Астральное тело - Натура, или Всея Любовь - роман 3
Читать роман полностью здесь:
http://www.proza.ru/avtor/vseslavsolo&book=3#3
Часть шестая МОЗАИКА ВАЖНЫХ СОБЫТИЙ
Глава 2
Возвращение в Москву
Когда Купсику удалось улизнуть из психушки в теле известного уже кооператорщика Гриши при помощи астральной поддержки своего энерго-товарища, ведьмы Екатерины Васильевны, он, теперь уже предметно, в теле земном, осатанело прильнувши к Людочке, давно уже находящейся в этом теле, направлялся в Москву. Но не так легко это было осуществить сразу, без решения некоторых, весьма актуальных проблем, к примеру: одежда, документы — всё это требовалось как-то уладить. Екатерина Васильевна теперь больше подшучивала над Купсиком, нежели помогала, ей доставляло удовольствие поиграть в такой ситуации, что, естественно, могло и плохо кончиться для Купсика. Ведьма присутствовала подле него в качестве астральной сущности, Купсику приходилось отдуваться самому. Трудно ему было переориентироваться, переопределить себя жить предметно, такой опыт у него уже изрядно был подзабыт, да и тело Гриши немало еще мешало, ибо к нему требовалась привычка: астральное тело Купсика должно было хорошо уложиться во все его внутренние изгибы. Оттого, походка у Купсика была какая-то особенная, передвигал ноги он как-то коряво, неестественно, широко переставляя каждую, словно удерживая равновесие и шаги его были крупными и какими-то раскоряченными. Вертеть Гришиной головой по сторонам Купсик пока еще умел только тогда, когда замедлял шаг или совсем останавливался. Пальцы плохо слушались своего нового хозяина и в основном, пока Купсик мог производить ими захватывающие движения. Вобщем-то, земное тело кооператорщика немало застоялось, плюс немало застоялся, подзабылся, как это делается, жить в теле предметном, и Купсик. Тело должно было расходиться, а Купсик освоиться, окончательно почувствовать себя в нем так, чтобы не замечать тела, а пока, ему было трудно примерно так же, даже гораздо больше, как, скажем, какому-нибудь шоферу всю свою жизнь проездившему на крохотном легковом автомобиле, но в зрелом возрасте вдруг пересевшему за баранку какой-нибудь грузовой машины-громадины, предназначенной, к примеру, для работы в рудодобывающих карьерах.
Купсик, когда он являлся членом Астральной Шайки Магистра, когда он еще работал следователем Васильевым, жил один как перст, у него не было семьи, детей, ему неведомы были такие простые вещи, известные практически каждому человеку, как ревность или переживания за любимого человека, забота о ком-то, любовь человеческих желаний и многое другое еще.
Единственной возможностью укрыться от преследования и розыска после психушки для Купсика теперь явился заброшенный кинотеатр, потому что пойти ему было не к кому, да и не узнал бы его сейчас никто, не признал, да и в одеянии больничном!
Когда он сбежал из психиатрички, которая располагалась поодоль от города, ему пришлось днем, чтобы никто его не заметил, прошагать по лесополосе, расположенной вдоль шоссе пару десятков километров пешком до знакомого города, а потом, дождавшись ночи, вдоль города, по набережной, пробраться в Лесной поселок и, конечно же, укрыться в известном, но заброшенном теперь кинотеатре.
Было уже около двух часов ночи, когда усталый, измученный Купсик выломал одну из досок, которыми были заколочены окна первого этажа бывшего кинотеатра и пролез во внутрь здания, в демонстрационный зал.
Купсик присел на какую-то, лежащую на боку металлическую, пустую бочку: он тяжело дышал, его руки и ноги с виду не дрожали, но дрожали внутри — это астральное тело Купсика испытывало невероятную усталость, которую Купсик уже несколько лет подряд уже не ощущал и успел забыть что это такое. Тело кооператорщика еще не так основательно было освоено новым хозяином и потому не могло дрожать — мелкие движения участками земного тела Купсик еще не мог пользоваться, потому что, своеобразные чувственные лучи его астрального тела еще не проросли, не вросли в единость с телом. Купсик перевел дыхание и голова у него немного закружилась, его подтошнило, именно его и он сейчас же, впервые за столько лет понял, что он голоден! Именно так — голоден! И ощущение голода, даже понравилось ему, потому что с его приходом, он с каждым мгновением начинал понимать всё больше то, что он теперь в теле и оттого Купсик немного расслабился и прислонился к стене спиной и мечтательно уставился взглядом вникуда.
Через дыру в окне, в которую пролез Купсик, в бывший зрительный зал кинотеатра и в котором сейчас находился, падала молочная полоса яркой Луны, потягивало едва уловимым сырым сквознячком.
