Когда останутся хранители вдвоём,
Падёт на сердце пелена печали,
Осилят двое тот крутой подъём,
Который принесут неведомые дали.
Хранителя погибшего душа
Расправит крылья, возродясь в грядущем.
Оставшиеся в мире не спеша
Пойдут на встречу судьбам вездесущим.
Тогда и лишь тогда забрезжит свет.
Но легче тем двоим от этого не станет.
И встретят путники седой рассвет
Среди врагов, которых золото лишь манит.
Из древней книги пророчеств св. Алексиса, гл. 3, стих 6.
Была середина пятого дня пути. Вместе с обжигающим тело холодом и пронизывающим, пробирающим до костей ветром остались позади заснеженные вершины гор, пройти которые оказалось не так просто, как представлялось путникам изначально. Практически в начале второго дня пути двое хранителей уже достигли вершины горного хребта. Но выйдя на неё, они увидели отвесную стену обвалившейся породы. Здесь заканчивались земли, принадлежащие их народу. Глупо было думать, что изменения ландшафта будут минимальными везде. Именно в этом месте древние карты очень сильно расходились с тем, что предстало перед глазами хранителей. Более не было тех дорог, которые в древности соединяли их мир с землями, находившимися за горным хребтом. Да и следов деятельности дракона они больше не наблюдали, как будто для огромной рептилии было наложено табу на эти земли так же, как и для живущих в Долине Хранителей. Почти двое суток ушло на то, чтобы найти более или менее безопасный спуск с открывшегося перед хранителями обрыва. И если бы не долгая физическая и духовная подготовка, вряд ли им было бы по силам одолеть этот спуск. Здесь пригодилось всё – и умение сосредотачиваться, находя мысленным взором искомое, и невероятные для обычных людей способности воинов-хранителей прыгать, не разбиваясь, с высоты нескольких человеческих ростов на твёрдую поверхность, и умение общаться с некоторыми из представителей так называемого «низшего» разума, которые на самом деле таковыми и не являются. Просто их мыследеятельность настолько отлична от человеческой, что для того чтобы понять их, необходимы не только длительные годы, но и века подготовки. И если бы воины-хранители не имели способности передавать свои знания своим наследникам, они бы в первом же поколении утратили эту возможность. Сил на преодоление спуска потребовалось немало, поэтому ещё сутки ушли на их восстановление. И вот этим утром, наконец, самые непроходимые участки пути остались позади.
Узкое и опасное Ущелье Миров на этой стороне горной гряды медленно переходило в равномерный склон. Спуск с горы оказался намного проще подъёма, если не считать непроходимого участка пути, который хранителям пришлось преодолеть в предыдущие три дня. С этой стороны горной гряды, доходящей до крутого обрыва, деревья росли редко, и кое-где были проложены тропы, вдоль которых росло большое количество кустарников. Отдельными островками расположились увешанные уже созревшими плодами ягодники и орешники, в которые, судя по следам, часто захаживали местные жители. Оставшиеся вдвоём безымянные подходили к подножью гор, внимательно осматривая окружающую местность. Широкие равнины простирались со всех сторон от горной гряды так далеко, насколько мог охватить взгляд путника. Чуть вдали возле круглого озера, в которое впадала извилистая горная речка, виднелось небольшое поселение. Кое-где на возделанных участках полей росли самые разнообразные злаки, рядами тянулись овощные грядки, на которых в этот момент трудилось около двадцати человек, чуть ближе к горам на равном расстоянии друг от друга были посажены фруктовые деревья. Исходя из расположения посадок, безымянные сделали вывод, что люди в этих местах либо работали на одного хозяина, либо жили общиной и использовали всё нажитое совместно, если и разделяя собственность, то лишь после окончательного сбора урожая. Это могло осложнить или даже вообще сделать невозможной покупку лошадей, необходимых путникам для быстрейшего выполнения их миссии. Кроме всего прочего, ощущение опасности, нависшей над избранной, не покидало монахов, заставляя передвигаться как можно скорее, зачастую, когда это было возможно, вынуждая их практически всю дорогу бежать. Лошади были просто необходимы. И если покупка этих животных стала бы делом невыполнимым, безымянные готовы были пойти на всё, вплоть до кражи, чтобы ускорить выполнение своей миссии, и тем самым оградить от опасности ту, за которой, следуя пророчеству, безымянные и пришли в этот мир. Слишком многое сейчас было поставлено на карту, чтобы останавливаться, руководствуясь моральными устоями общества.
