- Имя? – "Иисус". – Фамилия? – "Христос".
- Ясненько, - сказал человек в белом халате. Человек в белом халате – не обязательно врач. Я не знаю, кем был этот человек.
- Значит, ты из Галилеи?
- Так точно, - ответил вопрошаемый.
- И на каком языке ты тогда говорил?
- Когда – "тогда"?
- Ну, тогда – в Галилее.
- На нашем, естественно.
- На каком "на нашем"?
- На арамейском, разумеется, на каком же ещё?
- Зря ты удивляешься моему вопросу, - сказал человек в белом халате. - Многие сегодняшние европейцы убеждены, что истинный Христос говорил на латыни. А уж как в этом уверены латиноамериканцы, я тебе и передать не решаюсь. Ну не мог такой умный человек, как он, балакать на арамейском!..
Ну, хорошо, а чем ты зарабатывал себе на жизнь?
- Добрым словом. – "Чем?!" – Добрым словом. – "Да кому оно нужно - доброе слово, твоё ли, божье ли?" – вскричал белохалатный.
И тогда новоявленный Иисус рванул на груди смирительную рубаху, разорвав её надвое…
Хотел было крикнуть что-то дерзкое, но посмотрел на любопытствующего субъекта… -
и успокоился, смиренным голосом заявив, что рвёт одежды всякий раз, едва заслышит богохульные речи. Таковы, дескать, обычаи тех мест, откуда он родом.
- А так как государство ваше богохульное… - добавил нечестивец…
- Но-но-но, не очень-то! – вскричал субъект в белом халате. - Без мата давай, а то, знаешь ли, я этого ужас как не люблю. Нет, я понимаю, что без мата разговаривать почти что невозможно, особенно в наше, беспокойное время, но ты уж постарайся, как там тебя (посмотрел в бумажку): "Иисус, по фамилии Христос"…
Вздохнул и продолжил беседу, очень даже похожую на допрос.
- И с кем ты до психушки жил? - "В смысле?" – В смысле женщины? – "Я с мужчинами жил". – С кем?! – "С мужчинами - в общаге". - А с женщинами? – "Женщины по нынешним временам удовольствие дорогое ". - Дорогое, - согласился человек в белом халате. – Никому просто так не дадут. Только за деньги. Скупердяйки.
Оглянулся, оглядел пациентов, рассматривая каждого в отдельности…
Их было четверо, кроме Иисуса, в том числе:
- сухощавый, жилистый субъект силы необыкновенной; судя по всему, бывший военный;
- длиннобородый иудей – куды мы без иудеев? Как пишет Климов – типун ему на язык! – без них и солнце не взойдёт, и крыша не потечёт, и здание не покосится;
- субтильное существо, падшее создание, инфантильная червоточина;
- и лысый весельчак, нос картошкой.
Вот к этому, последнему, он и обратился.
- Грек? – "А то нет", - ответил весельчак. – Оно и видно, - сокрушённо вздохнул белый человек. – Вот всё есть в этой психушке, только грека и не хватало для полного счастья – так на тебе – ты! Имя? – "Сократ". – И как это я раньше не догадался! А отчество? – "Сократович. У нас в роду все Сократовичи – это, чтобы имя за тысячелетия не выветрилось".
- Ясненько, - сказал человек, похожий на доктора, но не доктор, и немедленно обратился к следующему пациенту: - А ты кто такой? – "Я? Понтий Пилат", - скромно потупившись, ответил человек похожий на отставного военного. - Тот самый? – "Тот. Родовое имя Понтий, прозвище Пилат. А личное имя вам знать не обязательно".
- Ничего личного, - поспешно согласился человек в белом халате. – Личное - нам ни к чему. Зачем нам - личное?
И тут же уточнил:
- Так это ты, значит, был прокуратором Иудеи? – "Префектом". – Каким ещё префектом? Прокуратором! – "А я говорю: префектом". – А вот Тацит утверждает, что "прокуратором". – "Мали ли чего он утверждает! Да и кто такой этот ваш Тацит?" – Как кто? Историк. Очень даже известный. Не менее знаменитый, чем ты. То есть не ты, а истинный Понтий Пилат. – "Подложная личность этот ваш Тацит, а не историк".
- Почему это подложный? – удивился субъект в белом халате…
- А потому. И принадлежат его опусы Поджио Браччолини, флорентинцу, жившему в XV веке.
- Какому такому Поджио?
- Я же сказал: флорентинцу. И была у него мастерская по копированию старинных рукописей, и потому он усердно рылся в монастырских библиотеках, скупал по дешёвке древние манускрипты. Поговаривают, что именно он разыскал несколько глав Петрония и "Буколики" Кальпурния. Языческие философы в то время ценились неизмеримо выше поднадоевших отцов церкви…
- Мы всегда в цене, - гордо произнёс Сократ, не написавший ни одной книги.
