Это случилось в результате отказа руководства театра отпустить его на зимнюю сессию. Какие экзамены? Предстоял очередной творческий пробег по стальным магистралям страны. То, что его могли вышибить из института, никого не волновало.
К тому же на предыдущих «железнодорожных» гастролях он познакомился с девушкой. Она танцевала в Западносибирском ансамбле песни и пляски. Их коллективы волею гастрольных организаций одновременно оказались в городе N.
Надо сказать, что народные пляски всегда вызывали у Степанова живой интерес. В студии, на занятиях по танцу он с удовольствием выплясывал гопак, барыню, лезгинку.
В тот вечер Тим был свободен от спектакля. Поэтому с чистой совестью отправился на концерт. Русская кадриль вызвала восторг зрительного зала. Степанову сразу приглянулась стройная рыженькая солистка. И чем чаще она выходила на сцену, тем громче и неистовее звучали его аплодисменты. По окончании концерта он проник за кулисы, нашёл гримёрку симпатичной солистки, решительно постучал и вручил прекрасной танцовщице букет цветов. Её звали Лана.
Они пробродили, держась за руки, всю ночь. На рассвете у дверей гостиницы обменялись адресами. Дальше дороги их коллективов расходились.
Подобно любимому герою поэмы Ростана – Сирано де Бержераку Тим отправлял ей по пять писем в день. В стихах, между прочим. В ответ получал по письму в неделю. В прозе. Но, несмотря на это, сочинительский пыл Степанова возрастал в геометрической прогрессии. В конце концов, рифмы сделали своё дело.
«И в день седьмой, в какое-то мгновенье, она возникла из ночных огней, без всякого небесного знаменья… Пальтишко было лёгкое на ней».
Весенним утром, с гастрольным чемоданчиком в руке Лана решительно постучала в дверь его комнатки.
***
Заявление Степанова об уходе подписали незамедлительно. Он мог без отработки убираться ко всем чертям. Добровольно лишить себя возможности служить на театре, которому чуть ли не в самом центре столицы нашей Родины строят потрясающее здание. На это способен только замшелый провинциал. Скатертью дорога. Тим перекрестился. До начала государственных экзаменов оставалось всего ничего.
В институте выяснилось, что у него накопились «хвосты» по многим предметам. Ещё бы. Летняя сессия, как правило, совпадала с началом гастрольного сезона. Зимняя практически вся уходила на встречи со старыми друзьями.
Начинать последний в институтской жизни семестр надо было со сдачи экзамена по английскому языку. Ведь строчки в зачётке Тима по этому предмету за все годы учёбы были девственно чисты.
Не теряя времени, он кинулся в цветочный магазин, купил роскошный букет белых роз. Выяснил в деканате, кто у них все эти годы преподавал английский язык. Когда-то, обжёгшись на молоке, он решил подуть на воду. Вспомнил, как пересдавая историю театра, на занятия по которой так и не удалось попасть за время обучения, не потрудился узнать, кто вёл сей предмет у них на курсе. Битый час блистал красноречием. А когда протянул зачётку за вполне заслуженной пятёркой, выяснилось, что эта дама ни разу не появлялась у них в аудитории. Бросился на поиски родного педагога. На повторный заход его еле хватило. Поистратив пыл впустую, Степанов, к своему стыду, получил по любимому предмету еле живую троечку.
На его счастье «англичанка» была в институте. Читала лекцию первокурсникам. Тим подошёл к аудитории, осторожно приоткрыл дверь и просунул руку с цветами. Он ожидал любой реакции, но то, что раздадутся бурные аплодисменты, даже вообразить не мог.
— Students be quiet! — не лишённый приятности женский голос жестко пресёк эту вольницу. — Господин фокусник, потрудитесь явить нам свой лик и перевести то, что услышали.
Тим просунул голову и с виноватой улыбкой произнёс:
— Извините, пожалуйста, Тина Георгиевна, но я не смогу перевести эту блистательную репризу. Голова кругом после длительного перелёта. Прибыл на ваши светлые очи прямо с гастролей… можно вас на одну минуточку. — И, не дав ей опомниться, бухнулся на колени.
