Иванов скрывался от голода во сне, пока в
желудке не засосало с неимоверной силой, равной
той, с которой огромная черная дыра поглощает в
себя космический вакуум. Все другие чувства, кроме
жажды насыщения, атрофировались. Мозг завис на
одной мысли: «Хочу жрать!». Оголодавшая кровь,
взбунтовавшись, разнесла свое возмущение по всем
клеточкам тела. Оно восставало против своего обла-
дателя с ультимативным требованием: «Пища или
смерть». Сопротивляться такому напору стало не-
возможно.
Сидя на кровати, попытался утешить себя мысля-
ми о слабости человеческого естества. – Голод –
размышлял он – главный движитель человеческой
истории, основной инстинкт каждого существа.
Ради его удовлетворения человек обрабатывает
землю, разводит скот, делает машины, строит ко-
рабли, добывает нефть, осваивает космическое про-
странство.
Горькую цену готов заплатить алчущий за кусок
хлеба. Предать, обмануть и даже убить. Не все, ко-
нечно, но многие. Редкие герои выдерживали пыт-
И
8 9
ку голодом. Лишь больные люди могут позволить
себе отказаться от чего-то, но как сильно жалеют
об этом.
Банкиры и уборщицы, министры и маргиналы,
музыканты и шахтеры каждый день хотят засунуть
в рот что-нибудь съестное. Хорошо бы повкуснее да
послаще, но довольны и тем, что Бог пошлет.
Иванов побрел на кухню, по-старчески шаркая
ногами. Твердо зная, что ничего из продуктов нет,
просто по привычке обшарил кастрюли на пли-
те, заглянул в холодильник. Там, кроме искусст-
венного инея, ничего не было, даже какой-нибудь
завалявшейся заплесневевшей корочки, только
отвратительный запах пустого холодильника. По-
шарил на столе. В сахарнице на донышке и по бо-
кам прилипло немного сладких бугорков. Иванов
налил туда воды из-под крана и поставил отмокать.
Совершив утренний туалет, слегка побрызгав хо-
лодной водой в лицо, Иванов вернулся в комнату
облачаться в выходной костюм. Он всегда был ак-
куратен в одежде и свой небогатый гардероб содер-
жал в порядке. Давнишние брюки, серые в крупную
полоску, пообтрепались немного снизу, но имели
вполне еще приличный вид. Рубашку гладить сил
не было, но надевать несвежую не хотелось. Все же
выбрал чистую, а чтобы скрыть ее ненадлежащий
вид, надел поверх джемпер, тоже сероватый со свет-
лой полоской на груди, подаренный когда-то женой.
Вернулся на кухню. Сахар успел растаять в воде.
Вкус у этой жидкости был отвратительным. Обма-
нуть соскучившийся по еде желудок не удалось.
Стало совсем противно жить.
Голодал не от того, что не мог купить продук-
тов, деньги, хоть и небольшие, у него водились.
Продуктов во множестве торговых точек располо-
женных возле дома, было полнейшее изобилие.
Просто выходить из дома было неохота. Опять же
без всяких причин. Пока не съел вчера последний
окаменевший пряник, чудом завалявшийся с дои-
сторических времен. Теперь выбора не оставалось,
голод заставлял покинуть насиженное место.
Затворническая жизнь, которую он вел последнее
время, его не тяготила. Наоборот дома было уютно
и спокойно. Встречи с людьми не радовали, раз-
говоры, даже неотвратимо необходимые, сильно
напрягали. Старался как можно реже появляться на
людях. Они это чувствовали и со временем вообще
перестали заходить к нему и звонить по телефону.
Однообразие проходящих дней не удручало. Спе-
шить было некуда и незачем. Если делал что-то, то
только чисто механически. Мог долго сидеть без
дела, «просто так», тупо глядя в пустоту. Если бы
свет не сменяла тьма, он бы не замечал проходящих
дней. Когда становилось темно, ложился спать,
с первыми лучами солнца вставал. Вздыхал ино-
гда: «Только проснулся, уже снова пора ложиться».
На собственную жизнь Иванов взирал как бы со
стороны холодным взглядом исследователя. Не
первооткрывателя, в лихорадке нетерпения подго-
няющего время, а лаборанта, рутинно проводящего
плановую работу и параллельно существующего с
сутью и результатом проводимого опыта.
Дверной звонок взорвал тишину, внезапно, слов-
но мина под ногами у сапера. «Боже, как долго я
10 11
его не слышал!» – встрепенулся Иванов. Звонили
настойчиво. «Кто бы это?» – без обычного раздра-
жения, а скорее с любопытством подумал он. Встал
с дивана и пошел к двери. Долго возился с запора-
ми. Звонок продолжал настойчиво трещать.
На пороге стоял высокий, широкоплечий, рыжий
детина и лучезарно улыбался. Таких, как он, назы-
вают «рубаха парень». В любой компании распо-
знаваемый «своим», заводила кутежей, острослов
и балагур. Иванов таких людей всегда опасался,
сторонился, но где-то в глубине души завидовал их
самоуверенности и раскрепощенности.
– Привет, – сказал рыжий дружелюбно и еще
шире улыбнулся.
– Вы, собственно, к кому? – Иванов не мог скрыть
растерянности.
– А что, разве не ты здесь живешь? – удивился
посетитель.
– Я.
– Ну, а что же спрашиваешь? К тебе, конечно!
– Простите, я не понимаю… – начал было Иванов.
Но парень, продолжая лучезарно улыбаться, ото-
двинул его в сторону и прошел в комнату.
Оторопев от такой наглости, хозяин послушно по-
шел за ним, пытаясь понять: кто он и зачем пришел.
– Один живешь?
– Один.
– Да, квартирка у тебя хорошая, но запущена
сильно. Стоит дорого, но торговаться придется дол-
го, – поразмышлял рыжий сам с собой вслух.
– А собственно, в чем дело? – Иванова сильно
насторожила последняя фраза незнакомца.
– Дело? Ах да! – незнакомец повернулся к хозяи-
ну квартиры, снова изобразил улыбку и заговорил
проникновенно. – Понимаешь, дело в том, что нуж-
но помочь одному очень хорошему человеку. Ты
как, готов на это?
– Кому, чем помочь? – не понял ничего Иванов.
– Друг есть у меня. Настоящий! Ты понимаешь,
что это такое – настоящий друг?!
– Понимаю.
– Я за него в огонь и в воду! – рыжий решительно
рубанул воздух рукой. – И вот ему сейчас нужна
помощь! Понимаешь?
– Понимаю. Но…
– Я знал, что смогу на тебя рассчитывать, – гость
благодарно похлопал хозяина квартиры по плечу.
– А что за помощь нужна?
– Он живет здесь, в соседнем подъезде. Человек
замечательный, семьянин прекрасный – жену, детей
любит до смерти. Все хорошо, только много трудится,
понимаешь, устает сильно, а отдохнуть не получается
никак. А тут, понимаешь, случай такой: жена с детьми
уехала отдыхать в Турчляндию. Тогда и мы решили
устроить такой своеобразный забег в ширину.
– Что устроить?
– Ну, маленький такой сабантуйчик, оттянуться,
в общем. Понимаешь?
– Не совсем.
Гостя явно озадачила непонятливость хозяина.
– Ну, ты даешь! Как тебе объяснить?! Праздник
решили устроить: взяли вина, закусончик, девушек
пригласили, ну в смысле товарищей по работе, –
рыжий многозначительно подмигнул Иванову.
12 13
– А-а-а, теперь дошло. Дело хорошее, но я при
чем здесь?
– Как при чем!? – незнакомец заходил по комнате
ходуном. – В самый последний момент, когда уже
все на мази, появляется его теща, как этот самый,
из табакерки который. Представляешь! – Рыжий
стукнул себя по ноге от возмущения. – Вот-вот
должны гости с закусоном появиться, а тут теща
из деревни нарисовалась. Видишь ли, пережива-
ет, как зятек один будет жить. Дура старая! Сама
следить приехала за ним. Еле ноги унесли. Так что,
помогай, брат, – подошел опять к Иванову и обнял
по-дружески за плечи.
– Чем? – недоумевал хозяин. Лицо гостя иска-
зилось мученической гримасой. Переведя дух, он
заново попробовал объяснить тупому собеседнику,
что от него требуется.
– Встречу мы отменить уже не можем. Понима-
ешь?
– Понимаю, – Иванову уже изрядно надоело это
«Понимаешь».
– Дружок мой говорит, мол, в соседнем подъезде
хороший живет человек, один в большой квартире.
Он точно нам поможет.
– Кто поможет?
– Хороший человек. А кто из нас хороший че-
ловек? – сделал знаменитую мхатовскую паузу и
закончил торжественно. – Ты, конечно!
– Я?!– удивился Иванов.
– Ты! Это ты хороший человек, и живешь ты один.
Здесь мы никому не мешаем. Места у тебя мно-
го, – заметив, что хозяину эта мысль не пришлась
по душе, опять потрепал его дружески по плечу и
попытался успокоить: – Да не переживай так, мы
люди хорошие, можно даже сказать интеллигент-
ные. Все будет пучком!
– Как же так… я не готов… – растерялся Иванов.
– Счастье, оно всегда внезапно. И готовиться осо-
бо не надо. Я же сказал, вино, закуска – все прине-
сут. Твои только жилплощадь да посуда. Кстати,
где она?
Гость, бесцеремонно отстранив впавшего в ступор
хозяина, прошел на кухню, пошарил по шкафам,
открыл холодильник.
– Ничего себе?! Вид голых стен, как пустота в гру-
ди, – присвистнул он, озадаченно почесав затылок.
– Я, конечно, не против, но … – сомневался Ива-
нов.
– Времени на сомнения нет. Коли не против, да-
вай действовать, а то скоро люди подходить начнут.
Ты, кстати, как, выпиваешь?
– Немного, – смутился Иванов.
– Немного – это как? Сколько не пей – все
мало?! – захохотал рыжий.
– Нет, – опешил Иванов.
– Шутка, не парься, – гость давно понял, хозяина
не стоит мучить остротами.
– Это хорошо, что ты хоть и мало, но выпиваешь.
Не люблю непьющих – все сволочи.
– Ну почему же, есть, к примеру, больные там.
– Тоже сволочи, поэтому и хилые такие. Хороший
человек не болеет, помирает здоровым, в расцвете
лет, от пьянства! – снова загоготал рыжий. – Ладно,
кончай отдыхать, давай за работу.
14 15
Одна часть Иванова сопротивлялась изо всех сил,
кричала: «Не делай этого!». А другая говорила:
«А почему бы нет? Отвлекусь от обыденности, раз-
веюсь». Эта мысль более пришлась ему по душе. От
принятого решения сразу успокоился, и настроение
незаметно стало улучшаться.
Первым пришел тот самый «прекрасный семья-
нин» с двумя девушками. Они принесли закуски.
Иванов еле сдержал себя, чтобы не вцепиться зу-
бами в пакеты с едой. Рыжий бросил понимающий
взгляд и, отломив большой кусок хлеба и отрезав
ломоть колбасы, протянул Иванову: «На, закуси».
Тот вышел в соседнюю комнату и там моментально
расправился с пищей. Полностью червячок удов-
летворен не был, но слегка утешился. Вернувшись
в комнату, хозяин заметил явную прибавку числа
гостей. Вели они себя очень свободно и раскованно,
если не сказать нагло. Рыжий подвел к нему девуш-
ку, представив просто: «Познакомьтесь».
– Очень приятно, – смутился хозяин квартиры.
Он давно не общался с девушками да и вообще
опыта по этой части большого не имел, поэтому
чувствовал себя скованно.
Девушка, скорее сказать молодая женщина, была
невысокой, не очень стройной, но весьма приветли-
вой и уютной. Заметно было, что она не испорчена
и совсем не прочь выйти замуж.
– Вы один живете? – спросила она с нескрывае-
мым интересом.
– Да вот… – продолжал смущаться Иванов.
– Бедненький, – пожалела она его, взяв под ру-
ку. – А жена?
– Жена ушла, – потупил взор хозяин.
– Неужели?! Как она могла бросить такого хоро-
шего мужчину? – искренно удивилась гостья.
– Так получилось, – Иванову было приятно учас-
тие в своей жизни. – Она не виновата в этом, – ре-
шил немного поиграть в мученика он.
– Бедненький, как вы страдаете. Давайте выпьем
немного.
– Давайте.
Она отлучилась ненадолго к столу и вернулась с
двумя рюмками и бутербродом.
– За знакомство! – предложил тост Иванов.
– Нет, давайте за вас, за избавление от страда-
ний, – возразила она.
Прямо как в дешевом романе: «Она его за муки
полюбила…» – усмехнулся про себя Иванов, но
возражать не стал. Девушка явно почувствовала
добычу. «Ну и пусть так, чем никак», – Иванов
опрокинул рюмку. Желудок, ждущий другого уго-
щения, оскорбился. Хотел извергнуть из себя эту
противную жидкость, но был хорошо воспитан,
решил, что это неприлично, и смирился. Кровь,
растворенная алкоголем, сразу ударила в голову,
Иванов расслабился, и глупая улыбка перестала
сходить с его лица.
– За стол, все за стол! – раздалась команда.
Гости стали шумно рассаживаться по местам.
Праздник покатился, как река по перекатам, шум-
но, стремительно, весело до безрассудства. Гремела
музыка, тостам и шуткам не было конца. Иванов
забыл, что хотел насытить желудок едой, вме-
сто этого, с какой-то бесшабашной удалью пил.
16 17
Пьянили вино и преданные взгляды сидящей ря-
дом женщины, забытое чувство праздника. Пья-
нило сильно, и он быстро окосел. Сидел, как тыся-
челетний сфинкс, отрешенно и неподвижно, тупо
глядя прямо перед собой ничего не видящим взо-
ром.
Гости продолжали веселиться, не обращая на хо-
зяина никакого внимания. Уходили старые, появ-
лялись новые гости. Песни, танцы, смех и слезы –
все слилось в единой кутерьме. Иванов чувствовал
себя как Миклухо-Маклай среди туземцев – все
видел и ничего не понимал, будто смотрел телеви-
зор с выключенным звуком. Момента, когда экран
погас, он не заметил.
Проснулся он от громких, протяжных стонов. Так
ревет корова, которую тащат на живодерню. Когда
мозг немного загрузился, он понял, что слышит
собственные вопли. «Ой, ой, ой! О, о, о!» – и прочие
жалобные стенания самопроизвольно вырывались
из его груди. Вслед за включившимся сознанием,
на Иванова, как грабитель в подворотне, навали-
лась боль. Голова, раздутая пустотой, словно ре-
зиновый шар, вот–вот должна была взорваться.
Мутило непрестанно, все тело онемело от долгого
неподвижного лежания в одном положении. Но
больше всего мучила спина, позвоночник то скру-
чивало винтом, то раскручивало. И неимоверно хо-
телось пить. Сухой и шершавый язык отказывался
помещаться во рту.
Иванов с трудом открыл глаза. «Лучше бы я этого
не делал», – убийственная, как пуля, мысль, проне-
слась в больной голове. Он лежал аккуратненько
на полу, в углу за диваном. Как и кто его сюда засу-
нул – было неизвестно. Не представлялось вероят-
ным ни пошевелиться, ни выбраться отсюда само-
стоятельно. Иванов еще громче застонал: «Пить»,
пытаясь привлечь чье-нибудь внимание. Никто
не отзывался, дом был пуст. От отчаяния он еще
громче застонал и уперся в диван всем, чем мог. От-
чаянно дернулся немощным телом и, о чудо! Диван
подался с места, освобождая простор для маневра.
Полежав и отдышавшись, Иванов начал пома-
леньку, буквально по сантиметрам, выползать из
западни. Оказавшись под столом, наконец смог
расправить затекшее тело. Застоявшаяся кровь
прильнула к членам, и все тело закололо, будто
десяток китайских мануальщиков накинулись на
него с толстенными иглами.
Под столом было значительно вольготнее, чем в
углу. Не смущало даже, что там царил хаос угасше-
го торжества: объедки, окурки, пустые бутылки и
даже кем-то забытые туфли. Сердце билось в вос-
паленном горле, мешая дышать. «Пить», – вопило
в нем все естество. С трудом, на четвереньках вылез
из-под стола. Долго пытался встать твердо на ноги,
они были непослушны, как у космонавта по оконча-
нии долгой командировки в невесомости. Вопреки
ожиданиям, стол был чисто убран, помытая посуда
горкой возвышалась в середине.
Пришлось, преодолевая неимоверные страдания,
тащиться на кухню. Здесь он припал к крану с хо-
лодной водой и долго, жадно пил из него, не в си-
лах остановиться. Оторвался, только почувствовав,
что скоро лопнет.
18 19
Облегчение от потребленной влаги было недол-
гим, она скоро настойчиво стала проситься наружу.
Замутило так, что просто жуть. Обильные потоки хо-
лодного пота не охлаждали страждущего тела, страда-
ния становились невыносимыми. Еще это зловоние,
оставшееся от вчерашнего веселья, от него не было
никакого спасу. Хотелось вдохнуть свежего воздуха.
Иванов вышел из квартиры и стал медленно, охая
и ахая, держась за стены, спускаться вниз. Сердце
вырывалось из груди, голова закружилась, и он,
споткнувшись, упал на лестничную площадку, вы-
плеснув из себя содержимое желудка. Самочувст-
вие улучшилось незначительно, но стыдно было
очень. Сознание начало покидать его. Врожденная
брезгливость не позволяла валяться в зловонной
луже. Ухватившись за ускользающее сознание, как
за спасительную нить, Иванов начал уползать вверх
по ступенькам. Двигался, пока нить не оборвалась.
Сколько времени он пролежал в забытьи, три
минуты, час или больше, неизвестно.
– Вставайте, дорогой мой, поднимайтесь, – Ива-
нов очнулся от нежных прикосновений чьих-то рук.
– Нехорошо вам? Плохо себя чувствуете? Вставай-
те, не нужно лежать на холодном и грязном полу, –
Иванов рассмотрел, наконец, склонившееся над
ним доброе, светлое лицо очень пожилой женщи-
ны. Скорее даже дамы, старушкой ее точно назвать
было нельзя. Столько в ней ощущалось внутреннего
сдержанного благородства.
Иванов, опираясь на ее руку, медленно поднялся.
– Давайте попробуем подняться на один этаж
вверх в мою квартиру. Как же вас так угораздило?
На ответ у страдальца сил не было. Эту соседку
он никогда не видел раньше. «Наверное, недавно
переехала или гостит здесь», – подумал он.
– Проходите в комнату, – сердобольная соседка
буквально втащила Иванова к себе в квартиру и
усадила на тахту. – Здесь вам будет удобнее.
Дама ненадолго вышла из комнаты и вернулась с
мензуркой, в которой плескалось сильно и непри-
ятно пахнущее лекарство.
– Вот примите, пожалуйста, сразу станет легче.
Иванов выпил пахучую жидкость. Голова плыла
отдельно от ослабевшего тела.
– Прилягте, отдохните немного, – было послед-
нее, что он услышал, проваливаясь в сон.
Снилось ему детство. Добрая, любимая, милая
бабушка! Как она своими заботливыми руками вы-
нимает его из ванны, укутывает в мягкое пушистое
полотенце и несет к себе в комнату. Надев на него
шелковую ночную рубашку, укладывает в кроватку,
все время приговаривая что-то нежное и ласковое.
Стоит рядом, держит его за руку и напевает тихо-
нечко колыбельную.
– Бабушка! – закричал он громко и проснулся.
Глаза увлажнились от слез, а на душе было легко
и благостно. Иванов чувствовал себя неловко, что
заснул в чужом доме, и вот так закричал громко:
«Бабушка!». Что если хозяйка слышала и примет
это на свой счет?
Иванов огляделся вокруг и обнаружил себя лежа-
щим на тахте, раздетым и укрытым мягким пледом.
Одежда его, постиранная и отутюженная, аккурат-
ной стопкой лежала рядом на стуле. Стыд и недо-
20 21
умение овладели им. Вместе с тем на душе было
покойно и счастливо, как в детстве. В комнате ца-
рила особая, сказочная атмосфера. Солнечный луч
пробивался сквозь неплотно зашторенные портье-
ры, размеренно тикали старинные напольные часы.
