Она не снилась ему, они были для этого слишком взрослыми. Ночами им чаще не спалось.
Она просто дотягивалась до него своими мыслями – мягким пёрышком. А он чувствовал это прикосновение – неосязаемое, почти неслышное.
Будто тополиный пух, упавший в ладони, – и он замедлял дыхание, боясь, что она может улететь.
Будто прикосновение к зеркальной глади пруда первого осеннего листа – и по нему пробегала лёгкая дрожь, поражая всё тело и отражаясь в его переполненном нежностью сердце.
Будто первые снежинки, к которым и прикасаться-то боязно – растают. Замирал в страхе, словно страшился этого.
А она то неслышно прижималась к его спине, слушая дорогое сердце, которое неожиданно сбивалось с ритма, отстукивая морзянкой все, что он чувствовал к этой женщине. Всё, что берег в тишине, не доверяя словам, страшась растерять.
То зацеловывала в каком-то неистовстве, находя немыслимые места для поцелуев и оставляя их там для него.
А то, вложив свой кулачок в его большую ладонь, затихала на плече, даря упоительные запахи.
Он собирал свои ощущения, как пчёлы собирают цветочный нектар с цветов – осторожно и терпеливо. Откладывая в душе, впитывая их.
Не переставая чувствовать родной кулачок в своей руке…