Монахи, не сговариваясь, направились к поселению возле озера. Ни на минуту не замедляя бег, они быстро преодолевали пространство между ущельем и деревенькой. Поселение раскинулось перед путниками, словно на ладони. Бегущие со склона горы монахи находились значительно выше долины, в которой, не соблюдая никакого порядка, то тут, то там были разбросаны обветшалые деревянные домики. Даже издали нетрудно было заметить, что все строения деревни держались на честном слове. Казалось, чуть более сильное дуновение ветерка, и дома обрушатся один за другим. Но те каким-то непостижимым образом всё ещё стояли на своих местах, хотя, судя по окружающей местности, ветра тут должны были быть достаточно сильные. Поселение было небольшим – десяток полусгнивших деревянных домиков, не огороженных даже частоколом, пять небольших сарайчиков и один более прочный на вид, но всё же достаточно ветхий домишко, примерно в два раза превышающий все остальные. Скорее всего, именно в этом доме находился тот, кто руководит поселением, если таковой вообще имелся. Ничего похожего на храм здесь не наблюдалось. Этот факт удивил путешественников. В их мире, расположенным за горным хребтом, не было ни одного поселения, в котором отсутствовало место для единения с духом. Ведь именно такое место, называемое обычно молитвенным, необходимо людям для понимания себя и познания сущности окружающего. В каждом поселении Долины Хранителей так же существовали места для общих молитв, где сознание всех молящихся объединяется, вынося совместный вердикт или обучая тех, кто ещё не постиг сущности общежития. Мужчин в селении видно не было. По всей вероятности, именно они работали на полях. Между домами копошились ребятишки, некоторые из которых играли в войну, сражаясь самодельными мечами из палок, некоторые гонялись друг за другом, а те, что поменьше, просто копались в глинистой почве, пытаясь что-то смастерить из липкой, грязной массы, густо разбавленной водой. Как только чужаков заметили в поселении, детей словно ветром сдуло. Между домами стало пусто, все двери и окна моментально закрылись. Видимо, приблудшие странники, появляющиеся в этих местах, не несли ничего хорошего местным жителем. Трое пожилых мужчин, которым, скорее всего, возраст не позволял уже работать на полях, угрожающе перегородили дорогу, либо решив, что их вид был настолько грозен, что смог бы отпугнуть недоброжелателей, либо – что более вероятно – поняв, что больше некому защитить маленькую деревеньку, всё взрослое мужское население которой находится так далеко за пределами поселения, что никак не в состоянии поспеть на выручку даже в том случае, если бы было предупреждено о грозящей опасности. У одного из защитников, голову которого покрывала редкая седая растительность, а лицо было сильно изборождено морщинами, в руках были вилы, у другого, помоложе, с густыми кустистыми бровями, но абсолютно лысого – лопата, а третий, самый древний из них, в одной руке держал большой кухонный нож, а другой тяжело опирался на деревянную клюку. При виде этого грозного воинства безымянные остановились. Как ни смешна была ситуация, решимость стариков защитить свою деревню вызывала уважение. Старик с вилами что-то сказал, но ни один из безымянных не понял его. Язык, на котором говорили эти люди, очень сильно отличался от того, который использовали в Долине Хранителей. Монахи предполагали возможность такого развития событий. Они не общались с людьми Внешних Королевств уже семь тысяч лет. За это время могло случиться многое, и, что точно, развитие языка никак нельзя было предугадать. Безымянные осмотрелись, старший из них указал на коня, запряжённого в телегу с сеном, и протянул защитникам поселения золотой диндэ, предлагая заплатить за животное. Эта монета использовалась в землях хранителей и наверняка не представляла здесь ценности денег, но золото – везде золото. Старик с вилами взял предложенную монету, попробовал её надкусить, затем что-то сказал своим сородичам, те по очереди внимательно рассмотрели и покусали монету и снова обратили своё внимание на чужаков. Младший монах вновь показал на лошадь, растопырил два пальца, затем указал рукой на себя и спутника, считая, что так его смогут понять. Мужик с лопатой развернулся и куда-то ушёл. Монахи сели на землю, воспринимая эту небольшую паузу в их пути как возможность отдохнуть, и приготовились ждать. Старики поглядывали на пришельцев, перебрасываясь словами и живо жестикулируя, во взглядах их проскальзывало опасение смешанное с удивлением. Видимо, поведение пришельцев казалось очень необычным местным жителям. Не прошло и получаса, как старик, всё ещё держа в руке лопату, подвёл к безымянным осёдланных кобылку и коня. Он показал золотой диндэ и три пальца, определяя цену лошадей. Старший безымянный бегло посмотрел на лошадей. Кобыла была вполне сносной, а вот конь явно был болен. Монах взглядом показал на больное животное и отрицательно покачал головой, снова указав на впряжённого в повозку коня. Старик вздохнул, выпряг коня из повозки с сеном, перекинул на него упряжь и седло с больного коня и подвёл животное к чужакам. Старший монах отдал три диндэ за лошадей. Затем безымянные быстро вскочили в седла и, не задерживаясь, покинули деревню. А защитники поселения так и стояли, глядя им вслед, пока непрошеные гости не исчезли за горизонтом.