Возвращаться в обыденность не хотелось, но зло-
употреблять гостеприимством почтенного человека
было неудобно.
Поднявшись, оделся и подошел к двери. Очень
хотелось поблагодарить хозяйку за участие и уют.
Не зная как обратиться, он смущенно покашлял,
но не услышал никакого ответа. Заглянул в дру-
гую комнату, на кухню. Никого не было. «Ну и к
лучшему», – подумал он, покидая гостеприимную
квартиру.
Спустился на этаж и толкнулся в свою кварти-
ру. Закрыто. Странно, он точно помнил, что дверь
не запирал. Чисто машинально нажал на звонок.
Внутри квартиры послышались шаги, заскрежетал
замок и дверь открылась. На пороге стояла совер-
шенно незнакомая женщина бальзаковского возра-
ста, в махровом халате и в таком же полотенце на
голове. Они оба, оторопев, долго и молча глядели
друг на друга.
– Вам кого? – первой нашлась женщина.
– Мне кого? – растерялся Иванов, затем, собрав-
шись с силами, решительно шагнул внутрь кварти-
ры. – Мне себя!
Женщина покорно последовала за ним.
– Ничего не понимаю! – все, что мог сказать Ива-
нов, переходя из одной комнаты в другую. Квартира
была его, а вроде и нет. Привычное с младенчества
расположение комнат, окна, выходящие на ту же
улицу, балкон. Но обои на стенах не такие, мебель
другая, запах неродной.
– Ничего не понимаю, – Иванов встал в полной
растерянности посреди комнаты.
– И я ничего не понимаю, – стала потихоньку
приходить в себя хозяйка квартиры, голос ее начал
приобретать металлическую окраску.
– Я не могу понять, ведь это моя квартира, я тут
живу, – растерялся совсем Иванов.
– Какая твоя квартира!? Это моя жилплощадь, я
здесь живу! – окончательно пришла в себя дама и
ринулась на защиту своих квадратных метров: –
У меня все документы есть, я ее купила на честно
заработанные средства! А ты кто такой?! – перешла
она в решительное наступление.
– Я… – начал было Иванов, но она не давала ему
опомниться.
– Да, ты, именно ты! Кто ты такой?! Залил зенки
с утра пораньше и заявился сюда: «Я здесь живу».
Твое место на помойке, бомжара несчастный! Вали
отсюда, сейчас органы вызову, соседей крикну. Ка-
раул!!! – вдруг закричала она.
Такого напора Иванов выдержать не мог и с по-
зором ретировался с поля боя. Выскочив на лест-
ничную клетку, он сбежал на несколько пролетов
вниз и еще долго слышал проклятия в свой адрес,
доносящиеся из-за двери родного дома.
– Боже мой, ничего не понимаю, – размышлял
Иванов вслух, – почему в моем доме живет какая-то
сварливая баба? По какому праву там все поменя-
ли? – Он вдруг вспомнил слова того рыжего парня,
22 23
который, вроде в шутку, подсчитывал стоимость его
квартиры. «Ну не мог же он ее так быстро продать,
да и как это вообще возможно?» – недоумению не
было конца. «На оформление, на переезд нужно
много времени, а он отсутствовал всего…». Здесь
размышления Иванова прервались от осознания
того, что он не знает точно, сколько времени от-
сутствовал. Ему казалось немного, а на самом деле
могло пройти сколько угодно. «Ну не мог же я спать
так долго?! Я вообще-то живой или нет?». Иванов
ущипнул себя за руку. Было больно. «Нет, не умер.
Что же тогда? Бред полный! А может, я ошибся
дверью? Спросонья чего не бывает», – Иванов пове-
селел от этой мысли. «Конечно, как я сразу не дога-
дался», – он встал и зашагал по лестнице обратно.
На месте, где по его расчетам должен был быть
вход в его жилище, красовалась совсем другая, не-
знакомая дверь. Позвонил, ему не ответили. «Мо-
жет, подняться выше? – подумал он. Но и здесь
результат был тот же – чужая, наглухо закрытая
дверь. «Всю жизнь прожил в этом месте и вот поте-
рялся», – обреченно простонал Иванов и, обессилев
от душевных переживаний, опустился на ступеньки.
Первым и единственным жилищем его за всю
жизнь была эта просторная профессорская кварти-
ра. Сюда принесли его новорожденным из роддома,
отсюда, он думал, отправят и в последний путь. Но
что-то пошло не так.
Дед Иванова, получивший когда-то эту квартиру,
был известным советским ученым – физик, акаде-
мик, лауреат, директор крупного НИИ. Человек
чрезвычайно одаренный, властный, целеустрем-
ленный и коммуникабельный. В нем удивитель-
ным образом сочетались таланты исследователя и
искушенного в кулуарных баталиях аппаратчика.
Эти качества и еще неимоверная работоспособность
помогли ему достичь тех вершин, на которые он
взобрался. Хотя не уставал повторять, что всему в
своей жизни обязан только советской власти.
Сын бедного крестьянина, рано осиротев, испытал
все: и голод, и холод, и старуха с косой пристально
заглядывала в лицо сквозь пелену тифозного бреда.
Если бы не чекисты, собирающие беспризорников
из подвалов и с помоек, сгинул бы на улице или в
тюрьме. А так попал в колонию, где выдали, как
говорили тогда, путевку в жизнь. Почти в одиннад-
цать лет переступил первый раз порог школы и на
всю жизнь попал под очарование научных знаний.
Большинство колонистов учиться не очень хотели,
а у него пошло. Мальчик проявил необыкновенные
способности в учебе, особенно в математике. Чи-
тать и писать умел еще плохо, а задачки уже решал
легко, словно орешки разгрызал. Грамотно писать,
кстати, так и не научился до конца жизни. Но та-
лант к точным наукам был столь очевиден, что
его переводили досрочно из класса в класс. Начав
учиться позднее своих ровесников, он перегнал их к
окончанию школы и получил направление на раб-
фак. Затем с таким же блеском окончил институт.
Еще будучи студентом, был замечен выдающимся
ученым-физиком с мировым именем и начал на-
учную деятельность в его лаборатории. Тогда же
вступил в партию и оставался верным ленинцем
до конца дней. Чудесным образом его миновали
24 25
репрессии и гонения. В лихолетье военных лет про-
должал заниматься наукой, потому что всегда его
исследования были связаны с обороноспособно-
стью страны.
Дед всю жизнь и во всем был верен основам и шел
в русле, кроме одного – женился на женщине явно
не рабоче-крестьянского происхождения. Биогра-
фия деда была вся как на ладони, и в мельчайших
подробностях была известна и органам, и семье.
Иванов, даже спросонья, мог наизусть повторить
ее, дату за датой, столько раз ему приводилась она в
пример в детские и юношеские годы. О бабушкиной
жизни до замужества было известно мало. Но по
всему было видно, что кровь в ней текла благород-
ная, возможно, дворянская. Воспитание, образова-
ние, развитый кругозор, даже внешний облик – все
выдавало в ней человека не советской эпохи. Кто
были ее родители, где училась, как жила – это оста-
валось скрытым под завесой тайны. Лишь однажды
гуляя совсем малышом с бабушкой, они останови-
лись возле большого двухэтажного особняка в цент-
ре города. Бабушка внезапно расплакалась и сказа-
ла: «Здесь я жила, когда была такая же маленькая,
как ты сейчас». К сожалению, Иванов был слишком
мал и не запомнил хорошо того дома. Потом, уже
будучи взрослым человеком, он пытался найти его,
но безуспешно. Может быть, искал не там, или дом
снесли, или еще какая причина – увы.
Это была странная пара. Два очень непохожих
друг на друга человека. Дед весь в водовороте дел,
забот, открытий и встреч. И домашняя, тихая, неза-
метная бабушка. Она всегда старалась держаться в
тени своего мужа, а он не тащить в дом излишнюю
суету, сохраняя мир, устроенный ею. Что связывало
их? Любовь? Привычка? Вряд ли кто-нибудь мог
ответить на этот вопрос. Слишком скупы были они
оба на проявления чувств. Только внимательный
наблюдатель мог заметить особую бабушкину забо-
ту о муже, ее сияющие от радости глаза, когда деду
случалось что-то открыть или изобрести, гордость
за его успехи и твердую поддержку в испытаниях.
Насколько сильно дед любил супругу, стало понят-
но после ее кончины. Жизнь для него просто кончи-
лась. И жил, и творил, оказалось, только ради нее.
Бабушка – главный человек в жизни Иванова.
Сколько он себя помнил, она всегда была рядом.
Поддерживала и защищала, дула на снесенные
коленки, сидела по ночам рядом, когда он болел,
кормила, водила в детский сад, встречала из шко-
лы. Причем любовь эта была не безрассудна, она не
баловала Иванова, не исполняла все его прихоти,
как часто поступают бабушки с единственными
внуками. В проявлении чувств соблюдала меру. От-
носилась к нему как к взрослому человеку, уважая
его и доверяя, а не изматывая назиданиями.
По части назиданий был дед. К воспитанию един-
ственного внука он привлекался только в самых
экстренных случаях. Чаще всего матерью Иванова,
которая была часто недовольна сыном и не находи-
ла в себе сил воспитывать его самостоятельно. Дед
никогда не кричал на Иванова, тем более не могло
быть речи ни о каком физическом воздействии, хотя
мама просила иногда применить его. Дед вел дол-
гие беседы, пытаясь объяснить внуку всю глубину
26 27
его падения. Приводил множество примеров из би-
ографий и поступков великих людей, а чаще всего
своей собственной. Сначала это было интересно,
затем стало невыносимо. «Лучше бы побил!» – ча-
сто думал внук, но со временем привык и научился
прятаться от назиданий в посторонних мыслях. Дед
говорил об одном, Иванов думал о другом – и все
были довольны.
Впрочем, ребенком он рос неплохим. Учился хо-
рошо, был послушен, на людях вел себя прилично.
Особых претензий никто и ни за что предъявить
не мог.
«Что-то я расчувствовался не вовремя, – прервал
свои воспоминания Иванов. – Надо искать род-
ной дом. Поспрашиваю у соседей, есть же здесь
кто-нибудь живой». Принялся стучать во все двери
подряд. Лишь за одной из них отозвались, правда,
совсем не ласково.
– Кто такой? – спросил металлическим голосом
домофон.
– Иванов.
– Что надо?
– Есть хочу, – неожиданно для самого себя сказал
Иванов.
«А ведь и правда, неплохо было бы подкрепиться.
Почему бы не попросить чего-нибудь съестного?» –
подумал он.
– Ну, ты вообще обнаглел, блин! Сейчас я тебя
накормлю! – это звучало более чем угрожающе.
Его остановил другой, властный голос:
– Пусти его.
– Но…
– Что, нужно повторять?
– Простите.
Дверь гостеприимно распахнулась, Иванов шаг-
нул за порог. Здесь его встретили и обыскали два
дюжих охранника. Одни из них кивнул: «Идем, я
провожу». И хорошо сделал: заблудиться в этой
огромной квартире было немудрено. Иванов не
смог сосчитать всех шикарно и стильно обставлен-
ных комнат.
Охранник открыл дверь в одну из них и втолк-
нул туда Иванова. За большим обеденным столом
сидел хозяин квартиры. Возраст его определить
было сложно, ему могло быть и сорок, и пятьдесят
и больше лет. Денег на себя, видимо, он не жалел.
Хотя никакой вычурности не чувствовалось. Одет
был просто, в джинсы и черную рубашку, вел себя
с гостем так же, без всякого снобизма.
– Проходи, садись.
– Спасибо, – Иванов робко присел с другого конца
стола и с любопытством рассматривал сервировку.
Дорогой фарфор, позолоченные столовые приборы,
ослепительно белая крахмальная скатерть – все
было будто в кино. Обилие блюд, которых он ни-
когда не пробовал, приводило в замешательство.
Как их есть, и главное чем – он не знал.
– Не смущайся, – подбодрил его хозяин. – Я тоже
до сих пор путаюсь в этих вилках. Ешь тем, чем
удобно, хоть руками.
Ободренный хозяйским расположением, Иванов
накинулся на еду. Ел гость много и жадно, безжа-
лостно смешивая несовместимые продукты. Вкус
пищи он вообще чувствовал относительно, желание
28 29
быстрее набить утробу не позволяло сконцентриро-
ваться на вкусовых ощущениях.
– Не торопись, – хозяин пытался вразумить гостя.
– Что? – недовольно почавкал Иванов.
– Пореже мечи, а то плохо станет.
Иванов понимал умом, что хозяин прав, но оста-
новиться не мог. Тот пил кофе и молча, наблюдал,
как быстро со стола исчезают дорогостоящие про-
дукты. Наконец Иванов насытился настолько, что
мог сделать небольшую паузу.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, не хочу, – от одной мысли о выпивке Ива-
нова передернуло.
– Что, все так плохо?
– Хуже не бывает, – Иванов непроизвольно от-
рыгнул, смутился от этого, очень не хотелось ка-
заться в глазах хозяина бомжем, как его назвали
охранники.
– Простите, – зарделся он.
– Ничего, – это просто желудок обрадовался
пище.
– Это точно, давненько у него не было такой ра-
достной встречи.
Повисла неловкая пауза, и Иванов, чтобы продол-
жить как-то разговор произнес:
– Большая у вас квартира, я не представляю, как
она помещается в нашем подъезде.
– Да не такая уж и большая, что-то около десяти
комнат, я даже точно и не скажу. Как размещается
в доме, тоже не знаю. Есть архитекторы, риэлторы,
дизайнеры всякие – это их дело. Мне остается лишь
оплатить счета.
– А зачем вам столько?
– Чего, столько?
– Ну, комнат зачем столько?
– Как тебе объяснить? Мне конкретно одному
столько комнат не надо. Я пользуюсь из них макси-
мум тремя-четырьмя. Спальня, кабинет, столовая,
да иногда посижу перед камином выкурить сигару.
А в остальных комнатах я практически не бываю.
Но меньше иметь мне нельзя. По статусу не поло-
жено.
– Почему?
– По статусу. Понимаешь, я предприниматель.
У меня очень значительный бизнес, разные за-
воды, банки и так далее. Ну, если не олигарх, то
где-то рядом. Поэтому я должен по статусу иметь
большой дом, шикарные машины, яхты и т.д. Ста-
тусным должно быть все: жена, любовница, соба-
ка, часы, трусы и все остальное. Ты принадлежишь
к определенному кругу и должен соответствовать
правилам, которые там царят. Если ты чего-то не
соблюдаешь, значит или не платежеспособен, или
хочешь выделиться, или бросить некий вызов.
Люди такого не прощают. В итоге может постра-
дать дело.
– Как?
– Ну, предположим, тебя не пригласили на ка-
кую-нибудь высокопоставленную, статусную ту-
совку. Сразу поползут слухи, что у тебя не все в
порядке. Проблемы с финансами, с власть имущи-
ми, со здоровьем. Да Бог знает с чем. Хотя проблем
никаких нет. А слухи ширятся. И партнеры начи-
нают задумываться, а стоит ли с ним иметь дело?
30 31
– Как все непросто, выходит, вы заложник своего
положения?
– Можно и так сказать. Но это добровольное му-
ченичество, правда, достаточно удобное и комфорт-
ное, – усмехнулся хозяин квартиры.
– Я думал, деньги дают полную свободу, а выхо-
дит, не так.
– Полной свободы вообще не бывает. С деньгами
можно многое себе позволить, но далеко не все. –
Он ненадолго задумался, затем продолжил. – Это
сложно объяснить. Самую большую радость деньги
приносят вначале. Когда их не было, и вот вдруг ты
заработал какие-то средства. Радостно их тратить.
Покупать то, что раньше не мог себе позволить.
Дарить дорогие подарки, съездить первый раз на
курорт за границу. И, казалось бы, чем их больше
прибавляется, тем жизнь должна становиться все
радостнее и прекраснее. Новые дома, новые воз-
можности, весь мир у тебя в кулаке, а вот радости
становится меньше. Может, это только у меня, у
других по-иному. Мне скучно. Понимаешь, с ка-
ждым днем меньше открытий, все видел, многое
понял, имеешь неограниченные возможности, а
интереса к жизни нет. За деньги его не купишь.
Они на каком-то этапе теряют свою покупательскую
ценность, а становятся чем-то другим. Не знаю, как
объяснить. Частью твоего существа. В глазах многих
людей ты со своим капиталом являешься единым
целым. Тебя воспринимают через призму туго на-
битого кошелька или как его часть. Твоя личность,
внутренний мир, душевные переживания всем по
барабану. Страшно становится, когда начинаешь
понимать, что не они тебе принадлежат, а ты им.
Потому что существуешь в той системе координат,
где деньги являются неким мерилом, которым изме-
ряется все. Успех, положение, место в пространстве,
короче говоря, вся твоя жизнь. Деньги сами по себе
неважны, только игра, в которой смерти подобно
проигрывать, но и победить невозможно. А деньги
в этой игре – смысл, ценность и суть. Правила в
этой игре жестокие, хотя и довольно странные. Ну,
например, я даже не знаю точно, какими средствами
располагаю. Да и никто не знает. Уверен в одном,
чем их у меня больше, тем больше будет. Всемирный
закон тяготения. Маленькие деньги притягивают не-
значительный капитал, а большие, соответственно,
крупный. Ладно, замучил я тебя своими словопре-
ниями. Поешь еще чего-нибудь.
– Спасибо, – Иванов поковырялся еще немного
в тарелках, но аппетит куда-то пропал, а разговор
был очень занимательный, и он спросил:
– Простите за вопрос, но я вижу, вы один живете?
– Да, временно живу один. Развелся с очередной
супругой. Поэтому здесь и оказался, в этой квар-
тире. Оставил ей свой дом, и пока строится новый,
живу вот здесь.
– Странно, – усмехнулся гость, – моя жена была
недовольна мной из-за отсутствия средств, а ваша,
выходит, от их изобилия.
– Бывает и так, – усмехнулся в ответ хозяин.
Иванов помолчал в нерешительности, потом все
же спросил:
– Простите за бестактность. Вы вот сказали, что
расстались с супругой и, как я понял, не с первой.
32 33
А та, с которой делили нужду, что подставляла пле-
чо в испытаниях, помогла вам стать тем, кто вы
сейчас есть. Что с ней?
– Тоже разошлись.
– Бедность и нужду терпеть вместе могли, а бо-
гатство нет?
– Скажу больше, я ведь бизнесом занялся ради
нее, чтобы сделать ее и детей счастливыми. Пра-
вильно говоришь, много мы с ней всякого пере-
жили: и нужду, и по съемным углам скитались,
чего только не было. Всегда и везде вместе. Я не
чурался никаких домашних обязанностей. Сходить
за детьми в сад, в магазин, вынести мусор. Помогал
стирать белье, тогда машинок-автоматов не было,
помнишь ведь. Любил я ее очень сильно. Да и те-
перь, кажется, продолжаю любить. Правду люди
говорят, что первая жена от Бога.
– Что же случилось?
– Время-то какое тяжелое пережили. Предприя-
тия закрывались, работы не стало, зарплату не пла-
тили, надо было как-то выживать. Организовали
с друзьями кооператив по ремонту автомобилей,
своими руками, заметь. Потом торговлей занялись,
хорошо раскрутились. На заработанные средства
скупали ваучеры, помнишь, такие бумажки были.
На них потом много предприятий за бесценок мож-
но было скупить. Много чем занимались, только бы
копейку заработать. Все полученное в дом, в семью.
Стали приобретать то да се, квартирку прикупили,
жизнь пошла, в общем. Но какой ценой. Бизнес
последние силы отнимал, а тут всяких людишек
вокруг крутится желающих поживиться за твой
счет: бандиты разные, менты, налоговая инспекция
и прочие обдирающие органы. Нервы на пределе.
Дома думаешь отдохнуть, расслабиться, а тут жена
со своими претензиями. «Ты нас забросил! Мне
не уделяешь внимания. Дети растут без отца» – и
всякое прочее. Понимаю, трудно ей одной, но и мне
нелегко. Пытался мириться, прощения просить, а
потом в привычку вошло, ну зудит себе и пускай.
