На снимке: Мой отец, Смирнов Василий Павлович. 1920 год.
Только тогда, когда мы теряем
своих близких, мы чувствуем
свою вину за то, что так мало
уделяли им внимания и
ощущаем, как нам их не хватает.
Автор
Моими родителями были крестьяне деревни Матаны Островского района Костромской области Василий Павлович и Ульяна Петровна.
Отец запомнился мне, как умный, добрый, работящий, с независимым образом мышления человек. Он был участником первой мировой войны; мне неизвестно, участвовал ли он в гражданской войне, однако известно, что уже в 1920 году он женился по любви на моей матери. Роль свата играл её брат Фёдор, который был другом отца, причём она не сразу приняла его предложение, ведь он был из бедной семьи, к тому же мать отца, бабушка Катерина, недолюбливала её. Скорее всего, решающим было то, что у мамы и Фёдора к тому времени родители уже умерли. В деревне отец пользовался большим авторитетом, часто к нему мужики приходили за советом по разным житейским делам. Всего в семье было четверо детей: Павел, Геннадий, я и Люба. Когда родились сыновья Павел (1922г.) и Геннадий (1924г), отец решил: негоже жить в старом доме и уехал на заработки в Кинешму, где примерно в течение двух-трёх лет зарабатывал деньги на дом. Занимался отец ремонтом квартир и, отказывая себе во всём, успел-таки накопить необходимую сумму. Я помню только, как к готовому дому пристраивалось красивое крыльцо. Дом удался на славу и с тех пор стал лучшим домом в деревне, с большим количеством окон с красивыми наличниками. Дом был пятистенным, то-есть помимо четырёх наружных стен имел ещё пятую, внутреннюю стену. В нём была чистая и тёмная половины. В тёмной части центральное место занимала русская печь, она топилась поленьями дров. Наверху печи была лежанка, которая использовалась как для отдыха и сна на двух человек, так и для хозяйственных нужд. Хорошо протопленная печь сохраняла тепло в течение всех суток. В самое холодное время топилась также вспомогательная печка – голландка. В тёмной половине располагалась также родительская кровать и детские кровати. Чистая часть дома была светлой, незакопчённой, имела несколько больших окон и использовалась только в тёплое время года; в зимнее и холодное время года она закрывалась наглухо.
Отец очень любил своих детей, и я не помню, чтобы он кого-либо ругал или наказывал. Как и все дети в деревне, мы называли отца тятей. В возрасте 5-6 лет меня отвезли на несколько зимних месяцев в семью дяди Фёдора, проживавшую в селении Шугаиха. Я оказался в их семье единственным мальчишкой, и дядя Фёдор оторвался на мне по полной. Во-первых, он научил меня работать топором, но главное, у него я освоил в совершенстве ненормативную лексику. Когда меня привезли обратно домой, у меня почти половина слов была нецензурной. Родители были в шоке, тем более, что ни отец, ни мать никогда таких слов не употребляли. Мой строгий отец быстро исправил положение, не прибегая к каким-либо наказаниям, сказав: «Чтобы я больше этого не слышал». С тех пор я никогда вслух нецензурно не выражался. Таким же образом он меня отучил в шестилетнем возрасте и от попытки закурить, за что я на всю жизнь ему благодарен. Он также любил домашних животных. У семьи была разная живность: корова, телёнок, овцы, куры, иногда свиньи. Осенью нужно было часть живности резать. Отец не только не мог сам это делать, но не мог и присутствовать при этой экзекуции, поэтому он уходил или уезжал куда-либо на целый день и возвращался только после завершения всей процедуры.
