Малина – ягода лесная. Сладкая. Ароматная.
Манит она в рощу не только влюбленных, но и ребятишкам не дает покоя своей сладостью.
Растет буйно на заброшенных лесных вырубках. Вместе с кустами Иван-чая и крапивы, в завалах валежника и прочего лесного хлама.
Ребятишкам набрать полную корзину мягких ягод сложнее, чем взрослому. Пробираясь среди неряшливо прибранных отходов лесоповала, кустов кипрея (так в поселке называли Иван-чай), крапивы и мелколесья, трясут, пичкают, иногда опрокидывают они с таким трудом наполненную ягодой корзину.
Иногда до того утрясут сбор, что между дранок донышка, начинает сочиться, рубинового цвета, сок. Капли зависают потерянной сладостью, склеивают пальцы, если потрогаешь. Капают на глухую тропинку и на звонкую досаду детворы.
Не близко от Нейского поселка были старые делянки. Лесорубы валили вековую дубраву правильными лесными квадратами, кварталами. Год за годом все дальше удалялись от поселка. За собой тянули узкоколейку, железную дорогу, ширина колеи на которой была в половину меньше чем на железных дорогах России. А паровозы по ней бегали в четыре раза легче паровых мастодонтов, наматывавших тысячи верст на стальные колеса из Москвы во Владивосток.
По этой узкоколейке в шесть часов утра лесорубы отправлялись в лесосеки и в семь часов вечера, возвращались в поселок. А весь день и ночь по этой дороге вывозили лес и гоняли порожняк.
Ягодники ездили «по малину», тоже на этих поездах, вместе с рабочими. В местах, особенно щедрых на лесные дары, машинисты паровозов останавливали состав теплушек и позволяли ягодникам покинуть вагоны. Вечером, по пути в поселок, останавливали поезд на этом месте и забирали старателей домой.
Пацаны, уже с третьего класса школы, со старшими братьями и сестрами, отправлялись на этом поезде на малиновый промысел.
Это не считалось геройством. Хотя представить нынешнего ребенка с раннего утра до вечера, оставленного с горсткой ребятишек в глухом лесу, за десяток километров от дома, довольно не просто.
Объяснялось это трудностями жизни послевоенных лет, гнали эти трудности в лес взрослых и ребятишек, запасти на зиму сладкой ягоды.
Дело в том, что сахар в начале пятидесятых годов в поселке продавали по спискам, по пятьсот граммов на человека, в месяц. Этого явно не хватало и взрослым и детям. Особенно детям.
Сколько же было ликованья в душе маленьких карапузов, когда старшие приносили в дом целое ведро сладости! Усталые люди высыпали усталые ягоды в эмалированную посуду, и она вольно рассыпалась по чистому тазику наполняя дом бархатным ароматом лесного нектара. Ее можно было есть вольно, «от пуза», загребая ручонками. Вымазывая нос и щеки. Угощая любимую Мурку.
Ягоды ели с молоком, с блинами. А большую часть сушили. Зимой чай с малиной в охотку. Не плохо лечит простуду. Витамин.
Вот потому многие поселковые ребятишки, стряхнув бархатный сон, наскоро сполоснув лицо, торопливо проглотив завтрак, рано утром выбегали на улицу.
Братья Ясеневы, не были исключением.
А по улице уже тянулись к диспетчерской будке и другие пацаны. Переговаривались:
- На какой километр поедете? –
- На восьмой… -
- И чего вы там найдете? Осинником уже все затянуло… -
- Говорят, Бажуковы, там вчера, хорошо набрали. -
- Может кустики какие ощипали…. –
- Говорят, что там нынче ягоды много. -
- А мы на Какшу. На шестнадцатый километр с Лехой рванем. –
- Там еще кипрей не зарос. Какая малина? –
- А может быть зарос, откуда знаешь? –
- Рано еще на Какшу. На четырнадцатый километр нынче надо, в самый раз будет. – Заглушал спор Лека.
С Лекой не спорили. Лека даром слов не тратил. Считался удачливым. От того и авторитет.
На разъезде, откуда начинается узкоколейная дорога, напротив диспетчерской будки, устроен деревянный перрон. Шесть пролетов досок краем настила граничили с рельсами дороги, а противоположный край перрона завершали скамейки с перилами. А за ними, в некотором отдалении, привязанная тротуарами к перрону – диспетчерская будка.
