Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 511. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Продолжение «брыкастого» письма маме. 16.06.1974.
Фотоиллюстрация из третьего тома ДМБовского альбома автора: ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый. Томительно грустное настроение воскресного предзакатного вечера. Обратите внимание, как блестит отполированная бляха моего ремня. На заднем фоне сушит стартовые боксы МРК (малый ракетный корабль) пр.1234. 16.06.1974.
На фото не видно бортового номера, но, вероятнее всего, это МРК «Град», заводской номер С-55. Заложен 29 ноября 1967 года на стапеле Ленинградского Приморского ССЗ и зачислен 20 октября 1970 года в списки кораблей ВМФ СССР. Спущен на воду 30 апреля 1972 года, 30 сентября 1972 года вступил в строй и 31 октября 1972 года включён в состав ДКБФ. Первый корабль проекта 1234 для Балтики. Носил бортовые номера: 506, 582, 552.
С января 1974 года МРК пр.1234 «Молния», «Волна» и «Град» базировались по месту своего постоянного пребывания в Зимней гавани ВМБ Лиепая.
В предыдущем:
Я вдруг подумал, что вот эту общую совершенно стихийно случайную фотографию мы все будем ещё очень долго вспоминать, потому что сегодня мы внезапно ощутили свою причастность к чему-то большему, чем наша обычная жизнь и служба. Может быть, мы сегодня стали понимать, что такое любить страну, народ, любить человека?
Вечер воскресенья 16 июня 1974 года всё длился и длился, а вечернее солнце всё клонилось и клонилось к западу, но никак не хотело покидать алый небосклон. Вот и грусть моя тоже не хотела покидать меня и намекала мне, что я ещё не закончил «брыкастое» письмо моей маме. Я думал…
Ребята, мои друзья-годки, заметили моё настроение и всячески развлекали меня, пытались растормошить, развлечь, отвлечь, но у них ничего не получилось. Тогда они, зная моё желание фотографировать, но не фотографироваться, решили запечатлеть на фото моё «упадническое настроение», как они выразились.
Мысли мои были сейчас далеко-далеко, где-то там, где обитали мои мама, папа, Оленька, Валя Архипова, чета Корнеевых, Движковых и Морозовых, Зоя Конькова, Сашка Каргин и мой друг и братишка Славка Юницин, который прислал мне вчера письмо.
Славка Юницин в письме рассказывал о молодых девушках-студентках, приехавших в Суворов на каникулы, о том, что ему не хочется учиться и поступать в институт, а хочется гулять и жить полной радостей жизнью.
Ну, кто ж этого не хочет?!
Накал страстей и ажиотаж подготовки к выборам уже давно прошёл, фильм «Любить человека» добавил грустно-радостного душевного настроения, мне тоже хотелось, да, признаюсь! хотелось, очень хотелось сейчас общения с милой, красивой, доброй и нежной девушкой, чтобы я мог выплеснуть ей всё накопившееся во мне жадное желание любви…
Мысленно я продолжал писать письмо моей маме и объяснять ей свою правоту, продолжал «брыкаться», хотя уже чувствовал, что зря и напрасно я это делаю, потому что моя мама права, потому что она, как и мой папа, всегда, в конечном итоге, были правы…
«Теперь о Вале Архиповой. Мама, ты так всё написала о том, «что было бы, если бы да кабы, да ты бы с Валей» и т.д. Никаких «если бы» и никаких «то получилось бы, как у Юры»! Все недостатки характера Вали я знал и видел. Не их я любил в ней, а всё то хорошее, тот «корень» Вали, то главное, что есть в каждом человеке и есть в ней!
Ну, как тебе это объяснить?! Обидеться и не рассказать тебе, значит, скрыть правду… Я знал, что Валя – человек с «решённой судьбой», она была вся в «цепких руках» тех правил жизни, которые она создала себе сама и которым позволила себя «взять в руки». Вырвать её из этого цепкого «болота» было возможно, но очень и очень трудно, и что самое главное, - она этого уже не хотела.
Её устраивала такая жизнь. Она отдыхала только в воспоминаниях «о чистых днях юности». Таким воспоминанием у неё был и я…
Ещё в школе я понял, что наша с ней «борьба», наши раздоры, вся эта «война» за внимание и понимание ещё теснее сближает нас, нежели мы бы встречались с ней, общались и близко дружили. Она была нужна мне для меня самого, а я ей – для неё самой, для её самоутверждения в своей правоте.
Я могу сейчас сказать тебе, мама, что единственным парнем (в классе, а так – не знаю), которого Валя по-настоящему отмечала от остальных, - это был я. Вот почему я решил посмотреть – прав я или нет в этом утверждении…
Я решил узнать: прав ли я, так ли сильно её чувство ко мне, как моё к ней? Я общался с Валей в конце нашей учёбы в школе не так, как со всеми и с другими девчонками и подружками, - сильнее, мощнее, значимее. Я не ошибся. Наоборот, я ещё сильнее «влюбился в неё» (как ты говоришь, мама), а на самом деле – полюбил.
Только это была странная любовь… Нет в ней конца, окончания, результата…
Ни я, ни Валя не хотели этого «конца», боялись его и ни за что бы ни допустили окончания этих странных наших взаимоотношений. Может быть потому, что это означало бы, что кто-то из нас признал бы свою неправоту, то есть несостоятельность как личность, как «побеждённый», а мы с ней не хотели этого с самого начала наших отношений…
Вот почему она уехала на учёбу в далёкие края, вот почему стала искать своё счастье и свою удачу, вот почему я был с нею такой жёсткий и принципиальный, хотя ещё в апреле 1972 года в письме я прямо выразил Вале всё, что я думал и чувствовал к ней.
