У детей не может быть ни
твёрдого характера, ни силы воли,
если они сами не научатся
преодолевать препятствия.
Дейл Карнеги
На снимке:5 класс Клеванцовской школы. Автор в третьем ряду третий слева в матроске. Шура Чистякова - вторая слева во втором ряду.
Вспоминается начало Великой отечественной войны. Мне шёл девятый год. Все жители деревни собрались в центре, где на столбе был подвешен динамик– колокол. Мужчины - хмурые, женщины плачут, лишь дети беззаботно бегают по деревне. Выступление Молотова о начале войны сразу прервало размеренную жизнь деревни. Почти все мужчины, за исключением пожилых и инвалидов, постепенно были призваны в армию и среди них были мой отец и оба старших брата — Павел и Геннадий, которому ещё не исполнилось 18 лет. Большинство из них погибли на фронте, так как служили в пехоте. Небольшая часть вернулась после серьёзных ранений, совершенно здоровых вернулось 2-3 человека. В колхозе остались работать женщины, подростки и старики. При пахоте земли зачастую использовались коровы, из-за чего их удои резко падали. В колхозе я участвовал в тереблении льна, уборке гороха, картофеля, заготовке сена, вязке снопов после жатвы, сборе колосков. Уровень жизни резко упал, недоедание коснулось всех. Почти всё, что собиралось на полях, а также молоко и мясо с фермы колхоза, сдавалось государству, я лично участвовал в отвозе на телеге этой сельхозпродукции на заготовительные базы. Кроме того, сдавать нужно было и значительную часть продукции с домашнего хозяйства: 120 литров молока, определённое количество яиц и почти всё мясо от приплода домашнего скота. Хлеба фактически не было, в основном питались зимой картошкой, свеклой, небольшим количеством молока, а летом помогал сбор овощей с огорода и лесных продуктов – грибов, ягод. Однажды нашей семье выделили посылку с американской помощью, и я зимой с санками ходил за ней в Островское. Помню, что там был необычный для нас яичный порошок, консервы, крекеры.
Я, как и другие дети, часто ходил в лес по грибы и ягоды. Ягоды иногда относил на продажу пешком в районный центр – Островское, которое находилось от нас на расстоянии 18 километров. Это была нелёгкая задача - 18км. туда, 18 км.- обратно и всё за один день. И однажды случился конфуз: придя домой, я не обнаружил в карманах вырученных денег! Мелькнула мысль - я их выронил на полдороге, где я отдыхал с попутчиками. Было жаль потраченных усилий, и я, уже под вечер, решил пробежать ещё 18 километров (9 километров туда и обратно), чтобы найти их. Но, увы, денег там не было, видимо их у меня стащили эти попутчики. Когда я возвращался, совсем стемнело, на дороге, проходящей через лес, ни души. Меня охватил страх, и всю оставшуюся часть пути я бежал, что есть мочи. И этот страх, испытанный в детстве, я помню до сих пор.
В одном из военных лет в деревне неожиданно поселился небольшой цыганский табор численностью примерно 12 человек,который разместился в одном из свободных домов. Может быть, это были одна-две семьи, была в них и пара взрослых мужчин. Цыгане привлекались к сельхозработам, в основном с использованием их лошадей. С детьми из табора деревенские ребята подружились. Помнится, одного из них звали Костя, другого Макся. Необычными были их шумные и, как нам казалось, весёлые вечера, в то время как в других деревенских домах было тихо и темно, едь поводов для веселья не было. Они также внезапно уехали, как и появились.
