Зима поначалу всё как-то скупилась на снег. Земля уже изрядно промёрзла, а на ней только изморозь и иней. Но вот, наконец, как-то с вечера погода взялась за ум и снегу навалила, уже не стесняясь. Дорожка, за городом, по которой мы приезжаем с собаками погулять, ведёт в сторону реки Яда от аэропортовского шоссе. Сейчас выходной. восемь утра, всю ночь валил снежище, и наша грунтовка толсто прикрылась белым пухом. Страшно люблю ездить по такому свежему и глубокому снегу, когда ветер и мороз ещё не уплотнили его до полной непроходимости. Земля застыла намертво и твёрже гранита, застрять, можно не бояться. Снег гребёшь, бампером как ножом бульдозерным, а отдельные снежинки летят даже через капот. Танк, ей богу танк, даром что зовётся Дэу Матиз! Пропахав по целине наверно метров сто и вволю поизображав вездеход, решаю таки выпустить бьющееся волосатыми мушищами о стёкла, моё мохнатое зверство на волю. Рита начала во всю глотку курлыкать и булькать ещё на подъезде к отворотке, тонко чуя прогулку на дикой воле, Стёпа воет хоть и вторым голосом. но тоже вполне натурально изображает обезумевший, исходящий паром самовар. Открываю дверь, выхожу, Стёпа серым оборотнем выгромыхивает следом. Риточка же через мою дверь ни когда не выходит, ей нужно персонально открывать её заднюю (чёрт возьми, господа, она ведь всё-таки дама). Хотя от передней двери до задней в нашем случае идти и не далеко – пара секунд, но сознание что Стеня уже вдыхает сладкий воздух свободы, а она всё ещё томится в душном авто, делает из Риточки чистую фурию. Распахиваю дверь и когти красотки буксуя рвут в клочья даже воздух. Диким галопом она обегает машину сзади в поисках жертвы. (Жертва же стоит, и еле удерживая равновесие на трёх ногах, тихонько и самозабвенно писает на ближайшее деревцо). В два прыжка Риточка покрывает разделяющее их расстояние и изо всех сил кричит ей (жертве) на ухо – «УАВ!!!», пытаясь одновременно схватить её (жертву) за ошейник. (Кстати сказать, благодаря этой похвальной привычке, мы добрый пяток ошейников уже потеряли!) Жертва шарахается вбок, но сразу перестать орошать насаждения не может и фонтан буйно плещет во все стороны, щедро желтя окрестности и самих участников праздника. Красота! Далее стартует следующий этап - стадо устремляется в белую даль, клубя копытами снег и подчиняясь пьянящему чувству бешеной скорости. Ну, это, к примеру, как когда дико скачешь на лихой лошади, хотя в нашем случае индивид сам и лошадь сам и всадник, что впрочем общей радости не убавляет. Толпа умчалась, иду следом. Глубокий, почти по колено, снег глушит все звуки. Кроме псячьих ни следочка - целина. Сегодня мы здесь самые-самые первые (хотя кого леший понесёт в воскресенье в восемь-то утра по темнотище гулять в полях далеко за городом). Дорога тянется через пустоши километра наверно два – три, где и упирается в полосу леса вдоль берега Яды. Обычно гуляя, мы доходим лишь до этого леска и потом поворачиваем назад. Когда-то давненько, решив глянуть на эту речку, я неосторожно пробрёл вместе со всей командой через лесок на берег. Стёпа крикнув диким голосом «ВОДА!» тут же прыгнул в реку и поплыл, что вовсе мною не планировалось, по причине отсутствия собаковытиральной тряпки, а ехать с мокрющей псиной в кабине удовольствие ну очень даже среднее. Риту же я тогда счастливо успел сцапать за ошейник, не дав ей тоже приступить к омовению. Поэтому учтя ошибки молодости мы к речке более без полотенца не ходим и от леска шлёпаем в обратный путь. Зимою конечно подобные самодеятельные акты нам не грозили, но традиция гулять только до леса есть традиция, и нарушать её я не планировал.
Однако гуляем. До леса мы не дошли метров может пятьсот. Погружённый в свои мысли, я сам того не заметил, как набрёл вплотную на замерших, на месте собак. Оба хищника стояли в позе морячки, глядящей из под ладони на далёкую водную гладь, не мелькнёт ли знакомый парус. Парус сей, собирался мелькать видно где-то в стороне тёмно серого леса, но был он явно не знакомый, а наверно вовсе пиратский. У обоих моих вперёд смотрящих, хвосты опущены, шеи как у хороших страусов – в полтора метра вытянуты, ноздри как валторны раздуты. От игривой весёлости былой ни следа. И тут я подумал, что в той стороне, куда мы идём, жилья нету вовсе на километры многие и уж не волков ли ветер запах донёс до чутких собачьих носов. Беда если так. Если они из собак кого схватят, мне их по снегу ни почём, как не догнать так и не отбить. Сообразивши всё это, тут же бодро командую стоящей в ступоре бригаде:
- Пойдёмте обратно!
Те, просыпаясь, согласно кивают:
– Как скажешь, Папа!
И ломят изо всех сил в сторону нашей, такой далёкой машины. Как славно! Лаская в руке нож, бреду назад одинокий по снегу, прислушиваясь холодной спиной и оглядываясь периодически через плечо на серо-белую молчаливую темноту сзади, кое-где прореженную серыми кустами и костлявыми чёрными деревьями. Тишина. Снег глушит все звуки. Неуютно. У машины меня радостно встречают лёгким упрёком:
– Долгонько ты батюшка, долгонько! Ну да ладно, заводи давай телегу-то, не томи, ближе к дому пора!