За свою жизнь он ни дня не проработал в колхозе. Много лет он работал единственным пожарным в деревне, отвечая и за соседние деревни. В пожарном депо имелись две лошади - очень опытный и мудрый мерин по имени Карий и довольно легкомысленная кобыла по имени Серая. Масти лошадей соответствовали их кличкам. Позднее, вплоть до призыва в армию был хозяйственником в школе в Клеванцово. Несколько сезонов он работал лесорубом в какой-то лесозаготовительной организации. Выглядел скорее худощавым, жилистым, чем плотным, ростом около 170 см. Несмотря на спокойный, рассудительный характер, в нём присутствовала некоторая доза авантюризма, которая частично передалась мне. Подтверждением тому являлись его отъезды зимой на санях продолжительностью до двух недель на заработки. Происходило это раз в год в течение нескольких лет Он покупал где-то в отдалённом районе несколько сот килограммов соли, перевозил их в другой район, где располагались ткацкие фабрики, менял соль на ткани, затем отвозил их по селениям и продавал. Можно представить, что его ждало, если бы в деревнях, за которые он отвечал, случился бы в его отсутствие пожар. А драматические ситуации случались. Во время одной из поездок при переезде через Волгу сани проломили тонковатый лёд, они оказались в воде и стали тонуть. Отец успел соскочить с саней, а мужественный Карий, видимо осознав смертельную опасность, собрав все силы, выпрыгнул на твёрдый лёд вместе с санями и спас себя и хозяина. На него можно было положиться, он отлично запоминал дорогу и мог без управления хозяина прибыть к месту назначения Карий был очень ревнивым и всегда яростно отгонял от Серой других жеребцов.
У отца была необычная привычка: когда он уходил на работу, он доходил до конца деревни, останавливался на минуту-другую, затем или продолжал путь, или возвращался назад, что было реже. Мы его очень любили, кажется больше, чем маму. У него была также ещё одна фишка - игра в карты. Могло создаться ощущение, что в другом измерении он мог бы себя вести подобно поэту Н.А.Некрасову и содержать семью на доходы от карт. Однако на самом деле играл он редко, по праздникам, на небольшие суммы, в компании знакомых. Он не терпел вмешательства в это его занятие и к игре относился серьёзно, без излишнего азарта, зато почти всегда выигрывал. Но это ещё не всё. Перед войной мама узнала, что отец изменил ей с женщиной, жившей в селе, где он работал. В деревне практически невозможно было сохранить это в тайне, разразился скандал, мама на пару недель уехала в гости к сёстрам в город Киров, затем вернулась, и отцу удалось уладить этот конфликт. У меня сложилось мнение, что это был единичный эпизод, на самом деле отец был примерным семьянином, и всё делал для благополучия семьи. Добавлю, что он практически не употреблял спиртное и не любил бывать в компании выпивших людей, не нравилось ему участвовать в праздничных застольях, и он старался их избегать. Эта черта характера в значительной мере передалась мне. Рассказывали и о таком факте. Матери как-то сказали, что отец в соседней деревне лежит на улице пьяный. Мама срочно взяла лошадь с телегой и поехала туда. И действительно, она нашла его в неадекватном состоянии и случилось это после того, как его уговорили выпить за компанию, и на его долю пришлось граммов 200 водки. После этого эпизода он вообще перестал употреблять спиртное.
Отец был призван в армию в 1942 году, прошёл ускоренную подготовку пехотинца в знаменитых Гороховецких лагерях под городом Горьким, ныне Нижним Новгородом. Затем его часть была направлена на фронт в Сталинград. Последнее его письмо было датировано августом 1942 года. Что удивительно, я до сих пор помню фразу из его письма: «Мы находимся в овраге, над нами нависла тяжёлая туча», видимо, это было вблизи завода «Красный Октябрь», рядом с которым располагался большой овраг и где происходили ожесточённые схватки. Я также запомнил точное название его части: 212 стрелковый полк, 2 батальон, 6 рота. Когда я спустя много лет направил запрос в Главный военный архив в Подольске с указанием этих номеров, мне ответили, что он действительно служил в этом полку, батальоне и роте, указали ещё, что полк входил в состав 49 стрелковой дивизии, и что он пропал без вести именно в августе 1942 года. Это был период самых кровопролитных сражений в Сталинграде. Не представляю, как он чувствовал себя в этом аду, когда он не мог выносить даже вид крови животных.
Мама по характеру была энергичной, общительной и эмоциональной женщиной, наделённой неплохими организаторскими способностями, при этом очень заботливой и доброй по отношению к близким. В отличие от отца, особенно в молодом возрасте, она любила повеселиться. А где и когда в деревне можно было посмотреть или поучаствовать в шумных мероприятиях? Конечно, на редких свадьбах, которые в деревнях проводились обычно осенью, после окончания уборочных работ. Практически сразу после создания семьи отец поставил условие: на свадьбы не ходить, кроме как на свадьбы близких родственников. Но что для матери запрет, когда так хочется побывать среди веселящихся на улице односельчан и отвлечься от повседневной трудной и монотонной деревенской жизни. Она дожидалась, когда отец засыпал, выходила на улицу, туда, где было шумно и интересно. Это могло пройти незамеченным, в других случаях ей доставались упрёки за нарушение семейного регламента, при этом он полностью доверял ей, мы никогда не наблюдали с его стороны сцен ревности. Мы однако замечали, что отец требовал, чтобы в доме соблюдались чистота и порядок. А мама из-за перегруженности видимо не всегда уделяла этому должное внимание, и тогда какие-то вещи оказывались не там, где им надлежало быть и их приходилось искать. Иногда отец, гремя вёдрами или переставляя разные вещи, ворчал, произнося необычную фразу: «Всё комяком да кучкой, всё комяком да кучкой!»