Стояла опаляющая жара, пыль облаком поднималась из-под копыт лошадей. Старший из безымянных подумал, что было бы неплохо, если бы прошёл хотя бы небольшой дождик. Но небо было абсолютно чистым. Было настолько безветренно, что ни один лепесток даже на верхних ветвях деревьев не проявлял признака движения. В горле пересохло. Наверное, и лошадям сейчас уже было невмоготу. Монах вспомнил, что во время спуска с горы видел небольшую речку, несущую свои воды вдоль горного хребта. Он сделал младшему брату знак рукой и свернул на восток. Тот недоумённо поднял брови, но спорить не стал, решив, что старший брат знает, что делает. Ещё раз взглянув на дорогу, которая пролегала как раз в ту сторону, откуда раздавался зов, младший свернул следом за старшим хранителем.
Не прошло и четверти часа, как монахи услышали звук плескающейся воды, и следом увидели голубоватые просветы между ветвями нависших над берегом ив. Подход к реке был не очень удобен, но для лошадей, почуявших воду и фыркающих от нетерпения, кажется, это не было преградой. Не спешиваясь, монахи отпустили поводья, дав возможность животным войти в прохладную воду реки. Уже в воде безымянные покинули сёдла. Они знали, что влажные балахоны хотя бы ненадолго сулят им избавление от изнуряющей жары, поэтому, окунувшись с головой, намочили себя полностью вместе с одеждой. Набрав в опустевшие фляги воды, и дав лошадям вволю насладиться речной прохладой, монахи уже было собрались отправиться в дальнейший путь, как младший из них боковым зрением заметил странное свечение в кустах молодого ивняка на противоположном берегу реки. Он резко повернулся, силясь рассмотреть то, что случайно показалось ему. Старший безымянный, увидев движение брата, замер и начал осматривать песчаный берег, поросший низкой порослью. Минуты тянулись медленно. Если на той стороне что-то и было, то оно замерло так же, как и те, кто пытался рассмотреть его через реку. Решив, наконец, что младшему брату что-то померещилось, старший кивком показал на седло его лошади, сам вскочил на своего коня и, не дожидаясь спутника, припустился сквозь редкие деревья по лесным тропам, стараясь как можно точнее следовать зову, поющему у него в сердце. Минуты через две его нагнал младший безымянный, и, как все последние дни, молча последовал за ним. Старший безымянный краем глаза взглянул на младшего. После смерти первого из их троицы тот выглядел совсем плохо. Юноша безропотно следовал по избранному для них богами пути и выполнял все безмолвные распоряжения старшего спутника, но на лицо его казалось навсегда опустилась мучительная тень, тень утраты друга, брата, отца. Конечно же, почти с самого рождения он знал, что, возможно, именно им придётся отправиться на поиски избранной. Семь лет назад уже точно стало известно их предназначение. Он знал, что двое из них погибнут. Но всё это было лишь теорией. Как теорией является и то, что каждого человека в конце пути ожидает смерть. Но столкнуться с ней вот так, явно младший безымянный не был готов, как впрочем, не был готов и старший из оставшихся в живых. И физическую боль, которую испытали они в тот момент нельзя даже отдалённо сравнивать с той душевной мукой, которая сопровождала их все эти прошедшие после убийства драконом их спутника дни. Раньше если умирал кто-то из безымянных, в тот же момент рождался другой, призванный заменить умершего и впитавший в себя все чаяния, знания, навыки и умения погребённого. Так, юнец, едущий сейчас по дороге рядом со своим старшим спутником, заменил седовласого немощного старика, долгие годы накапливающего опыт и воспитывающего подрастающих на его глазах безымянных. Воины-монахи любили его как брата и отца, но им точно было известно, что кончина старца не означала его смерти, он был возрождён в маленьком мальчике, отданным на их попечение жрецами в тот же день, когда их брат сделал последний вздох. И вся их любовь к седовласому воспитателю была перенаправлена на этого малыша. А сейчас… Сейчас всё было совсем по-другому. Отсутствует возрождение, отсутствует продолжение того, кто так долго был вместе с ними. И лишь зов, звучащий в такт их сердцам, мог как-то облегчить боль, вызванную утратой. Ведь утрата это была не просто утратой жизни. Каждый из них практически прожил все эти семь тысяч лет, просто существуя в разных телах, кое-что забывая, а кое-что воспринимая заново. И все семь тысяч лет они провели бок о бок друг с другом.