Начальная школа с четырёхклассным образованием располагалась в нашей деревне, в ней преподавала и проживала семейная пара. Пошёл я в школу с восьми лет, учился на отлично, но ничего запоминающегося о ней у меня не отложилось, кроме случая, когда директор школы наорал на меня за то, что я пришёл в школу с ножичком и что-то им нацарапал на полу. С пятого класса учиться приходилось в школе в селе Клеванцове, в 4 километрах от нашей деревни. Нам приходилось ежедневно и зимой, и летом ходить пешком утром в эту школу и обратно домой после занятий. Большинство ребят ходили в лаптях, я же стыдился ходить в них, поэтому зимой я ходил в школу в кирзовых сапогах, на них одевал лапти, а перед входом в школу снимал их и в класс заходил в сапогах. Учёба давалась мне легко, и, как лучшему ученику, наша классная руководитель Ольга Ивановна Коновалова однажды поручила зачитывать итоговую годовую ведомость перед всем классом. Нужно сказать, что в детстве и в молодом возрасте я обладал стеснительным характером, поэтому учительнице с трудом удалось уговорить меня это сделать. Я очень благодарен ей за науку, так как воспоминание об этом помогало мне в дальнейшем чувствовать себя увереннее при публичных выступлениях.
В этой школе я в возрасте 12 лет я впервые влюбился в девочку из нашего класса по имени Шура Чистякова. Конечно, она была самой красивой в классе, и видимо догадывалась о том, что очень нравится мне. Я был очень небольшого роста, но зато был отличником. Однако за любовь можно и пострадать, что и случилось со мной. Мальчишка из старшего класса и намного крупнее меня из её деревни подошёл ко мне и сказал: «Это ты ухаживаешь за нашей Шурой? Ну так получай!» И больно врезал мне ногой по заднице. Я понимал, что мне с ним не справиться и молча снёс обиду, но продолжал и в дальнейшем оказывать ей знаки внимания. Шура жила с матерью в деревне Козловка в 9 километрах от нашей деревни, и поэтому я мог с ней встречаться только в школе, при этом никаких признаний вслух не произносилось, всё было понятно и без слов. Однажды получилось так, что Шуре нужно было ехать на телеге к своим родственникам через нашу деревню, я её сопровождал до неё и был страшно горд, что наш дом был самым лучшим в деревне, и она это заметила. Обстоятельства сложились так, что после 6 класса наша семья переехала на жительство в город Киров, её семья отправилась в город невест Иваново, я в дальнейшем не общался с Шурой и не знаю, как сложилась её судьба.
В деревне жизнь ребят продолжалась своим чередом: учёба и сельхозработы, частые походы в лес по грибы и ягоды, зимой - учёба, катанье с горок на лыжах, санках. Эти спуски с гор на лыжах часто были очень рискованными, так как надо было показать перед сверстниками свою удаль. В результате я однажды получил основательную травму, спускаясь с крутой горки вниз к речке с последующим резким подъёмом. Взлетая вверх на высокой скорости, я не удержался и упал навзничь на спину. На короткое время я потерял сознание. В дальнейшем, уже во взрослом возрасте, на рентгеновском снимке у меня обнаружили травматическое повреждение тазовых костей, последнего позвонка и диска поясничного отдела позвоночника. Наверное, мне крупно повезло, что я не стал инвалидом.
Из ребячьих игр запомнилась лапта, снежные сражения с постройкой сооружений. Но бывали и более опасные дела, как например, когда герметически закупоренный кусок трубы, наполненный водой, клали на костер, и через некоторое время раздавался оглушительный взрыв, похожий на разрыв снаряда. Таким образом мы играли в войну.
Часто я брал книги из школьной библиотеки и читал их взахлёб. Сначала я читал наших классиков: Пушкина, Лермонтова, затем начал знакомиться с произведениями французских и английских авторов: Дюма, Вальтера Скотта и другими. Поэтому видимо у меня никогда не было проблем с оценками и грамотностью по русскому языку и литературе. В деревне не было электричества, и читать в тёмное время приходилось при свете керосиновой лампы или лучины.