Аудитория взвыла от восторга. Степанов повернулся к веселящемуся молодняку, укоризненно покачал головой и незаметно показал зачётку. Гул моментально стих. «Англичанка» передёрнула плечами, Степанов встал с колен, уступил ей дорогу и деликатно подвёл к коридорному окну.
— Как я понимаю, — с места в карьер завелась она, — вы заочник. Театр на гастролях, вас отпустили всего на несколько дней, и вы хотите досрочно сдать зачет. Знали бы вы, господа артисты как мне надоела эта заезженная пластинка. Кстати, с какого вы курса? Что-то не припоминаю вашего лица.
— С пятого, — смиренно сказал Тим.
— С пятого?! Ну, знаете, это несерьёзно. Выберите из Шекспира пару сцен, и приходите ко мне скажем…
— Это пустое, Тина Георгиевна, — негромко перебил её Степанов, — я не знаю английского языка.
— Что вы сказали?
— Я не знаю английского языка, — не меняя интонации, произнёс Тим.
— Совсем? — растерянно спросила она.
— Совсем. — Подтвердил Тим.
— Может быть, мы попытаемся вместе…
— А смысл? — пожал плечами Степанов. — I love you, my name is… – вот и все мои познания. — Он протянул ей букет.
Она не приняла подарка.
— Давайте зачётку.
Тим протянул синюю книжицу. Тройка заняла своё законное место. Он благодарно кивнул и снова протянул цветы.
— Букета за это безобразие я не приму…чего вы ещё ждёте?
Степанов смущённо улыбнулся.
— Вот на этой странице… за первый курс…
… Она проставила зачёты за все четыре курса.
— Степанов… — Тина Георгиевна растерянно посмотрела в преданные глаза студента, надеясь увидеть в них хоть толику раскаяния, но поняла, что это бесполезное занятие. — Надеюсь, вы об этом никогда никому не расскажете?
Тим молитвенно сложил руки.
— Клянусь! Возьмите букет. Пожалуйста…
За неделю он ликвидировал все «хвосты». Свободное время на сей раз вольный в прошлом стрелок проводил дома. Привёз Лану знакомиться с родителями. Выбор сына старики одобрили безоговорочно. Всего за пятёрку сверху будущих молодожёнов без месячной проволочки расписали в районном загсе.
Через две недели они вылетели в её родной Западносибирск.
***
А вот сочинять рассказы на новом месте Тим начал совершенно случайно. До этого времени, прочитав в первом классе «Приключения Незнайки», он отчаянно рифмовал. Это занятие ему казалось таким же простым делом, как и озорному герою его детства. С рифмой проблем не было. Свечка – гречка, просим – в восемь, кровь – любовь. Обязательно несчастная. Чтоб сердце и душа в клочья! Иначе, какой же ты поэт? Хотя, чего скромничать? Поэтическое признание уже имело место среди юных созданий, которым он регулярно посвящал любовные строки, где грозился уйти на тот свет, если на этом в ближайшее время ему не ответят взаимностью. И отвечали же. Чего ещё надо для издания первого поэтического сборника, имея таких очаровательных и «беспристрастных» рецензентов? Отнести стихи в родное литературное объединение, получить снисходительное одобрение маститых авторов местного разлива и направить свои стопы в издательство, где редакторы, захлёбывающиеся в потоке графоманской макулатуры, смогут, наконец, испить из чистого ручейка настоящей поэзии.
Надо сказать, что этим объединением руководил талантливый детский поэт Белозёров. Сегодня в этом легко убедиться. Достаточно набрать в интернете его имя.
И ребята в объединении были ему под стать. Как Тим туда затесался? А почему бы нет? Актёр, сочинитель бесхитростных песенок, балагур, любитель кухонных посиделок и застолий. Типичный портрет молодого человека эпохи легендарных шестидесятых. Правда, одним качеством он всё же отличался от своих собратьев. С интересом читал всё, выходящее из-под любого пера. Поэтому на обсуждениях Степанова неизменно выталкивали в первый ряд. А рассуждать о творческих потугах друзей он мог часами. Но, когда очередь дошла до обсуждений творений новоявленного поэта, его стихи единодушно разнесли в пух и прах. Как любой другой сочинитель, Тим имел в своём кругу близких по духу любителей его рифмованных строк. Состояли они не только из прекрасной половины человечества. Но их голоса утонули в общем гуле неприятия того, что он «натворил» в свои двадцать два года. После обсуждения к нему подошёл один из руководителей объединения и с сожалением заметил:
— Нам бы не хотелось терять хорошего товарища и закопёрщика наших дружеских посиделок. Но правила есть правила. Ты должен соответствовать заданной планке. Знаешь, у нас всё же теплится надежда: ты втихомолку пишешь прозу. Так?