Людочка, вымученная приставаниями Купсика за весь этот, неожиданный для неё, сумасшедший день, молчала, и не только потому, что она ничего не видела и не слышала через Гришино тело, даже Купсика, она только могла понимать и чувствовать, но еще и потому, что Людочка мучительно соображала про себя, наощупь, пыталась предполагать то, чем всё это закончится для неё, такое астральное заточение. А Купсик, сейчас по крайней мере, не обращался к Людочке, он, как бы даже подзабыл о её присутствии, потому что его занимала теперь его личная, даже, скорее сиюминутная судьба: требовалось раздобыть еды, чтобы поесть и достать, где-то, как-то, другую одежду.
Выйти из этого земного тела Купсик, конечно же мог и без особого труда, но..., он был не настолько силен, чтобы по возвращению обратно в это тело не начать его осваивать заново, а время терять на такие шалости было никак нельзя, да и слишком болезненным являлся этот процесс! Купсику требовалось, по крайней мере около года и, пожалуй не меньше, учитывая уровень его сознания, чтобы начать покидать тело Гриши совершенно легко и так же, как он мог, когда-то, экстериоризироваться в астральном теле из своего, некогда существовавшего земного тела. Из своего тела, следователя Васильева, которого уже давно не существовало: «И косточки теперь сгнили» — подумал про себя Купсик.
Что же касается того, почему Купсик не мог сразу же покидать и возвращаться в земное тело кооператорщика, так же, как это проделывал я в свое время, ответ значился однозначным, как приговор для Купсика: для таких манипуляций с телом ему требовалось оставлять в теле Гриши некоторую часть себя, своей души, которая именуется матрицей астрального тела, а для этого Купсику требовалось умение быстро улечься своими чувствами и ощущениями в предметном теле, что он никак не мог еще понимать на должном уровне, не хватало знаний, Купсик был слишком целым через свою гордыню и самовлюбленность, целым, в смысле своей души, он не умел еще рассматривать, оценивать верно, в рамках чистой, без отношений, логики её поступков и улавливать на осмысление собственных выводов по этому поводу, он еще не умел рассматривать собственную душу со стороны разума своего, в этом и заключалась его трудность ситуации.
Всё это время, от психушки до кинотеатра, Екатерина Васильевна астрально сопровождала Купсика. Она, отчего-то, откровенно, что не замечал Купсик до того, как он являлся бестелесным, всю дорогу издевалась над ним, подшучивала, говорила гадости, даже, где-то и мешала ему. Купсик ничего не понимал, что произошло с ведьмой, ему казалось, что она просто находилась в шаловливом настроении, что замечалось за ней и раньше. К примеру, еще днем, когда Купсик шел по лесополосе, а она, неожиданно прервалась и до следующей лесополосы надо было преодолеть расстояние около полукилометра, ему пришлось кинуться вперебежку: падать и вставать, снова коряво бежать, управляя, словно ходулями, ногами и упорядочивая движения, еще тогда, непослушно телепающихся рук висящих на плечах. А ведьма злорадно хохотала около него в астральной припрыжке и, когда на Купсика накинулось несколько ворон, пытаясь клюнуть его, Екатерина Васильевна совсем расходилась в своем настроении и неистово, находясь в клочках расхохоченности своей, хамски дразнила Купсика: «Ворона — Ворону! Ворона — Ворону! Ворона — Ворону!»
Вот уже несколько минут, с тех пор, как Купсик уселся на пустую металлическую бочку в бывшем зрительном зале заброшенного кинотеатра, ведьма молчала, не выказывала своё астральное присутствие, возможно ей стало немного жаль Купсика, а может еще что, во всяком случае, Купсик, действительно, уставший от издевательств со стороны своей энерго-подруги, сейчас почувствовал некоторое облегчение в этом смысле и даже несколько обеспокоился.
— Катька, ты здесь? — окликнул он ведьму.
— Как же, Купсик, я тебя оставлю? Ты еще не в должном положении! Рановато. — немного лениво, но язвительно отозвалась Екатерина Васильевна. Купсик теперь не видел её, а только мог слышать и чувствовать.
— Снова ты продолжаешь издеваться, Катя. Тебе не надоело? Ты же видешь, что я вырубился в доску! — обиженно, обессиленно сказал Купсик. — Мне сейчас трудно, Катька. Я никогда не думал, что это будет так трудно...
— Отчего же, я тебя понимаю! Вижу я тебя прекрасно: бомжик и всё тут! Слушай, Купсик, а ты небось ведь проголодался совсем, почитай весь день топал наголодняк, а? Кушаньки сейчас хочешь, я представляю как! — снова не унималась ведьма и продолжала поддерживать своё насмешливое настроение.