На перронной ветке уже ожидает рабочий поезд. Несколько обшитых досками грузовых платформ с крышами, дверями, лавками вдоль стен и железными печками посредине теплушек.
Паровоз уже прицеплен. Ожидает отправления. Сочится паром.
Ребятишки торопливо забираются в вагоны и отыскав свободное место, и спросив у взрослых разрешения, усаживаются на лавки. Билеты не продают. Некому. Едут работяги и дети работяг.
В шесть часов паровоз дает свисток и трогает состав. Лязгают сцепки вагонов и поезд, постукивая железными колесами на стыках рельсов, медленно двигается вдоль перрона. Диспетчер, взмахнув на прощание флажком, уходит в дежурку.
Поезд набирает скорость. Колеса стучат чаще. Вагон качается. Время от времени дергается. Скрипит. Вот уже проскрежетали крестовины выходных стрелок и поезд пустился, что есть духу, в лесосеку.
В вагоне полумрак. Маленькие проемы незастекленных окон, взрослому мужику едва пролезть, прорезанные под потолком в четырех углах вагона – света пропускают мало. А когда поезд выбежит за поселок и пойдет по лесу, в вагонах станет еще темнее. Одна за другой заглядывают в окошки сосны и ели. Машут ветками. Кивают вершинами.
Свет никому не нужен. Рабочие переговариваются короткими фразами. Кто-то дремлет. Наиболее азартные перекинули с лавки на лавку доску, устроились кругом в конце вагона и дуют в карты. Ехать около часа. Наиграются.
Двери вагона открыты на всю ширину. Лето.
У дверей, на толстых чурбаках, отрезанных от комля вековой лесины, уселись несколько молодых мужиков.
Из разъема широких дверей видно больше, чем из дырки окна. В дверях придорожье наплывает и уходит вдаль широкой панорамой. А когда поезд идет по редколесью, елочки и березки начинают танцевать хоровод. Стоит присмотреться и заметишь, как ближние к поезду деревца убегают назад, а дальние начинают двигаться вперед. И сколько бы ни смотрел очарованный путник, хоровод этот будет сопровождать его до конца пути.
На седьмом километре поезд снизил скорость, лязгнул буферами, остановился. Высаживались на покос Лугинины.
Сенокосов в лесной стороне мало. Редкие владельцы коров вынуждены сено косить на дальних прорежинах лесов, неподалеку от узкоколейки. Племянник дяди Вани Лугинина, Володя, уже перед выходом на пенсию вспоминал мытарства на лесных сенокосах, в пору отрочества, с тяжелым вздохом.
Вслед за сенокосниками высыпалось и несколько незнакомых парней и девчонок-ягодников. Нездешние. Чьи-то гости. Чего-какого они найдут в заросших наглухо делянках, они наверное вряд ли понимали. Ну, может быть, наткнутся на чернику, или в логу, по берегу ручья, нарвут смородины.
Вечером поезд здесь обязательно остановится и подберет всех.
На девятом километре остановка на Березовском. Это тоже поселок лесорубов – сынок поселка Нейского. На берегу речки – Березовки. Зовется: Березовский.
Живут в нем тоже лесорубы. Семьями. В бараках. Есть школа. Пекарня. Баня. Клуб. Медпункт. Улицы выстелены по краю тесовыми тротуарами. За поселком, на холме красивая березовая роща. Березовский.
На двенадцатом километре новая остановка. Выгружались на покос Пестовы. Тут Володька подхватил Сеньку и потянул к выходу из вагона:
- Давай, давай. Пошевеливайся. Здесь сойдем. –
Когда они уже спрыгнули с подножки, добавил:
- Все на четырнадцатый едут, целая орава, больше вытопчут, чем соберут. А мы с тобой тут одни походим. Я здесь одно место знаю, надо проверить. –
- А если… -
- А если… - уйдем в сто второй квартал. –
Тропинка отпрянула от железной дороги и потянулась прочь по густому молодняку лиственного леса, какой через десяток лет непременно глушит пустые вырубки.
Дикая поросль стояла настолько плотно, что свернуть с тропинки и пробраться через нее напрямик, стоило бы труда не малого. От выпавшей за ночь росы, в лесу прохладно. Даже знобко. Чтобы согреться, братья прибавили шагу. Скоро тропинка повернула на юг и через сотню метров выглянула на поляну.