Достигнув дороги, с которой они съехали не более получаса назад, монахи продолжили путь. Они ехали вдоль горной гряды, старательно погоняя лошадей. Полутьма, предвещающая наступление ночи, опускалась на землю. Причудливые тени деревьев в алых отсветах заката окутали сетью землю под копытами лошадей. Поднимающиеся при беге животных облака пыли были окрашены в розовый цвет, а при более подробном рассмотрении разделялись на неизмеримое количество мелких пылинок, невероятным образом отбрасывающих тень на восток от себя. Уже более суток безымянные не останавливались на ночлег, из последних сил пытаясь сократить расстояние между ними и избранной, но внутреннее чутье говорило, что рожденная под знаком звезды всё так же далека, и путь им предстоит не близкий. Доехав до узкого неглубокого ручья, пересекающего небольшую полянку, старший монах решил, что именно здесь им пора остановиться. Место для отдыха было почти идеальным. Младший порывался было ехать дальше, но старший резко его осадил. Если они ещё могли выдержать некоторое время без сна и пищи, то силы животных давно уже были на исходе, а без лошадей путь безымянных не станет короче. Селений поблизости видно не было, поэтому опасений, что кто-то заметит их лагерь, фактически не было.
Всё ещё удручённый потерей того, которого почитал почти за отца, младший монах напоил лошадей, затем принялся сооружать шалаш. Действия его были размеренными и умелыми, скорее машинальными, чем продуманными. Горе жгло его сердце, не позволяя даже вздохнуть. Старший брат видел, что младший даже не пытался скинуть с себя этот груз. Он понимал, что мечтал его спутник только об одном – чтобы не было больше утраты, подобной той, что настигла их пять дней назад. И это очень тревожило безымянного. Было ощущение, что юноша уже сам вырыл себе могилу, выполняя возложенные на него обязательства лишь затем, чтобы впоследствии принести себя в жертву. Сейчас монах не мог подойти к своему младшему брату, произнести слова утешения. Он не имел права на это. Во время их путешествия общение должно быть ограничено до минимума. Именно это приказывали им слова, написанные на древних свитках. Но сейчас… Сейчас старший из оставшихся в живых изо всех сил хотел передать свой опыт и свою волю тому, что шёл подле него. Их конец был предопределён ещё задолго до их рождения, они не властны над своими судьбами. И не в их власти решать, кто именно погибнет на этом пути. Ни один из них не хотел переживать горе утраты двух остальных. Но всё же кто-то должен остаться и взять на свои плечи не только и не столько страдания, но скорее обязанности и ответственность за то, что должно произойти за пеленою времени. Размышляя надо всем этим и исподтишка поглядывая за младшим братом, старший разжёг костёр и, подобно тому, как это делал на первой стоянке погибший брат, запёк себе и своему спутнику по паре початков кукурузы. Видя, как молодой безымянный уминает приготовленную пищу, старший встал, проверил, хорошо ли привязаны лошади и, проигнорировав построенный шалаш, улегся невдалеке от животных, предполагая, что если подойдёт хищник, то лучше находиться подле животных, чтобы иметь возможность защитить их. Дежурить сейчас не имело смысла, так как это, во-первых, отняло бы время, а во-вторых, монахи настолько устали, что дежурный вполне мог заснуть прямо на посту. Младший спутник посмотрел на спящего старшего; вздохнув, взглянул на сооружённый им шалаш и, решив, что старший брат прав и спать лучше около животных, лёг рядом с ним и мгновенно уснул, едва успев смежить веки.