В 1943 или 1944 году после тяжёлого ранения с фронта и госпиталей к нам вернулся мой старший брат Павел. Он мог ходить только в ортопедической обуви и с тростью. Он очень хотел поступать в МГУ на юридический факультет с последующей специализацией – адвокатура. Будучи очень целеустремлённым, и основательно подготовившись, он с первой попытки поступил в университет. Павел обещал, что впоследствии, после окончания мною средней школы, он возьмёт меня к себе в Москву, чтобы я тоже поступил в МГУ и тоже на юридический факультет. По складу характера мне действительно больше подходила профессия гуманитария, чем инженера. К сожалению, нашим планам не суждено было сбыться, так как брат в 1945 году трагически погиб в связи с транспортным происшествием. Это трагическое событие так потрясло маму, что она серьёзно заболела, и врачи запретили ей заниматься напряжённым физическим трудом. А как без него обойтись в деревне? Сёстры матери, жившие в городе Кирове, посоветовали приехать к ним, чтобы сначала подлечиться, а затем с их помощью заработать деньги на комнату и затем переехать с нами жить в город.
Для нас с сестрой Любой последний девятимесячный период жизни в деревне оказался особенно трудным. Маме пришлось оставить нас в деревне одних, в возрасте 12 и 10 лет, на такой длительный период, да ещё в основном в зимнее время: видимо она была очень уверена во мне, двенадцатилетнем мальчишке, считала, что я справлюсь со всем, и в конечном счёте я не подвёл её. Мама за это время ни разу не приезжала к нам. Она же занималась очень важным делом: нужно было срочно заработать деньги и немалые, чтобы купить комнату для нашей семьи. И ей удалось невозможное: за 9 месяцев, отказывая себе во всём, она заработала необходимую сумму.
С самого начала нашей самостоятельной жизни в деревне мы естественно встретились с большими трудностями. Нужно было самостоятельно доставать и готовить еду, ухаживать за домом, топить большую русскую печь и маленькую печку-голландку, стирать и ремонтировать одежду, приносить воду, заготавливать дрова. При этом сестра ходила на учёбу в начальную школу в самой деревне, а я должен был ежедневно ходить в неполную среднюю школу в Клеванцово за 4 километра от дома. Несмотря на отсутствие контроля со стороны взрослых, учились мы отлично и закончили год с похвальными грамотами. Не помню, чтобы мы предавались унынию, были дружны, никогда не ругались, сестра держалась молодцом, признавала и никогда не оспаривала мою руководящую роль, а я соответственно чувствовал ответственность за нас обоих. Нужно сказать, что Люба и тогда, и на протяжении всей жизни отличалась ровным, спокойным, неконфликтным и в то же время достаточно твёрдым характером, была деятельной и трудолюбивой. Питались мы, конечно, кое-как, часто жили впроголодь. Основная еда - картошка, суп из неё же со свеклой и морковкой. Временами покупали молоко, и особенно вкусным казалось молоко с черникой.
Главная проблема, с которой мы столкнулись, было нехватка дров, вернее поленьев для топки печки. Готовых поленьев оказалось очень мало, и они удивительно быстро кончились, в наличии были сырые брёвна, которые сначала нужно было распилить, затем расколоть на поленья. Но это нужно было делать загодя, за несколько месяцев до их использования, чтобы поленья успели за лето просохнуть в поленницах. Нам никто во время не подсказал это, а мы спохватились, когда наступила дождливая пора, а затем и зима. Нам пришлось пилить и колоть дрова каждый день на один следующий день, иногда этим мы занимались, когда начинало уже темнеть. Однажды, когда я сильно устал колоть, Люба взяла топор или колун и попыталась помочь мне. Она промахнулась и сильно разрубила себе мягкие ткани ноги ниже колена. С помощью взрослых удалось остановить кровь, обработать и замотать рану, и в память об этом на ноге Любы остался заметный рубец. Сырые поленья никак не разгорались в печке, несмотря на то, что мы неоднократно плескали в печку керосин. Пламя охватывало сложенные в печке дрова, выбрасывалось из неё наружу, поленья слегка обгорали, а затем гасли с противным шипением. После двухдневных безуспешных попыток мы поняли, что так дело не пойдёт, и дело может закончиться пожаром. Стали готовить поленья на день раньше, и после протопки печки сразу же закладывать новую порцию дров в горячую печку. За ночь поленья высыхали, и печь на следующий день растапливалась значительно легче.