Поляной это редколесье назвать можно было с трудом. Скорее всего это был гектар подсады, оставленный лесорубами из-за его очень нетоварной сути. Искалеченные природой, древесные недоросли торчали убогой рединой. Прорастали зарослями кипрея, крапивы и малинника. Кое-где от разделки редких строевых лесин остались кучи не сожженных сучьев и гнилого валежника. Вот на такое «веселое место» и вывел Володька своего братишку.
Он обошел край редины и полез через кусты кипрея вглубь завалов. Сенька, он был на четыре года младше брата, потянулся за ним.
- Под ноги смотри. Змеи здесь, - предупредил брат.
Сенька раздвигал ветки кустов и во все глаза смотрел под ноги. Лучше бы не смотреть. Змей он боялся больше всего и каждое упоминание о них вызывало озноб и каждый черный сук на земле теперь казался ему гадюкой.
- Ну, где ты там? Иди посмотри, - позвал брат.
Сенька наконец пробрался к нему. Взглянул и обмер. Такого он, на своем веку, еще не видел. На высоких малиновых ветках, висели ягоды. Они были крупные. Зрелые. Их было много. Их было так много, что они превращали ярко-зеленый куст в малиновый букет.
- Вот это да… - выдохнул Сенька, благодарно взглянув на брата. Радуясь и дивясь его опыту.
- Целик. – Многозначительно произнес брат.
А это значило, что до них в этом малиннике нынче еще никто не бывал.
- Можешь попробовать, - с царской щедростью угощал брат. И тут же спохватился. – Много не ешь, голова заболит. –
Санька осторожно охватил двумя пальцами зрелую ягоду, стянул ее с удивительно-чистого, ярко-белого пестика, положил в рот и слегка придавил языком. Такой бархатной сладости он и прошлым летом не пробовал. Тающий во рту аромат ягоды наполнил ликованием все его существо.
Сенька сорвал другую ягоду и снова ощутил торжество малинового аромата. Ребята снова и снова срывали ягоды, блаженствовали от их сладости, а ягод не убывало. Казалось они появлялись вновь и вновь на месте недавно сорванных.
Володька опомнился первым.
- Все. Хватит. А то не вылезем отсюда. Завалимся в этот куст и уснем вечным сном. –
Лишние страхи он напускал на Сеньку, когда надо было отвлечь его от соблазна и мобилизовать на дело нужное.
- Ты тут пока собирай, а я посмотрю, чего здесь есть и сколько. Корзинку на шею повесь, и двумя руками бери. А я мигом. –
Мог бы и не учить. Сенька уже не первый год ездил за малиной и без напоминаний знал – когда ягод много, корзину удобнее вешать на шею и собирать двумя руками. Левой придерживать веточку, правой обирать ягоды двумя пальцами, скатывая их в корытце ладони. Горстками пересыпая в корзинку.
Володька трещал валежником, обходя малиновые кусты, Сенька сноровисто обирал ягоды. Скор пальцы на его правой руке стали розовыми. А дно корзинки малиново- красным.
Корзину малины наберешь не вдруг. Вторую дранку наполнишь, как первую. Следующую дранку, доберешь тише. А вот четвертую набирать – маята.
Малина – ягода мягкая. В корзине верхние ягоды начинают давить на нижние ряды. Сдавливают. И когда урожай в малинниках не богатый и ходить приходится много, ягоды в корзине не прибывают, а оседают. Того гляди, расплющатся, истекут соком.
У Сеньки сегодня малина не плющилась. Ему не надо было много ходить. Он не спеша перебирал ветки малинника.
Чего-то не стало слышно брата. Где он? Еще послушал. Не слышно. Где? Тревога чужим гостем протиснулась в одиночество мальчишки.
Леса здесь глухие. Замежье трех областей. На десятки километров не встретишь живой души.
Тревожно. Одиноко. А брат молчит. Сенька свистнул. Послушал. Ответа не услышал. Притих. Глянул под ноги. Толстые, черные сучки. Без коры. Облезла. Чулком. Как шкура со змеи…
Где же брат? Без брата Сенька – сирота. Одинокая. В лесу. Мысли тикают как маятник. Одна за другой. Стучат в висках молоточками. Кусты плотно обступают со всех сторон. Теснят. Давят лесным дурманом.
В этих лесах водится волк. Медведь. Рысь. Лиса. Лиса не в счет, палкой отгонишь. И змеи…
Невольно из глубин встревоженной памяти всплыл рассказ о тетеньке, на которую в малиннике вылез медведь… Стал уплетать из отставленной корзины ягоды. Тетенька пожалела ягоды и ударила медведя палкой. Он зарычал диким голосом и ударил ее лапой и когтями разорвал одну грудь.