Но безымянные не учли того, что отсутствие селений вовсе не означало отсутствие людей. Мир, в котором они жили, был обособлен от внешнего мира семь тысяч лет и сильно отличался от тех мест, куда попали путешествующие в поисках избранной монахи-хранители. Отличие это было не только языковое, отличие было в душах и мыслях людей. Цивилизация хранителей развивалась, основываясь на древнем предсказании о грядущем. Все мысли, вся жизнь не только монахов, но и обычных жителей отделённого горной грядой поселения, были посвящены одному – выполнению пророчества. Ни один из них не жил для себя, ни один не был порабощён. Общность мыслей и душевная доброта соединяла народ Долины Хранителей воедино. Величие их означало не власть, а служение. Внешний мир был иным, настолько иным, что даже познай безымянные его суть, они бы не смогли принять её сердцем.
Сейчас они спали вблизи одной из главных дорог Великой Эрдинии, где промышляли беглые рабы. Жестокость внешнего мира не давала подданным императора выбора. Гибель от руки себе подобного здесь была нормой. Редко кто доживал до преклонных лет и умирал своей смертью, и путники не ложились спать вблизи дороги, не выставив караул. Боялись здесь не столько зверей, сколько людей.
В лагере было тихо. Животные отдыхали, монахи крепко спали. Прошло примерно четыре часа с того момента, как братья заснули. Сейчас их сон был особенным. Воины-хранители обучались не только наукам, владению оружием и искусству боя, но и способности выживать в экстремальных условиях, включающей в себя как составной элемент умение организовать правильный отдых. Существует множество разновидностей сна, когда тело может отдохнуть за небольшой промежуток времени. Один из таких особых видов сна и выбрали для себя монахи на этом привале, желая защититься от возможного нападения хищников. И именно это и спасло их в тёмную ночь на пустынной дороге. Сейчас каждая частичка тела безымянных была полностью расслаблена, ощущения отсутствовали, нервные окончания не воспринимали окружающего, а бодрствующий дух отсчитывал минуты, определённые хранителями на отдых. В такие моменты дух спящего находится вне его плоти, оберегая сон своего сосуда, которым, согласно религии хранителей, и является человеческое тело. На возвращение духа при таком виде отдыха требуется минимальное время, что-то от трёх до пяти минут в зависимости от уровня подготовки и состояния организма воина-хранителя. При мгновенном возвращении духа воссоединение будет неполным, и ещё долго боль будет ломить всё тело, а тошнота выворачивать нутро, пока воссоединение духа с плотью не будет окончательно завершено уже на уровне инстинкта. В эту ночь безымянные определили себе наименьшее время сна – время, за которое они могли бы немного отдохнуть, не рискуя заснуть в пути и свалиться из сёдел. Известны и более быстрые способы отдыха, например, когда тело восстанавливается всего за час. Но, во-первых, такой отдых был слишком рискован в месте, где могла появиться какая-либо опасность, так как ушедший в такой сон был настолько далёк от реальности, что не смог бы проснуться пока не кончится время сна, что бы ни произошло возле него. А во-вторых, животные за это время не успели бы отдохнуть, и хранители рисковали потерять средства более быстрого передвижения, чем собственные ноги.
Итак, безымянные отдыхали. Выбирая место для сна, они даже не могли предположить, что вблизи их лагеря промышляет грабежом довольно внушительная банда рабов, не более двух недель назад сбежавших из личных владений императора, простирающихся почти по всей Великой Эрдинии, за исключением небольших поместий местных вельмож – подданных сюзерена, – которым позволялось иметь своих людей и распоряжаться ими в соответствии с законами о владениях душами, принятыми в империи.