Жизнь изменилась, я стал другим, и отношения
оставаться такими, как прежде, не могли. Если бы
попытались понять это, друг друга, все было бы
иначе. – Он немного помолчал. – Понимаешь, про-
сто хотелось элементарного покоя, чтобы тебя хотя
бы иногда оставляли в тишине. Человеку нужно
время от времени быть одному, с самим собой. Ес-
тественно нашлось то место, та женщина, которая
могла обеспечить требуемое и ничего не просящая
взамен. Дома претензии и ответственность, а здесь
покой, внимание и уют. Кто откажется от этого?
Жить на два дома тоже сильно напрягает, нужно
было делать выбор. Никак не решался. Помогла
жена. Откуда узнала про соперницу, не знаю, указа-
ла на дверь, а мне того только и надо было. Конеч-
но, материального попечения я о них не оставил. До
сих пор помогаю. Дети выросли, внуков народили.
Встречаемся время от времени. Иногда, конечно,
думаю, а стоило ли?
– А вторая жена?
– Вторая – великолепная женщина. Никто так
меня не любил, как она. Всякая прихоть, самое без-
умное желание исполнялись мгновенно. Жил, как
в раю, окруженный лаской и заботой. Только со
34 35
временем это стало надоедать, захотелось разно-
образия. Тем более что капитал прирастал, воз-
можностей становилось больше. Хотелось адрена-
лина, развлечений, фейерверка. Третья жена была
человеком-праздником. Вся порыв, броуновское
движение, сплошной гламур и блеск. Каждый день
праздник: тусовки, приемы, балы, карнавалы, бути-
ки, фестивали. Надолго, правда, меня не хватило.
Скоро почувствовал себя чужим на этом празднике
жизни, и состояние от безрассудных трат начало
таять, как весной снег. Потом была еще одна, а те-
перь вот, как говорится, в поиске. Только, знаешь,
как противно, когда любят не тебя, а только твои
деньги. Жена, получив доступ к финансам, к тебе
как личности теряет всяческий интерес. И, вполне
возможно, скоро твое место в ее сердце и постели
может занять какой-нибудь молодой бездарный пе-
вец или бесцветный художник. Вот так. А без жены
или хотя бы любовницы нельзя.
– Статус.
– Именно он. Вот так, дорогой мой Иванов, жить
в богатстве не всегда радость.
– Ну, если не в радость, раздайте деньги нуждаю-
щимся людям.
Хозяин, казалось, обиделся.
– А ты думаешь, я не жертвую? – видно, этот
вопрос часто муссировался и от этого был осо-
бенно болезненным. – Я учредитель нескольких
благотворительных фондов, председатель многих
попечительских советов. Не перечесть всех по-
строенных церквей, отремонтированных больниц
и детских домов, грантов, премий, стипендий и
прочего разного. Никогда не жалел средств на
добрые дела. Да только не всегда деньги дохо-
дят до, как ты говоришь, нуждающихся людей, по
дороге где-то пропадают, растрачиваются не по
назначению или вовсе испаряются. И даже если
доходят, не всегда идут во благо. Все равно про-
должаю помогать. Особенно люблю поддерживать
новые оригинальные идеи. Молодых целеустрем-
ленных людей. Мне с ними самому интересно.
Пусть идеи кажутся сума-сшедшими и неосуще-
ствимыми. Если на десяток пустышек находится
одна стоящая, и то благо. Кстати, об идеях… – оли-
гарх нервно засмеялся. – Была у меня одна такая
безумная идея – совершенное общество. Как-то я
задумался, что все человечество мне осчастливить
не по силам, но некоторых людей – вполне можно
попробовать. Создать нечто вроде коммунизма в
отдельно взятом месте или подобие такого Цар-
ства Божия на земле. Купил небольшой остров,
омываемый ласковыми океаническими водами.
Там вскоре появились благоустроенные бунгало
и остальная инфраструктура, необходимая для
счастливой жизни. Только банк и администра-
ция на этом острове отсутствовали. Думалось, что
деньги и власть в совершенном обществе не нуж-
ны. Все можно было получить просто так, даром,
и управляться доброй волей. Психологи тестиро-
вания всякие провели. Отобрали полтора десятка
лучших семей. В основном люди творческих про-
фессий: художники, музыканты, писатели и другие
служители чистого искусства. Хорошая идея?
– Хорошая?
36 37
– Да. Казалось бы, что еще надо? Живи свобод-
но, твори, радуйся жизни. Все есть, ни о чем не
надо думать. Только Адам в Раю жил подобным
образом, – он немного помолчал, сосредотачиваясь
перед погружением в прошлое. – Не прошло и двух
недель, как стали возникать конфликты. Сначала
негромкие: творческие разногласия, зависть непо-
нятно к чему, ревность, личная неприязнь и нако-
нец желание подчинить себе подобных. Начались
дележка на группки, разграничение территорий,
хорошо, не дошло до вооруженного конфликта.
Сначала я пытался примирять их. Взывал к совести,
к вере в светлую идею, в чистые человеческие чув-
ства. Пробовал выявлять зачинщиков и изгонять
их на материк. На время страсти угасали, а затем
разрастались с новой, еще большей силой. Нако-
нец остров разделился надвое, и все только ждали,
когда прольется первая кровь, чтобы начать резню.
Примирить их стало невозможно, и я вынужден
был всех вывезти с острова. Самое интересное, что
эта эвакуация их объединила. В чувстве ненависти
ко мне.
– Трудно быть Богом?
– Решить, хоть в чем-то заменить Бога глупо и
грешно. Вывод из этого: не нужно вмешиваться в
Божий Промысел о каждом из нас. Нельзя насиль-
но пытаться изменить человека, даже к лучшему.
Невозможно против воли сделать кого-то счаст-
ливым. Поэтому теперь я стараюсь действовать
осторожно и избирательно в части благотворитель-
ности. Как ни странно это звучит, но и здесь должен
быть принцип – не навреди.
Он замолчал. Иванову тоже не хотелось ничего
говорить. И гость, и хозяин понимали, что пришло
время прощаться. Первым заговорил олигарх.
– Ладно. Заболтался я с тобой. Хочешь еще чего-
нибудь?
– Нет, спасибо. Я вам очень благодарен за хлеб-
соль и за беседу.
– Я тоже тебе благодарен, давно так откровенно
ни с кем не говорил, – хозяин поднялся со своего
места и подошел к гостю.
– Вот что, дам я тебе пятьдесят баксов. Почему
именно столько? Наверное, думаешь, просто мельче
нет купюр? – усмехнулся он.
– Ну, что вы?
– Поверь, мне не жалко дать тебе значительно
больше денег. Я бы мог купить тебе жилье, помочь
начать бизнес, но понимаешь – нельзя вмеши-
ваться в Промысел Божий. Для чего-то дает тебе
Господь испытания, и ты их должен пройти до
конца. Я не вправе изменять Его волю. А пятьдесят
долларов небольшая сумма, чтобы кардинально
изменить жизнь, но на всякий случай полезна.
Тем более, что я сам начинал когда-то с суммы
немногим больше.
– Спасибо, – Иванов засунул деньги в карман
брюк.
– Ну, все. Ступай с Богом.
Охранник молча проводил его к двери и выпустил
в подъезд, как в бескрайние просторы океана.
Выйдя из квартиры олигарха, Иванов присел
здесь же на ступеньки и долго переваривал обед и
состоявшийся разговор.
38 39
«Радуются богатые или рыдают, какое мне, в сущ-
ности, дело. Где мой дом родной? Неразрешимый
вопрос. Как найти дорогу туда?» – горестные мысли
возвратили его в реальность. Хотя ситуация больше
походила на фантастику. Заблудиться в собствен-
ном подъезде, где прожил всю жизнь, рассказать
кому – обхохочутся. Да и поделиться не с кем, ни
одной живой души вокруг.
«Попробую вернуться наверх, к той квартире, ко-
торую я признал как свою и откуда так позорно бе-
жал. Осмотрюсь внимательно», – решил он. Под-
нялся на два этажа выше, не смог узнать родных
апартаментов. Преодолел еще один межэтажный
пролет, тоже не было знакомой двери, и так далее.
Дальнейшее восхождение не имело никакого смы-
сла. Иванов старался не поддаваться отчаянию, а на-
оборот сохранять, сколько возможно, хладнокровие.
«Наверное, я попал в другой подъезд? Правда, каким
образом?» – вопросов становилось больше. Иванов
решил выйти на улицу и там сориентироваться, где
он находится. От этой мысли он повеселел и в до-
статочно хорошем настроении стал спускаться вниз.
С каждым пройденным лестничным маршем хо-
рошее настроение улетучивалось, а недоумение воз-
растало. Иванов ускорил шаги, насколько позволя-
ла больная нога, но ступенькам не было конца. Он
пробовал считать пройденные этажи, сбивался, на-
чинал заново. Отгоняя от себя простую мысль, вер-
нее твердое знание, как дважды два, в этом городе
домов с таким количеством этажей не существует.
Эта мысль выбила его окончательно из равновесия,
и он рухнул в изнеможении на ступеньки. Уткнулся
лбом в холодную, крашенную масляной краской
стену, пытаясь остудить закипевший мозг.
«Я сошел с ума! По-другому объяснить ничего
невозможно», – рассуждал сам с собой Иванов.
Как выглядят и чувствуют себя сумасшедшие, он
не знал. «Давай попробуем рассуждать спокой-
но», – уговаривал он сам себя. – Я твердо знаю, кто
я такой. Как меня зовут, помню, где учился, каждый
год своей жизни могу вспомнить. Мыслю – значит
способность к анализу не потерял. Выходит, не су-
масшедший. Тогда, что со мной? Я не помер, не дух,
не привидение, двигаюсь, недавно вот поел много
и вкусно. Что же делать?»
Делать было нечего, как продолжать идти. Когда-
нибудь ведь он кончится, этот подъезд. Идти было
совсем невесело. «Надо выглянуть в окно!» – при-
шла спасительная мысль. До боли знакомой с дет-
ства улицы, старого тополя возле подъезда увидеть
не смог. Стекла были совершенно непрозрачными,
даже силуэты сквозь них оказались неразличимы.
Может, это были и не стекла вовсе, а какой-то спе-
циально придуманный антивандальный материал.
Как ни старался Иванов разбить или открыть окно,
ничего не выходило.
Вот здесь с ним случилась истерика. Дико вопя,
он бился в окна, бегал по лестничным клеткам и
барабанил в двери. «Люди! Кто-нибудь отзовитесь!
Помогите!» – примерно такие слова извергал он в
безумии. Наконец совсем обессилев, упал на сту-
пеньки и зарыдал, забился в конвульсиях.
Всему в жизни бывает предел. Отчаянию тоже.
Постепенно к Иванову начало возвращаться созна-
40 41
ние и способность к мыслительной деятельности.
«Нет выхода!» – стучало кувалдой по мозгам. Через
какофонию этой молотобойни трудно пробивались
здравые мысли.
«Нет выхода! – Иванов попробовал на вкус эти
страшные, просто ужасные слова. – Если нет выхо-
да, значит, нет конца и начала. Тогда получается,
что все вообще лишено смысла. Не нужен опыт
прошлых лет, не о чем мечтать и строить планы.
Напрасны боль и радость, созидание – пустая тра-
та сил, а любовь иллюзия! Бессмысленна жизнь, а
смерть не исход».
Размышлял Иванов, лежа на ступеньках. Было
холодно и неудобно, но менять позу не хотелось.
«Ну не может же этот подъезд быть бесконечным.
Где-то ведь он есть, конец! Хорошо, дом вверх мо-
жет расти сколь угодно, но не висит же он в безво-
здушном пространстве. Где-то ведь матушка сыра
земля твердо упирается в подножие его. Без фун-
дамента дом не устоит. А если нет основания? Что
тогда? Полный бред! Чушь какая-то! Не может в
нашем конечном мире быть что-то бесконечным.
Бесконечность – слово, означающее сейчас безыс-
ходность. Если из подъезда нет выхода, значит, нет
ему конца и начала».
Иванов с трудом заставил трясущееся от нервной
дрожи тело сесть на ступеньки. В этой вибрации
слилось воедино все: холод, страх, отчаяние.
«Западня! Лабиринт, из которого нет исхода!
А почему собственно нет. Пусть подъезд не имеет
конца, но я-то не вечен. Я когда-нибудь помру, и
мои мучения закончатся. Лабиринт исчезнет, для
меня во всяком случае. А если вдруг… я теперь бес-
смертен?» – эта мысль напугала его всерьез.
«Понятно – этого не может быть, потому что про-
сто не может быть. Но ведь и бесконечных подъ-
ездов тоже не бывает. Однако вот он – есть. Что
если я попал в какое-то другое измерение, где пере-
стают действовать физические законы, когда время
не властно над человеком?» – мечта о возможном
собственном бессмертии, которой так грезит всю
свою историю человечество, Иванова нисколько
не согревала сейчас. Эта мысль приводила в ужас.
И не только вероятность дальнейшего пребывания
в этом подъезде так пугала Иванова, но и та преж-
няя его жизнь, в варианте бесконечности, казалась
совсем невыносимой.
Едва слышимое жужжание отвлекло Иванова
от его невеселых размышлений. Оно раздавалось
откуда-то снизу и постепенно нарастало. Жужжала
муха. Кому неизвестен этот противный звук? Как
он раздражает слух и заставляет чесаться все тело.
Особенно если ранним летним утром, на рассвете,
только заснешь, истомленный нестерпимым ноч-
ным зноем, и вдруг это жужжание. От которого
невозможно скрыться. Кажется, летит целый полк
бомбовозов, но это всего одна или парочка огром-
ных зеленых мух. Любой открытый участок тела
для них лакомая добыча. Кто говорит, что мухи не
кусаются? Накроешься простыней, а она ползает
все равно по тебе и жужжит противно. Спрячешь
голову под подушку, все равно нет спасу. Прокли-
ная все на свете, встаешь и на нетвердых спросо-
нья ногах начинаешь гоняться за ней по комнате.
42 43
Кажется победа, а только уляжешься, как опять
изматывающее душу жужжание. Положа руку на
сердце, кто не испытывал облегчения, прихлопнув
назойливую посетительницу?
Но теперь этот ненавистный ранее звук вызвал
у Иванова совсем иные чувства. До боли родное
и милое сердцу жужжание сейчас для него было
единственным мостиком, тонкой ниточкой, свя-
зывающей с прошлой жизнью и вообще со всем
живым. Умиление не могло удержаться внутри его
существа и излилось наружу слезами, когда он уви-
дел огромную муху, с трудом покоряющую воздуш-
ное пространство.
Муха подлетела близко к нему и уселась передох-
нуть на перилах. Какая она огромная и прекрасная.
Впервые в жизни Иванов так пристально и любовно
рассматривал насекомое. Огромные глаза-локаторы,
внимательно исследовали окружающую обстановку
и уперлись в человеческий взор, проникая в сокро-
венную глубину души. Прозрачные, тонкие крылья
казались такими слабыми, чтобы поддерживать в
полете большое и достаточно грузное тело. Иванов
догадался, почему муха летит так тяжело. Она была
полна личинками. И, видно, летела в какое-то укром-
ное место, чтобы там дать жизнь новому поколению
насекомых. От этого тепло в сердце Иванова усили-
валось до невообразимых размеров, превращаясь в
настоящий пожар любви. Именно в этот момент он
понял, чем так восхищался его дед всю жизнь, соби-
рая коллекцию редких и не очень редких насекомых.
Человек и насекомое сидели в пустом подъезде,
и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Две по-
ловинки единого сотворенного Богом мира. И еще
неизвестно, которая из них лучшая. Насекомые, как
и весь животный мир не разрушают окружающей
природы, а только наполняют ее, питаясь от благ, да-
руемых матушкой природой. Человек же напротив,
считая себя высшим существом, поступает нелогич-
но, бездумно разрушая среду собственного обитания.
Иванов чувствовал с мухой некое единство, даже
родство. В этом холодном безжалостном железобе-
тонном чреве они были живыми. Потому что про-
живали жизнь. Каждый свою, не похожую друг на
друга, но жизнь. На разных концах эволюционной
цепочки, и все же неразрывно связанные ею.
– Мы живые, – чуть слышно, боясь спугнуть муху,
повторял Иванов. – Я и она. Муха куда-то летит.
Если для нее возможен исход, значит, и я не ли-
шен надежды. «Ищите и обрящете» – вернее не
скажешь. Надо искать, нельзя сдаваться.
Муха мирно перебирала лапками, ухаживая за
собой. Человек приводил в порядок мысли. В отли-
чие от Иванова муху время подгоняло. Взмахнув на
прощание крыльями, она облетела вокруг собесед-
ника и отправилась дальше по своим делам.
– Доброго пути! – человек проводил насекомое,
как родное существо, и пожелал на прощание: –
Удачно стать мамой!
Слово «мама», произнесенное им, такое родное
и близкое каждому человеку – первое, которому
научается младенец, и последний вдох умирающего
старца – в сердце Иванова отозвалось болью.
Мама – это особая любовь и мука Иванова. Росла
она очень доброй, умненькой, застенчивой девочкой.
44 45
Просто чудо, а не ребенок, послушный родите-
лям во всем. Училась старательно, была комсо-
мольской активисткой. Окончив школу с золотой
медалью, не раздумывая, подала документы на
физтех. А как могло быть иначе? Послушная отцу,
она всегда исполняла его волю. По совету отца
поступила в аспирантуру, защитилась, устроилась
на работу к нему в институт. Послушно вышла
замуж за любимого им ученика. Конечно, не без
любви, но на ее чувства сильно повлияло доброе
отношение отца к ее избраннику. Отец любил его,
и она не могла не проникнуться этим чувством.
Все были счастливы, пока отец не разошелся с
зятем в вопросах понимания теории. Правда, не
естественнонаучной, а марксистско-ленинской.
Сам он отца помнил плохо, знал только по рас-
сказам других людей. Они говорили, что человек
такого дарования родится один на миллион. Все-
ми признанный талант, поддерживаемый авто-
ритетом и опытом тестя, был обречен на успех и
признание. Так оно, собственно, и было до опре-
деленного момента. Иванов недоумевал, как дед,
искушенный во всех этих идеологических перипе-
тиях, не заметил происходящего с зятем. Ведь не
мог же человек измениться в одночасье. Процесс
был хоть и стремительным, но поступательным.
Молодой пытливый ум исследователя просто не
мог не заметить несовершенства царящей идеоло-
гии и системы, образованной ей.
Когда это началось? Во всем виноваты «погод-
ные условия». Оттепель, затем Пражская весна и
внезапное оледенение. Вот тогда и поскользнулся
молодой ученый, вывихнув мозги. До того он жил
спокойно, полностью погруженный в науку. Что
творилось за лабораторными стенами, его почти не
волновало. Только однажды побывал на научном
симпозиуме в Германии, не в капиталистической,
а в дружественной ГДР. И, как у многих впервые
попавших туда, у него возник вопрос: «Кто же побе-
дил в войне?». От этого события потянулась цепоч-
ка размышлений, и, увы, нелицеприятных выводов.
Но до поры до времени они остались не востребо-
ваны. Пока не появился пример другого ученого,
академика и героя, вдруг открыто выступившего
против существующих порядков. И это вполне мог-
ло пройти мимо молодого физика, всецело занятого
опытами. Но власти требовалась реакция ученой
общественности. Все: от академика до младшего
научного сотрудника – в едином порыве должны
были окунуть отщепенца в презрение. Началась
травля, в которой много преуспел дед Иванова.
А отец не стал подписывать какие-либо письма, а
даже наоборот прилюдно высказался в поддержку
опального академика. Не громогласно, но и не ше-
потом. Имеющие уши услышали. Вызвали тестя
куда следует – указали на что надо. Для деда это
был не удар – катастрофа. Предательство, по-дру-
гому он не рассматривал поступок зятя. Длинные
нотации переросли в горячие споры, сменились не-
доумением, последовали долгие уговоры одуматься,
и наконец все закончилось изгнанием. С работы и
из дома одновременно.