— Нехорошо, Катька, ты поступаешь. Мне трудно, а ты..., как стерва!
— Чего? Это как понимать? Я... — стерва? Да пошел ты, Купсик! — заметно играя обиженность в интонации, сказала ведьма, что Купсику, даже показалось на миг, но он не задержался на нём, не придал этому значения, что ведьма намеренно его злит, а не шутливо, чтобы он оскорбил её.
— Я умоляю тебя, Катенька. — взмолился всеми чувствами сейчас же Купсик. — Надо же совесть иметь.
— Это ты-то заговорил о совести! Вот это номер! Купсик призывает совесть в свидетели! Да ты посмотри же на него! — театрально удивляясь, говорила ведьма, — А когда ты других, хороших людей, запросто, а..., при Остапчике, под его каблучком топтал в грязь, ты не говорил тогда о совести?!
— Я догадываюсь кого ты имеешь ввиду, Катя.
— Догадываешься? Вот и хорошо. Тогда терпи, получаешь свое, а не чужое! — более серьезно говорила ведьма, — «Умел», как говорится, «кататься — умей и саночки возить»!
— Не шути, Катька. — попросил остатками усталых чувств Купсик, — дай передохнуть, пожалуйста.
— А я и не шучу, Купсик, я никогда не шучу просто так. — уверенно и задумчиво проговорили астральные чувства ведьмы и замолчали, а Купсик почувствовал, как он немного, непроизвольно, инстинктивно настораживается и оттого, тело кооператорщика, будто начинает уноситься из-под него, проваливаться куда-то глубоко вниз, соскользать единым чулком, но голод.., голод... его внезапно словно ударившее под дых, томительное и головокружительное чувство, спас — Купсик снова возвратился к ощущениям земного тела Гриши, чуть было не лишившись его сейчас.
Ведьма молчала, Людочка подзабылась на время. Купсик привстал на ноги, теперь, они ощущались отчетливее и он проделал несколько пробных шагов от бочки, остановился: ноги и всё тело чувствовались гораздо крепче и даже сейчас Купсик ощущал себя как-то увереннее и спокойнее, хотя и дискомфортно оттого, что нестерпимо хотелось есть и оттого, что он не может выйти в Астрал, чтобы выяснить отношения с ведьмой.
Надо было что-то предпринимать.
И Купсик решился вылезти из проломлены в окне кинотеатра и пойти в Лесной поселок, чтобы где-то раздобыть поесть и одежду. «Конечно же, придется стащить» — думал он про себя, идя как можно осторожнее и беззвучнее, по узким проулочкам Лесного поселка, придерживаясь столбов и деревьев, топорчущихся заостренными досками кверху заборов, то и дело вслушиваясь в ночную тишину, прислушиваясь к лаю собак, которые лаяли, будто упреждая Купсика, от того, кто мог неожиданно появиться ему навстречу из-за какого-нибудь очередного поворота. Вдруг Купсик, прокрадываясь мелкими шагами мимо одного двора, заметил, что в этом дворе, по счастью с невысоким забором, на веревке, протянутой недалеко от забора, висит всевозможное бельё! Среди белья он тут же обнаружил сохнувшие какие-то брюки, рубашки: «Вот бы еще, вместо тапочек, туфли какие!» — отчаянно, с налетом некоторой сдержанной истеричности когда закушена губа, с на-деждой на чудо подумалось Купсику.
Недолго раздумывая, он неказисто вскарабкался на забор и свалился с него во двор и замер, ожидая, что сейчас может выскочить откуда-нибудь козявистая или, что еще могло оказаться хуже по последствиям, большая и разъяренная собака.
Но Купсику повезло: появление собаки не последовало и, пролежавши пару минут и прислушиваясь сквозь дуновение слабого ветерка ко всевозможным ночным шорохам, позвякиваниям собачьих цепей и прочему ночному звучанию поселка, он привстал вначале на колени, осмотрелся, насколько ему позволяла, такая поза, по сторонам — всё было тихо и располагало к воровству.
Купсик уверенно вскочил на ноги и тут же сгорбатился весь, ушел в плечи, низко пригнулся, потому что испугался сам от себя такой смелости. Он снова приземисто осмотрелся по сторонам. Всё по-прежнему было тихо, на веревке почти беззвучно колыхалось свежее бельё, Купсик направился к нему, сгорбившись как побитый дубинами по спине. Медленно делая маленькие шаги и вертя головою по сторонам, он приблизился к брюкам и, не раздумывая, сразу же сорвал их с веревки, примерил к себе — оказались впору, тут же, он сорвал, так же ловко и единым рывком рубашку: «Обувь бы какую-нибудь» — снова подумалось Купсику.
Удивительно, но Екатерина совершенно молчала сейчас, словно её не интересовало такое похождение Купсика.
