Ксения с большим усердием взялась за воспитание сына. Сашка должен был ежеминутно помнить, что дядю чужого он должен называть «папочкой», а её, соответственно – «мамочкой», причём называть обоих на «вы». Нетерпеливая Ксения почему-то не понимала, что даже в маленьком сердце есть место страху и привязанности, любви, ненависти. И она, вместо того, чтобы вспомнить, что не существует ещё в сердце сына ни в каком качестве, стала форсировать налаживание взаимоотношений и часто при помощи брани и побоев. И на детские плечи не могла не лечь громадная тяжесть.
Сашка бродил возле ресторана и вспоминал, как днём раскопал в урне синенький билет с контролем и в кинозале посмотрел фильм. Близилась ночь, народу было немного; из шумного ресторана вышел, пошатываясь, незнакомый дядька и уселся на крыльцо, как будто на улице жарко. «Ему не холодно» - подумал Сашка, глубоко засовывая озябшие руки в кармашки пальто. Дул снежный ветерок. Сашка втянул голову в плечи, чувствуя, что дрожит. Чтобы согреться, он побрёл быстро-быстро по тротуару. Прохожих становилось всё меньше, и лишь кое-где светились окошки домов. Из пустоты тихой улицы к мальчику стал подбираться страх. В его бедной голове вертелась одна мысль: «Что делать, куда идти?» Слезинки потекли по его щекам, губы стали солёными, он зашмыгал носом, раз, второй, и стал скулить тихо, как щенок, подпевая под нос: «Что делать, куда идти?» Хотел было свернуть на железную дорогу, по которой легко добраться до дома, но ему сразу представилась мамочка со злыми глазами, махающая шнуром, которым она отхлестала его сегодня. И он быстро пустился в обратный путь, лишь бы уйти подальше от этой узкоколейки, которая сманивала его к дому.
На днях мамочка до крови избила его за нечаянно разбитую лампочку абажура. Сегодня же он подключил к розетке папочкину лампу, с помощью которой печатают фотоснимки, и она разлетелась на мелкие кусочки. А мамочка раньше говорила, что такую лампу днём с огнём не отыскать. О, сегодня… То, что случилось сегодня, оглушило детскую его душу. Мамочка приказала ему снять нижнее бельё и стать лицом к стене. Он разделся и стал, мысленно умоляя боженьку, чтобы она прислала папочку. Но боженька не услышала бедного малыша. Мамочка же, схватив шнур, несколько раз хлестнула им сына. Вдруг шнур выскользнула из руки её. Тогда, не желая ярость тратить на поиски его, она неожиданно впилась в Сашку зубами. Ему стало по настоящему страшно, язык прилип у него к нёбу, он даже не мог крикнуть от испуга, даже слёзы у него прекратились - он только стонал, стараясь увернуться от её зубов. Ему казалось, что она вырвет у него кусок тела. Но мамочка, наконец, расцепила зубы, и на его боку остался только синяк. Он уже не плакал, ужасно испугавшись, а встал на колени и шёпотом, протягивая к ней ручки, произнёс:
- Мамочка, простите меня…. Мамочка, вы больше не будете кусаться?
Она молча посмотрела на него, Сашке показалось, что её глаза стали не такими злыми. И он подумал, что на этом всё кончилось. Но вдруг её рука наткнулась на потерянный шнур, она судорожно схватила его, и снова проволока взвилась над бедным Сашкой и хлестнула его так, что кожа на стриженой голове затрещала. Он отлетел в сторону и снова зашептал: «Боженька, боженька, пошли кого-нибудь…». На этот раз боженька услышала его - в дверь постучали. Лицо у мамочки передёрнулось, точно у неё заболел зуб, и она, приложив палец к губам, прошипела:
- Одевайся…
В дверь вновь постучали. Сашка видел, что провод ещё в её руке и что она не торопится открывать дверь. Тогда он одним прыжком подлетел к двери и откинул крючок. И увидел папочку. Слёзы сдавили ему горло, из маленькой груди вырвалось рыдание.
- Папочка, почему вы не приходили так долго…- слышалось не то в рыданиях, не то в стонах.
Мамочка метнулась к нему, но сильная рука Скачкова откинула её прочь:
- Скотина!- проговорил он сквозь зубы.
И в тот же миг он прижал Сашку к груди: над головой малыша пролетел мамочкин туфель и громко ударил каблуком по белой стене; на извёстке осталась ямка от каблука. Скачков со злостью сказал:
- Ведь ты могла убить его, стерва!
Вся эта картина проплыла у Сашки перед глазами. Он продолжал скулить и шмыгать носом. Ноги его гудели от усталости, зубы отстукивали дробь. Обдумывая пережитое накануне, он не заметил, как очутился на краю города. От крайних домов тянулась траншея, в одном месте из глубины её шёл пар. Подойдя ближе, он приметил деревянную будку, которая была прикрыта покосившейся дощатой дверцей. Он пролез в будку, нащупал в кармане спички и чиркнул одну. Сердце его забилось от радости: наконец удастся согреться! Здесь проходили толстые паровые трубы; правда, было сыро и парило, но это ерунда. Малыш улёгся рядом с горячими, точно грелка, трубами и уснул.