Выброшенному отовсюду молодому ученому не
на что было существовать. О работе по профессии
46 47
речи, конечно, быть не могло. Хотел устроиться
учителем физики в обычную, хоть бы сельскую,
школу – нигде не брали. Советскому учебному заве-
дению не нужен был «несоветский» человек. Даже
дворником долго не мог устроиться. Чтобы как-то
жить, разгружал вагоны, что при его слабом здоро-
вье было чревато. Кое-как устроился кочегаром в
котельную – это был подарок судьбы. Там, согревая
долгими зимними ночами горожан, мучительно
размышлял о собственном будущем. Сдаваться не
хотел, а с такими понятиями о жизни, жизни здесь
не давали. Несколько раз обращался в ОВ ИР с за-
явлением на выезд за границу. Под разными пред-
логами неизменно получал отказ. Лишив всего,
советская власть не могла забрать у него главного,
гениальной головы, а вот ее отдавать «проклятым
капиталистам» категорически не хотелось. Помогла
«разрядка», и где-то там в верхах решили сделать
жест доброй воли и отпустили его и еще несколь-
ких человек за кордон. Там он занялся любимым
делом, получил лабораторию. Правда, западные
политтехнологи мечтали использовать его в своих
целях, но хулить оставленную родину не стал. Пока
не Нобелевский лауреат, но сделать несколько важ-
ных открытий успел.
Иванову было около четырех лет, когда отец
навсегда исчез из его жизни. Мальчиком он ин-
тересовался, где отец и что с ним. Мама всегда
очень раздраженно отвечала на такие вопросы,
дед мрачнел, а бабушка твердила одно: «Вот вы-
растешь, тогда все поймешь». Став взрослым, так
до конца ничего не понял. Не то чтобы ему очень
не хватало отца, просто лучше, если бы он был.
Уже будучи в зрелом возрасте, он представлял
себе, как отец переживал, искал встречи с ним, но
несокрушимые в вере в светлое будущее родствен-
ники не позволяли ему этого. Может, это было так,
а скорее всего, нет. Потому что, когда железный
занавес рухнул, отец ни разу не вспомнил о нем.
Ни весточки, ни звонка. Иванов тоже встреч не
искал – не хотел навязываться. Из прессы только
узнавал о научных открытиях отца, личной жиз-
нью не интересовался.
Мама, приняв послушно решение отца об изгна-
нии зятя из семьи, страдала тайно. Внешне все оста-
валось как прежде. На работе вела себя со всеми
ровно и вежливо, дома сохранялась видимость до-
брых семейных отношений. Только подушка-под-
ружка да маленький сын, живущий с ней в одной
комнате, знали всю глубину ее скорби. Их она и не-
взлюбила за это. За то, что они знали ее слабость, за
то, что видели ее слезы, слышали ее стоны. Подуш-
ку она иногда била кулаками в исступлении горя,
а с сыном на всю жизнь не получилось близких от-
ношений. Сын обижался, не понимая, за что мстит
ему мать. Наверное, за свою изломанную жизнь.
Сын был в этом, конечно, меньше всего виноват, но
винить беззащитного проще, чем себя.
Домашние не сразу заметили перемен произо-
шедших с ней. Появилась модная одежда, макияж
на лице. Начались задержки по вечерам с работы,
походы в театры. На замечания родителей реаги-
ровала раздраженно. Дед опять пропустил момент,
когда близкий человек кардинально меняется.
48 49
Сначала зять, теперь дочь. Узнал обо всем послед-
ним, как узнает об измене жены обманутый муж.
Дома разразился скандал.
Однажды дед вернулся домой с работы, клокоча,
как вулкан. Еле сдерживаясь, позвал дочь в кабинет
для серьезного разговора. Только вместо обычной
назидательной беседы, к которым все привыкли,
разразился гром. Иванов ни до, ни после этого не
слышал, чтобы дед так громко кричал. Вдвоем с ба-
бушкой они переживали происходящее, находясь в
соседней комнате, бабушка молилась и успокаивала
внука, которого била нервная дрожь. Он не плакал,
а просто не мог унять тряску, охватившую все его
тело, такой панический страх напал на него.
Дед кричал, что не может допустить такого пове-
дения дочери, что нельзя разрушать чужую семью,
дескать, она бросает тень на него и так далее. Мама,
обычно покорная воле отца, неожиданно дала твер-
дый и решительный отпор. Напомнив, что именно
по его воле она лишилась счастливой семейной
жизни и обречена на одиночество. Этот аргумент
подействовал на деда оглушительно. Мама вы-
шла из кабинета с гордо поднятой головой, а дед
закрылся и долго никого не впускал. Бабушка по-
корно ожидала под дверью, но он грубо пресекал
любые попытки проникнуть в кабинет. Когда ей
все-таки удалось ворваться внутрь, дед был сильно
пьян, так, как никогда в жизни. После этого у него
появилось странное увлечение – стал коллекцио-
нировать редких насекомых. Их он собирал со всего
мира. Привозил сам, преподносили в дар друзья и
знакомые, что-то покупал или выменивал. Любов-
но часами разглядывал их через лупу, системати-
зировал, все стены кабинета были завешаны коро-
бочками со всякого рода паразитами. Времени на
изучение этих тварей уделял нисколько не меньше,
чем науке и семье.
Отвоевав свое право на самостоятельность, мама
стала вести довольно свободный образ жизни.
С новыми знакомыми постоянно пропадала на пре-
мьерах, выставках, задерживалась в гостях допозд-
на. Иногда пропадала надолго, пытаясь устроить
личную жизнь. Но домой новых пап для Иванова
не приводила; такое условие поставила бабушка.
Обычно тихая и спокойная, она в этом вопросе
была непоколебима. Дед после памятного разго-
вора, казалось, махнул рукой на создавшуюся си-
туацию, поэтому твердость пришлось проявить ей.
Мама, возвращаясь из отлучек, пыталась навер-
стывать упущения в воспитании сына. Придирчиво
проверяла дневник, знания по предметам, редко
оставаясь удовлетворенной. Иванову казалось, что
просто искала повод для недовольства им. Так она,
наверное, пыталась успокоить свою совесть, обли-
чающую ее за невнимание к сыну. Еще вызывала
неприязнь крайняя похожесть сына на своего отца,
слухи, об успехах которого докатывались из-за «буг-
ра» и больно ранили ее сердце. Время от времени
пыталась вывести сына на доверительный разговор.
Тот отмалчивался. Это еще больше злило ее. Она
начинала ругаться, затем истерично плакать, об-
виняя сына в черствости и непонимании, делая его
крайним во всех своих бедах. Приглашался, если
был дома, дед, и начинались назидания уже с его
50 51
стороны. У бабушки не хватало сил защищать его,
только жалеть и любить.
Когда жужжание мухи совсем утихло, он поднял-
ся со ступенек и заковылял вниз. Все, что он мог
сейчас делать – это идти, упорно и безостановочно.
Время от времени он стучал и звонил в двери. Ка-
кими они оказались разными. Очень мало осталось
обыкновенных деревянных, по большей части креп-
кие металлические, украшенные разной инкруста-
цией, холодно взирающие на мир оптическими
прицелами глазков. Впервые он смог вниматель-
но рассмотреть приспособления, которыми люди,
ограждают друг от друга свою личную жизнь. Если
внимательно рассматривать их, можно догадаться,
кто за ними живет. Двери, как зеркала, отображают
своих хозяев, привычки, уровень благополучия,
возраст, наличие детей и прочее.
Неожиданно для Иванова одна из потревоженных
им дверей приоткрылась. Сердце екнуло.
– Есть кто живой? – крикнул он в пространство
за дверью. Никто не ответил, тогда он посильнее
толкнул дверь, она послушно подалась.
– Хозяева! – Иванов шагнул внутрь. Таинственная
темнота окутала его. Иванов пошарил рукой по
гладкой и холодной стене, надеясь найти выклю-
чатель. Наконец нажал на что-то, и свет мгновенно
слизнул тьму. Иванов вскрикнул от испуга. В ярко
освещенном коридоре он был не один. Несколько,
как под лекало изготовленных мужчин, одинако-
во одетых, неразличимых мимикой и повадками,
толпились здесь. И все они были он – Иванов, ра-
стиражированный во множестве зеркал. Все стены
и потолки в квартире были отделаны зеркалами.
«Как же они себя обожают», – подумал Иванов про
жильцов этой квартиры.
– Хозяева! Где вы?
Квартира была пуста, если не считать праздно ша-
тающихся по стенам отражений Иванова. Никакого
намека на мебель и другой домашний скарб. Хозя-
ева по непонятным причинам покинули жилище
или наоборот – пока не въехали.
Входная дверь, оставленная без внимания, напом-
нила о себе диким грохотом. Захлопнулась с такой
силой, что все зеркала в квартире содрогнулись от
ужаса и зазвенели набатом. Хорошего настроения
гостю это не прибавило.
Беспокойство, овладевшее им, отображалось на всех
стенах одновременно. Кругом был один он, Иванов,
собственной персоной. От себя невозможно было хоть
где-нибудь укрыться. Приблизившись к ближайшему
себе, начал внимательно рассматривать.
Собственное отражение никогда не радовало, а
теперь особенно было противно взирать на свою
потрепанную физиономию. «Бомж, настоящий
бомж!» – Иванов прочертил пальцем по глубо-
кой морщине на лбу, так, как пароход легко режет
водную гладь. Плавно переехал в другую морщи-
ну. Затем побеспокоил чащобу давно не бритого
подбородка. Одежда от подъездной жизни сильно
измялась и испачкалась. «Жалкое зрелище, душе-
раздирающее зрелище», – пришли ему на память
слова ослика Иа из известного мультика.
– Все, не могу больше видеть эту рожу! – закричал
он в сердцах. Развернулся и пошел к выходу. Но
52 53
уперся в зеркальную стену. Развернулся, пошел в
другую сторону – опять зеркало. Иванова охватил
ужас от потери ориентации в этом зеркальном ла-
биринте. Метался по комнатам, как раненый зверь,
и везде натыкался на самого себя. – Это невозмож-
но, получатся лабиринт в квадрате! До какой же
глубины маразма мне еще предстоит опуститься?
За что мне это?!
Прозрение прострелило навылет пулей 38 кали-
бра, опрокинув его навзничь. Он лежал на полу,
смотрел в зеркальный потолок и видел там причи-
ну своих бед, источник несчастий, начало искуше-
ний и конец стремлений.
Подполз на четвереньках к зеркальной стене.
Опираясь на нее, поднялся и уперся лбом в глад-
кую поверхность. Так близко смотреть самому себе
в глаза было невыносимо.
– Все из-за тебя! Ненавижу! – закричал он в поры-
ве гнева и, что есть силы, ударил кулаком по собст-
венному отражению, оно вскрикнуло и запрыгало на
месте от боли. Разбитые пальцы оставили кровавый
след на зеркале. Как ни странно, именно это давало
шанс на спасение. Появился ориентир. Он пошел
по периметру квартиры, к каждому зеркалу при-
кладывая кровоточащую руку, тем самым отмечая
пройденный путь. Таким образом, по этому следу,
как по нити Ариадны, выбрался из зазеркалья. Вый-
дя в подъезд, дверь в квартиру захлопывать не стал.
Облегченно вздохнув, Иванов присел на ступень-
ки перевести дух. Еле слышный, непонятный звук,
доносившийся снизу, заставил его замереть. Равно-
мерные удары чередовались с каким-то шорохом.
Казалось, что в куче бумаги бегает мышь, а кто-то
пытается поймать ее палкой. Звук приближался и
становился все более отчетливым. Сначала раздава-
лось громко – «Стук», затем пауза и два одинаковых,
приглушенных звука – «Шик-шик!». «Стук! Шик-
шик. Стук! Шик-шик» – звучало уже совсем рядом.
«Неужели кто-то живой!» – обрадовался Иванов
и двинулся навстречу. Удивлению не было преде-
ла, когда он увидел древнюю, согбенную старушку,
равномерно взбирающуюся вверх. Происходило это
следующим образом: сначала на ступеньку водружа-
лась палка – «стук», затем опираясь на нее, бабулька
переставляла одну за другой ноги – «шик- шик».
– Здравствуйте, бабушка! – Иванов не мог скрыть
радости.
– И тебе не болеть, милок, – путница совсем не
удивилась встрече с незнакомцем.
– Куда путь держите? – спросил Иванов, скорее
из вежливости, чем от любопытства.
– Наверх, милок, наверх.
– Живете там?
– Пока нет, только собираюсь.
– Переезжаете скоро?
– Скорей бы, – вздохнула она тяжко, – давно пора.
– Торопитесь? Вас, верно, там заждались?
– Твоя правда. Давно собрались и родственники,
и друзья, и знакомые, только меня одной нет.
– А что там у вас наверху?
– Дом, милок, дом.
Иванову представился уютный дом, большая се-
мья, в нетерпении ожидающая задержавшуюся
родственницу.
54 55
– Хорошо вам, а я свой дом потерял. Скитаюсь вот
здесь в подъезде.
Старушка пристально посмотрела на скитальца и
сказала уверенно.
– Ничего, потерпи немного, все устроится.
– Как говорится, ваши бы слова да Богу в уши, –
горько пошутил Иванов.
– Если увижу, передам, – спокойно сказала ста-
рушка, как будто речь шла о встрече со старым
знакомым.
– Шутите?
– Да уж, какие шутки. Долго живу, пора к Нему в
гости, вернее сказать, домой.
«Вот о каком доме она говорит!» – пронеслось в
голове у подъездного жителя. Старушка опять за-
семенила по ступенькам вверх.
– Постойте! – от отчаяния Иванов готов был раз-
рыдаться, как ребенок. Потерять сейчас единствен-
ного живого человека было просто немыслимо. –
Задержитесь еще, хоть ненадолго, не уходите. Надо
же вам передохнуть, в конце концов.
– Времени отдыхать нет, надо спешить. Ты же
понимаешь, мы не хозяева своему времени.
– Не бросайте меня! Я не могу сейчас оставаться
один. А может, возьмете меня с собой? Я буду по-
могать, чем смогу, – Иванов не знал, как удержать
старушку.
– Успокойся, милок, что ты так расстроился?
– Знаете, как тут одному?
– Думаю, несладко, но что делать. Наверх с собой,
я тебя взять не могу. Не время тебе еще, а мне нель-
зя медлить. Мой срок совсем на исходе.
– Вы так спокойно об этом говорите?
– О чем?
– Ну, об этом, – замялся Иванов, не решаясь вы-
говорить это страшное слово. – Ну… об исходе.
– Слово смерть не такое уж и отвратительное,
как и она сама не так страшна, – догадалась она о
смущенном состоянии собеседника. – Не страшна,
а иногда и желанна.
– Желанна?
– Именно так, желанна. Ничего в ней нет хоро-
шего, кроме одного – избавления от жизненных
мук. Или еще чего-нибудь. Как бы радостно, долго
и счастливо не жил человек, настает пресыщение
жизнью. Когда она уже не радует, становится неи-
моверно скучно, не ждешь открытий, огонь желаний
не согревает. Тело дряхлеет, мозги тупеют, болезни
и немощи истощают силы. Любой шаг, взмах руки,
каждая ступенька становится нелегким испытанием.
Но дело не только в этом. Даже если не стареть, опыт
никуда не денешь, и мыслить и чувствовать, как мо-
лодой, все равно не сможешь. Сказано: «Время сеять
и время жать, время раскидывать камни и время
собирать камни». В молодости человек бесшабаш-
но раскидывается временем, талантом, здоровьем,
а старость собирает камни, хотя бы в почках или
желчном пузыре. – Пошутила она.
Иванов слушал, буквально открыв рот. Он никак
не ожидал, что эта согбенная годами женщина –
«божий одуванчик», мыслит так ясно. Когда она
начала говорить, совершенно преобразилась. Спина
выпрямилась, голос окреп, глаза вспыхнули юно-
шеским задором.
56 57
– Был такой святой старец Симеон Богоприи-
мец, – продолжала она. – Праведной жизни был че-
ловек, нам не чета, прожил триста лет. Наверное, и
смысл жизни понимал в чем, знавал почет и славу.
Да только как возрадовался возможности отойти.
Не жить счастливо, а именно умереть. «Ныне отпу-
щаещи раба Твоего, Владыка…». Нет! Жить вечно
нашей земной жизнью скучно. Так что смерть бы-
вает избавлением.
– Смерти я не боюсь, я уже умирал, но не дошел
до конца, не смог заглянуть, – горячо заговорил
Иванов. – Страшна неизвестность. Никто не знает,
что будет за концом.
– Ошибаешься. Знают все, просто забыли. Каж-
дый из нас уже рождался и умирал.
– Вы про реинкарнацию, – разочаровано усмех-
нулся Иванов.
– Нет. Реинкарнация здесь совершенно ни при
чем. Жизнь и смерть – это практически одно и то
же. Жизнь заканчивается смертью, смерть есть на-
чало жизни. Одной единственной и неповторимой
жизни.
– Не совсем понимаю. Вы не философию препо-
давали?
– Преподавала, но не философию.
– Объясните?
– Попробую.
Женщина потверже поставила на ступеньку пал-
ку, оперлась на нее и начала говорить.
– Человек родится и умирает за одну жизнь не-
сколько раз, вернее сказать, проживает за одну
жизнь несколько отрезков одной и той же жизни.
– Как это?
– Человек родится не тогда, когда появляется
на свет, а значительно раньше, в момент зачатия.
Когда две частички мужского и женского естества
соединяются, начинает развиваться плод, то есть
запускается процесс жизни. В это же время Господь
придает зародышу бессмертную душу. И вот, пер-
вый отрезок жизни проходит в чреве у матери. Де-
вять месяцев человек растет, развивается, то есть
живет. Условия существования отличаются от при-
вычных нам здесь, но ребенку там хорошо, внутри у
любящей, заботливой мамы. Но так продолжаться
вечно не может. Согласен?
– Спору нет.
– Приходит время появляться на белый свет. Ре-
бенок родится не сам по себе, по своему желанию,
а насильно. Женский организм отторгает плод,
сжимает и выкидывает из себя. Человек, рождаясь,
плачет. И не только от боли, но и от страха, ибо он
думает, что умер. И на самом деле, та жизнь, что
была в чреве матери, закончилась. То есть получа-
ется, что момент рождения является одновремен-
но и концом той другой жизни, то есть смертью.
Празднуем появление на свет, как день рождения,
будто до этого девять месяцев жизни не было.
– Да, очень интересно! – Иванова не на шутку
захватил этот разговор. Старушка оказалась уди-
вительно мудрым человеком.
– Заметь, при этом никто не желает вернуться
назад, в материнское чрево, и жить там. Понима-
ем, что это просто невозможно, и нынешняя наша
жизнь значительно приятнее той. Здесь общение,
58 59
развлечения, удовольствия, любовь и так далее.
Но приходит конец и этой жизни. Каждому в свой
срок отходить в мир иной. И опять мы льем слезы,
оплакивая кончину. Но вот какая штука: человек,
умирая, родится в вечность, правда только одной
частью своей – душой. И оттуда тоже не возвра-
щаются. Это так же невозможно физически, как
нам вернуться в материнское чрево. Да и к тому же
там, в вечности, наверное, лучше, чем здесь. Там
жизнь, в которой нет болезней, суеты, ненависти и
прочих неприятностей житейских. Там, как гово-
рят, царит вечный покой. А состояние покоя или
мира и есть то, что мы называем счастьем. Вывод
однозначен – смерти нет, а жизнь вечна. Начав-
шись однажды в момент зачатия, она никогда не
заканчивается.
– А как же вечные мучения?
– Это другой вопрос. Посмертная участь зави-
сит от того, как ты прожил земной отрезок жиз-
ни. Вспомним опять беременную женщину. Если
она, находясь в положении, будет вести распутную
жизнь, пить водку, принимать наркотики, утру-
ждать себя без меры, как правило, родится нездо-
ровый ребенок. Так и мы, проводя свою земную
жизнь в безумии страстей, обрекаем себя на муче-
ния в будущей жизни. За все придется дать ответ.
– Экзаменатор строг?
– Но милосерд.
Они немного помолчали.
– Да, не ожидал услышать такую лекцию от вас и
здесь, – Иванов никак не мог отойти от удивления.
– Ну, вот и ладненько.
Тут же с ней началась обратная метаморфоза,
стать опала, глаза потухли, и она вновь преврати-
лась в древнюю согбенную странницу. – Задержа-
лась я с тобой, пора мне, прощай, милок.
– Я не хочу оставаться один, – взмолился опять
Иванов.
– А ты и так не один, – твердо сказала она.
– Что же мне делать?
– Живи, ищи себя, свой путь. Прощай, милок,
некогда мне!
– Прощайте!