Сама посуди, мама, если бы вдруг в минуту страсти мы стали бы с ней «одним целым», то она бы испытала давно испытанное и потеряла бы во мне всё то, чем, может быть, она жила в своей борьбе за своё (только своё) счастье, в чём, возможно, черпает свои духовные силы. Валя не зря как-то призналась мне, что «Ты, Саша, не такой как все!».
Это точно, мама, я не такой как все, потому что все и каждый из нас не такие как все, мы индивидуальные, поэтому зря ты, мама, пишешь, что «если бы да кабы, то ты бы «влип», как Юра». Юра не «влип», он знал и хотел, что делал…
Главное – правильно знать и понимать, что ты хочешь, чего жаждешь, чего желаешь, что из этого получится, какие будут последствия от утоления твоего «хотения», твоей «жажды» и «желания». Так я думаю, хотя, может быть, я и не прав.
Ну, вот, пожалуй, и всё. Помнишь, мама, я писал вам: «Поругайте меня! Неужели я такой хороший, как вы пишете?». Я очень жду ответа на моё письмо. Может быть, я в свою очередь грубо лезу со своей меркой к вам в душу? Может быть, вы не хотите мне ничего говорить потому, что не хотите беспокоить, прощаете мне мою грубость и т.д.?
Если я хоть чем-то обидел тебя, мама, тебя, папа, то прочтите меня, пожалуйста, я не хотел и не хочу вас обижать. Просто это всё моё настроение и переживания, которые становится (честно сказать) мучительными…
Мама, я тут достал отличный материал на костюм. Такой материал очень трудно достать, но иногда нам в военторг привозят что-то стоящее. Брюки я себе закажу, по костюм – посмотрим. Так что «гражданское платье» и туфли у меня будут, но только – самое необходимое, не больше.
Знаешь, мама, я уважаю волевых людей, с большой силой воли, мужеством и твёрдостью во всём: в облике, в походке, в одежде, в манере и в стиле одеваться и вести себя, люблю, когда одежда и вещи подчёркивают это. Всякие рюшечки, складочки, узорчики, кофточки и т.д. только для «сюсюкалек» (тех, кто сюсюкает). Я люблю, чтобы всё было просто, строго, но красиво, как, например, во флотской форме одежды.
Одежда должна подчёркивать и выражать характер человека, только тогда она на нём сидит естественно и красиво. Ну, вот, я сказал, а ты, мама, слышала… Верно ли я мыслю?
Мама, за костюмы, которые вы готовите мне к ДМБ, спасибо, конечно, но не надо излишеств, не делай меня владельцем целого гардероба. Я боюсь этого. Это отрывает от жизни.
Я вот намеренно ношу одну робу и не спешу менять на ней погоны. Это, конечно, создаёт трудности, было бы две робы – было бы легче – снял, переоделся и ходи… Но! Забыл вовремя постирать… Залежалась… Запахла… И вот уже две грязные робы…
А так… В назначенное время «побанился», помылся, постирался быстренько, просушил робу в сушилке, а пока сушится – погутарил с ребятами, потом надел сыренькую на себя и бодро побежал по делам в чистом и прохладном… Хорошо!
Не надо мне много вещей! Они как жир в теле, грузят и мешают жить.
Рад, конечно, что все с волнением и интересом смотрели по телевизору передачу о нас, о встрече моряков с писателями и поэтами, только зря ты, мама, всё это так разрекламировала. Видишь, и не показали толком почти ничего, ни нас, моряков, ни корабли, только как мы пели песню и как шли корабли по морю. Мы ведь там долго ещё беседовали с поэтами и писателями и нас долго и по-всякому снимали на киноаппараты.
Ну, ладно. Спасибо Вам за заботу и за всё-всё. А теперь…
Мама! Мамочка! Родная моя мама! Не попомни зла, прими от сына самые искренние поздравления, самые, самые, самые наилучшие пожелания тебе и всем-всем вашим сотрудникам в день Медицинского работника. Желаю вам всем большущего счастья, радости, здоровья и успехов во всём, в вашей нелёгкой, но благородной и страсть какой нужной борьбе.
Ну, а мы тут постараемся (и делаем это), чтобы ничего не помешало вашей жизни, жизни ваших детей, внуков и внучек.
Осталось мне служить совсем немного, ещё чуть-чуть. Тогда уже новые заботы будут, но останется ещё одно – долг перед вами, перед всеми людьми страны.
Ну, а тебе, мама, я сделаю так, чтобы у тебя не было повода, чтобы присылать мне такие письма, какое ты мне написала. Я сделаю так, мама, чтобы ты не огорчалась так, как горюешь по Юрке…
Только что вернулся из города наш корабельный почтальон. Мне писем нет. Нетути…
Однако пора. Крепко обнимаю и целую, ваш Сашка».
Я знал! Я чувствовал, что зря я обижаю маму, но упрямо продолжал писать и заклеивать конверт с письмом. Пора жить своим умом! Хватит быть «любимым сыночком Сашенькой»! Если не сейчас, то уже никогда я не смогу стать самим собой, таким, какой есть на самом деле»!
А какой я на самом деле?