До этого разговора им был создан только один прозаический шедевр: заявление в театральную кассу взаимопомощи о выдаче безвозмездной ссуды по случаю рождения дочери. А уж такой текст, будьте покойны, был изложен им самым проникновенным и убедительным слогом. Деньги выдали без проволочек, хотя членом этой кассы он состоял без году неделю.
***
Оказаться за бортом горячо любимого литературного объединения у Степанова не было никакого желания. Он решил доказать, что тоже не лыком шит. Вечером, усевшись на кухне, о приличном письменном столе тогда можно было только мечтать, он за ночь сочинил простенький рассказ о первом рабочем дне молодого актёра на театре. И, не мудрствуя лукаво, назвал его: «День первый».
Набравшись нахальства, которое, как известно, второе счастье, минуя обсуждение с ребятами, Тим отнёс его в отдел прозы и поэзии местной молодёжной газеты. В то время, попав на её страницы, автор моментально вливался в блестящую когорту признанных литераторов города. В киосках на выходе любимую газету расхватывали, как невообразимо вкусные четырёхкопеечные пирожки с требухой, которые в годы Степановой юности продавали на городских улицах с пылу с жару прямо с тележек. Её читали от корки до корки. Письмами от читателей были завалены полки и редакционные столы практически во всех отделах. К ней шли за справедливостью. С ней советовались. Её мнением дорожили. Авторов острых материалов знали в лицо. С них был особый спрос. И его приходилось оправдывать каждой новой публикацией.
В это трудно поверить, но рассказ напечатали. Скорее всего потому, что подобного материала в редакционном портфеле никогда не водилось. Разве что изредка публиковались рецензии доморощенных критиков на премьеры местных театров.
В охватившей творческой горячке, Степанов написал ещё несколько рассказов. Это заставило его не на шутку задуматься над дальнейшей судьбой. Неожиданно для всех он уволился из театра и вскоре был принят литературным сотрудником заводской многотиражки.
Тим решил познать жизнь, так сказать, изнутри. Понять, каков же он – настоящий вкус редьки с хреном. Сотрудником Степанов был исполнительным, материалы о жизни завода делал с выдумкой и огоньком. Создал литературное объединение, которое по количеству авторов даже превзошло городское. Русский человек уже рождается с пером за ухом.
Однажды позвонили из «молодёжки», предложив сделать простенький, как ему показалось, материал. Это польстило самолюбию. Надо было сходить в образцово-показательную школу и в неформальной обстановке побеседовать с ребятами из класса, который является победителем в мероприятии: «Школьная пятилетка в действии». Отдел это дело откровенно прошляпил. Заведующий на утренней планёрке получил нагоняй. Решили поручить это Степанову. Начинающий журналист. Пусть попробует, так ли сладок хлеб редакционного корреспондента, каким видится со стороны.
Тим с лёгким сердцем отправился на задание. Хотя опыта в подобной работе у него не было и в помине. Собственное легкомыслие сыграло с ним злую шутку.
***
На следующий день, с усмешкой поглядывая на новоявленного внештатного корреспондента, редактор спросил:
— Тебя интересует оценка твоей работы? Интересует. Заголовок к статье сам придумал?
Тим кивнул, нисколько не сомневаясь в том, что заголовок и сама работа будет оценена на пять с плюсом.
— Надо же. «Обязательство и обязанность!» Припечатал фарисеев от образования. Могу сообщить: твоя работа оценивается мной не менее значимо. Надо бы хуже, да хуже некуда.