Иванов еще долго слышал удаляющиеся шаги:
«Стук! Шик-шик!», «Стук! Шик-шик!». Постепенно
все стихло.
– Удивительная старушка, – никак не мог успоко-
иться Иванов, – целую теорию развила. Надо же, не
ожидал такой ясности ума, логического изъяснения
мыслей. «Удивительно, почему именно добрые ста-
рушки встречаются мне в последнее время? Может,
в этом есть какая-то закономерность?» – задумался
он. Одна мысль появилась в голове Иванова и со-
грела его сердце. «Моя милая бабушка не оставляет
меня в беде. Ее любовь, как привет из другой жиз-
ни, проявилась через них».
Первое воспоминание о жизни – бабушка, за ко-
торой он на некрепких еще ножках бежит на кухню,
где ждет его вкуснейшая каша, приготовленная
заботливыми ее руками. В детский сад он ходил
редко, так как был слаб здоровьем и очень госте-
приимен к любым вирусам. Поэтому большую часть
времени проводил дома с бабушкой. Вскоре после
его рождения мама вышла на работу, и поэтому
60 61
основной груз по воспитанию мальчика лег на нее.
Она читала ему книжки, рассказывала сказки, при-
думывала много разных историй про волшебную
страну – «Выдумляндию». В том чудесном мире
добро всегда побеждает зло, люди и животные,
хотя говорят на разных языках, отлично понимают
друг друга. Им было хорошо вдвоем. Много гуляли,
строили из кубиков города, делали аппликации и
прочие поделки.
Бабушка была человеком так до конца не осво-
ившимся в новом и непонятном для нее обществе
победившего пролетариата. Поэтому сторонилась
людей, была человеком замкнутым и необщитель-
ным. Эти качества в полной мере передались внуку.
Он трудно шел на контакт с людьми, рос замкну-
тым и неразговорчивым. Друзей по жизни так и не
приобрел. Всегда испытывал трудности в общении,
вечно мучился, выбирая тему или предмет для раз-
говора.
Школа, в которую он пошел учиться, была есте-
ственно физико-математического профиля. Надо
отдать должное – учение давалось ему легко. Он не
испытывал трудностей в освоении ни точных, ни
гуманитарных наук. Везде и всегда имел твердые
отличные оценки. Трудно было с физкультурой и
уроками технологии, но и здесь понимающие пе-
дагоги шли навстречу. Единственное, что удручало
его – это общение с одноклассниками.
Класс был очень неоднородный по составу. Боль-
шая часть – талантливые ребята из обычных совет-
ских семей. Дети рабочих, служащих и т.д., которые
показали явные способности к точным наукам. Их
отбирали изо всех школ города, чтобы воспитывать
будущее поколение научных работников. Они учи-
лись и вели себя достойно. Но была и другая часть
класса, так называемые «блатные дети». Отпрыски
обеспеченных, по тем временам, родителей при-
надлежащих к номенклатуре: высокопоставленных
чиновников, партработники, директоров крупных
предприятий и набравших уже силу всякого рода
торговых работников. Школа была престижной,
и окончивший ее имел хорошие шансы поступить
учиться дальше в престижные же вузы. Дети этих
родителей, в основном, не все, но многие, тяги осо-
бой к учебе не имели. Тянуло их совсем к другому –
развлечениям и удовольствиям. У них уже тогда
был доступ ко многим взрослым радостям жизни,
родители редко отказывали им в чем-то, еще реже
контролировали их поведение.
Противостояние в классе видно было невооружен-
ным взглядом, и по мере взросления оно нарастало.
«Блатные» вели себя высокомерно и надменно, не
прилагая особых усилий, они получали отметки
не хуже одноклассников, «пашущих в поте лица».
Администрация школы не ссорилась из-за оценок
с сильными мира сего. Тем паче от многих можно
было получить что-то полезное для школы в виде
шефской помощи. «Неблатные», простые дети все
прекрасно понимали, к зарвавшимся одноклассни-
кам добрых чувств не испытывали и с удовольстви-
ем использовали любую возможность восстановить
социальную справедливость.
Иванов оказался на водоразделе класса. С одной
стороны, по своему положению он принадлежал
62 63
к избранным, с другой учился честно. У обеих ка-
тегорий одноклассников он мог быть своим, но на
самом деле нигде себя не находил. Старался, чтобы
его присутствие в классе было как можно менее за-
метным. Про него вспоминали только тогда, когда
нужно было помочь в решении трудной задачи или
списать контрольную работу. Однажды его забыли
посчитать девочки, готовя мальчикам класса по-
дарки на 23 февраля. Всем вручили, а ему нет. Было
обидно, но так случалось редко, чаще всего он про-
сто не обращал внимания на такие недоразумения.
К школе он относился как к тяжкой, необходимой
обязанности, которую исполнял добросовестно, но
без всякой радости.
Радость он испытывал от другого занятия. При-
ходя домой, мальчик погружался в совсем иной
мир. Приученный бабушкой к чтению книг, он
с нетерпением ждал момента, когда мог встре-
титься с любимыми героями. Вместе с ними он
взмывал к небесам, бороздил океаны, погружался
на их дно, бродил в пампасах, умирал от жажды
в пустыне, совершал открытия, побеждал врагов
и освобождал плененных красавиц. Каждая про-
читанная книга приносила что-то новое: впечат-
ления, встречи, верных друзей. Некоторые книги
особенно любил и перечитывал по многу раз, так
что запоминал наизусть, мог легко на память пе-
ресказывать с любого места полюбившийся текст.
Читать мог сутки напролет, в любом месте и по-
ложении, даже по ночам, скрываясь с фонариком
под одеялом. Такие попытки пресекались бабуш-
кой, опасавшейся за его здоровье. Но он все равно
долго не мог уснуть и продолжал общаться с лю-
бимыми персонажами в мечтах. Боже, сколько яр-
ких эмоций пережил он, пребывая в иллюзорном
мире. Сюжеты многих книг смешивались в один,
где главным героем, сильным, добрым, справед-
ливым, благородным и отважным был он. Иногда
не мог заснуть до утра, боясь прервать мечтания,
но чаще всего они мирно перетекали во сны, окра-
шенные яркими красками. Как же неохота было
по утрам возвращаться в убогий школьный мирок.
Так продолжалось долго, вплоть до последних кур-
сов института. Реалии взрослой жизни охладили
вдохновение, сны стали серыми и скучными, затем
превратились в кошмары.
А теперь вот этот подъезд, которому нет конца и
начала. А что же есть?
– Что говорила та старушка про путь? – задал себе
вопрос Иванов. Нужно искать свой путь. У меня вы-
бор невелик – либо вниз, либо вверх. Нужно идти, а
там видно будет. Иванов начал спускаться вниз по
лестничным маршам. Этаж за этажом.
За время скитания по подъезду слух обострился,
стал чутким, как у летучей мыши. Уши улавливали
самый тонкий звук, любой шорох привлекал его
внимание. Вот и сейчас, локаторы подъездного
скитальца уловили едва слышный, похожий на
комариный писк, звук. По мере того, как странник
спускался вниз, звук становился отчетливей. Каза-
лось, что кто-то поет высоким голосом. Еще через
несколько пролетов звук оформился в мелодию,
различимую пока не во всей гармонии, но к высо-
кому голосу прибавился другой звук, более низкий
64 65
и глухой. «Наверное, аккомпанемент», – подумал
Иванов. И не ошибся. Опустившись еще на несколь-
ко пролетов ниже, он отчетливо стал различать
мелодию, выводимую скрипкой в изящном обрам-
лении фортепианного аккомпанемента. «Удиви-
тельно, как, оказывается, звук скрипки похож на
человеческий голос», – сделал открытие Иванов.
Меломаном он не был никогда. Взрослые с ран-
него детства твердили ему о полном отсутствии
музыкального слуха. В детском саду вспоминали
про косолапого обитателя родной фауны, якобы
повредившего ему органы слуха. В школе, когда он
начинал старательно и громко петь, вспоминали
другое животное, орущее на заре. Это определило
его отношение к музыке. Мама, правда, пробова-
ла сопротивляться, горела желанием выучить его
играть на скрипочке и пробовала определить в му-
зыкальную школу, которую она сама окончила.
Правда сын никогда не видел, чтобы она расчех-
ляла инструмент. После полугода пыток для всех
окружающих и она сдалась. Так всю свою жизнь
Иванов существовал с музыкой параллельно. Нет,
конечно, были любимые мелодии, даже слова не-
которых песен помнил наизусть. Несколько раз
жена затаскивала его на концерты заезжих звезд,
но сердце оставалось холодным.
И вот сейчас, сходя с ума, в этом железобетонном
лабиринте, он первый раз в жизни понял, что озна-
чает слушать музыку с замиранием сердца. Звуки
двух инструментов сливались в такой совершенной
гармонии, что любой посторонний звук, даже стук
собственного сердца, мог разрушить это волшебст-
во. Иванов, крадучись, на цыпочках, боясь лишним
шорохом оскорбить божественные звуки, прибли-
зился к квартире, откуда они проистекали. Дверь
была полуоткрыта, и ничего не мешало музыке
свободно изливаться в бездну подъезда и наполнять
его первозданным смыслом. Да, именно такая со-
вершенная красота, должно быть, была в Эдемском
саду. Более совершенного языка, на котором можно
говорить с Творцом, трудно себе представить.
Скрипка пела так нежно – то грустно, чуть не
заливаясь слезами, то захлебываясь вдохновенной
любовной рифмой. Так, наверное, молится монах –
отшельник в лесной глуши или пещере с глазами,
полными слез покаяния, и сердцем, не вмещающим
полноту любви Божией. Скрипке вторило фортепи-
ано, давая ей некую твердую и очень изысканную
основу.
Фортепиано было как бы олицетворением зем-
ного мира, всего прекрасного и совершенного, что
в нем есть. Скрипка же была воплощением мира
небесного, ангельского. А соединяла эти два мира
музыка, звуки которой, словно хрустальные струны,
натянутые между этими мирами, звучали в удиви-
тельной гармони вечности и чистоты.
Еще Иванову казалось, что музыка, наполняя
окружающее пространство, приобретает физиче-
ские свойства, уплотняя воздух до того состояния,
что можно было опереться на него, оттолкнуться
и взлететь высоко вверх и там свободно парить,
не нарушая гармонии, а наоборот сливаясь с ней.
Слушатель возносился все выше и выше. Дух захва-
тывало так, что становилось трудно дышать.
66 67
Внезапно все прекратилось, и он упал с небес в
бесконечное и равнодушное к чувствам железобе-
тонное чрево подъезда. «Как? Почему?» – обида
пронзила сердце с такой силой, захотелось заре-
веть, как в детстве. Не отдавая себе отчета, толкнул
дверь и проник незваным гостем в чужую квартиру.
В большой светлой комнате находилось два мо-
лодых человека. Один за роялем, а другой – ря-
дом, со скрипкой в обессиленных руках. Видно,
исполненное произведение всецело поглотило их
и опустошило душевные силы. Благодарное сердце
слушателя излилось словами восхищения.
– Это было просто потрясающе. В нашем великом
и могучем языке нет таких слов, или, может быть,
я их не знаю, которыми выразить свои чувства. Все
слова кажутся банальными в сравнении с этим.
Просто огромное вам спасибо!
Музыканты удивились, вернее, даже напугались
появлению нежданного почитателя их таланта.
– Вы кто? – спросил первый
– Вы откуда взялись? – вторил другой.
– Простите за внезапное вторжение, – начал
гость, понимая всю необычность своего появле-
ния. – Я Иванов, ваш сосед, живу здесь, в этом подъ-
езде, – не стал сильно вдаваться в перипетии своей
жизни гость.
– Как вы сюда попали? – недоумевал скрипач.
– Видите ли, я шел мимо и услышал, как вы иг-
раете. О, это было так божественно, что я не мог не
остановиться и послушать. Дверь была приоткрыта,
и я вошел, чтобы поблагодарить вас за прекрасную
музыку.
– Опять дети не захлопнули дверь! Сколько раз я
им говорил! – сказал пианист.
– Все это закончится плохо, – отвечал скрипач.
Озабоченность согнала с лиц музыкантов печать
вдохновения. Хорошенько присмотревшись, Ива-
нов узнал этих молодых людей. Их часто показы-
вали по телевизору. Только там они играли совсем
другую музыку. Это был популярнейший попсовый
дуэт, исполняющий песни собственного сочинения
с незамысловатыми текстами и примитивными
мелодиями. Он не мог скрыть изумления.
– Это вы?!
– Да, мы, – признался пианист.
– Как же так? – недоумевал гость. В его голове не
умещалось, как можно смешивать великую музыку
и попсовое дребезжание.
– Вот так! – скрипач присел на стоящий непода-
леку стул. – Как видите, соединяется, – сказал скри-
пач, почувствовав, о чем думает гость. – Тяжело, но
соединяется, а что прикажете делать?
– Не удивляйтесь, – продолжил пианист. Мы
дружим с детства, вместе ходили в музыкальную
школу, закончили одну консерваторию. Подавали
большие надежды. Становились лауреатами разных
конкурсов, ездили на фестивали. Казалось, вот-вот,
и перед нами распахнутся двери лучших концерт-
ных залов. Но грезившееся великое будущее так и
осталось только мечтой. Время шло, а особо про-
биться не получалось. Вокруг оказалась масса таких
же талантливых и амбициозных музыкантов, жа-
ждущих успеха. Пробиться без помощи продюсера
сейчас невозможно.
68 69
– А продюсеры там, где можно заработать боль-
шие деньги! – эмоционально вмешался другой му-
зыкант.
– На попсе, – догадался Иванов.
– Правильно, – продолжил он. – Классическая
музыка пользуется спросом в основном за рубе-
жом. Можно и у нас заработать на этом, но только
единицам, да и то нужна соответствующая рас-
крутка. Основная масса зрителей молоденькие
девушки, а им нужны простые, слащавые песенки
про любовь.
– Вот и пришлось делать выбор, – перебил его
товарищ, – или с любимой классикой где-нибудь в
симфоническом оркестре шестнадцатым номером,
или попса.
– А жить-то хочется сейчас, годы идут. Семьями
обзавелись, деток кормить надо. Вот и стали петь
всякую ерунду. Но зато сразу появился продюсер,
началась раскрутка, альбомы, ротация, в общем,
популярность.
– Зато средства к существованию в карманах за-
шуршали, – констатировал пианист. – Собираемся,
правда, иногда подальше от чужих глаз и вспоми-
наем любимые произведения.
– Прячемся. Не дай Бог, кто признает. Поэтому
эта квартира у нас тайная. Только здесь или за гра-
ницей мы можем расслабиться и побыть самими
собой. Надеемся, вы не выдадите нашей тайны?
– Что вы? – возмутился Иванов недоверием. За-
тем немного помялся и спросил: – Извините, вы
сказали, у вас есть семьи?
– Да, – подтвердил пианист.
– Но… – не решался задать вопрос гость. Но по
телевизору говорили, что вы эти… ну, как их?
– Голубые, что ли?! – спросил скрипач.
– Да.
Музыканты громко и с удовольствием захохотали,
гость был в недоумении.
– Да это просто пиар! Понимаете? – давясь от
хохота, прорычал скрипач.
Пианист смог успокоиться раньше и объяснил.
– Понимаете, это просто рекламный ход такой.
Мы собирались в большое заграничное турне, а там
эта тема сейчас очень в моде. Ну вот мы и решили
запустить такой слух.
– Ах, вот как, – облегченно вздохнул гость.
– Ну, конечно. Надеемся, мы можем рассчитывать
на полную конфиденциальность?
– Я же уже говорил.
– Хорошо, мы вам верим, – скрипач пожал ему
руку. Так же поступил пианист. Гость правильно
принял это за прощание, еще раз поблагодарил
музыкантов и ретировался, плотно закрыв за со-
бой дверь. В подъезде, спустившись на один этаж,
привычно присел на ступеньки и дал волю мыслям
и чувствам.
«Как жаль, что музыкой раньше не интересо-
вался, – сокрушался Иванов. – Сколько важного
и необходимого прошло мимо и никогда не повто-
рится. А почему утрачено? Сил и здоровья – хоть
отбавляй. Ума, таланта тоже не занимать! Не было
времени? Отнюдь. Попусту растрачена вся жизнь.
Целые десятилетия пролетели в праздности и лени!
За всю жизнь не совершил ничего стоящего, да и
70 71
стремлений таких никогда не имел. Жил, будто жег
листки календаря, из любопытства или забавляясь.
Хоть на что-нибудь бы тратил силы. Не будем гово-
рить о полезном времяпрепровождении. Хотя бы в
житейской суете, в заботах о хлебе насущном. Пусть
даже в безумном накоплении богатств иль растле-
ваемый под игом страсти. Все было бы какое-ни-
будь действие. А так? Существовал, сторонясь всего,
словно бродил по берегу житейского моря, не ре-
шаясь войти в него и поплыть или нырнуть, да хоть
ноги замочить. Что вспомнить? Чем оправдаться?
Зла особо вроде никому не делал, но и добра не
совершал. А за спиной все четче холодок конца и
края. Не надо только делать вид, что этот вопрос не
вставал никогда. Бывало, совесть жгла огнем неу-
гасимым. Но сколько способов придумывал, чтобы
обмануть или успокоить ее. Как алкоголик обещает
прекратить пить с понедельника или с нового года,
со дня рождения, так же обещал сам себе – вот-вот
и возьмусь за ум. Да так и не решился».
Посидел немного в оцепенении. Постепенно от-
чаяние отступило.
«Ну что, отхлестал себя по щекам? – иронично
обратился он к себе. Прислушался, как звенит пу-
стота внутри. – Ясно одно; выход из лабиринта надо
искать внутри себя. Только там тьма кромешная,
беспросветная, не видно ни зги. И вместо сердца
ледышка. Запалить бы свечку, от которой свет и те-
пло. Да только где же ее взять – ни веры, ни любви.
Приходится ползком на коленках искать выход из
лабиринта. Как нищий слепец шарит рукой по зем-
ле в надежде на милостыню, скитаюсь на ощупь по
равнодушному нутру железобетонного простран-
ства. Неужели не сотворил в жизни ничего такого,
на что можно было бы опереться, не встретил таких
людей, воспоминания о коих укрепили бы силы.
Ничего! Нет, все-таки был один поступок, за кото-
рый не стыдно».
После окончания школы, как полагается, Иванов
пошел по стопам старших родственников, выбрал
физфак. Учился без всепоглощающего интереса,
но по привычке хорошо. С другими студентами
сохранял добрые приятельские отношения, но ни с
кем близко не сходился. Пока одногруппники пре-
давались прелестям веселой студенческой жизни,
он начал почаще заглядывать в дедов институт.
Дед это всячески поощрял. Особенно Иванову нра-
вилось находиться в лаборатории, которой раньше
руководил его отец. Там сохранялся костяк преж-
ней команды и работали над той же темой.
Верховодил всем друг отца, не менее талантливый
и сумасшедший. Они начинали вместе, а когда отца
затянуло правдоискательство и последующее за
ним изгнание из института, всем пришлось туго.
Тему закрыли, всех разогнали по другим проектам.
Только спустя много лет, понимая, что на Западе
эта тема бурно разрабатывается отцом Иванова, ре-
шили возобновить исследования. Собрали прежних
научных сотрудников и поставили задачу догнать и
перегнать, в общем, все как обычно. Наверстывая
упущенное время, работали много и увлеченно, с
настоящим научным азартом, в полном единении
разума и душ. Вот эта особая атмосфера творчества
и духовной близости привлекала студента-физика,
72 73
а вовсе не увлеченность наукой. Здесь ему было хо-
рошо, его принимали как равного, и он чувствовал
к этим людям ту самую близость, что называется
простым словом – дружба. Да, для него они были
друзьями, старшими товарищами, с ними было
легко и радостно. Он хотел остаться здесь навсегда.
Находясь в эйфории совместного творчества, за-
щитил диплом, поступил в аспирантуру, выбрал
тему диссертации, связанную с исследованиями,
проводимыми в лаборатории. Детские мечты при-
обрели вполне конкретные очертания, фортуна,
казалось, повернулась анфас.
Как всегда, беда нагрянула внезапно, вернее сами
позвали и открыли ей дверь. Как говорится, за что
боролись…
Трудовой энтузиазм, помноженный на могучий
талант, не мог не принести достойных плодов.