- Спрос рождает предложение, - продолжил Понтий Пилат. – И потому в одночасье, как по мановению волшебной палочки, в подвалах и на чердаках старых монастырей, в лавках старьёвщиков ушлыми людьми были возвращены к жизни многочисленные античные авторы.
Вот и имя Тацита, известное издревле, исчезнувшее было в шестом веке, воскресло, как птица Феникс…
- И иные, присутствующие среди нас товарищи – не будем указывать пальцем, - хмыкнул белый человек.
- …воскресло в XV веке. На протяжении тысячелетия даже намёка не существовало на какую-либо сохранившуюся рукопись Тацита, никто из образованных людей не имел о нём ни малейшего представления... –
а тут целый ворох рукописей…
Ну, разве не чудо?
- Никакого чуда, - сказал Иисус. – Просто ваша хронология безбожно растянута на это самое тысячелетие. И жил я не две тысячи лет назад, а всего лишь тысячу…
- Ты и сегодня живее всех живых, - сказал белый человек. – Тоже мне – Носовский!
- А ты кто? – спросил он у субтильного существа, дожидавшегося своей очереди.
- Падший ангел, - ответило тощее создание, прекрасное, как завтрашний день, и глупое, как день вчерашний.
- В первый раз вижу падшего ангела, - сказал белый человек.
- А что ты вообще видел кроме экрана айфона? – насмешливо спросил Сократ.
- Ну, почему же, Сциллу видел, Харибду видел, Содом и Гоморру видел. По туристической путёвке, правда, зато собственными глазами. Я много чего видел и много где побывал…
- Ой, и брешешь! ой, и заливаешь! благо что в белом халате! Вся жизнь твоя – одно сплошное сэлфи на фоне задников, расписанных дешёвыми сюрреалистами.
- Занзибар мой, Занзибар, Занзибар дремучий… - запел, вдруг, падший ангел.
Но человек в белом халате прервал его, закричав: "Замолчи, придурок!", и тотчас обратился к иудею с кипой на темечке – это, чтобы солнце не припекало голову, зонтик в миниатюре, хотя в помещении нашлёпка эта, конечно же, теряет своё благородное предназначение.
- Ну, а ты кто? – спросил он. - "Ирод", - ответил иудей, и голос у него был духовой, как у шофара, изготовленного из бараньего рога. – Великий? – "Великий". – Как Александр Македонский? – "Ну, до Александра мне далеко…"
- Это не тот Ирод, - сказал Понтий Пилат. – "А какой?" – Другой. У того кончик уда черви скушали – вы уж извините меня за такие подробности. Гангрена полового члена, знаете ли. Редкое, надо заметить, заболевание. Хотите, выписку из медицинского заключения прочитаю?
- А ну покажи кончик, - обратился к Ироду человек в белом халате. – "С какой стати?" – Покажи, говорю! – "Делать мне нечего что ли? Всякому показывать – от кончика только пшик останется".
- Гы! – засмеялся Сократ. – Он и так уже крайней плоти лишился! Допоказывался.
- А этого Антипой зовут, - продолжил Понтий Пилат, не обращая внимания на возникшую перепалку.
- Ты действительно не тот? – спросил человек халатный.
- Не тот, - ответил Антипа.
- Дурдом! – схватился за голову белый человек. - А что ты тут делаешь в таком случае? чего потерял?
- Не фига себе! – возмутился Антипа. – А кто меня сюда засандалил?
- Есть у меня два сына, - сказал Сократ. - Нифигасик и Нихерасик. Очень смышлёные ребята. Шкоды, каких свет не видывал. Недавно (жена пишет) - такое отчебучили, что уши вянут. Рассказать?
- Не сейчас. Как-нибудь в следующий раз.
- Следующего раза может и не быть, - сказал Иисус. – Всякое, знаете ли, бывает. Пусть рассказывает сейчас.
- А я сказал – "в следующий"! – возвысил голос белый человек.
- Ну, не знаю, не знаю, - заявил, вдруг, Антипа. – Вот не знаю – и всё!
- Чего ты не знаешь? – опешил белохалатный субчик.
- А ничего не знаю! – сказал Антипа. – Ни-че-го-шеньки!
- Ну, что-то ты наверняка знаешь, - безапелляционно заявил Понтий Пилат. – Скажи хотя бы, убивал он этих самых младенцев или не убивал?
- Каких таких младенцев?
- Тех самых - Вифлеемских. От двух лет и младше. Борис Годунов одного младенца велел прирезать – а шума-то, шума!.. И трагедию написали, и оперу сочинили, и фильмы снимают – все, кому ни лень…
А этот супостат – двадцать тысяч со света белого сжил!..