Теперь же, удерживая неловко подмышкой левой руки брюки — это оказались джинсы, и какого-то темного цвета рубашку, Купсик снова пристально огляделся по сторонам и его взгляд заметил крохотный деревянный домик, стоящий поодоль от большого кирпичного дома. «Наверное кухня» — возникла в сознании Купсика догадка о предназначении этого домика. И он не смог удержаться от соблазно, чтобы не направиться тут же в этот домик — Купсик приблизился к нему, дверь в него оказалась не запертой, он быстро открыл её и так же быстро, но с ватной острожностью пркрыл ее за собой, уже оказавшись внутри предполагаемой кухни, но так и обнаружилось на самом деле! Купсику снова повезло: домик и в самом деле обнаружился кухней или столовой, в нем, видимо, хозяева готовили пишу и использовали его как домашнюю столовую. Здесь стоял высокий, трехкамерный холодильник, который Купсик, сразу же открыл и первым делом!
Продуктов и готовых блюд оказалось в холодильнике достаточное количество, чтобы даже практически никто и не заметил, что кто-то ночью здесь утолял свой голод.
Купсик изрядно наелся не отходя от холодильника: жевал колбасу и проглатывал вареные яйца, запивая всё это красноватого цвета, борщем, отглатывая его прямо из кастрюли. Он совершенно не ощущал пока еще никакого вкуса, но запахи только. Голод и запахи. И потому Купсик жевал всё, даже будет малым такое сравнение, как изготовленное из всевозможно нашпигованного различными ароматами целофана.
У него в животе потяжелело и стало приятно легко в голове, настроение приподнялось, захотелось поспать, но Купсик нашел в себе силы преодолеть возникшую расслабленность, понимая то, где он и в каком статусе сейчас находится. Свет включать, конечно же было нельзя и Купсик стал шарить вслепую руками под столом, под тумбочками, пытаясь нащупать какую-нибудь обувь. И ему снова повезло: вдруг Купсик, когда было направился подойти к очередному объекту, небольшому шкафу, стоящему в углу единственной комнаты домика, как он оступился обо что-то, лежащее на полу под его ногами, он, тут же нагнулся, пошарил руками возле своих ног и тут-то радостно обнаружил, что то, обо что он оступился, есть ни что иное, как туфли! Купсик судорожно примерил их на свои ноги, они буквально чуть-чуть ему жали в пальцах, но это не остановило восторг — Купсик уселся на небольшой диванчик и стал торопливо переодеваться, это было трудно, потому что руки его всё-таки еще плохо слушались в пальцах своего нового хозяина. На переодевание ушло минут десять.
Переодевшись, Купсик подошел к двери в домике и прислушался: во дворе всё было тихо. Тогда Купсик приотщелил дверь и медленно выглянул во двор — тихо.
Вскоре Купсик уже снова сидел на бочке в заброшенном кинотеатре Лесного поселка, горделиво закинувши нога за ногу и покуривая сигарету, пачку которых и спички он попутно стащил в домике. — А что, Катька, первое дело уже сделано, — самодовольно обратился он к ведьме и прислушался к ответу.
Но ответа почему-то не последовало. Возле Купсика значилась астральная тишина чувств.
— Ты что, надулась на меня? — глубоко затянувшись дымом сигареты на дымном выдохе, сам себе на уме, задал вопрос Купсик, подразумеваемой им, как заданный в присутствии Екатерины Васильевны, для ведьмы, но, отчего-то молчащей, не желающей разговаривать с ним.
Прошло с полминуты. Ведьма так и не отзывалась. Купсик стал беспокоиться.
— Катька! — воскликнул он, бросивши остаток сигареты себе под ноги и раздавивши огонек, — Что ты вредничаешь, кончай же молчать! Отзовись хотя бы! — Купсик привстал на ноги и внимательно попытался, осматриваясь по сторонам, как бы всмотреться в зону Астрала, окружающую сейчас его тишиной, но он не смог теперь почувствовать Астральный Уровень так, как хотелось бы и потому почувствовал лишь легкое головокружение, что сразу же заставило его передумать сосредотачиваться таким образом, ибо Купсик не желал больше терять предметное тело.
— Отозвалась бы, а? — тихо и настороженно-жалобно позвал Купсик Екатерину Васильевну еще раз и тут же пристально прислушался к тишине заброшенного кинотеатра. Но он уже не стал более сосредотачиваться так, как это у него получилось по старой привычке — промолчала тишина.
Купсику стало заостренно и совестливо не по себе, ему подумалось, что ведьма обиделась на него и потому не отзывается, а может, даже и уже возвратилась в Москву, в свой Центр и озлобленно попивает кофе и покуривает сигаретку, сидя у окна в своём кабинете или за рабочим столом.
