ГЛАВА 3
О ТОМ, ЧТО ХУЖЕ, ЧЕМ ВСЕГДА - ЛУЧШЕ, ЧЕМ ХУЖЕ НЕКУДА
Торчать перед телевизором довольно скоро наскучило. Рубиться в видеоигры против компьютера было неинтересно, а невесёлые мысли постоянно отвлекали от просмотра фильмов – я пересмотрел их целую кучу, но почти ничего не отложилось в памяти.
Несмотря на мешанину из грязи и мокрого снега, равномерным слоем покрывавшую тротуары и дороги Пионерска, уже на четвёртый день вынужденного одиночества я раздобыл себе велосипед. Мой собственный велик коротал зиму где-то в подсобке у батькА на работе, но в магазине спорттоваров ему нашлась превосходная замена. Теперь днём, разбрызгивая снежную кашу и с хрустом давя ледяную корочку на лужах, я гонял своего педального коня по пустынным микрорайонам (без особого, впрочем, энтузиазма), а вечерами, когда темнело и на улицах становилось жутковато, валялся на диване с книгой в руках.
Книги стали моим спасением – они помогали забыться. Перетряхнув единственный в городе книжный магазин и немногочисленные киоски печатной продукции, я притащил домой все найденные там бумажные сокровища. Мне и раньше нравилось читать, но теперь я отдавался этому занятию с особенной страстью.
Три вопроса постоянно терзали меня: что это за место? Почему я здесь очутился? И как отсюда выбраться? С первыми двумя всё было более или менее ясно: либо я умер и попал в загробный мир; либо нахожусь в коме, а вокруг лишь иллюзия, созданная моим подсознанием; либо, как в «Дне сурка», вселенная наказала меня за то, что я не ценил того, что имею.
Главные же непонятки возникали с третьим вопросом: как выбираться?
Если это всё же загробное царство, то выход отсюда искать бессмысленно, а значит этот вариант не стоило брать в расчёт. Если я в коме, то оставалось только набраться терпения и ждать – обживаться, как Робинзон Крузо, и стараться выжать из ситуации максимум позитива. В отличии от Робинзона, мне не нужно было обустраивать свой быт, защищаться от хищников и заботиться о хлебе насущном. Что же касается попыток выбраться со своего «острова», без помощи извне, то особыми надеждами на этот счёт я себя не питал.
И только последний вариант (пусть даже самый невероятный из трёх) подразумевал, что некие осмысленные действия с моей стороны способны помочь мне вернуться в привычное окружение, поэтому он нравился мне больше прочих. Но, как бы то ни было, следовало побольше узнать о своём теперешнем «доме»: понять его логику и принципы, изучить закономерности и сопоставить влияние одних факторов на другие. Многое здесь было совершенно таким же, как в привычной реальности, но хватало и отличий.
Например, что-то странное творилось с электричеством – все лампы горели вполнакала, а электроприборы работали вполсилы. Продукты питания совершенно не портились, несмотря на то, что холодильник почти не морозил; хлеб, забытый на столе, не черствел; а суп, приготовленный ещё мамой и оставленный на плите остывать, даже не думал прокиснуть. Я по-прежнему чувствовал холод, голод и боль, но ранка на пальце, порезанном соскочившим ножом, совершенно не воспалилась и затянулась очень быстро.
А ещё, непонятное происходило с погодой...
Это трудно объяснить, но я не мог даже с крохотной долей вероятности предсказать – закончится ли зима завтра или продлится ещё сотню лет. Дитя весны – я начинал чувствовать её приближение ещё в середине февраля, хотя в наших широтах она сильно не совпадает с календарной, и редко наступает раньше второй половины апреля, когда уже можно, наконец, снять пальто, шарф, тёплую шапку, но пока не следует торопиться прятать их вглубь гардероба или закидывать на верхние полки шкафов. Порою случались рецидивы зимы: снег мог пойти в мае, или даже в июне, но всегда было ясно – это ненадолго, и впереди ждёт целый месяц (а то и два!) тёплых летних денёчков.
И если в прежней реальности дыхание весны уже вовсю ощущалось, то теперь нельзя было быть уверенным ни в чём: пошла третья неделя моего прозябания в этом обезлюдевшем мире, а изменений в погоде всё не наступало.