В колхозе мама работала на полевых работах наравне с другими женщинами, но, несмотря на своё кулацкое происхождение, в самое тяжёлое военное время работала руководителем полеводческой бригады. В её обязанности входили разные функции: определять последовательность работ, собирать по утрам народ на работу и распределять её, отмерять участки исполнителям, принимать выполненную работу, оформлять наряды. Как и всем в деревне, во время войны нам жилось очень трудно, плохо было с едой, которой постоянно не хватало. Но мама была оптимисткой, не пасовала перед трудностями и заряжала этим оптимизмом нас с сестрой Любой.
Однако сразу после окончания войны в нашу семью пришла большая беда. Не секрет, что самым любимым из детей для отца и матери был их старший сын Павел. И так получилось, что, пройдя войну и ранение на фронте, он погиб на одной из улиц Москвы сразу после окончания войны: на тротуар, по которому он шёл, заехал троллейбус и сбил его. Брат после тяжёлого ранения ходил с тростью и видимо не успел отскочить. За рулём была неопытный водитель - молодая женщина. Я чётко помню тот день, когда известие об этом трагическом событии пришло в деревню. Получилось так, что мама по какой-то причине отсутствовала в деревне и узнала об этом последней. Когда она подошла к дому, около него уже была вся женская часть деревни, находящаяся в тревожном ожидании. В доме также было несколько человек. Войдя в дом, мама сразу почувствовала неладное, напряглась и сходу спросила: «Что случилось?» Кто-то сдуру сказал: «Паша погиб в Москве, его сбил троллейбус». В первый же момент, когда до неё дошло, что случилось, как будто молния пронзила её. С ней случился не шок, не истерика, она не потеряла сознание, случилось худшее: ум её отказался воспринять ужасную новость и помрачился настолько, что переключил ее как бы в другую реальность, и она пришла в весёлое состояние, стала шутить со своими подругами, со смехом вспоминая разные курьёзные ситуации. Все были в ужасе. Наша близкая родственница Наташа Балабанова, оценив обстановку, быстро удалила всех из помещения и уложила маму в постель. Она сразу уснула и проспала почти сутки.
Когда на следующий день мама проснулась, она не помнила, что случилось, но, пожаловавшись на головную боль, спросила Наташу: «Какой сегодня день? А почему я так долго спала? Вроде что-то случилось?» Наташа осторожно ответила: «Паша заболел и находится в больнице». Мама начала сильно плакать, стала жаловаться на сильную головную боль и боль в области печени, у неё началась рвота, и мы с Наташей, взяв подводу, увезли её в районную больницу. Ей установили диагноз: «Сильное нервное расстройство» и «Гепатит». Только к концу пребывания в больнице, в присутствии медперсонала, она узнала правду. Врачи также запретили носить тяжести больше 3 кг, что для деревенской жизни просто немыслимо, поэтому мама обратилась к своим сёстрам, жившим в городе Кирове, с просьбой помочь нам переехать на жительство к ним.
Положение было безвыходное, и после обсуждения со своими сёстрами мама приняла довольно рискованное решение: она уезжает в Киров зарабатывать на комнату, а мы с сестрой Любой остаёмся одни в деревне. Мне тогда было 12 лет, Любе-10. Как нам удалось дожить до возвращения матери через 9 месяцев, об этом особый разговор. Маме удалось решить поставленную задачу. На обычной работе сделать это было невозможно, и за эти долгие для нас месяцы она заработала необходимую сумму, торгуя на городском рынке в индивидуальном порядке такими нужными для всех мелочами: нитками, пуговицами, иголками и прочей ерундой. Занятие это, однако, было довольно рискованным, так как квалифицировалось тогда, как мелкая спекуляция. И ей удалось невозможное: за 9 месяцев, отказывая себе во всём, она заработала необходимую сумму. Большую помощь ей оказала её младшая сестра Татьяна, поселив её в свою тесную однокомнатную квартиру и оказывая моральную поддержку.