Результат исследований был ошеломляющим и
губительным. Можно сказать, прорыв на новый
уровень науки, переворачивающий многие суще-
ствующие теории. Открытие, пока еще не офор-
мившееся окончательно, обещало взлет на новые,
необозримые научные горизонты, но решительно
перечеркивало многие прежние открытия, низводя
их до степени погрешности. Большое количество
тем, над которыми работал институт, оказались
неактуальными и были обречены на закрытия. Ди-
ректор института этого допустить не мог. Работу не
дали завершить до конца, результаты замолчали и
потихонечку закрыли.
Это был нокаут! Коллектив опять разогнали, руко-
водитель, по давней русской традиции, схоронился
в запое, не нашел сил превозмочь себя, подняться
с ринга и продолжить бой. Для Иванова эта была
катастрофа, цунами, сметающее основы жизни.
Дело, которое объединяло любимых и дорогих ему
людей, разрушил его родной дед. Научной ценно-
сти работы Иванов до конца, наверное, не пони-
мал, он страдал от боли, причиненной близким ему
людям родным человеком. Это было невыносимо!
Он, естественно, требовал у деда объяснений, пла-
кал и умолял. Дед оставался глух к его мольбам.
Деду было непросто принять такое решение, в нем
боролся ученый, понимающий всю суть совершен-
ного открытия, и администратор, ответственный за
планы, премии, графики. Но главным аргументом
было другое. Не мог дед смириться с тем, что мно-
гое из сделанного им и его поколением ученых в
одночасье перечеркивалось. Не мог он предать свое
прошлое даже ради великого будущего. Это была
его личная трагедия, человека и ученого.
К сожалению, до внука дошло это слишком позд-
но, а тогда он в гневе разрушил все что мог, оставил
аспирантуру, пошел в военкомат и попросился в
армию. Хотел назло деду, чтобы его отправили слу-
жить в Афганистан, тогда был самый разгар военных
действий, мысленно предвкушая, что дед будет пе-
реживать и каяться, если внука ранят или, тем бо-
лее, если он погибнет смертью героя. В военкомате,
посмотрев на его совсем не военную стать и посчи-
тав полученное образование вполне техническим,
отправили служить не в строевую часть, а на одну из
ремонтных баз Западной группы войск в Германию.
Как хотел, попал за границу, только не в ту страну.
74 75
Армия для Иванова была одним из самых свет-
лых периодов в жизни. Служил он обычным сол-
датом, хотя мог получить офицерское звание, но
тогда пребывание в армии растянулось бы на бо-
лее длительный срок. База была огромная, здесь
военная техника проходила капитальный ремонт,
а вновь прибывшая с заводов-изготовителей под-
готовку к передаче в часть. Немногочисленный
личный состав был набран из офицеров, в основ-
ном с инженерным образованием, и солдат – спе-
циалистов технических профессий с не менее чем
ПТУ-шным дипломом. Строевой подготовкой и
политзанятиями сильно не обременяли, все боль-
ше работали в цеху.
Как ни странно, изнеженный профессорский вну-
чок быстро привык к армейской действительности.
Расписанный по минутам распорядок дня, жизнь
по команде, простота отношений ему пришлись по
душе. Только к солдатской столовой привыкал но-
вобранец нелегко. Не к рациону питания – кормили
вполне сносно. Он, с детства приученный бабушкой
откусывать маленькими кусочками и тщательно
пережевывать пищу, никак не успевал съедать свою
порцию за отведенное время. Голод оказался силь-
нее правил этикета, и через месяц Иванов спокойно
укладывался в норматив.
Конечно, человеку, прожившему всю жизнь в от-
дельной комнате, трудно было привыкать к казар-
менному быту, где все на виду. Особенно тяжело
первое время было по ночам заснуть, вздрагивая
от мощных разрывов храпа, блуждающих по ка-
зарме. Никакой дедовщины, конечно, не было.
Простота общего жития, организации быта делали
отношения между людьми доброжелательными и
искренними.
На самом деле армия оказалась для Иванова
хорошей школой жизни. Всегда испытывающий
трудности в общении с людьми и поэтому сторо-
нящийся их, Иванов с опаской входил в армейский
коллектив. Но, на удивление, люди разных нацио-
нальностей, образования и возраста относились к
нему с уважением, прислушивались к его мнению
и даже исполняли распоряжения, хотя со многи-
ми он был одинакового звания. Оказалось, что он
способен принимать решения и отвечать за них, со-
чувствовать людям и понимать их нужды, дружить.
Последнее давалось особенно трудно.
Ремонтный завод был настоящим производствен-
ным подразделением с хорошо оснащенной техни-
ческой базой. В неразберихе огромного армейского
хозяйства нехватало необходимых запчастей, зато
других присылали в избытке. Поэтому приходилось
самим искать решения, что-то вытачивать, переде-
лывать, а иногда и практически изобретать.
Не имея настоящего технического образования,
Иванову трудно было проникнуть сразу в глубину
механического производства, но постепенно при-
шло понимание и даже, можно сказать, открылся
некий талант. Оставаясь рядовым, он исполнял
фактически обязанности руководителя опытно-
механического участка. Работа была трудной и ин-
тересной, приходилось решать непростые техниче-
ские задачи. Все время и мысли были поглощены
работой. Соучастие в решении важных проблем,
76 77
ощущение полезности своего существования ро-
ждало в душе чувство весьма похожее на счастье.
Служба пролетела незаметно. Командование
предлагало остаться в части в офицерской долж-
ности, но он стремился домой. Не терпелось про-
верить, как открытия, сделанные в армии, помогут
прижиться на гражданке. Свою часть вспоминал
еще долго, с особой теплотой. Скучал по сослужив-
цам и по самому себе, тогдашнему.
Время показало, что он был прав, не оставшись
служить в армии. Пришло время перемен, и все
перевернулось вверх дном. Германия объедини-
лась, и нежеланные теперь гости спешно покидали
обжитые родные гарнизоны и военные городки.
Выводимые войска бросали, в буквальном смысле
слова, в чистом поле, на бескрайних просторах не-
ласковой родины.
Дома за время его отсутствия внешне ничего не
изменилось. Бабушка сияла от счастья, видя внука
живым и здоровым. Старалась вести себя бодро,
но было заметно, как она сильно постарела от пе-
реживаний. С дедом отношения не наладились,
жили в одной квартире по принципу мирного со-
существования. Коллекция насекомых увеличилась
до такого размера, что не умещалась в кабинете и
заняла все стены в гостиной. Мама опять отсутст-
вовала. Устраивала свою личную жизнь. Заглянула
ненадолго, подивилась переменам, произошедшим
с сыном, и испарилась.
Отдохнув немного от армейской жизни, Иванов
задумался о будущем. О возвращении в аспиранту-
ру и в науку речи быть не могло. Захотел продол-
жить производственную деятельность. Недолго вы-
бирая, поступил на работу в один почтовый ящик,
известное и прославленное предприятие. На заводе
сначала Иванов попал в конструкторское бюро, где
его встретили с распростертыми объятьями как
человека ученого, бывшего аспиранта. Работа там
оказалась весьма скучной. Изделие, которое закре-
пили за ним, было давно и хорошо отработано, так
что изобретать ничего не приходилось. Тягостно-
монотонное сидение за кульманом утомляло своей
бестолковостью. Иванов попросил перевести его на
производство.
Получил назначение в цех точной механики про-
стым мастером. Встретили его там неласково, мож-
но сказать подозрительно. Почему это без пяти
минут кандидат наук пошел работать простым ма-
стером? Управленцы среднего звена были в основ-
ном работниками завода, окончившими техникум,
существующий здесь же. Иванов оказался чужаком
в их компании. Рабочие тоже осторожно отнеслись
к новому начальнику. Образование и возраст ува-
жения не добавляли, его нужно было заслужить.
Долго переживать и приглядываться времени не
было, нужно выполнять план. Сложная задача, в
процессе решения которой рабочие изменили свое
отношение к нему. Началась его деятельность в
цехе с одного достаточно комичного случая.
Дисциплина и пропускная система на заводе были
строжайшими. Ни на минуту нельзя было опазды-
вать или уйти раньше с работы; за прогул сразу же
жестко наказывали. Тем паче никакого распития
спиртных напитков не допускалось. Но все равно
78 79
выпивали. Втихаря, маскируясь, но бывало. Ста-
ночники на участке у Иванова были мастерами
высочайшего класса, и время от времени делали
так называемые «шабашки». Что-то вытачивали
для собственных нужд или по просьбам знакомых.
Брать деньги за работу – моветон, а вот «полтин-
ничек» спирта в благодарность принимался. Тем
более, что этой горючей жидкости на заводе достать
было несложно. Так случилось и в этот раз. Два ува-
жаемых, заслуженных токаря задержались на рабо-
те во вторую смену, сделали «шабашку», получили
«презент» и расслабились немного. Объема благо-
дарности было многовато, пришлось задержаться
еще и на третью смену, чтобы завершить начатое.
Когда все было выпито, наступила глубокая ночь.
Идти через проходную было самоубийственно, но
кто же думает об опасности в таком состоянии. Уж
если море по колено, какая там проходная. Часа
в четыре утра друзья двинулись в путь. Но спирт
имеет такую подлую особенность – пока сидишь,
выпиваешь, сознание остается ясным. Только встал
и пошел – тут же ударяет в голову и в ноги. И то и
другое перестают работать – голова не соображает,
ноги не идут.
В этот раз было точно так. Друзья, выйдя из цеха,
начали терять силы и ориентацию. Один, что по-
крепче, пытался помогать другу, совсем уставшему
и самостоятельно двигаться отказывающемуся. Та-
щил, пока сам не обессилел. Оставив товарища на
произвол судьбы, буквально на карачках вполз на
проходную и в изнеможении повис на турникете.
В руке держал два пропуска – свой и товарища.
Тут же по тревоге был поднят дежурный караул
ВО ХРа. Уставшего рабочего всеми силами кое-как
затащили в дежурку и уложили на диван. Самим
идти искать второго нарушителя было неохота, по-
этому стали звонить в цех, узнавать, где он. Как раз
дежурным мастером в смене был Иванов. Он бодро
отрапортовал, что рабочий проявляет героические
усилия, трудится сутки напролет, не сходя с места,
стахановец, одним словом. Когда на другом конце
телефона рассказали о происшедшем, Иванов оста-
вался тверд, человек трудится, выполняя сложное
государственное задание. Послал других рабочих
искать товарища. Он одиноко сидел на бордюре,
совершенно счастливый, извлекая из себя некие
звуки, кажущиеся ему пением. Притащили в цех и
уложили спать.
Когда утром пришел начальник цеха и, узнав о
происшествии, вызвал дежурного мастера для разъ-
яснений, тот стоял на своем – всю ночь работал, от-
дыхает. Начальник, конечно, обо всем догадался, но
принял эту игру и дальше по инстанции доложил
то же самое. Репутацию одного, таким образом,
удалось спасти. Другой же был подвергнут общест-
венному презрению в виде понижения в должности
до дворника. Но поскольку таких специалистов на-
перечет, его скоро помиловали. Смеху было потом,
но с этого момента рабочий люд проникся к новому
мастеру уважением, зачислив его своим.
«Никогда не думал, что буду с такой теплотой
вспоминать завод», – сентиментальничал Иванов. –
Мощное было предприятие, а люди какие. Прекрас-
ные специалисты и достойнейшие личности. Он с
80 81
особым теплом вспоминал рабочих, с которыми
трудился вместе. Это были мастера высочайше-
го класса, обладающие невероятной смекалкой,
которые могли, без использования специальных
приспособлений, как говорится, голыми руками,
изготавливать самые сложные детали. Смотреть
за тем, как они работали, было одно удовольствие,
когда стружка, завиваясь змейкой, грациозно ос-
вобождает болванку от излишка металла, обнажая
совершенную красоту геометрических пропорций.
Недаром во времена Петра Великого профессия
токаря приравнивалась к искусству, и сам импера-
тор любил отдыхать за станком. Рабочие являлись
кладезем настоящей житейской мудрости. Они все
были старше Иванова и, хотя он был формально их
начальником, относились к нему как к младшему
брату, заботясь и опекая его.
Когда на заводе запустили процесс модерниза-
ции, начало поступать передовое оборудование:
станки с числовым программным управлением,
робототехнические комплексы и т.д. Иванова, как
достаточно образованного, назначили начальником
участка такого рода новых станков. Как запустить
их в работу, толком не знал никто. Лучшие умы за-
вода и предприятия-изготовителя несколько недель
ходили вокруг станков, пытаясь научиться работать
на них. Пропадали в цеху сутками напролет. Такого
состояния творческого энтузиазма Иванов не испы-
тывал никогда. Конструкторы, инженеры, рабочие
разных возрастов и темперамента самоотверженно
стремились к поставленной цели. Иванов не всегда
до конца понимал, как эти люди сложнейшие тех-
нические проблемы решали буквально на пальцах
или в уме. Если бы внезапно выключили свет, то
можно было бы увидеть, как интеллектуальные
вспышки выплескиваются из их голов электриче-
скими разрядами. Великие были умы.
Где они теперь? Слава и честь рабочего класса,
мощь разума технической интеллигенции?
«Селедка! Точно она!» – Иванов не мог отделаться
от этого запаха. К обострившемуся слуху он успел
привыкнуть, а что обоняние тоже стало чутким, как у
животных, не знал. Запах свежеразделанной селедки
учуял за несколько этажей. «Бочковая, пряного по-
сола, наверное, норвежская», – безошибочно опре-
делил он. Находясь в пространстве, где отсутствует
какое-либо исчисление времени, странник не мог
знать точно, давно ли он обедал у олигарха. Голод
явно напоминал о себе. «Попрошу, может, опять не
откажут», – Иванов побрел на селедочный дух.
Запах привел к простой филенчатой двери, вы-
крашенной половой краской мерзко-землистого
цвета. «Видно, что живут обычные люди, будет
проще объясниться», – воспрял Иванов духом и
нажал на кнопку звонка. Дверь тотчас открылась.
На пороге стоял приятно улыбающийся молодой
человек, элегантно одетый, с красивым модным
шарфом, обвитым вокруг шеи. Это был тот тип мо-
лодого человека, коих развелось нынче огромное
количество. Помощники, референты, секретари
и другие прочие близкие к вельможным особам
люди. Как напечатанные на одном принтере копии,
с одинаковыми слащавыми улыбками во весь рот и
холодными, равнодушными глазами.
82 83
– Наконец-то, – сказал он и, повернувшись, по-
шел в глубь квартиры.
Иванов не понял это приглашение или пренебре-
жение, поэтому войти не решился.
– Простите, – напомнил он о себе из-за порога.
– Проходи скорее! А ты что, один, где группа? –
озадачил он вопросом подъездного скитальца.
– Какая группа? – опешил Иванов, войдя в квар-
тиру.
– Съемочная, – молодой человек растерялся. Бы-
стро поняв свою ошибку, спросил. – Подожди, так
ты не журналист?
– Нет.
– Тьфу ты! Ошибся. А кто ты?
– Иванов.
– Какой Иванов? – раздраженно повысил голос
хозяин квартиры. – А где журналисты?
– Не знаю, – честно ответил гость.
Из комнаты вышел еще один, очень похожий на
первого, молодой человек и заторопил его.
– Ну, вы где? Шеф рвет и мечет, давайте быстрее!
– Да это совсем не журналисты.
– А где журналисты? – вопрос был неоригинален
и повис в воздухе без ответа. Тогда прозвучал дру-
гой тривиальный вопрос – А это кто, и что он тут
делает?
– Это простой человек с общенародной фамилией
Иванов, – иронично произнес первый.
– Слушай, Иванов, шел бы ты отсюда, не до тебя
сейчас, – градус напряжения повышался. Иванов
понял: здесь поесть не обломится.
– Иванов! – раздался другой уверенный в себе
баритон. В комнату вышел, как будто выплыл из
телеэкрана, известный депутат.
Политикой Иванов увлекался мало, но депутат
был личностью известной. Заводской рабочий, на
волне народного недовольства прошедший в Госду-
му. Там выступал ярко и скандально, не предавая
большого значения смыслу сказанного. Запомина-
лось не то, о чем он говорил, но как и что при этом
делал. Любое выступление он превращал в шоу, за
это его любили журналисты, и народ жаловал как
нескучного политика.
Его эпатажная личность практически не сходила
с экранов, кочуя по каналам. Дебатировал в по-
литических передачах, хохмил в юмористических
программах, пел и плясал в популярных шоу, каше-
варил в кулинарных. Закончив первый срок депу-
татства, благополучно избрался на второй, заодно
поменяв партийную принадлежность. Затем третий
срок, и опять новая фракция с надеждой на четвер-
тый. Продолжая гордо именоваться рабочим, на
заводе бывал только на встречах с избирателями,
да и то на первых порах.
– Вы что, не пускаете ко мне народ? Проходи да-
вай, – приободрил он гостя. – Ты откуда, Иванов?
– Я жил тут и потерялся.
– Вот! – воодушевился депутат. – Народ потерял-
ся и пришел ко мне, своему депутату, за помощью.
А вы не пускаете. А куда народу податься? Давайте-ка
проводите его на кухню, накормите там, налейте сто
грамм чаю. А телевизионщики приедут, замечатель-
ная картинка – потерявший ориентир народ прихо-
дит к своему депутату за помощью. А? Как вам?
84 85
– Прекрасно! – сказал первый помощник.
– Да, будет хорошая картинка, – поддержал вто-
рой.
– Давайте забирайте гостя. А где журналисты? –
задал депутат самый любимым в этой компании
вопрос. Политик развернулся на каблуках и ушел
в комнату. Помощники подхватили Иванова под
руки и утащили на кухню.
Там усадили его за накрытый стол. Сервировка,
мебель на кухне, продукты – все выглядело чрезвы-
чайно просто. Вся квартира была обставлена и отде-
лана в стиле прошлого века. Водопроводный кран
знакомо подтекал, образуя яркое ржавое пятно в
эмалированной раковине. Настолько все казалось
таким знакомым и родным, порождающим светлую
память о счастливом доперестроечном времени.
Стол был тоже накрыт с ностальгическим настро-
ением. Главным украшением стола была унюхан-
ная Ивановым селедочка, нарезанная крупными
кусками, присыпанная луком и политая раститель-
ным маслом. Рядом горкой лежала сваренная в
мундире картошка и блюдо полное бутербродов с
толсто нарезанными кусками докторской колбасы.
Завораживающе красиво выглядели матовые куски
сала с ярко-красными прожилками мяса, ароматно
пахнущие чесночком, соленые огурчики, квашеная
капуста, разноцветными кусочками овощей, словно
конфетти, радовал взгляд винегрет. Все напоминало
о прошлом и вызывало вполне здоровый аппетит.
Помощники депутата, нервно курящие дорогие
американские сигареты, выглядели инородными
телами в этой ностальгической обстановке.
– Поешь чего-нибудь, – предложили они. Иванов
только этого и ждал, с жадностью накинувшись на
селедочку с черным хлебом.
– Нет, он достал уже своей «народностью»! – в
сердцах бросил один из молодых людей.
– Брось ты, это же его хлеб. Имидж у него такой.
Сам ведь знаешь, «человек из народа, близкий и
понятный избирателям», – утешал его другой.
– Просиживая годы в думском кресле, он давно
забыл, как и чем простой народ живет.
– Ты знаешь, как будто.
– Я не знаю, но и не скрываю этого. А здесь!
Сплошное лицемерие! Надоело все до жути! Меня
вон из другой фракции звали в помощники. И зар-
плата больше, и командировки за границу, а не по
региону мотаться.
– Перестань, везде один хрен. А здесь все-таки
партия власти, глядишь, заметят, продвинут, а мо-
жет, завтра сам депутатом станешь.
– Ага, с ними станешь!
Посмотрев, как Иванов с упоением поглощает
продукты, первый помощник спросил с некоторой
долей недоумения.
– Что, правда вкусно?
– Неимоверно! – только и смог произнести оголо-
давший гость, не переставая жевать.
– Я же говорил, что это можно есть. – Сказал дру-
гой помощник и потянулся за бутербродом с до-
кторской колбасой.
– Не трогай! – остановил его первый. – Это для
людей, тебя накормят позже в ресторане. Когда
закончится вся эта бодяга, поедем на презентацию
86 87
чего-то, там и набьешь свой желудок нормальной
пищей.