Сон монахов был крепок, но бодрствующий дух, оберегающий их тела, внимательно следил за окрестностями, примечая любое движение от лёгкого прыжка белки до упавшего с дерева и медленно опускающегося листа. Братья издали почувствовали приближение чужаков. Пришедшие к их стоянке люди явно не имели добрых намерений. На возвращение духа требовалось время, и в течение этого времени тела монахов были незащищены. Конечно, можно было бы пренебречь правилами, и произвести моментальное слияние, последствия которого были бы болезненны, но не смертельны, но прибегать к такому действию имело бы смысл лишь тогда, когда более ничего не оставалось бы. К тому же, насколько можно было судить о ситуации, в данный момент достаточно было бы силы одного из хранителей, чтобы одолеть появившуюся группу. Время сна почти истекло и младший брат начал медленное воссоединение, другой же внимательно наблюдал за происходящим, готовый в случае резко возникшей опасности быстро слиться со своим телом. Знай члены наткнувшейся на стоянку банды о способностях выбранных жертв, они были бы расторопнее. Но так как беглые рабы не были сведущи в науках, которым обучали хранителей в спрятанном за горной грядой мире, то их осторожность сыграла на руку безымянным, успевшим произвести полное слияние духа с телом ещё до того момента, как первый из грабителей ступил на небольшую полянку, которую выбрали местом отдыха странствующие монахи. Сейчас братья неподвижно лежали на своих местах, наблюдая сквозь полуприкрытые веки за подкрадывающимися к ним людьми. Прежде чем предпринимать какие-то действия, они решили точно выяснить намерения гостей. Для них самих было странным видеть, как люди, словно дикие животные, подкрадываются к себе подобным. Такие повадки, по мнению хранителей, были присущи лишь хищникам. Они читали о том, что в древности многие люди вели себя как хищные звери, питались мясом и укрывались кожей убитых ими животных. Но уже достаточно давно люди не только не нападали на людей, но без необходимости не убивали никаких живых тварей. Питались жители Долины Хранителей растительной и молочной пищей, употребляя также, хотя и значительно реже, неоплодотворённые яйца кур-несушек и перепелов. Для изготовления одежды пользовались вычесанной овечьей шерстью, шёлком и растительными волокнами, которые спрядали в нити, а затем на специальных станках преобразовывали в полотно. Обувь делали из плотно спрессованного волокна, используя в качестве подошвы специально обработанную спрессованную щепку, а иногда, особенно в тёплое время года, для большего удобства, туго переплетённые растительные волокна, сплетая их специальными прочными нитями с верхней частью в виде сандалий или мокасин. Причём сандалии обычно носили знатные поселяне. Хранители же предпочитали мокасины из-за их удобства, невероятной прочности и возможности продолжительных тренировок, в течение которых ноги чувствовали себя очень комфортно.
Беглых рабов была дюжина. Это были грязные и сильно обросшие мужчины самых разных возрастов. Внешний вид волновал их намного меньше, чем отсутствие пищи и средств к существованию. С тех пор, когда они последний раз наткнулись на группу путников, тела которых уже вряд ли кто-то сможет отыскать, прошло уже три дня. Эти путники были слугами местного вельможи, поэтому кроме небольшого количества еды поживиться от них было практически нечем. Последние три дня банда впустую бродила между местными поселениями, не решаясь ступить на их территории. Грабить поселения было опасно. Преследователи легко бы нашли грабителей, не задумываясь выдав их императору. А расплата рабов за побег в Великой Эрдинии была очень жестокой. Питаясь лесными ягодами, беглые рабы настолько оголодали, что некоторые из них едва держались на ногах. Если бы они имели хотя бы немного денег, в деревнях легко можно было бы найти того, кто продал бы пищу даже таким, как они. Но бесплатно никто не станет помогать беглецам. За такую помощь можно получить не только хорошую порку, но и лишиться головы… И вот теперь после нескольких дней скитаний беглецы наткнулись на двух людей в странных одеждах, которые оказались настолько глупы, что улеглись спать на открытой местности, даже не подумав позаботиться о собственной безопасности. Судя по одеянию, путешественники были не местные. Спящие путники на вид не представляли никакой угрозы. Оружия при них не было, длинные серые одежды в сочетании с распущенными вьющимися волосами, и в особенности безмятежные выражения лиц создавали впечатление, что странники не смогли бы выстоять против лучших воинов императора, которые