Однако возникла новая проблема: основное тепло печи уходило на сушку дров, печь быстро остывала, не согревала дом, и в нём было очень холодно. Возможно, также плохо были уплотнены двери и окна. В холодные ночи температура в доме опускалась ниже нуля градусов, потолок покрывался инеем, а вода для питья в кадке покрывалась слоем льда. Мало помогала и растопка голландки до красного каления вытяжной трубы, правда иней на потолке быстро таял, образовавшаяся вода струилась по потолку, отмывая его, и затем ручьями стекала на пол. На следующую ночь всё повторялось. Приходилось спать в одежде и под тёплым одеялом. Вечером мы ходили в соседние дома к родственникам и знакомым, чтобы согреться, а иногда и чтобы поесть. А есть нам хотелось всегда. Хлеб из смеси отрубей, свеклы и картофеля по консистенции, похожий на пластилин, казавшийся нам вкусным, стали давать по нормам только в конце войны На ночлег мы всегда возвращались домой.
Вспоминается ещё один драматический случай: однажды Люба по лесенке стала слезать с лежанки печи, поскользнулась и упала через открытый почему-то люк погреба на его дно. К счастью, хотя она пролетела метра три, она осталась жива и даже не получила каких-либо существенных повреждений. Теперь мне непонятно, почему мы не обращались к жителям деревни с просьбой помочь с дровами, пытаясь самостоятельно решить свои проблемы, неужели мы были такими гордыми? В основном нам оказывала помощь словом и делом наша родственница - моя двоюродная сестра, очень душевный, добрый человек Наташа Балабанова, но у неё были свои проблемы: с фронта вернулся очень больной муж, который выглядел доходягой, не мог самостоятельно ходить, однако постепенно она выходила его.
Уже после войны произошёл разрыв дружественных отношений между СССР и Югославией, и по радио передавали информацию о недовольстве населения этой страны политикой руководителей и их отрыве от народа. В частности, говорилось о том, что в то время, когда рабочие голодают и не могут свести концы с концами, руководители жируют и едят белый хлеб с маслом. И мне подумалось: «Неужели и я когда-нибудь буду есть белый хлеб с маслом?» Это казалось мне тогда недостижимым.
Однажды при возвращении из школы домой меня встретила испуганная Люба и сказала, что чуть не случилась беда. Когда она стала, как обычно, перед моим приходом растапливать печь, плеснула керосин на дрова, и они загорелись, в это время на шесток печи посыпались кирпичи, что означало разрушение стояка печки и неминуемый пожар. «И что ты сделала?»- спросил я. «А я схватила ведро воды, выплеснула его в печку, и всё погасло». «Какой же ты молодец у меня, сестричка!» Стояк восстановил наш сосед Смирнов Василий Кузьмич. Судьба, видимо, смилостивилась над нами, и мы не сгорели, не угорели, не замёрзли и выжили. Видимо, нас что-то спасало в нашей отчаянной борьбе за выживание. Впоследствии Василий Кузьмич стал председателем объединённого колхоза, включившего хозяйства пяти соседних деревень.
Получается, что деревенская жизнь закаляет характер, вырабатывает более высокую приспособляемость к сложным природным и жизненным обстоятельствам. Не случайно деревенским мальчишкам легче служится в армии, и я не удивился тому, что из 11 маршалов Советского Союза, командующих фронтами в войну, 10 были в детстве деревенскими жителями и лишь один городским. Кроме того, суровая деревенская жизнь в условиях скудных ресурсов, когда приходится рассчитывать только на себя, не ожидая чьей-либо помощи, при отсутствии соблазнов вырабатывает, как мне кажется, скромность потребностей, бережливость в расходовании имеющихся ресурсов. К сожалению, это часто ошибочно воспринимается, как скупость.
Окончание войны было объявлено, когда я заканчивал 5 класс Клеванцовской школы. Никакие особые праздничные мероприятия мне не запомнились, только на радость нам сообщили об отмене в этот день занятий в школе. Впрочем, само окончание войны было для всех нас большим праздником.
Продолжение: Как сражались мои отец и братья на фронтах ВОВ
http://www.proza.ru/2021/05/09/522