– Да когда это будет? – жалостливо пробормотал
голодный помощник.
– Тебе бы только пузо набить! Потерпи еще нем-
ного.
Иванов, нанеся непоправимый урон депутатскому
угощению, решил передохнуть, челюсти устали же-
вать. Осмотревшись вокруг, сказал пафосно:
– Вот как просто, оказывается, живет наш народ-
ный депутат.
Ответом ему зазвучал дружный хохот помощников.
Смеялись они от души, как вполне обычные люди.
Услышав взрыв хохота, широко распахнув дверь, на
кухню вошел депутат. Спросил любопытствуя:
– Чего ржете, как лошади на параде?
– Да вот народ нас смешит, – давясь от хохота,
объяснили ему помощники.
– Странно, обычно народ безмолвствует, – сделал
паузу, чтобы было непонятно, шутит он или пыта-
ется вытащить глубоко засевшую в мозгу мысль.
Затем, толкнув гостя по-дружески в бок, засмеялся
громко и раскатисто. Помощники последовали за
ним, один Иванов молчал. Депутат заметил это и
спросил:
– А ты чего?
– Безмолвствую, – пошутил теперь Иванов.
Новый взрыв хохота потряс кухню.
– А ты молодец, не теряешься, – подбодрил го-
стя депутат. Оглядев стол, плотоядно улыбнулся. –
О, селедочка! – залез рукой в тарелку, взял огром-
ный кусок рыбы и отправил его в рот. – Вкусноти-
ща! – Зажмурился от удовольствия. – Что, молодежь,
не хотите селедочку попробовать? А, брезгуете про-
стецкой пищей! Вам фуагра подавай. А тебе, земля-
чок, видно по вкусу мое угощение? – обернулся он
к уплетающему за обе щеки Иванову.
– Да, спасибо, очень вкусно, – искренне ответил
гость.
– Вот человек понимает в правильной пище толк.
Ешь, не обращай на них внимания, землячок, –
взял еще кусочек селедки и отправил в рот.
– Пятно, – вскочил один из помощников.
– Какое пятно? – не понял депутат.
– На галстук посадили огромное пятно.
– А, это ничего. Главное, чтобы совесть была не
запятнана. Тем более, что я успел переодеться и
поменять дорогой галстук на этот старинный, я его
носил в заводские времена. Надевал редко, только
на какие-нибудь собрания и конференции.
На кухню заглянул третий помощник, видно,
старший из всех.
– Сейчас только смог дозвониться, телевизионщи-
ки будут через пять минут, – сообщил он.
– Прекрасно, – ответствовал депутат. Настрое-
ние у него явно улучшилось. Радужно улыбаясь, он
вышел вместе с помощников в комнату. – Пойдем
готовиться.
– Селедку жрет, как скотина, – продолжал раздра-
жаться первый встреченный Ивановым помощник.
– Ладно, потерпи немного, – успокаивал его второй.
Иванов, основательно заморив червячка, набрал-
ся наглости спросить.
– А давно он здесь живет?
88 89
Этот вопрос поверг молодых людей в новый при-
ступ смеха. Они хохотали долго и с наслаждением.
– Да ты что, совсем?! Здесь живет! – заливались
они смехом.
– А что? Здесь многие живут.
– Может быть и живут, но только не наш. Ты бы
видел, какой у него домина, – вытирая слезы радо-
сти, сказал первый.
– Здесь у нас явочная квартира, – давился от сме-
ха другой.
– Как это? Тайная, что ли? – недоумевал гость.
– Вовсе нет, наоборот, самая что ни на есть яв-
ная, – сказал первый.
– «Явочная», – это мы так иронизируем. Здесь он
является публике. Показывая, как скромно живет
депутат из народа. Имидж у него такой. До сих пор
продолжает играть роль простого рабочего, – объ-
яснил более понятно второй молодой человек.
– Как же так? – растерялся Иванов.
– А вот так! Надо же электорат привлекать. Работа
у нас такая, – вздохнул первый помощник. – Это у
бизнесмена дома и квартиры шикарные напоказ, а
политик должен выглядеть скромно, ближе к про-
стым людям. Хорошо, у кого сохранились прежние
квартиры, с прошлых времен, а у кого нет, прихо-
дится как-то выкручиваться. Мы, к примеру, эту
квартиру снимаем.
– Так что здесь он не живет, а можно сказать,
работает, – подхватил разговор его товарищ. –
И еще ностальгирует по прежней жизни. Придет,
обрядится в старые шмотки, включит Марка Бер-
неса и ностальгирует.
В дверь настойчиво зазвонили, помощники побе-
жали открывать. Приехавшие телевизионщики за-
писали встречу народного депутата со страждущим
представителем этого самого народа. Иванову слова
не давали, он был телевизионной картинкой, нечто
вроде декорации. Вообще все происходило будто в
призрачном тумане, отдельно от реальности. О чем
говорил депутат, он не понимал, пребывая в состоя-
нии некого ступора. Только одна мысль вертелась у
него в голове: «Кто нами руководит?». Откровения
из депутатской жизни повергли его в шок.
К всеобщей радости интервью прошло успешно
и, главное, быстро. Иванова мягко, но настойчиво
попросили вон. Вылетев из квартиры, опрометью
бросился вниз, подальше от этого срама.
– Знал я, что политика дело лукавое, но не до
такой же степени, – никак не мог успокоиться он. –
Попался бы этот «рабочий» моим мужикам с участ-
ка, мало бы ему не было.
Насколько честнее и интеллигентнее казались
ему теперь рабочие, с которыми он вместе трудился
на заводе. И само то время, когда это было.
– А теперь мое существование сузилось до рамок
вот этого подъезда! – Иванов заметил, что разгова-
ривает сам с собой вслух, но это его нисколько не
смутило. – Вроде бы живой: руки – ноги двигаются,
голова работает, а жизни нет. Что делать?
Скиталец вновь поднялся со ступенек и зашагал
вниз. Чутко настроенные на прием уши, как локато-
ры, уловили непонятный шум, доносящийся снизу.
В нем было что-то тревожное. Он почувствовал,
как сердце сжимается тисками страха, замирает
90 91
и перестает согревать кровь, которая, приливая ко
всем членам, делает их безжизненными и холод-
ными. Это паническое чувство сопровождало его
всю жизнь. С самого раннего детства, просыпа-
ясь по ночам, он дрожал под натянутым на голову
одеялом, вздрагивая от каждого скрипа и шороха.
Став постарше, боялся пьяных мужиков, хулиганов,
грозы, высоты, огня, насилия. Скандалы, крики
вводили его в ступор. При свете дня жизнь была
еще ничего, но когда сгущались сумерки, в сердце
концентрировался страх.
В юности ночные страхи приобрели вполне опре-
деленные очертании, они превратились в страх
смерти. Засыпал в хорошем расположении духа,
но где-то в районе двух часов ночи просыпался
со страшным криком, с ужасным холодом в груди
и полным смятением чувств и мыслей. «Я умру!
Меня не будет, как же так? Что останется после
меня? Ведь я ничего еще не успел сделать». Такие
мысли будоражили его ум. Затем дрожь тела и ума
постепенно проходила, и он опять засыпал, и до
утра ничего уже не беспокоило.
При этом в ситуации, грозящие реальной опасно-
стью, попадал нечасто. В таких случаях он пасовал,
искал убежища или пытался скрыться бегством,
смотря по обстоятельствам. Сейчас ни один вариант
не проходил. Спрятаться в пустом подъезде негде,
убегать смысла не имело. Да и сдаваться не хоте-
лось. Всегда старался не лезть на рожон, но сейчас
уступать страху не хотелось. На негнущихся, ват-
ных ногах продолжил спускаться вниз, навстречу
опасности.
Шум борьбы, а это была именно она, нарастал.
Только что-то в этом шуме борьбы было необыч-
ным, греховным что ли. Сцепились мужчина и
женщина.
– Пусти, гад! Тебе говорю, отстань! – женщина
решительно вырывалась из рук пытавшегося удер-
живать ее мужчины.
– Не пущу, – прерывающимся голосом, но очень
уверенно отвечал мужчина, не отпуская женщину.
Она вырывалась, отбегала немного вверх, он на-
гонял ее, снова хватал цепкими руками, и опять
начиналась борьба.
– Отпусти, дурак! Чего тебе надо? – отбивалась
она.
– Сама знаешь, чего, – настаивал он на своем.
– Никогда!
– Почему?
– Не хочу и все!
– А я хочу. Ну, не кобенься, тебе говорю!
– Гляди, какой шустрый нашелся!
Она вырвалась и побежала, он нагнал и опять
обхватил плотоядно за талию. Иванов не привык
вмешиваться в чужие дела, но сейчас не смог сдер-
жаться, уж очень противно было наблюдать за этим
родео. Наконец он не выдержал и, набравшись хра-
брости, произнес.
– Оставь ее в покое, – ему хотелось, чтобы это
звучало громко и отважно, но голос предательски
дрожал.
– Чего?! – мужик оторопел от такой наглости, пе-
реключил внимание от жертвы на смельчака: – Не
понял, ты че там провякал?
92 93
– Отпусти ее, – повторил Иванов уже тверже.
– Ни фига себе фига, – мужик выпустил из рук
женщину и развернулся всем телом к Иванову.
Женщина лет тридцати пяти, среднего роста, брю-
нетка с большими «цыганскими» глазами тоже
внимательно изучала его.
– Ты че, в лоб захотел?! – устрашающие интона-
ции голоса добавлялись впечатляющей внешно-
стью. Сильное натренированное тело с широкими
плечами плотно облегала матросская тельняшка.
Вытянутое рябоватое лицо с тяжелым подбородком
хищно ощерилось. Узловатые пальцы, украшенные
наколотыми перстнями, разлетелись веером.
Иванов стоял на своем, так твердо, что не мог
сдвинуться с места. Спокойное поведение соперни-
ка еще больше разозлило хулигана.
– Заткнулся, падла!
– Сам ты такой! – почти автоматически сказал
Иванов.
– Ах ты, сволота! – мужик взревел в ярости, пере-
скакивая через ступеньки, кинулся в атаку.
Иванов понял, что будет бит, но сил сопротив-
ляться, даже просто пошевелиться, не было. На-
блюдал за происходящим как бы со стороны, будто
это было не с ним. Картина боя представлялась
довольно скучной и скоротечной. Один мужик в
ярости подскочил к другому и шандарахнул ему ку-
лаком в лоб, тот упал. Иванов слышал про искры из
глаз, но сам ничего такого не почувствовал, просто
как будто опустили шторку или выключили свет.
– Ты чего натворил, дурак! Ты же убил его! – при-
дя в себя, услышал женский голос поверженный
герой. Глаза открыть и пошевелиться он еще не
мог, происходящее воспринимал только на слух.
– Да ладно, очухается! – не совсем уверенно отве-
чал голос мужской.
– А вдруг? Давай чеши отсюда, а то заметут.
– Твоя правда, почапал я от греха, – каблуки,
подбитые металлическими подковками, зацокали
по ступенькам, быстро удаляясь.
Иванов почувствовал на своем теле чужие руки.
Он думал, что женщина хочет оказать ему помощь,
но она быстро шарила по карманам. Найдя пода-
ренные олигархом пятьдесят долларов, довольно
хмыкнула, и скоро ее удаляющиеся шаги пуле-
метной очередью отозвались в раненой голове
Иванова.
Спустя некоторое время он окончательно при-
шел в себя. С трудом сел. Голова превратилась в
большой колокол, гудящий после сильного удара.
Обхватив ее руками, пытался унять вибрацию и
приглушить звук. Ощупал голову, вопреки ожида-
ниям, она не треснула, даже крови не было. Только
две шишки – одна на лбу, а другая, побольше, на
затылке. Обида разрывала сердце. В первый раз
решил преодолеть свой страх и вступиться за оби-
женного, а он, вернее она, тебя же и обобрала.
Шум в ушах сменился на тихую, печальную мело-
дию, голова кружилась в такт ей. Музыка звучала
долго, заканчиваясь, начиналась вновь. «Я сошел
с ума», – в очередной раз подумал Иванов. Потряс
головой – было больно, а мелодия не прекратила
звучать. Продолжая держать голову руками, дви-
нулся вниз. Звук стал нарастать. «Значит – это не
94 95
в голове, просто где-то играет музыка», – успоко-
ился он. Через несколько пролетов она зазвучала
так отчетливо, что смог определить исполнителя.
Шарль Азнавур рвал сердце воспоминанием о веч-
ной любви.
Дверь в квартиру, из которой лился чарующий
голос, замка или иного запора не имела.
– Хозяева! – крикнул Иванов внутрь. Никто не
отозвался.
Подъездный странник долго не мог решиться
переступить через порог. Мешали не страх, не вро-
жденное чувство деликатности – запах. Вернее ска-
зать, смрад! Из квартиры ужасно воняло запустени-
ем – этой гремучей смесью запахов: разлагающихся
остатков пищи и жизнедеятельности человека, дав-
но не мытых тел, прокуренных стен и перегара. Все
смешивалось в такое «амбре», что не только святых
можно было выносить, но и обычному грешнику
находиться там было невозможно. Только выбора
особо не было, куда идти. А зайти необходимо было
до крайности. Набрав сколько мог воздуха в легкие,
задержал дыхание и шагнул через порог.
Заглянув в комнату, где звучал голос француз-
ско-армянского шансонье, он увидел несколько
молодых пар слившихся в сладострастном танце.
На старом, проваленном диване, в куче давно не
стиранного белья копошились какие-то люди. Ря-
дом на полу валялись пустые бутылки и остатки
еды. Иванов прошествовал мимо танцующих пар,
не вызвав у них никакого интереса.
В другой комнате Иванову на общение рассчи-
тывать тоже не приходилось. Там на двухъярус-
ных, грубо сколоченных полатях возлежали раз-
ных полов и возрастов люди. С характерными для
обитателей ночлежки пороками, отображенными
на одинаково угрюмых лицах. «Да», – только и
смог произнести Иванов. И застыл в изумлении,
обнаружив, что давно дышит нормально, полной
грудью, и никакой запах не смущает его. «Ко всему
привыкает человек, даже к такому зловонию», –
констатировал он факт.
Квартира производила удручающее впечатление.
Если выражаться культурно, можно сказать – вы-
глядела сильно запущенной. Ремонт здесь делался
или очень давно, или никогда. Полы провалились,
обои на стенах истлели, кое-где вместе со штука-
туркой.
Из кухни доносился звук оживленной беседы,
Иванов толкнул дверь.
– Здорово, братан, заходи, – встретил его ободря-
ющий голос.
За столом, заваленным грязной посудой и окур-
ками, сидели трое. Оживленно беседовали и пили
французский коньяк «Реми Мартен».
– Согреешься коньячком? – предложил один из
них, приблатенного вида мужик, сидевший за сто-
лом в кепке-пятиклинке, надвинутой на самые бро-
ви, из-под которой кидал резкие, как выпад шпа-
ги, оценивающие взгляды. Был одет точь-в-точь
в такую же тельняшку, как недавний подъездный
неприятель Иванова, и вообще был очень похож
на него.
– Да я не замерз вроде, – сказал как бы извиняясь
Иванов.
96 97
– А душа? – оживился другой мужик по виду из
бывших интеллигентных, неопределенного возра-
ста, но, наверное, не старый, потому что такие долго
не живут. – Душе-то ведь зябко!
– Не без этого, – ответил гость, помявшись нем-
ного, спросил: – Хотелось бы в туалет для начала.
– Вон та соседняя дверь, – встрепенулся третий,
видимо, хозяин квартиры. – Выключатель за углом,
только он тебе не поможет, лампочка три дня как
сгорела. Возьми вот свечку. – Хозяин протянул
Иванову стакан со вставленным в него огарком и
чиркнул спичкой.
«Понятно, – думал Иванов, – почему они не за-
крывают дверь – унести нечего, да и те, кто уносит,
видно, все здесь собрались».
Иванов смело шагнул в темноту туалетной ком-
наты, предварительно затаив дыхание, с ужасом
думая, если в квартире такое зловоние, то что его
ожидает в туалете. Свеча долго не разгоралась, Ива-
нов роптал на неустроенность этого жилища: «На-
верное, и унитаза нет вообще». Но когда пламя све-
чи окрепло, Иванов застыл в оцепенении. «Только
не это», – шептали непослушные губы. Мерцающий
огонек свечи выхватывал из темноты роскошный,
по-другому не скажешь, интерьер туалетной ком-
наты. Иванов не верил своим очам, провел рукой
по холодной глади кафеля на стене, керамическая
плитка такого же салатного цвета лежала на полу.
От нежного сияния сантехники невозможно
было оторвать глаз, а еще этот коврик возле уни-
таза создавал впечатление другого, нереального
мира. Красота и ухоженность туалета, тем более
в сравнении с остальными комнатами квартиры,
просто потрясала. Иванов долго не мог решиться
осквернить эту красоту, но природа взяла свое.
Радостное весеннее журчание воды в смывном
бачке породило в сердце странника некое вооду-
шевление. Открыв кран в раковине, он долго, с на-
слаждением умывался, философски размышляя,
как мало нужно человеку для счастья. Выходить
из туалета не хотелось, но в дверь неоднократно и
настойчиво стучали, пришлось сделать над собой
усилие.
– Вот за что ненавижу общее житие, – вздохнул
Иванов. Открыл дверь и передал огарок, как эста-
фетную палочку, страждущему очереднику.
– Ну что, отлегло от души? – спросил хозяин
квартиры.
– Да, спасибо. Слушайте, я не ожидал… – начал
было Иванов.
– Ты про туалет? – перебил хозяин. Понимаешь,
я так думаю, жить ты можешь как придется, но
туалет должен быть всегда в порядке. Иначе себя
не уважать!
– Уважать! – встрепенулся бывший интеллигент,
он сильно окосел от выпитого алкоголя, бутылка
была уже почти пуста. А что такое уважение? Хо-
рошо ли это?
– Неплохо, – сказал Иванов, присаживаясь с краю
стола.
– Увы, не всегда! Уважать – значит поддержи-
вать или следовать традиции, идти, так сказать, в
русле. Но тогда, не создашь ничего, ибо всякое но-
вое ниспровергает отжившее, не чтит авторитеты,
98 99
разрушает привычный уклад. Если бы Коперник
жил уважением к традиционной системе Птолемея,
до сих пор бы Солнце кружилось вокруг Земли.
А возьмите Эйнштейна…
– Уймись ты, – оборвал его авторитетный со-
трапезник, – разрушитель основ! На понятиях все
держится. – Почесав вытатуированную на груди
красавицу, продолжил: – Если не будет уважения
к авторитетам, такой беспредел начнется, что мама
не горюй. А оно тебе надо?
– Что надо? – не понял собутыльник.
– Беспредел! Поверь мне, это страшная штука,
когда брат на брата, и рвут друг друга, как хотят!–
он налил себе остатки коньяка, выпил без удоволь-
ствия. Разочарованно посмотрел на опустевшую бу-
тылку: – Эх, придется идти еще за одной. – Тяжело
поднялся и вышел за дверь.
– Эх, жизнь наша, – вздохнул бывший интелли-
гент и блаженно засопел, положив голову на руки.
– Жизнь, а что значит слово? – встрепенулся хо-
зяин квартиры. Он сидел, глядя прямо перед собой,
и нервно курил.
– Путь, который мы проходим за определенный
отрезок времени – от рождения до конца, – сфор-
мулировал Иванов, только для того, чтобы не мол-
чать, а как-то поддержать разговор.
– Жизнь – слово, в котором столько всего наме-
шано, – продолжил размышлять хозяин квартиры.
– Путь, говоришь? Время? Думаешь, жизнь изме-
ряется им?
– Ну, а чем еще? Время – величина постоянная, и
именно им измеряется наша жизнь.