Понимая, что ему, по всей вероятности ведьмы сейчас не дозваться, Купсик решил, что неплохо бы теперь же определиться на сон, ибо было уже около четырех часов утра.
Не долго раздумывая над этим решением, ощущая теперь то, как на него навалилась ленивость, заторможенность чувств и апатия к размышлениям, Купсик медленно стал прохаживаться среди всевозможного хлама, разбросанного по всему бывшему зрительному залу кинотеатра, высматривая местечко или же, какие, подходящие на такой случай вещи и предметы, чтобы приютиться ко сну, но, вдруг, в принципе, прошло минут пятнадцать, как он возвратился в кинотеатр после ворвовства в поселке, там, в большом фойе что-то упало — Купсик тут же пришел в себя и отчетливо насторожился, стал вслушиваться в темноту.
— Ка-ать-ка-а... — протяжным шепотом произнес Купсик в сторону только что отзвучавшего звука в малом фойе и немного помолчавши, коротко одернул темноту теперь в негромком голосе, — Это ты?
— А как же! — из фойе громко прозвучало в ответ, но прозвучало сказанное грубым мужским голосом.
Тут-то Купсик сразу же сориентировался, он понял и мгновенно, что его сейчас будут брать: «Кто-то отследил из поселка?!» — взволнованно проговорил он про себя, прошевеливши одними губами. С полминуты, больше никто и ничего не говорил, в фойе молчали, а из проломлины в окне зрительного зала всё так же потягивало сквознячком и струилась тишина. Медленно передвигаясь, Купсик стал приближаться к этой проломлине: «Главное», — думалось ему сейчас, — «Выскочить из кинотеатра, а там, можно без труда куда-нибудь убежать, где-нибудь укрыться».
Долго не раздумывал Купсик. Как только ему удалось оказаться в плавных, непродолжительно зависающих и медленно опускающихся шагах своих ног рядом с проломлиной, он бегло подпрыгнул на подоконник, успевши уцепиться за доски, и только он высунулся головой и частью туловища в проломлину, чтобы броситься через неё на улицу в бег, как, его, это произошло мгновенно, ослепил, ударивший прямо в лицо, резко вонзившийся в глаза сноп света.
Купсик жестко зажмурил глаза, голова у него закружилась, то ли от резкого прыжка на подоконник, то ли от страха, то ли от яркого и неожиданного света — он, рухляво, коряво свалился с окна, вывалился в беседку кинотеатра на улицу, успевши ощутить тупую, но какую-то далеко оплывающую боль в коленях и между лопаток. Упавши, он замер на какое-то мгновение, ощущая как сильно бьется сейчас его сердце — ритмичные толчки в животе, в плечах и в затылке. Тут же, как он упал, кто-то на него навалился сверху и стал выкручивать руки. Купсик попытался приподнять голову, ему удалось мельком увидеть, как, видимо кинувшийся догонять беглеца из своего укрытия в фойе, теперь, в проломлине вырос во весь рост и посмотрел на лежащего под окном, милиционер. Яркий свет так же неожиданно, как и вспыхнул, погас. Теперь только Купсик молниеносно осознал всю ситуацию своего положения. Он понял, что его схватили, и догадался о том, что его сильно ударили чем-то по коленям и сзади по спине, между лопаток, отчего и закружилась у него голова и он упал, а не выпрыгнул из окна, как задумывал.
— А-а, а-а!!! — заорал что есть мочи Купсик на всю улицу, пытаясь выдергивать свои руки из залома, он заорал с сумашедчинкой, истерично так, что множество собак по всему Лесному поселку подхватили его вопль перекличками лая.
— Лежать смирно, гад! — услышал Купсик злобный окрик по его душу сидящего милиционера на его спине и выламывающего ему сейчас руки — снова, но теперь уже, Купсик успел это почувствовать, чем-то металлическим ударило его по затылку, помутнело в голове, он перестал что-либо слышать и видеть, но сознание оставалось прежним и ясным, потому что Купсик не мог бы потерять его, как теряют его обычные люди, он мог только перестать слышать, видеть, чувствовать через тело, но все равно оставаться самим собой.
Когда Купсик пришел в себя, его растормощили, он уже стоял во весь рост, ноги его пьяно болтались под ним и чувствами он стал, как бы дотягиваться до них, что бы подобрать, схватить, ему удалось, он подхватил их и они подчинились, стал стоять самостоятельно. Купсик стоял теперь возле беседки кинотеатра возле патрульно-поисковой машины, у которой были включены теперь только габаритные огни и рычляво работал мотор, фыркая так, что казалось, автомобиль, словно верный пёс, ожидающий команды «Фас!». Один милиционер остался удерживать Купсика за руки сзади, Купсик ощутил на своих руках наручники, а другой отошел от задержанного и, приблизившись прямо чуть ли не вплотную к его лицу, озлобленно проговорил:
— Ну, что, скотина, тебе еще вмазать?