присутствовали среди банды, наткнувшейся на место ночлега. Осмотрев издали отдыхающих людей и животных и не заметив ничего, что могло бы помешать отделаться от путников, присвоив себе их имущество, беглые рабы медленно начали пробираться к стоянке. Сначала они старались быть очень осторожными, ступали как можно тише. Уже будучи в трёх шагах от спящих монахов шедший впереди случайно наступил на ветку, та громко хрустнула, крадущиеся инстинктивно замерли, но люди, лежащие на земле, даже не пошевелились. Это лишило бандитов осторожности. Подойдя поближе, самый крупный из банды, являющийся её негласным главарём, взял с земли ветку и уже специально переломил её над ухом одного из монахов. Не увидев никакой реакции и на этот раз, беглые рабы развеселились. Они начали оживлённо переговариваться, хохоча и показывая пальцем на спящих людей в длинных серых балахонах, уже более не стараясь сохранять тишину. Теперь уже не было смысла опасаться даже того, что их жертвы смогли бы сбежать. Они были окружены плотным кольцом веселящихся беглецов. Главарь пнул ногу молодого монаха и, снова увидев отсутствие реакции с его стороны, достал из специального кармана в сапоге нож. Перебрасывая нож из руки в руку и корча рожи, отчего остальные члены банды, катались от хохота, схватившись за животы, главарь сделал круг по стоянке, и, снова оказавшись возле монахов, взмахнул ножом, целясь в горло старшего из спящих, в это мгновение тот открыл глаза и схватил бандита за руку, сдавив кисть мужчины в тот самый момент, когда нож практически коснулся кожи. На лице монаха не отразилось ни каких-либо чувств, ни даже напряжения от необходимости сдерживать руку мускулистого нападающего. Беглому рабу показалось, что его запястье попало в тиски. Он с изумлением вытаращился на странно одетого незнакомца, обладающего такой силой, что легко смог остановить руку сильнейшего из рабов императора, не позволяя тому даже пошевелиться.
Теперь, когда намерения «гостей» стали очевидны, безымянные, внимательно наблюдавшие за пришельцами сквозь полуприкрытые веки, решили прервать свой мнимый сон. Схватив руку главаря, старший хранитель внимательно взглянул в его глаза, пытаясь за серой пеленой радужки прочесть мысли человека, пытавшегося убить беззащитных путников. И, наконец, увидев то, что хотел, монах резко встал, не отпуская хватки. Главарь вскрикнул и выронил нож. Младший хранитель уже был на ногах и, лишь один раз повернувшись, успел разбросать всех остальных, мгновенно набросившихся на него. Монахи встали спиной к спине, ожидая новых нападений.
Бандиты, осторожно обходя вокруг внезапно проснувшихся и проявивших немыслимые чудеса в искусстве обороны путников, оторопело наблюдали за теми. Теперь уже двое мужчин в длинных серых балахонах не казались им настолько глупыми и беззащитными, как в первые несколько минут. В мыслях бывших рабов чувство голода боролось с чувством опасности. Где-то в глубине души они понимали, что вряд ли смогут справиться с этими странными людьми в балахонах, но урчание в животе заглушало доводы рассудка. Ведь их двенадцать! Неужели они не смогут справиться с двумя, одетыми как женщины и выглядевшими не очень-то грозными, мужчинами. Возможно, победа путников была лишь следствием внезапности их пробуждения и неосторожности нападающих…
Переглянувшись и увидев одобрительный кивок головы вожака, беглые рабы снова кинулись на монахов, пытаясь раздавить их численным перевесом и присутствием холодного оружия, которого у чужаков они не видели. Но и на этот раз людям в балахонах хватило нескольких секунд, чтобы нападавшие были разоружены и разбросаны вокруг них по всей стоянке.
Хранители не хотели причинять зла несчастным голодным людям, нападавшим на них лишь потому, что просто не умели по-другому. Но чувство опасности, нависшей над избранной, подгоняло братьев, поэтому следующая попытка нападения стала бы для бандитов летальной. К счастью для беглых рабов третьей попытки не последовало. Увидев в глазах монахов появившуюся сталь, символизирующую готовность покончить с этой ситуацией, а в руках неизвестно откуда возникшие острые клинки длинных тонких кинжалов, главарь беглых рабов начал отступать, стараясь не поворачиваться к путникам спиной. Остальные члены его банды последовали примеру своего предводителя, всё ещё с вожделением посматривая на лошадей и лежащую возле них поклажу. Не прошло и четверти часа, как всё было кончено. Поляна, на которой монахи устроили стоянку, была свободна от грабителей, лошади запряжены, а воины-хранители, собирающие последние пожитки, готовы продолжить путь.