Вместо этого наступил мой шестнадцатый день рождения.
Я не стал отмечать его как-то по-особенному, тем более, что всевозможные вкусности были доступны мне теперь в любых количествах, а подарками можно было заваливать себя с ног до головы хоть ежедневно. Весь этот день я провалялся в постели, читая Берроуза и рассматривая семейные фотоальбомы, и только под вечер, без всякого удовольствия съев пять порций мороженого и запив их тремя стаканами опостылевшей газировки, вышел на улицу проветриться. Решив в этот раз прогуляться пешком, я оставил велик в подъезде под лестницей, а сам пошёл бродить не разбирая дороги и не сразу заметил, как оказался вблизи того места, где так круто изменилась моя жизнь.
Казалось, прошло уже несколько лет с тех пор, как эта злополучная машина забросила меня из одной бесприютной реальности в другую – ещё более бесприютную. Наверное я сам это заслужил, когда роптал на судьбу, но видит Бог: я усвоил урок и полон раскаяния.
Начинало темнеть и пора было возвращаться домой, когда резкая боль вдруг согнула меня пополам, внутри что-то яростно заурчало и забулькало, а потом, со звуком туалетного смыва обрушилось в низ живота. Таких лютых спазмов кишечника я никогда ещё не испытывал – должно быть дали о себе знать мороженое с газировкой. А может – это что-то возрастное.
Я находился недалеко от магазинчика «Пингвин», к которому тут же метнулся на полусогнутых, крепко сжав сфинктер и обхватив руками живот, и лишь заскочив внутрь вдруг вспомнил о пугающей меня подсобке, наполненной непроницаемым мраком.
(Здесь необходимо сделать небольшое отступление.
Когда я колесил на велике по безлюдным кварталам Пионерска, или бродил внутри опустевших домов, торговых центров и муниципальных учреждений, мне не раз попадались на глаза странные области, наполненные плотной, почти осязаемой тьмой самого зловещего вида. Обычно она таилась за приоткрытыми дверями подъездов, на лестничных площадках, в нишах мусоропроводов и арках проходных дворов. И хотя никакой опасности я не чувствовал, но места эти всё равно пугали меня и заставляли держаться от них подальше.
Именно в такой «области тьмы» и скрывался так необходимый мне сейчас туалет.)
Найти незапертую квартиру в одном из соседних домов мне было уже не успеть, а обделаться посреди улицы (хотя бы даже и без свидетелей) казалось настолько позорным, что не оставалось ничего другого кроме как побороть свой страх и шагнуть в неизвестное.
Выставив вперёд дрожащие руки, я ступил в разверстый зев двери, сразу же потеряв все ориентиры в окутавшей меня кромешной мгле; сделал шажок, другой, третий, но по-прежнему не ощущал впереди ничего кроме пустоты. Казалось, уже пройдено расстояние равное двум таким магазинам, а тот всё никак не заканчивался. Липкие капли пота побежали вниз по моей спине и ледяные пальцы паники начали медленно сжиматься вокруг горла, когда одной рукой я упёрся в дверной косяк, а другой нашарил клавишу выключателя…
Свет был тусклым, но после чернильной темени показался мне ослепительным. Ничего страшного здесь не было: прямо за дверью обнаружился искомый сортир (довольно опрятный на вид), а справа угадывалась крохотная кладовая, заставленная ящиками и коробками. Спазм в кишках снова согнул меня пополам; я едва успел спустить штаны, даже не убедившись – имеется ли в зоне досягаемости туалетная бумага.
Вскоре резь в животе слегка отпустила, а туалетную бумагу, к счастью, не всю успели использовать предыдущие засранцы. Спустив воду, я густо набрызгал хвойным освежителем воздуха («будто кто-то под сосной насрал» - вспомнилась фраза из старого анекдота) и, не выключая в подсобке свет, торопливо вышел из магазина.
На улице успело заметно стемнеть, хлопьями валил снег и ощутимо похолодало - зима никак не хотела сдавать своих позиций. Закутавшись в плащ и поглубже натянув на уши шапочку, я торопливо зашагал в сторону дома.