А еще в начале лета рысь прыгнула на шею козленку…
Сенька втянул шею, съежился, огляделся по сторонам. Страшно.
Засвистел что есть силы. Наконец услышал отклик. Выдохнул. Здесь он. Братуха. Защита. Оборона. Мытарь.
В глуши чащобы стало светлее. Свежее. И ветерок.
Надо собирать. Брат лени не терпит. Устыдит.
Володька вернулся, когда в Сенькиной корзинке ягоды закрыли первую дранку.
- Молодец. Если так будешь собирать, к обеденному паровозику успеем. –
- А ягод хватит? – Обеспокоился младший.
- На неделю. -
Сенька заглянул в корзину брата и удивился. Ягод было более полутора дранок. Как он умудрился набрать столько на ходу, продираясь кустами и завалами, Санька объяснить не умел. Списал это на старшинство брата. Старшие умеют делать все гораздо быстрее и у них как-то ловко все получается.
Последнюю дранку в корзине добирать – мука. Ягоды, как на грех, прибывают тихо. Часов нет, и солнышко, куда-то запропастилось. А, паровозик ожидать не будет… где он? Может быть порожняк по участкам тасует? А может быть уже груз собрал? Может быть уже состав ведет? Опоздаем…
Эх, попить бы…
Вот и солнышко появилось. Светит. Греет. Жжет.
Они все же успели наполнить корзины и успели выбраться из делянки к обеденному паровозику.
В этом месте узкоколейка уходила в крутой поворот и машинисты паровозов снижали ход груженого лесом состава. А ты затаись в кустах. А когда минует паровоз и скроется за поворотом, выскакивай из кустов, разгоняйся и прыгай на платформу между пакетами тройников. Да не забудь сначала корзину на платформу пихнуть. А потом сам. Да не плошай, а то корзину с ягодами одну на нижний склад привезут. А там бюро находок нет…
С чем завтра за малиной поедешь?
А попал на платформу, сиди до самого дома не высовывайся. А то остановят состав и посреди дороги высадят. Хорошо, если на пятой точке память не оставят.
Ясеневым сегодня очень повезло, состав вел дядя-Ваня Марков.
С ним братья дружили уже целую пятилетку, с сорок девятого года, когда жили в одном бараке. Он замедлил скорость поезда и братцы благополучно забрались на груженую лесом платформу.
Ой, как снова рисковал своей свободой дядя-Ваня, разрешая братцам втиснутся между стопами бревен на груженом лесовозе! Узкоколейка – дорога не идеальная. А, вдруг – авария? Колеса поезда сорвутся с рельсов, запрыгают по шпалам. Бревна раскатятся по головам мальчишек…
А дядя-Ваня состав притормозил. Выручил. Взял пацанов. На свою шею. Шея дяди-Вани была свободна от рисунков, а остальное его тело было расписано синими узорами. На одной стороне груди была выколота голова Ленина, на другой – Сталина. Таким он пришел из тюрьмы, где пробыл, Сенька не знал - сколько, лет.
Вот такой человек притормозил состав и привез братцев домой еще на обеде.
Дома никого не было. Отец был на работе, мама ушла в магазин. Ребята пересыпали ягоды в эмалированные тазы и довольные удачей уселись обедать. Завершая трапезу, услышали шум паровоза, направляющегося с порожним составом в лес.
Не сговариваясь, кивнув друг другу, братья похватали корзинки, заперли дом и выскочили к узкоколейке, проложенной посреди их широкой улицы.
Опять дядя-Ваня. С составом порожняка поспешал в лес. Опять притормозил. Улыбаясь погрозил из будки паровоза пальцем. Довез до места. Высадил.
Во второе пришествие малина уже не казалась ребятам столь крупной. Не удивляла. Радовала. Споро собиралась. До рабочего поезда корзины братьев были снова полные. К поезду братцы поспешили незадолго до его прихода.
А гадюка, все же, показала свой хвост. На тропке. По пути к паровозику. Утягивалась скользящими зигзагами в заросли лесной подсады.
Лесорубы в вагоне не мало удивились, полным корзинам ягод.
- Смотри-ка, нынче и на двенадцатом километре малины впору наросло. По полной корзинке пацаны спроворили. –
О том, что сегодня это уже вторые корзины - пацаны расчетливо промолчали.
Эскизы из интернета. Монтаж автора.