и должно быть, что у каждого своя жизнь.
- Сколько тебе лет?
- Четырнадцать.
- Будет скоро?
- Да.
- Года через два?
- Через год, - не стала спорить Лена.
Воцарилось гнетущее молчание. Никто не знал, что говорить в такой ужасной ситуации. Михалыч и я думали каждый о своём и мысли эти были совсем не радостные.
Лена начала слегка беспокоиться. Она должна была бы быть довольна происходящим, но она привыкла к другому развитию событий. Теперь она чувствовала себе неуютно, как бы не в своей тарелке.
- А как вас зовут, - спросила она у Михалыча.
- Дядя Вадим, - назвался он.
- Давайте я отработаю за вашу доброту, - предложила Лена. И добавила, - а то неудобно.
- Дочка, нам от тебя ничего не надо. Мы тебя не за этим пригласили.
Помолчали ещё несколько секунд.
- Сколько я тебе должен?
- За что?! – воскликнула Лена, и глазки её заблестели.
- Считай, что ты оказала нам свои услуги. Я хочу тебе заплатить.
Лена назвала сумму. Михалыч спросил:
- А желание у тебя есть какое-нибудь?
- Есть, - ответила Лена, опустив головку. Сразу стало ясно, что она стесняется его произнести. Понимала, что слишком она не вяжется с её ремеслом.
- Какое? – настаивал на своём Михалыч.
- Куклу Барби хочу, - чистосердечно, с детской открытостью призналась Лена, взглянув на Михалыча.
Глаза Михалыча заблестели, и кадык заходил над ослабленным узлом галстука. Он ничего не мог говорить. Достал деньги и вручил их Лене. Большего он ничего для неё сделать не мог.
Лена не спеша вышла из машины в сырую непроглядную мглу ноябрьской не ласковой, грязной ночи, постепенно растворившись в темноте.
Михалыч отвернулся к окну, свет в салоне погас. Лишь свет фар встречных автомобилей молниями влетали в салон, освещая, как вспышка фотоаппарата, всё его убранство.
- Что это было, Вадим Михалыч, социологическое исследование?
Михалыч промолчал, а я сразу устыдился своего вопроса. Каким-то неведомым чутьём понял, что спросил глупость. Хотелось как-то загладить свою оплошность, но, что можно сказать в такой ситуации? Михалыч, наверное, подумал: «Дурак ты, Лёша, безмозглый!» А может и не подумал так, не таковский он человек, чтобы о людях плохо помыслить и осудить их.
Полчаса ехали молча. Михалыч даже не шевелился. Наконец, он глубоко и тяжело вздохнул, как бы сбрасывая с себя неприятные впечатления и предложил:
- Давай по капочке.
Выпили. Сразу ещё по одной повторили. Черед две минуты по третьей опрокинули.
- Понимаешь, Алексей, масштаб бедствия? Как такое может быть, чтобы родители девчонку малолетнюю, свою дочь, выгоняли заниматься проституцией. Именно выгоняли. Не сама она идёт, поскольку всё стало можно, а родители её выгоняют! Моё детство прошло в войну и в трудные послевоенные годы. Я тоже помню, что с продуктами было очень плохо, постоянно хотелось есть. Летом мы с пацанами шли в луга, ели там дикий лук, конский щавель, ходили в лес за ягодами и грибами. Иногда и девчонки были в нашей компании. Но уверяю тебя, у родителей даже и в мыслях не было, чтобы использовать своих детей таким образом. Конечно, я понимаю, ты можешь сказать, что девчонок предлагать было некому, поскольку проституция не была развита. Может только в больших городах она и существовала в то время, но не у нас. Однако она могла бы быть развита, если бы родители опустились до такого скотского уровня. Что же выходит? Они своих дочерей выгоняют на дорогу, а сами чего делают? Ждут, когда те принесут денег? За это их судить надо! За несколько лет мы из образованной страны превратились в какое-то быдло. Почему? Как такое произошло? Ну, понятно, власть предала страну, отдала её на разграбление своим приближённым и иностранцам, но простые-то люди, почему так пали? Дальше-то некуда. Если уж своих маленьких дочерей не жалко, то ниже падать-то некуда. Эта Лена была бы сейчас пионеркой, если бы страну нашу не развалили. Она бы и знать не знала, что есть такое ремесло. Читала бы детские журналы и книжки. Имела бы свою любимую Барби. Впрочем, нет, Барби у неё бы не было. Была бы нормальная советская кукла, а не эта уродица западная!
Помолчали.
Эмоциональный, путанный, но во всём правильный монолог Вадима Михайловича не располагал к продолжению разговора. О чём говорить? Действительно, такого предательства властью интересов своей страны и народа, никогда не было в истории России.
- Не грусти, Алексей! Наливай по капочке!
Как до дома доехали не помню. Саша развёз нас по домам, помог выйти из машины, а может и до двери добраться.
Прошло двадцать с лишним лет. Ситуация в стране поменялась. К счастью, не стоят малолетние девчонки в придорожной грязи и пыли, не ожидают развратного и несколько дней не мывшегося водителя огромного грузовика. А что теперь стало с теми, кто тогда стоял при дорогах? Как сложилась судьба той Лены? Одной из миллионов Лен, Свет, Надь, дежуривших на дорогах огромной страны? Если жива, то ей теперь далеко за тридцать. Может своих детей растит. Сумеет ли оградить их от той беды, которую сама пережила?
Двадцать с лишним лет прошло. Огромный период в жизни человека. Мы же до сих пор проклинаем советское прошлое, правда, всё меньше, всё осмотрительнее, ибо знания настоящей истории показывают чудовищную ложь современной пропаганды о прошлом нашей страны. Конечно, жалко невинно репрессированных. Спора тут нет. Но хоть кто-нибудь в современной России вспомнил о тех несчастных девчонках?!
28.01.2017.