На подходе к городской площади, мне показалось, будто там что-то неуловимо поменялось, но сумерки и снежные хлопья мешали понять – что именно. Устав напрягать глаза, я нырнул в проулок между Домом быта и кафе «Причуда», чтобы сократить дорогу.
Площадь всё не выходила у меня из головы, но в подъезде ожидала загадка поудивительней: когда я поднёс ключ к двери, оказалось, что замочная скважина ему не соответствует. И что поразительнее всего, я прекрасно помнил эту скважину – полукруглый глазок на почерневшем алюминиевом пятачке – такая была у нашего старого замка.
Замок поменяли полтора года назад из-за того, что старый стал плохо открываться, но ключ от него по-прежнему продолжал болтаться у меня на колечке вместе с двумя другими: от нового замка и почтового ящика. Повозившись с заедающим механизмом, я тихонько приоткрыл дверь, приготовившись к новым неожиданностям.
Они не заставили себя ждать.
Первым, что бросалось в глаза, были обои в коридоре – не сумрачно-зелёные на которых отдыхал глаз, а блёкло-жёлтые - покрывавшие эти стены до прошлого года. По углам обои были изодраны когтями нашей кошки Пчёлки, названной так за жёлто-рыжую масть и повышенную полосатость.
Обследовав квартиру, я нашёл и другие перемены: взамен нового импортного «Тефаля», подаренного тётей Натой из Питера, вернулся советский алюминиевый чайник с помятым боком; цветной телевизор «Горизонт» исчез, а на его место перекочевал из кухни старый черно-белый «Рекорд»; на моей книжной полке появился десяток пластмассовых солдатиков с головами животных, которых я давно сменял Стасу Скорнякову на книгу о Тарзане. Кроме того, из холодильника исчезли все принесённые мной продукты; из шкафа – новая одежда, а из комнаты родителей – видик, приставка, видеокассеты, картриджи, книги и журналы натасканные сюда со всего города.
Создавалось впечатление, будто время отмотали на несколько лет назад, что, кстати, подтверждалось лежавшими на письменном столе учебниками за пятый и шестой класс, хотя мы с сестрой учились уже в девятом и восьмом.
Такой вот подарочек получил я на свой день рождения и теперь даже не знал что думать: картина этого мира, уже довольно ясно сложившаяся в моей голове, рушилась на глазах. Только я перестал ждать новых сюрпризов, как что-то вдруг снова начало меняться и меня это беспокоило. Как странно устроен человек: даже страстно желая перемен, он всё равно зубами держится за привычное.
Найдя в холодильнике початый пакет кефира, я неторопливо выпил его, прислушиваясь к ощущениям. Буря в животе почти улеглась, лишь изредка напоминая о себе недовольным урчанием. На улице тоскливо выла вьюга, хаотично метались снежинки, в доме напротив светились несколько окон.
Радиаторы парового отопления грели едва-едва и в квартире стало заметно свежее. Почувствовав, что продрог, я отыскал ватное одеяло, закутался в него и ещё долго сидел на кухне, вглядываясь в сгустившиеся сумерки и попивая горячий чай.
Когда глаза стали слипаться, я погасил свет и пошёл спать.
Мне снились лица – множество лиц - людей, с которыми я никогда не был знаком, хотя встречал их чуть ли не ежедневно. Вот унылая шайба мужичка, постоянно бредущего мне навстречу по пути в школу, вот румяная мордашка продавщицы из хлебного отдела, рядом с отёчной репой хамоватой тётки из колбасного, вот опухшая будка похмельного дворника, а вот лопоухая рожица соседского пацанёнка с вечно бегающими хитрыми глазками.
Но лица тех, кого хотелось увидеть больше всего, в эту ночь мне так и не приснились…
Проснувшись, я какое-то время тихо лежал, поджав к животу ноги и с головой завернувшись в одеяло, а когда, откинув его край, решил, наконец, вставать, мне показалось, что я всё ещё сплю. В дверях комнаты, тыльной стороной ко мне, стоял мягкий стул, на котором, оседлав его худыми ногами в камуфляжных штанах, сложив на спинке руки, просунутые в рукава расстёгнутой лётной куртки и примостив на них патлатую белобрысую голову, кто-то дремал…
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/04/18/1738