Тим оторопел…
— Тебя попросили сходить в школу, а не отправили в командировку в нечернозёмную сторонку для разборки очередной колхозно-совхозной проблемы. Дали приличный класс, поставили конкретную задачу. Ты с ней не справился. Почему? По очень простой причине. Решил с шашкой наголо истребить школьную бюрократию прямо на марше, так сказать. Вообразил себя прокурором, а не парнем, который пришёл побеседовать практически со своими же сверстниками. Пишешь о заорганизованности школьной жизни, о неумении старшей вожатой элементарно общаться с ребятами, о том, что их натаскивают перед встречей с журналистом. Ну и что? Что в этом такого, я тебя спрашиваю? Это проблемы школы. Сегодня пришёл ты, завтра другой, послезавтра третий. Школа не обязана подстраиваться под сторонние мироощущения. Дел-то было… взять принятые ребятами обязательства, отметить положительные моменты в учёбе, мягко, повторяю, мягко обратить внимание на недостатки, подсказать им, что можно исправить, на твой взгляд, не выходя из класса, выслушать заверения, что всё будет тип-топ, похвалить художественно выполненную наглядную агитацию, особо отметить какого-нибудь отличника. Всё. — Редактор передохнул.
Степанов с трудом выдавил из себя:
— В дальнейшем я уже не смогу быть вам полезен?
— Почему, — пожал плечами редактор. — Как говорил славный мушкетёр по имени Портос: «Mеa сulpa!» Что в переводе с латинского означает – моя вина. Я купился на твои любопытные заметки в заводской многотиражке. Поэтому и обратился к тебе с предложением о сотрудничестве. Только запамятовал, что опыта у тебя с гулькин нос. А надо было бы тебя проинструктировать. Что спросить, как спросить, на что обратить особое внимание. Мне казалось, что в законсервированной школьной атмосфере ничего необычного, в принципе, случиться не может. Ты же умудрился поставить всё с ног на голову. Посему, будь здоров. А я пошёл в школу замаливать твои грехи и переделывать материал. Только учти, он всё одно пойдёт под твоей фамилией.
— Не будет этого…
— Не изображай из себя партизана на допросе в гестапо. У нас внештатный фонд в этом квартале не полностью выплачен. Урежут, не приведи господи. Так что поговорю с завучем, успокою настрочившую жалобу в райком комсомола вожатую, принесу от имени редакции извинения за визит ещё не освоившегося с проблемами среднего образования внештатного сотрудника. Мы пожмём друг другу руки. А потом курьер отнесёт в райком комсомола наше письмо с уверениями, что твою ошибку мы исправили и подобное ЧП больше не повторится. Кстати, я позвоню на телевидение. Раз в месяц они выпускают передачу «Легко ли говорить правду»? Вот там ты сможешь проявить себя во всей красе. Телевизионщики вольны в своих стенах сами решать, о чём говорить, что говорить. Договорились?
Тим пожал плечами и побрёл к выходу.
— Забыл сказать, — добавил ему вслед редактор, — из того, что ты наваял, может получиться любопытный рассказ. Представляешь, название для него придумал: «Интервью в «7б» классе». Дарю. Только не надо так явно выпячивать недостатки вожатой. А то, как по экранам прошёл фильм «Друг мой Колька», так этот отрицательный образ начал кочевать из очерка в очерк. Спасу нет от редакционного цеха горячей штамповки.
Тим невольно улыбнулся.
— Она, ей богу, в жизни человек адекватный. Я с ней не раз сталкивался в неформальной обстановке. Но служба у неё такая. А над рассказом подумай.
Степанов подумал. Только с рассказом ничего не вышло. Почему? Ответ на этот вопрос потряс настолько, что он приуныл. Оказывается, заниматься литературным трудом он мог только «служа на театре». Парадокс? Ничуть. Он понял, почему ни Высоцкий, ни Шукшин так и не смогли в течение своей жизни порвать с актёрством, целиком посвятив себя литературе. Как их к этому ни склоняли друзья-писатели. Магия театра несравнима ни с какой другой. Для кого-то это вопрос спорный. Он для Тима всегда был аксиомой. Степанов вернулся в театр, готовый всю оставшуюся жизнь выходить в наказание за измену любимому делу в массовке. Этого не понадобилось. Его отправили служить на флот.
(Продолжение следует)