И ничего! Как будто бы так и надо!
- Ну, не скажи, - протяжно промолвил Сократ, стоявший у колыбели демократии, когда она что-то там такое сосала (догадайтесь – что), причмокивая. – Ирод тоже маялся, а иначе – откуда черви? Черви просто так в человеческих яйцах не заводятся… Чай не Фаберже…
- А ещё он сжил со света всех членов дома Хасмонеев, которые могли претендовать на царский престол, жену свою, тёшу и парочку сыновей - Александра и Аристобула.
- Это вы во всём виноваты! – закричал, вдруг, Ирод. – Вы! вы! вы! Это вы смотрели на нас, как на суетных, паршивых варваров!
- Тю, мы на весь мир глядели, как на варваров, не только на вас.
- А на евреев особенно!..
- Так вы и были варварами. Были и остались. Тщились что-то такое построить, только ничего заслуживающего внимания у вас не получилось. Всё, что ни на есть, у нас заимствовали. Недавно в Иерусалиме был найден оссуарий…
- А что такое оссуарий? – спросил человек в белом халате.
- Глиняный кувшин, - сказал Сократ. - В таких обычно пленных джинов держат – в качестве заложников…
- Оссуарий – это сосуд для хранения останков умерших, - пояснил Понтий Пилат, не обращая внимания на замечание болтливого греческого мудреца. - Так вот, в этом глиняном горшке, как полагают учёные, помещались останки Иосифа бен Каиафы – то ли сына, то ли даже самого первосвященника, подгадившего Иисусу. В черепе усопшего нашли монету, вложенную в рот по греческому обычаю.
- Теперь у него во рту лежал бы цент, - заявил неугомонный Сократ.
- Ну и что? ну и что? – вопросил Ирод-Антипа. - А иудейский Храм всё равно признан восьмым чудом света!
- Цивилизованные народы отводили ему двести сорок девятое место, - фыркнул Понтий.
- Второй Храм, архитектурная гордость Ирода, был разрушен через семьдесят четыре года после его создания, - сказал Иисус, которого только что помянули всуе. И говорил он голосом, каким ведут разъяснительные беседы и читают проповеди. - Семьдесят четыре года просуществовала советская власть. Среди тех, кто её зачинал, было много иродов: подавляющую часть первого советского правительства составили именно они. Вот такие приходят на ум параллели.
И ещё.
Всё, что осталось от Ирода – это руины, несколько надписей и монеты. А главное – стена плача! – и где бы евреи рыдали, если б не Ирод?
- И что интересно, - подхватил тему Понтий Пилат. - Два самых знаменитых царя в истории Израиля - это иевусей Соломон и араб Ирод, создатели первого и второго храмов.
- А третьему не бывать, - сказал Иисус и перекрестился.
- А ты ничего лучшего не придумал, - воскликнул Сократ, обращаясь к Ироду-Антипе, - как водрузить римского орла на фасаде своего храма…
- Хорошо не двуглавого!
- Двуглавого – не двуглавого, а сорок иудеев поплатились жизнью за попытку сбить ненавистное изображение.
- Кстати, о птичках. Апостол Павел – уж на что иудей из иудеев – когда петух жареный клюнул в задницу, предпочёл римское право еврейскому.
- Послушайте! – вскричал Антипа. – Но я же не тот Ирод!
- Да какая разница? – ответствовал Сократ.
- Как какая разница? – запричитал Антипа. – Как это – какая разница? Он – это он, а я – это я.
- Хрен вас разберёт, где он и где ты. Все вы одной миррой мазаны.
Вздохнул и добавил:
- Одно не вызывает сомнений: Матфей привёл Ирода-урода в историю, привёл - за червивый хвостик, нравится это кому-нибудь или не нравится. Приволок, как извечного злодея-иудея, и был ли он таковым уже и не важно: мало ли злодеев от иудеев?
Тут Антипа горько заплакал (горько – это когда сопли размазывают по лицу).
- Да, трудно быть древним евреем, - сочувственно похлопал его по спине Сократ
- И римлянином не легче, - возразил ему Пилат. - Вот ты, например, пробовал быть римлянином?
- Да на хрена бы вы мне сдались, варвары?! – искренно возмутился Сократ.
В это время зазвонил телефон. Человек в белом халате выудил его из кармана, трижды сказал: "да!" и выскочил из палаты, предупредив её обитателей: "Вы тут не очень-то! не очень!"
- Я бы сейчас покушал, - сказал Ирод-Антипа как только за дознавателем захлопнулась дверь.
- И чтобы ты съел? – поинтересовался Сократ.
