Работа в городском торге
После консервного завода, тетушка устроила меня по блату оформителем в городской торг. Это была самая противная работа за всю мою трудовую биографию. Больше никогда не устраивалась по блату - мало того, что работа не по душе, так еще и обязана по гроб жизни!
Приняли меня снова художником - оформителем с зарплатой восемьдесят пять рублей в месяц. Мастерская находилась в маленьком домике, расположенном в большом, поросшем травой дворе, в конце которого находились развалины какого-то сарая. Правда, это было недалеко от моего дома - всего десять минут ходьбы пешком.
В мои обязанности входило писать вывески для магазинов и распорядок дня - магазин работает со стольки до стольки, обеденный перерыв и выходной тогда-то.
Не бог весть, какое творчество, да ещё лозунги и объявления.
Моим напарником стал Иван Николаевич, старик семидесяти двух лет, отставной майор и ветеран войны. Он постоянно курил сигареты без фильтра и кашлял, кашлял и снова курил. В маленькой мастерской стоял сизый дым, я так пропитывалась им, что благоухала, как пепельница!
Напарник называл меня "девочка, помощница, ученица", что меня, как будущего великого художника возмущало до глубины души. Иван Николаевич был художником самоучкой. Дома у него висели копии картин Шишкина, увеличенные с репродукций по клеточкам и тщательно выписанные масляными красками, которыми он очень гордился.
Я постоянно спорила с ним. Иван Николаевич делал вывески тусклыми, некрасивыми, а мне хотелось писать яркими красками, броско и привлекательно для покупателей. Помню, как вывеску мясного магазина он сделал так - на тускло зелёном фоне фиолетовые буквы и две коричневые полоски сверху и снизу. Я заявила, что это гадость!
- Нееет, ты не понимаешь - это красиво! - беспрекословно заявил "учитель". Иногда мне в его отсутствие удавалось сделать что нибудь по-своему. Он приходил и с возмущением перекрашивал мою работу. Сейчас я понимаю, что это было его восприятие мира, связанное с возрастом и характером.
Для меня вообще 30-50 годы всегда были "черно - белой эпохой", поскольку знала о ней из монохромных фильмов того времени. Казалось, что и жизнь в те годы была серо-чёрно-белая и лишь потом мир окрасился в яркие краски. А это была его эпоха, время его молодости и расцвета.
Иван Николаевич постоянно развлекал меня воспоминаниями о войне и фронте. Однажды он рассказывал мне про фронтовую собаку Жучку.
- А один раз наша Жучка задушила хорька и приволокла нам, держа в зубах за "воротник", - старик так увлёкся, что опустился передо мной на четвереньки, изображая легендарную собаку и высунул язык из "пасти". В это время зашел наш начальник и от удивления его очки подскочили на лоб, а челюсть отвисла до самого галстука!
Коллектив в торге состоял из продавцов, кладовщиков, кассиров и прочего торгового люда, совершенно чуждого для моей творческой натуры. Это было в эпоху дефицита и дружили по принципу "ты - мне, я - тебе". Узнав, что я работаю оформителем, со мной обрывали разговор - раз я не могу достать дефицит, то и время на пустую болтовню тратить не стоит. Это были очень корыстные, приземленные люди. Я чувствовала себя белой вороной, изгоем в их стае.
Никогда не понимала, как можно дружить за кусок колбасы или импортные сапоги, купленные по блату. На работу я ходила как на каторгу. Время тянулось долго, я изнывала от тоски и одиночества.
Это продолжалось целых восемь месяцев, а потом я сбежала.
Продолжение http://www.proza.ru/2017/02/04/2296