Притихшая Наташа погладила мягкую ладонь Евгении Ивановны, и придвинула поближе чашку с остывшим чаем.
- Тёть Жень, вам, наверное, трудно об этом говорить. Может быть, не стоит ворошить прошлое? Давайте поговорим о чём-то более приятном?
- Да нет уж, моя хорошая!
Слишком долго я ношу в сердце этот камень. Когда-то его всё равно придётся сбрасывать.
Дети выросли, не узнав моей тайны. Скрывала от них, потому что боялась, что осудят.
Внучкам тоже не могу рассказать пока – пусть повзрослеют.
Раз уж Бог послал нынче тебя - значит, тебе меня и слушать, и судить.
Может быть, и вправду мои ошибки послужат тебе предостережением от необдуманных шагов….
- Да разве можно судить человека за любовь?
- За любовь - нет, а за ошибки – может быть, и нужно…. Ты ещё не всё знаешь.
Надеюсь, что мне станет гораздо легче, когда раскрою своё сердце и выпущу на волю свои прошлые обиды! У меня такое ощущение, что оно и болит-то у меня от невысказанности.
И не надо меня жалеть, Наташа! Я считаю себя очень счастливым человеком, потому что сполна испытала и муки, и радости настоящей любви!
Не каждому выпадает счастье встретить её на пути!
А я вот встретила, пронесла сквозь годы, и переболела ею.
А, может, и не переболела до конца…. Ведь что-то же щемит внутри….
- А как сложилась ваша жизнь дальше? Выяснилась ли правда о проделках этой стервы?
Я вот точно не стала бы с ней церемониться - разобралась бы и всю рожу расписала «под хохлому»!
- Выяснилась…. через сорок лет! Когда и рожу-то бить уже некому!
- Бли-и-ин! Через сорок лет?! Тёть Жень, может, всё-таки накапаем в чай пустырник, а? Я чувствую, что у нас обеих случится сейчас сердечный приступ.
Евгения Ивановна засмеялась.
- Не стоит так волноваться. Ты ещё не знаешь, какой сюрприз преподнесла мне судьба потом! Такой сюжет завернула, что о-го-го!
Голливуд просто отдыхает!
- Тогда не томите, выкладывайте!
- Так мне придётся тогда всю свою жизнь тебе пересказать. А она у меня - ой, какая длинная была! То прямая, как луч, то серпантином; то ровная, то с ухабами. Бывало, и в пропасть падала, бывало, и на горы взбиралась….
Как альпинистка, карабкалась по ней без передышки.
- Вот-вот, мне ваш опыт как раз будет кстати! Моя жизнь тоже не асфальтовой дорожкой стелется….
Судя по тому, как просветлело лицо Евгении Ивановны, Наташа поняла, что ей действительно стало легче.
« Может быть, о самых тяжёлых и неприятных моментах своей нелёгкой судьбы она уже всё поведала? Дальше-то может, попроще будет?
И как только удаётся битой жизнью женщине сохранять и чувство юмора, и силу духа в непростых житейских ситуациях?!
Не зря говорят: чем сложнее судьба, тем добрее и крепче душа».
Евгения Ивановна отхлебнула глоток холодного чая, и всплеснула руками:
- Вот так растетёха! Раскудахталась, как курица, а про чай-то совсем и забыла! Угощаю гостью холодным чаем…. Называется - «согрела душу человеку»!
- Теть Жень, да не беспокойтесь вы об этом! У меня и без кипятка душа сейчас горит!
Я сгораю от нетерпения услышать продолжение истории о вашей любви.
Вы рассказывайте, а я сама похлопочу с чаем.
Искоса наблюдая за Евгенией Ивановной, Наташка включила чайник, стряхнула со стола крошки от пирога и, сполоснув чашки, бесшумно поставила их на блюдца.
Затем, стараясь не шуметь, подвинула стул и, облокотившись на стол руками, застыла в ожидании.
Евгения Ивановна задумчиво глядела в окно, теребя в руках льняную салфетку.
Её отрешённый взгляд был устремлён в прошлое, которое проплывало перед глазами бесконечной кинолентой, запечатлевшей лица и события
давних лет.
- Да, уж, моя жизнь – это целая история! Сама удивляюсь, какими нелёгкими путями вела меня судьба по жизни!
С кем только не сводила и не разводила на широких дорогах да узких тропочках!
В тот злополучный день, когда Любка похвасталась мне письмом от Юры, и я так красиво преподнесла ей своего любимого на блюдечке с золотой каёмочкой, я поняла, что мир вокруг стал для меня пустым и никчёмным!
Больше мне нечего было в нём терять….
Сначала меня с головой накрыла злость на Юру. Думаю: « Да как же он мог поступить со мной вот так бессердечно, подло? Ведь я верила ему даже больше, чем самой себе! Променять меня – чистую, верную, любящую, на откровенную шлюху? Разве можно ставить нас на одну ступень? Он ослеп, что ли?
Ведь в ней ни кожи, ни рожи, ни ума, ни фантазии!».
Как невыносимо больно и обидно чувствовать себя отверженной….
Потом мне стало безумно жалко себя.
Хотелось выть от несправедливости. Слава Богу, что в тот миг я нашла в себе силы удержать свою боль внутри, как собачку на привязи!
Меня трясло, как осинку, но я проявила невероятный характер, и до первого перекрёстка дошла с таким гордым видом, что Любка, скорее всего, поверила в искренность моих слов!
Я твёрдо решила, что ни одна живая душа, а особенно Любкина, не должны увидеть моё поражение и унижение….
С каждым шагом моя боль усиливалась. Казалось, что я вообще схожу с ума….
Скрывшись за углом, я неожиданно провалилась в какое-то необъяснимое состояние, и пошла вперёд, не соображая, куда и зачем бреду.
Дорога в конце улицы сворачивала налево и упиралась в тупик, образованный земляным валом, за которым открывался бескрайний простор полей.
Преодолев на «автопилоте» вал, я побрела по заснеженному полю, пробиваясь через сугробы и заносы, как танк.
По щекам текли солёные слёзы, но у меня не было сил их вытирать.
У меня просто не было сил ни на что….
Я не чувствовала биения сердца, я не слышала горьких всхлипов, я не замечала стонов и криков души!
Казалось, что какая-то волна подхватила меня и понесла в иной мир, где разливалось море боли….
Красивая и гордая птица по имени Любовь, которая подарила мне свои большие крылья и научила летать, в одночасье превратилась в жалкого и беспомощного воробышка с переломанными крыльями.
Грубое вмешательство Любки в чистое и безоблачное пространство моей свободолюбивой птицы изувечило её тонкое тело и сделало невозможным дальнейший полёт над землёй.
Теряя силы, мой бедный израненный птенчик забился в самую узкую расщелину растерзанной души и впал в состояние длительного анабиоза.
Моё сознание угасало….