- Сыр, солёные оливки, размоченную в вине пшеничную лепёшку, финики, инжир… Вот, пожалуй, и всё… То, к чему привык…
- Инжир – это хорошо, и финики – ништяк. Сыр и солёные оливки – неплохой рацион, как мне кажется. Очень даже неплохой. Можно сказать, отличный. Я бы с тобою откушал…
- А мне подавай роскошный бифштекс, - сказал Понтий Пилат. - Я без жареного мяса, как русский без пельменей…
Они помолчали.
Потом Понтий Пилат сказал, что в коптской церкви его почитают за святого.
- Сколько ни соблюдай законы Божии, - вдохнув, заметил Ирод-Антипа, - всегда найдётся сволочь, которая этим воспользуется, обратив благочестие твоё тебе же во вред. Аксиома. Просьба не называть моим именем.
- Не бзди, Антипа, наши в космосе! – задорно крикнул падший ангел.
- А чего ему бздеть? – удивлённо промолвил Понтий Пилат. - Сегодня даже птицы не боятся пугала, что уж говорить про сапиенс-неразумус?
- Я в Австро-Венгрии родился, и в Австро-Венгрии помру, - тихо, себе под нос, запел падший ангел, и все присутствующие замолчали, прислушиваясь к ангельскому пению…
Потом Ирод – ни к селу, ни к городу - заявил, что благотворительность издревле считается одной из трёх основ, на которых зиждиться еврейское мироздание.
- Ага, - сказал Сократ. - А две другие – воровство и спекуляция. Вернее они первые, а благотворительность уже потом, после обогащения.
- Так, достаточно, - сказал, вдруг, Иисус, - кончай трепаться.
И скомандовал:
- Заняли свои места. Приняли горизонтальное положение. Быстренько, быстренько…
И спать… спать… спать… - повторил он несколько раз. – Спать…
Руки его ожили и подобно дирижёрским дланям задвигались витиевато, будто перебирали невидимые нити, перемещая в кубическом пространстве палаты недвижимые тела пациентов. Словно колоду карт тасовал теми, с кем только что общался и беседовал…
- Ну и пациенты вам достались, - говорил в это время человек в белом халате другому человеку в таком же прикиде.
- Пациенты как пациенты, - пожал тот плечами. - В соседней палате коротают безумное время внук Мао Цзэдуна, сын директора ЦРУ Аллена Даллеса, племянник Альберта Эйнштейна и падчерица президента Джона Кеннеди
- Как? женщина в мужском отделении?
- А она пол поменяла, и теперь она не дочь, теперь она сын. Тот ещё пациент. Так вот: в той палате намного интересней…
- Думаете? – "Уверен. Хотите, в следующий раз пропуск выпишу?" – Хочу. Очень хочу…
Он попрощался с собеседником и вернулся в палату, в которой провёл пару незабываемых часов.
Вошёл… –
и замер, поражённый увиденным.
- А что это с ними? – спросил у Иисуса.
- Анабиоз, - ответил Христос и тыльной стороной ладони сдвинул человека в белом халате в дальний от себя угол – туда, где стоял колченогий рукомойник, похожий на мойдодыра.
Распростёртые тела пациентов, спеленатые смирительными рубахами, безмятежно плавали в воздухе. Как кучевые облака.
- Ибо верую во всемирную историю, а в местечковую – не очень, - пробормотал Ирод-Антипа словно бы про себя, а на самом деле для всех пациентов нашей злосчастной планеты.
- Теперь они будут спать, - сказал Иисус. – "Долго?" – День… два… неделю… - никто не знает сколько. Всё зависит от внешних факторов и внутреннего волеизъявления организма. Так что, не обессудь, дорогой, - изволь удалиться.
- Ухожу, ухожу… - промолвил ошеломлённый субъект в белом халате. - Пару слов на прощание, и я вас покину…
- Излагай, - разрешил Иисус.
- Русские люди – уж так повелось – обращаются к вам на "ты", как к самому близкому и дорогому существу на белом свете. С просьбами, пожеланиями, жалобами, мольбами о помощи…
Ничего, что я говорю с вами на "вы"?
- А почему нет? - сказал Иисус. – Иерархическую сущность бытия ещё никто не отменял.
- И потому задам последний вопрос, извините за назойливость: вы к нам надолго? В смысле: это уже второе пришествие? или – просто командировка?
- Сам не знаю, - честно ответил Иисус. - Там видно будет – стоит ли иметь с вами дело или послать вас всех на…
И он произнёс слово чрезвычайно редкое в божеских устах. Евангелисты и прочие отцы-основатели церковного мироустройства его избегали. Они предпочитали Армагеддон.
Но это уже ваще…
Хуже мата…