— Дай, — обратился к своему напарнику другой милиционер, тот, что стоял за спиной Купсика, — Я ему замочу!
— Я сам. — сказал стоящий перед лицом Купсика и тут же Купсик почувствовал, как ему сильно ударили под дых, его живот, словно зажевал влипший в него кулак, отчего дыхание у Купсика, будто подпрыгнуло к голове, поджалось так, что показалось, оно влезло сейчас в горло и расперло его изнутри на несколько мгновений, Купсик согнулся пополам, а когда выпрямился, то тут же заорал снова на всю улицу и орал, не останавливаясь, как в истерике!
— Лю-у-ди-и-и! Придурка бью-у-ут! Я — придурок! При-и-ду-у-ро-ок я-а-а-а! По-мо-ги-и-те-э! Я психически-ий! Я дура-ак! Ду-у-ра-ак, ду-у-ра-ак, ду-у-ра-ак! — возникла суетливая возня: милиционеры пытались заткнуть рот вопящему Купсику, а он кусался и продолжал кричать направо и налево, уворачиваясь головою как мог, выныривая ею из под рук милиционеров, которые пытались колотить его дубинками куда попало, но оттого, что им приходилось стоять очень близко возле изламывающегося в теле задержанного и крепко удерживать его в своих объятиях, удары дубинок получались смазанными, поверхностными и не сильными, а то и вовсе мимо, что изрядно начинало уже злить служителей порядка.
Тут-то, из-за кинотеатра и вынырнули какие-то «Жигули» желтоватого цвета и резко остановились возле этой возни, осветивши возню светом фар.
— Это еще кто?! — крикнул сквозь изломы движений и крик отчаянного Купсика один из милиционеров другому.
— А хрен его знает. — тут же ответил тот и достал из кабуры пистолет. — Да заткнись же ты, сучонок! — оранул в самое ухо он Купсику и сильно встряхнул его за волосы. Водительская дверь в остановившихся «Жигулях» настежь открылась и из салона прямо-таки не вылез, а выскочил какой-то милиционер и тот, что держал свой пистолет на изготове, поспешно и тормошливо засунул оружие обратно в кабуру, всмотрелся в быстро приблизившегося милиционера. — Дубинин! — обрадованно выкрикнул он, узнавши своего.
При слове «Дубинин» Купсик тут же умолк и замер, он покосился в сторону подошедшего милиционера пытаясь разглядеть его, с трудом, потому что его удерживали за волосы, но ему, искоса, всё-таки удалось это сделать. Купсик сразу же узнал Дубинина. «Лучше уж в психушку, чем обратно в тюрьму! Насиделся там, хватит!» — словно осенило Купсика в это мгновение, когда он признал своего бывшего подопечного -ученика «Дубину».
— Я придурок! — жалобно и слезливо, негромко, будто подкрикнул от боли зажатых волос что-то заученное задержанный.
— Пусти-ка его, голову отпусти ему, говорю. — потребовал тут же Дубинин от милиционера, удерживающего Купсика за волосы и размахнувшегося было уже нанести верный удар дубинкой, но услышавши обращение к нему со стороны подъехавшего коллеги, опустил дубинку и отпустил волосы задержанного, который откровенно теперь смотрел в глаза Дубинину и через несколько секунд такого взаиморассматривания, Дубинин сказал просиявши в широкой и самодовольной улыбке, — Ба-а! Знакомые лица! Я его знаю, это Гриша из психушки. Вчера оттуда сбежал. Он числится у меня по одному де-эльцу. — проговорил Дубинин, подошедши ближе к Купсику и похлоповши сейчас его усмешливо по плечу.
— Я придурок, — быстро, словно признаваясь в содеянном, сказал ему задержанный.
— Не знаю, не знаю насколько придурок, но...
— Точно придурок, кусался и орал! — подтвердил один из отряхивающих теперь своё обмундирование от пыли милиционер, другой, еще продолжал удерживать смирно стоящего задержанного за руки, которые были замкнуты в наручники со спины.
Купсика посадили в «Жигули» к Дубинину и пристигнули там еще одними наручниками к двери за наручники на руках.
Некоторое время, коллеги переговаривались между собой, изредко посматривая на сидящего смирно Купсика, Они что-то записывали и рассматривали в свете теперь включенных опять фар патрульно-поискового автомобиля, расположившись документами на капоте «Жигулей».
Возле милиционеров сейчас вертелся какой-то, возможно прибежавший, возможно приехавший сюда вместе с Дубинином на «Жигулях», Купсик не мог сообразить откуда он взялся, какой-то мужчина, щупленький и невысокого роста, весь какой-то услужливый, перепуганный и заботливый.
