По утрам я всегда принимала горячий душ.
Водяной пар касался зеркала, охлаждался и снова превращался в воду.
Я проводила ладонью по запотевшей поверхности и долго оценивающе разглядывала себя в отражении. Светлые, будто всегда выгоревшие волосы, спадали на плечи. Тёплые капли воды стекали по лбу, на секунду замирая в изящно изогнутых, немного асимметричных бровях, а затем стремительно падали вниз, разбиваясь на сотни блестящих брызг о ресницы и слегка раскрасневшиеся от горячего пара щёки. Серо-голубые глаза казались прозрачными, а кожа была такой тонкой и светлой, что на веках отчетливо проступали узоры местами кроваво-красных, местами фиолетовых сосудов, и от этого мои глаза всегда выглядели болезненными.
Не знаю, была ли я красива. Вероятно, да, но в самой себе я видела много недостатков - маленькая грудь, чуть полноватые бёдра. Но я, безусловно, любила свои ключицы.
Мой любимый мужчина всегда целовал меня в надключичную ямочку, чуть ниже шеи.
После душа меня ждала чашка крепкого сладкого чая на краю письменного стола.
Мама успевала его приготовить, пока я была в ванной. Она делала это каждое утро, тихо и незаметно приносила в мою комнату чашку, накрывала её сверху блюдечком, чтобы чай не остыл, и снова ложилась спать.
Здесь мне не хватает маминой заботы.
А ещё здесь холодно.
Затем была чёрная тушь на ресницы, туалетная вода на высушенные феном волосы…
Я любила, когда мои волосы пахнут свежестью и парфюмом.
Каждый день одно и то же.
Такси, электричка, сигарета, метро, сигарета.
Я всегда бежала, я всегда боялась чего-то не успеть.
Каждый раз, когда я думаю о том, была ли я счастлива, мне хочется ответить «да» и удавиться.
Мне хочется кричать – «ДА»!
Мне хочется убеждать себя в этом, навязывать это каждому безликому человеку в подземке, в утреннем электрическом поезде.
Вы никогда не разглядываете людей, когда едете в общественном транспорте?
Это довольно забавно.
Иногда я пыталась угадать, кем работает та женщина в мужской куртке, что каждое утро отчаянно распихивает локтями других пассажиров, чтобы быстрее забраться в вагон. Или размышляла о том, почему прыщавая полная девочка-подросток всегда презрительно смотрит на своего крупного, тяжело дышащего отца, который увлекательно ей что-то рассказывает. Он прерывает свой рассказ только единожды, чтобы показать «корочку» контролеру, а потом снова продолжает. Он смеётся, тепло и одновременно виновато улыбается своей дочери. А она лишь смотрит на него и молчит, будто знает то, чего не знают другие.
Временами мне хотелось разгадать их тайну, но мой мозг отчаянно сопротивлялся какой-либо работе в такую рань. Поэтому я закрывала глаза и погружалась в тягучую поверхностную дрёму.
Разглядывания, как правило, продолжались в подземке.
Однажды моя коллега после обеда рассказала как её мужу, который привык ездить на автомобиле, пришлось спуститься в метро. Видимо, для него это был шок.
Он долго рассказывал ей, как разглядывал пассажиров, серую массу, как его взгляд упал на одну женщину. Она была очень грустная, настолько грустная, что, казалось, что у неё случилось какое-то серьезное горе. Хотелось, подойти к ней и спросить, не нужна ли ей помощь?
Потом его взгляд, начал скользить по другим пассажирам в вагоне, и он с ужасом осознал, что каждый первый выглядит примерно так же, как эта несчастная женщина. Безысходность на лице, смертельная усталость во взгляде.
И затем он задал вопрос своей жене – Как ты думаешь, почему они все еще не покончили жизнь самоубийством?
Здесь много таких, как та женщина из вагона метро. Но их лица не стали счастливее, в глазах не появилась искра.
Я не хочу, чтобы мама оказалась рядом так рано, хоть и скучаю по ней.
"Все мы встретимся на том свете", говорили, говорят и будут говорить люди.
Поэтому здесь я пытаюсь найти ту, которая подарила мне всю себя когда-то.
Бабушка, я снова иду тебя искать. Люди же не могут врать, правда?
Зеленоград. 2014 год