Конечно, это была очень специфическая работа: надо было всё время быть настороже, иметь информаторов, которые предупреждали о готовящихся проверках рынка милицией. Но на рынке было много разных торговцев мелочью и среди них немало инвалидов войны, которых милиция старалась не трогать. Действовала система взаимовыручки, поэтому в большинстве случаев удавалось во время смыться. Даже после покупки комнаты и переезда нас в город она некоторое время продолжала этим заниматься, однако затем она решила больше не рисковать и поступила на работу в роддом санитаркой.
Там однажды с ней произошел тяжелый несчастный случай: при навешивании штор она упала с большой высоты и получила перелом позвоночника. Её спасло только то, что случилось это в медицинском заведении, врачи знали, что её можно переносить только на одеяле, и вручную отнесли в травматологическое отделение городской больницы. Её лечили принятым в то время способом: полностью загипсовали от бёдер до подмышек, организовав ей классическую фигуру с чётко выраженной талией. Когда гипс застыл, он не давал ей дышать, и она стала задыхаться. Уговорили врача сделать ей разрез в гипсе в районе груди, ей стало полегче. Я не представляю, как она вынесла такие мучения, ведь в гипсе она пролежала не день и не два, а в течение порядка десяти дней. Зато позвоночник у неё сросся, и как ни странно, она впоследствии особенно не жаловалась на боли в нём и постепенно снова стала выполнять обычную нелёгкую работу. После лечения она продолжила работать в своём роддоме. Денег платили мало, поэтому ей пришлось взять и другую работу: дежурить по ночам в парикмахерской недалеко от нашего дома; иногда я подменял её в этом качестве. Кроме того, мы сдавали койку сначала демобилизованному офицеру Петру Харину, а после моего отъезда в Москву и съезда Петра койку снимали вместе две студентки пединститута - Роза и Лида. Так что двадцатиметровая комната была заполнена под завязку, что позволяло как то жить, не голодая. Существенную помощь также оказывал мой брат Геннадий, служивший офицером в армии.
Мама работала в Кирове до 1961 года, когда в нашей семье родился сын Саша, и я обратился к ней с просьбой переехать к нам, в Подмосковье, чтобы нянчить внука. Затем, когда у сестры Любы родился сын Юра, она вернулась в Киров, чтобы заниматься с ним, а в 1968 году она снова приехала к нам, чтобы заниматься с родившейся у нас дочерью Наташей. Практически после начала войны всю свою оставшуюся жизнь она посвятила нам с Любой и нашим детям, полностью отказавшись от личной жизни. А ведь она осталась без мужа в возрасте всего 43 лет. Но дети часто бывают эгоистичны. Когда мама в этом возрасте заикнулась о том, как бы мы отнеслись к тому, что ей предлагает выйти замуж один достойный мужчина, мы с Любой дружно встали на дыбы и сообщили, что тогда мы убежим из дома. Её доброта, трудолюбие, доброжелательность к родным, а также окружающим людям проявлялись всегда, и это вызывало к ней большое уважение.
Я не помню, чтобы она жаловалась на свои болезни, была очень терпеливой, молча перенося свои недомогания. Вплоть до болезни она была активной, не чуралась никакой работы. Как-то в возрасте 75 лет она говорит мне: «Саша, я чувствую, что старею» «Почему?» - спросил я. «Раньше в дороге я не допускала, чтобы меня кто-нибудь обгонял. А сейчас, когда я вижу, что меня обгоняют и пытаюсь ускорить шаг, то чувствую, что сил не хватает, и из-за этого переживаю». Последние годы её жизни прошли в Кирове у дочери Любы. Скончалась она в марте 1991 года, в день её рождения в возрасте 92 лет. Я бесконечно благодарен своей матери за всё, что она для меня сделала, только часто меня грызут угрызения совести, что я недостаточно заботился о ней, тем более, что после гибели Павла именно я пользовался её наибольшим доверием и любовью. К сожалению, только тогда, когда мы теряем близких людей, то чувствуем свою вину, что так мало уделяли им внимания и ощущаем, как нам их не хватает.
Продолжение http://www.proza.ru/2017/02/01/6