Купсик стал прислушиваться к тому, о чем шла там сейчас речь, у копота.
— Как раз, надо же, именно сегодня и забыли мы запереть дверь! — отчаянно разводя руками в стороны пояснял торопливо мужчина служителям порядка, которые посматривали на него исподволь, продолжая переговариваться между собой, и периодически что-то записывать на каких-то листках. — Я уже спал, как, бац, на тебе — продолжал наговаривать мужчина, — цветок на подоконнике в спальне упал и разбился вдребезги! Я тут же вскочил с постели и к окну, думал, что в окно кто-то лезет и тут, вижу: по двору кто-то прошмыгнул и в летницу нырнул! Я за ним до самого кинотеатра проследил, а потом вызвал вас.
«Стукач!» — подумал про себя обиженно на мужчину Купсик, — «Шмотки и три яйца пожалел, да глоток борща, вонючка!»
И никто: не услужливый хозяин белья и домика, не милиционеры и даже не Купсик не могли и догадываться о том, что цветок подтолкнула с подоконника, астрально, ведьма, Екатерина Васильевна...
Не через долго Купсика увезли вначале в отделение, где он некоторое время поспал в отдельной камере, а потом, где-то уже во второй половине дня, Дубинин лично его доставил обратно в психиатрическую больницу. Так, Купсик, Гришино тело снова оказалось в той же самой палате, где и пролежало немалое количество времени раньше в глубокой психической коме.
Некоторое время, Купсик сидел на кровати иступленно смотря в одну точку на какую-то выщерблину в стене, он был снова в больничном одеянии, ворованную одежду у него конфисковали в приёмнике психушки, ему понималось теперь, что Катька удрала в Москву, оставив его одного. Тут-то он и вспомнил о Людочке.
Чувствами, но не грубо, а ласково подтолкнул он Людочку, шевельнул её от молчания.
— Ты-то, хоть, здесь?.. — проговорил вслух Купсик, разговаривая таким образом сам с собою в палате, если бы посмотреть на него со стороны, как истинный сумашедший. — Здесь, — ощутивши шелковистость женского присутствия в своём теле, едва улыбнувшись, с облегчением определился он. — Что скажешь?
— Ты меня забадал, сволочь! — отозвалась Людочка в таком тоне своих чувств, будто в любой момент готовая взмолиться о пощаде за произнесенную на волне страха дерзость.
Конечно же, Купсик мог в любой момент вытолкнуть Людочку из тела Гриши, избавиться от её присутствия астрального тела, но он даже не подумал об этом, ведь Людочка теперь оставалась для него практически единственным окном в мир, в понимающий его мир.
— Я чувствую, что я, почему-то, — он не понимающе пожал плечами, примолчавши на миг и, задумчиво добавил, — становлюсь другим... А ты..., я тебя понимаю... Перестань же и ты..., — перевел тяжело дыхание Купсик, — Перестань... Люда. — впервые за всё время, с того момента, как Купсик знал Людочку, он назвал её Люда. Это, видимо и смягчило отзывчивость его пленницы. — Что произошло? — послышалось робкое чувство от Люды.
— Мы снова в психушке. — оставаясь задумчивым, ответил Купсик.
— И что теперь будет дальше? — более уверенно заговорила астральная пленница.
— Пока еще не знаю сам, но это лучше, чем снова в тюрьме... Хотя... Что там, что и здесь, очень похоже.
— Надо будет что-то предпринять, ты-то можешь, Купсик, — так же, впервые, за столько времени общения назвала Купсика Купсиком Людочка.
— Будем думать, — ответил коротко Купсик и прилег на кровать подложивши руки ладонями одну на другую под затылок. — Надо думать, как-то выходить из положения.
— А тебя, раньше, — осторожно спросила Людочка, — звали Васильевым?
— Да. — немного усмешливо ответил Купсик безысходно улыбнувшись своему прошлому. — А ты..., Люда, как попала ты в ту камеру, в сорок пятую, откуда я стал тебя таскать?
— Это... — заговорила было Людочка, но вдруг отчетливо замолчала, словно передумала продолжать.
— Не молчи. И так заразливо на душе, — попросил Купсик, немного прослушавши паузу, возникшую со стороны его пленницы и не дождавшись окончания этой заминки.
— Я подумала, вспомнилось мне всё сейчас, — сбивчиво заговорила Люда. — Мне тогда было около тринадцати лет. Я занималась легкой атлетикой, с мячом выступала. Смазливая была девочка и вертлявая вся, от мальчишек взгляда не отводила, так..., хотелось побыть с ними.
— Трахаться? — напрямую спросил Купсик.
— Да. — стыдливо призналась Люда. — Мне нестерпимо хотелось этого, но, одновременно, я страшно боялась. Однажды... Это случилось за несколько дней до ответственных соревнований, я, как всегда..., — Людочка рассказывала Купсику свою историю не спеша, делая паузы, а Купсик внимательно слушал, — После длительной тренировки пошла принимать душ. Я уже принимала душ, как, неожиданно, дверь в душевую резко приоткрылась и в душевую вначале заглянул, а потом быстро вошел и закрыл за собою дверь на засов он.
— Кто? — переспросил Купсик. — Мой тренер. Видимо, он заметил, отследил мою вертлявость в отношении мальчиков, а возможно, что-то и где-то подслушал... Ему было уже лет сорок пять. «Хочешь быть в основном составе?» — бессовестно рассматривая меня, спросил он. Я ответила «Да». «Тогда, тебе надо будет со мной понежиться, малышка» — нагло и бессовестно улыбаясь, заявил он. Я сразу же сообразила, что он имеет ввиду, но, честное слово, у меня закружилась голова от близкого того, чего я нестерпимо хотела и страшно боялась. Я стояла и смотрела на него во все глаза, когда он разделся догола, я смотрела на...
— Понятно. — уточнил за Людочку Купсик, но не подтрунивая, а как-то так, мимоходом продолжая слушать, как бы поторапливая с исходом рассказа.
— Да. — подтвердила Люда. — Я страшно хотела этого сама. «Так ты, хочешь, в Основную, вот так?» — всё так же нагло смотря мне в глаза, спросил меня тренер. Потом..., он сделал шаг ко мне и..., у него пружинисто раскачивался... «Да» — ответила я ему. Я вся начинала дрожать, у меня подкашивались ноги, даже немного подташнивало то ли от желания, то ли от страха — не знаю. Он подошел ко мне совсем близко и увесисто положил мне руки на плечи — сердце у меня заколотилось так ритмично, что дыхание перехватывало, словно я только что пробежалась. Тренер немного постоял рассматривая меня с ног до головы, я вся прямо-таки млела, скорее располагала к действиям. Тогда он решительно взял меня на руки, отнес к кушетке, бережно и ласково, как мне показалось, уложил меня на кушетку, а потом..., вдруг, пружинисто навалился на меня всем своим телом, тяжестью такой, что я не могла пошевельнуться, еле дышалось. Тут, я перепугалась и неуклюже попыталась сопротивляться, но его бедро остро надавливало мне в живот, и он прошептал мне в ухо: «Поздно уже...». А..., через несколько мгновений... Я так заорала от боли..., он прихлопнул мне рот ладонью. — Людочка замолчала.
— Ну, и что? — обрывая снова возникшую паузу, спросил Купсик.
— Я очень боялась, что об этом узнает мама, потому что у меня текла кровь. Вечером этого дня, когда я легла спать, то я уже больше не проснулась сама собой.
— В каком смысле? — переспросил заинтересованно Купсик.
— Когда я легла спать и уже практичсеки стала засыпать, вдруг всё мое тело загудело как-то, закружилось в моей голове со страшной скоростью моё ощущение тела, а потом, проносились мимо меня какие-то рваные события, лица, еще не помню что и, вдруг я открыла глаза и совершенно реально увидела вокруг..., что я нахожусь в той самой, сорок пятой камере, ну, ты помнишь... Еще страшнее мне стало, когда я, вдруг поняла и ощутила, что я есть не я, что у меня совершенно другое тело, ты помнишь какое.
Людочка и Купсик проговорили до самого вечера, им было что вспомнить как своего личного, так и совместного.
Естественно, что тринадцатилетняя девочка Люда, когда её изнасиловали, пережила страшную психическую травму и оттого, так получилось в этом случае, она выскочила из тела во время сна, ибо у неё была дикая точечная смедитированность, сосредоточенность на случившемся — её занесло в тело заключенного в тюрьме, которого, накануне, сильно избили и, так же, изнасиловали. Конечно же, девочка не знала о том, что этот заключенный угодил в её тело, девочки и, естественно, что девочка подскочила ночью выглядя сумасшедшей, а сама Люда, оказавшись в теле заключенного, так же стала восприниматься на следующий день всеми остальными заключенными, как тронутый заключенный, у которого «поехала», как выражались они, «крыша, после того, как его опустили», что значит изнасиловали вчера.
Екатерина Васильевна, этим вечером, сидела у себя в «Центре Магии Духов», в Москве, в своём рабочем кабинете у окна и, посматривая на разноцветье огней улицы, волнительно покуривала сигарету за сигаретой, до самой полуночи оставаясь одна, она выглядела переживающей о чем-то и одновременно была раздражена и озлоблена.