– Может, вы правы. Но время, являясь постоянной
величиной, бывает очень изменчивым: то тянется,
как бесконечная учебная четверть в школьном дет-
стве, то летит с неимоверной скоростью, и с высоты
прожитых лет сама она кажется лишь скоротечным
мигом. Распадается на периоды, до и после. Живое
время безостановочно бежит вперед, при этом оста-
ваясь жить в памяти. Казалось бы, прошлое минуло,
отжило, но память возвращает назад, и чувствуешь
и переживаешь, точно так же, как тогда, а случается
и острее. Время не властно над прошлым, оно от-
мерило его и все, прошлое продолжает жить своей,
независящей от времени жизнью. Так же живет и
будущее. Время не добралось еще до него, не расста-
вило там все по местам, будущее живет пока только
в воображении, в грезах или в планах, но оно живет
отдельной от времени жизнью. Настоящее же не
может существовать без прошлого и будущего. Нако-
пленные знания, опыт общения, побед и разочарова-
ний формирует у человека сегодняшнее отношение
к жизни. Устремление мысли вперед, мечтания и
надежды, так же влияют на настоящее, форматируя
его, наполняя смыслом и придавая импульс к дви-
жению в будущее.
Время, никогда не останавливаясь, может застыть
на месте во время великих душевных потрясений,
например, когда теряешь очень близких людей.
Мы считаем себя хозяевами своего времени, но на
самом деле все совсем наоборот. Раскидываемся
им беззаботно, по пустякам теряя годы, десяти-
летия, легко, играючи, будто спуская состояние в
казино. Или скупердяйничаем, жалея потратить
100 101
лишнюю минуту на помощь ближнему, точно так,
когда роешься в кошельке, чтобы найти мелочь
подать нищему, и не находишь, а крупную купюру
жалко. Только как ни торопить его или наоборот
пытаться затормозить, оно истекает, заканчивается,
как деньги на кредитке. Время продолжает свой
бег, а тебя уже нет.
Понятно, что нельзя измерить жизнь одним вре-
менем, как отмеряем километрами путь от пункта
А до пункта Б. Тут никакая известная система исчи-
сления не подходит. Ни мили, ни миллиметры тут
не подойдут. Чем измерить расстояние от сердца к
сердцу, от любви до ненависти и самый длинный
путь от себя к себе. Видно, чем-то совсем другим.
Вехами, обретениями, событиями, достижениями,
борьбой, предательствами, разочарованиями. Мож-
но продолжать бесконечно.
Все-таки мое мнение, главное – это встречи!
Только ими можно измерить расстояние, глубину
и объем жизни. Встречи и разлуки, слезы и радость,
любовь и скандалы и другие следствия их. Сколько
и каких было встречено в жизни людей, такая она
и есть. Больше хороших и любящих – счастливая.
Подлых и завистливых – мучение. С тем, кто лучше
и выше тебя, поднимаешься, с павшим – и самому
не устоять. С кем, как говорится, поведешься. Каж-
дый человек несет с собой свет, ярко или тускло,
но обязательно горит, пока жив. Как будто свеча,
зажженная у него внутри. Соприкасаясь близко, мы
воспламеняемся друг от друга. Родной или дальний
человек отображается в тебе, как в зеркале, соеди-
няясь душой, оставляет часть себя в тебе и забирает
каплю тебя с собой. Встреча, пусть совсем короткая,
память о ней может согревать тебя всю оставшуюся
жизнь, наполнять ее смыслом, поддерживая в труд-
ные моменты, не давая впасть в отчаяние. Встречи
бывают не только с людьми, но и с книгами, филь-
мами, природой и главная встреча – с Откровени-
ем. Состоявшаяся или только ожидаемая.
Иванов с нескрываемым удивлением внимал до-
машнему философу. Трудно было ожидать услы-
шать такие рассуждения от спившегося человека,
сидящего на кухне в сильно запущенной квартире.
Скорее, можно было ожидать этого от мирно спя-
щего бывшего интеллигентного человека, хозя-
ин такого впечатления поначалу не производил.
Теперь же гостю приходилось сильно напрягать
извилины, чтобы успевать за ходом его мысли. От
этого голова заболела и опять начала кружиться.
Пришлось взять ее в руки, хозяин заметил это и
сказал сочувственно:
– Вам нехорошо? Может, пойдете приляжете?
Иванов вспомнил, какие условия для отдыха в
этой квартире и поспешил отказаться.
– Ничего, спасибо, все скоро пройдет.
– Тогда, может быть, чайку? Или таблетку по-
искать? – Только теперь хозяин квартиры разгля-
дел как следует синяк, красующийся на лбу у го-
стя. – Какая гематома, ого-го, и на затылке тоже!
Кто вас так приложил?
– Он не назвался.
– Да, какая жестокость. До чего же люди стали
злыми и агрессивными. Чуть что взрываются, как
порох.
102 103
– Жизнь такая теперь трудная, – пытался высту-
пить адвокатом всего населения страны Иванов.
– Жизнь трудная, это правда, но когда она была
легкой? Проблемы, неудачи, разочарования суще-
ствовали всегда, – не уступал своего хозяин.
– Да, конечно, всегда были у людей проблемы,
только раньше, в той нашей прежней жизни, была
хотя бы надежда, что они решатся. А теперь? Про-
блемы есть, а надежды, что они разрешатся, нет.
Главное у людей нет уверенности в завтрашнем
дне. А как без этого жить? Можно сжать кулаки,
затянуть пояс и протерпеть сегодняшний день, если
знаешь, что завтра будет лучше, придет облегчение.
А если этого нет, зачем терпеть сегодня? Уверен-
ности в завтрашнем дне нет не только у бедных,
богатые тоже опасаются за свое состояние в не-
предсказуемой и быстроменяющейся ситуации.
Старики, со всеми их скорбями: с нищенской пен-
сией, с болезнями и немощью страдают от отсутст-
вия надежды меньше молодых. Старики дожива-
ют свое, они вообще завтрашний день не торопят.
А молодым свойственно стремиться в будущее, под-
гонять время. Но что им уготовано сейчас? Карьеру
сделать чрезвычайно трудно, получить отдельное
жилье, чтобы создать семью, практически нере-
ально. Молодежь – будущее нации, а если у нее нет
надежды, значит, ее нет и у всей страны. Сплошная
безнадега впереди получается.
– Я бы не стал так сгущать краски. Вот вы го-
ворите про надежду на завтрашний день. А вы
вообще уверены, что он будет, завтрашний день?
Конкретно для вас? Или у всего мира? Откуда у
вас может быть такая уверенность? Разве вы хо-
зяин своей жизни? Или вы способны заглянуть
в будущее, или изменить его? Не по вашему же-
ланию она началась и не вашим произволением
закончится. Что, вы получили ее в наследство или
каким-либо другим образом приобрели? Ложит-
ся человек спать и не знает, проснется или нет.
Один строит планы, спешит, торопится куда-то, а
другой не отрегулировал тормоза. Что зависит от
нас, тем более от власти – ничего. Все ходим под
Богом, а наше будущее, как, впрочем, и настоящее,
зависит только от Него. Жить надо сегодняшним
днем. Безусловно, надо думать о будущем, строить
планы, мечтать, но и помнить, что не только от нас
оно зависит. Судьба это или Промысел Божий, как
хотите назовите, но это то, что реально действует
на нашу жизнь, вернее сказать, формируют ее.
Доверяясь Промыслу и ощущая в своей жизни
благодатное участие, мы обретаем уверенность
в себе, в жизни, в торжестве добра. Тогда стано-
вится легче и спокойнее переживать испытания
в настоящем и с уверенностью ждать будущего.
И не надо пытаться заглядывать в грядущее. Уз-
нать его невозможно, а уж как-то повлиять и по-
давно. Никакое бюро прогнозов, медиумы или
гадалки не способны изменить судьбы. И потом,
у каждого свое собственное будущее, там его ждет
то, чего он достоин, что готов принять. Почему вы
решили, что кто-то кому-то должен обеспечивать.
Нужно каждому думать самому за себя.
– А как же государство? Оно и существует для
того, чтобы защищать граждан, обеспечивать их
104 105
права и свободы, заботиться о стариках и детях.
И ведь так было! Мы помним, как государство
раньше заботилось о нас. Бесплатное образование,
медицина, детские сады, квартиры, – понесло Ива-
нова.
– Простите, но вы говорите, как в советское время
дикторы в телевизоре.
– Прямо, как дикторы! – обиделся гость.
– Ну, конечно, те же интонации, безапелляцион-
ность, а на самом деле профанация.
– В чем профанация, в том, что были социальные
гарантии?
– Государство многое давало, конечно, но что-то
забирало, и не меньше, поверьте мне.
– Что, к примеру, забирало?
– Многое, например веру, свободу, правду. По-
верьте, это не меньше, чем материальные блага.
Хотя и того тоже всегда не додавалось. Сначала
отняли все, затем стали возвращать по крупицам.
Ясное дело, народ счастлив. Вчера не было ничего,
а сегодня такая великая милость. И крупица уже
кажется не малюсеньким, а огромным даром. Ви-
жу-вижу, хотите возразить, но я не хочу вдаваться
в споры. Слишком больная тема.
– Разве теперь лучше?
– Нет, конечно, нет. Я не хочу быть судьей ни
власти, ни народу, ни времени, в котором мы жи-
вем. Каждый может иметь свои убеждения, и пусть.
Нужно спокойно относиться к чужому мнению.
Вот с этим у нас проблема. Никто не хочет слу-
шать другое мнение, тем более мириться с ним.
Совсем наоборот, готов на бескомпромиссный бой.
Пусть даже до смерти. Кстати, дух разделения, по-
рождающий ту самую агрессию, во многом оттуда,
из нашего прошлого. Как началось в революцию
и гражданскую, так до сего дня не остановимся.
Никак не можем примириться. Личные проблемы
откладываются в сторону, когда призвали кинуть-
ся в бой за идею, часто надуманную. У меня даже
создается впечатление, что многим нашим согра-
жданам необходимо для счастья иметь образ врага,
может, это добавляет адреналина в кровь. Необхо-
димо принять в качестве аксиомы, что мир внутри
себя возможно иметь только человеку, живущему в
мире с людьми. Пока не примиримся друг с другом,
пока не поймем, что общественное согласие важнее
личного убеждения и что никого нельзя насильно
сделать своим единомышленником, не будет сча-
стья в нашей стране.
– Страна может быть сильной только тогда, когда
счастливы ее граждане, а разве могут быть таковы-
ми люди несостоявшиеся, лишенные надежды на
будущее.
– Счастье – понятие относительное. Оно зависит
от многих факторов: времени года, природных яв-
лений, состояния здоровья, финансового благопо-
лучия, взаимоотношений с людьми и много друго-
го. У всех по-разному. Для кого счастье – вилла на
взморье, яхты, дорогие машины. Для кого – власть,
слава, успех. А кому – взаимная любовь. Ну, а кто-
то счастлив служить другим, бывают и такие. Но,
на мой взгляд, это внутреннее состояние человека.
Мир с самим собой и есть вожделенное состояние
счастья. Поверьте, я знавал людей, обладающих
106 107
многими достижениями. Известных, популярных,
богатых, находящихся на вершине власти. Казалось
бы, на взгляд обывателя, чего еще желать? Тогда
почему они искали забвения в пьянстве, нарко-
тиках и других тяжких пороках, губя свою жизнь.
Счастье ведь должно дарить ощущение радости,
беззаботности, а у них часто легкость бытия ока-
зывалась такой невыносимой болью, что многие
заканчивали суицидом. За все нужно платить. Себя
не обмануть. Сколько ни пытаться усыпить свою со-
весть, сделать это невозможно. Наступает момент,
когда ее голос, как наваждение, везде следует за
тобой. И здесь только два пути – или покаяние, или
в петлю.
– Покаяние?
– Да. Покаяние – единственный путь очистить
совесть и примириться с Богом, с ближним и с са-
мим собой. Удивительный парадокс – нельзя обре-
сти мир с самим собой, не примирившись с Богом.
В Евангелии сказано: «Приидите ко Мне все тру-
ждающиеся и обременении и Аз упокою вы».
То есть дам мир душам вашим.
– Вы читали Евангелие? – удивился гость.
– И не только Евангелие. Я многое читал и знал
когда-то. Теперь, конечно, большинство забыл, как
говорят, пропил. Раньше у меня была совсем другая
жизнь. Закончил МГИМО, работал журналистом –
международником на телевидении. Находился, так
сказать, на переднем крае идеологической борьбы.
Загранкомандировки, телевизионные эфиры, дом –
полная чаша, куча высокопоставленных друзей.
Жизнь прекрасна! Не вглядывайтесь, узнать меня
трудно, годы и количество выпитого сделали свое,
сам себя порой не узнаю. Так вот я свято верил в
идеалы, которые нес с экрана. В отличие от многих
своих коллег говорил то, во что верил, и верил в то,
что говорил. Сколько тяжелых баталий выдержал
с зарубежными коллегами. А потом все рухнуло.
Страна, идеология, телевидение, которое я понимал
и любил, развалилась вследствие всего и семья. Но
даже потерю работы и семьи я не так сильно пере-
живал, как крушение идеалов. Люди, на примерах
жизни которых я вырос, оказались совсем не героя-
ми, а наоборот полными упырями. Преступниками,
ворами, безжалостными убийцами, растлителями.
Это был сокрушительный удар, от которого, мне
кажется, я до сих пор не оправился.
Бывшие друзья и приятели начали как-то устра-
иваться. Удивительные трансформации стали про-
исходить с людьми. Певцы советского строя вдруг
оказались чуть ли не диссидентами, всю жизнь
положившими на борьбу за свободу, и начали ха-
ять все, что раньше превозносили. Ярые борцы с
капитализмом, сами заделались беззастенчивыми
эксплуататорами. Зарубежные гости заскользили
по властным коридорам. Те, кого считали, и не без
основания, врагами, вдруг оказались главными со-
ветниками на самых высочайших уровнях власти.
Бандиты с привычных нар переселились в шикар-
ные офисы.
Противно стало на все смотреть, не то чтобы
участвовать в этом. Жить в таком мире стало тош-
но, захотелось просто куда-нибудь спрятаться. За
границу уезжать не стал, хотя вполне мог там пре-
108 109
красно устроиться. В монастырь уйти – веры не
хватало. Остался только алкоголь. Пошел прото-
ренным путем русской интеллигенции, неплохая,
кстати, компания подобралась. Не надо правиль-
ных слов, – остановил хозяин порыв гостя, – все
знаю, но смысла жить по-другому не вижу. В один
прекрасный день выкинул записные книжки и те-
лефон, вытащил замок из двери и стал жить как
Бог на душу положит. Ем, пью, что люди принесут,
вон их сколько, скитальцев. Всех пускаю, платы не
беру, если кто поставит бутылочку, не отказываюсь.
– И вы считаете себя счастливым человеком?
– Что спрашивать, разве не видно? Если бы у
меня был покой внутри, разве бы я пил горькую?
Конечно, нет. Хотя, знаете, по-разному бывает.
Иногда думаю, что счастливее, чем в той, другой
жизни. Чаще, правда, чувствую себя Иудой, пре-
давшим что-то главное в себе. Покинувшим поле
боя бойцом, залегшим в подполе у сердобольной
старухи или сдавшимся в плен на милость победи-
теля. Сидеть там уже невыносимо, и на свет Божий
показаться срам.
– А как же покаяние?
– «Покаяния несть во мне», – тяжко вздохнул
хозяин. – Сложный вопрос. Каюсь, вроде, каждый
день, а сделать решительный шаг, пойти на испо-
ведь, не решаюсь. Покаяние – это не только при-
знание своей вины, но и твердое решение изменить
свою жизнь. Не то чтобы я не мог бросить пить.
Боюсь! Спадет защитная пелена с глаз, что станет с
душой? Содрогнется от ужаса. Да и поздно мне уже
меняться. Лучше с этими странниками и бродяга-
ми. Одна надежда, может, согрею кого из них, и мне
Господь что-нибудь простит.
– А что за люди?
– Да кто их разберет! Паспорта не проверяю. При-
шел человек, значит нуждается в крове и убежище.
В основном странники, кому негде голову прикло-
нить. Есть, наверное, не совсем честные, находя-
щиеся не в ладах с законом, наркоманы и прочие
отверженные. Но я им не судья, не прокурор и не
адвокат. Что спросят – отвечу, кто расскажет – по-
слушаю, а так в душу не лезу.
– Не боитесь?
– Кого?
– Постояльцев.
– А чего мне их бояться? Красть у меня нечего,
все, что было, давно продал или украли. Убьют? Это
вряд ли. Все в руках Божиих, когда-нибудь придется
помирать. Они, в основном, себя смирно ведут. При-
нято считать, что люди павшие готовые преступни-
ки. Ложь. Во многом это просто несчастные люди,
с которыми случилась беда. И большинство из них
способны на благородство и жертвенные поступки.
Их бы обогреть, отмыть, и они восстанут, как Феникс
из пепла, вернутся к нормальной жизни.
Неожиданно дверь на кухню распахнулась.
– Привет, мальчики! – на огонек заглянула та
самая женщина, которую так бездарно пытался за-
щитить Иванов. Он ее мгновенно узнал. Она тоже.
Быстро развернулась и попыталась скрыться.
– Погоди! – кинулся Иванов вдогонку.
Догнал тремя этажами выше. Крепко обхватив за
талию, завопил победно:
110 111
– Попалась!
– Отпусти немедленно, – сдаваться она не собира-
лась и начала активно сопротивляться.
– Не вырывайся, вернешь деньги, отпущу.
– Какие деньги, не брала я ничего!
– Пятьдесят долларов, что вытащила у меня из
кармана.
– Какие доллары, ты что, больной? Еще раз го-
ворю, ничего не брала, и тебя вижу в первый раз.
Ничего не докажешь, свидетелей нет.
– Я тебе покажу, «в первый раз», – Иванов пони-
мал, что доказать ничего не сможет, но отпускать
ее просто так не хотел.
– Верни деньги, – повторил он, продолжая креп-
ко сжимать женщину в объятиях. Ощущая в руках,
гибко извивающееся тело, им овладело желание,
которого давно уже не испытывал. Она разгадала
его чувства и изменила тактику.
– Слушай, может, договоримся полюбовно? –
предложила она.
– Как это?
– Не понимаешь, как? Ты что, маленький? Объ-
яснять надо?
– Надо, – Иванов пребывал в некотором замеша-
тельстве.
– Ну, ты даешь! Денег твоих у меня уже нет, пред-
лагаю отработать долг по-взрослому. Только я без
защиты не буду! У тебя есть «эти самые изделия»?
– Нет, – Иванов растерялся от такого вопроса и
выпустил женщину из рук. Откровенная вульгар-
ность ее поведения отрезвила его. Спариваться за
деньги в общем подъезде с незнакомой женщиной
ему, не чуждому романтики, было противно. Она,
может быть, на это и рассчитывала, но продолжала
свою игру.
– Так, может, подождешь, пока я сбегаю? – Ива-
нов молчал. Женщина догадалась о причине его
безмолвия. – Что, чистюля такой? – в голосе ее
зазвучала обида и презрение.
– Какой есть, – Иванов устало опустился на сту-
пеньки.
– Ну и сиди здесь один, как дундук, – женщина
обиженно развернулась и поспешила по ступенькам
вниз. – Пока, малахольный!
У Иванова не было ни сил, ни желания отвечать.
Отношения с женщинами у него всегда были
непростыми. Влюблялся часто и глубоко. Правда
объекты его обожания об этом редко догадыва-
лись. Из-за своей стеснительности никогда не делал
первым шага навстречу своей любви. Предпочитал
вздыхать издалека, только в мечтах переживая пол-
ноту отношений. Неразделенные чувства вместе с
тем давали огромный фейерверк эмоций, будили
фантазию, какие сладостные грезы посещали его
тогда. Бывало, что воображаемый им фантом не
соответствовал тому, что представляла собой реаль-
ная девушка. Так что все его отношения с прекрас-
ным полом были в основном на уровне фантазий.
До момента встречи с будущей супругой.
Они работали в одном цехе, она была мастером
в ОТК. Их встречи по работе часто заканчивались
жаркими спорами, иногда скандалами. Причина
разногласий – качество производимой продукции.
Ему необходимо было сдать детали в срок, ей – высо-
112 113
кое качество, извечное противоречие. Объектом грез
она не являлась, тем более как кандидатуру на роль
жены Иванов ее не рассматривал, до определенного
момента. Одного из самых трагических в его жизни.
Сначала пропала мать. Точнее, в очередной раз
вышла замуж и укатила с мужем к нему на родину.
Только в этот раз нашла иностранца и соответст-
венно уехала за границу, кажется в Бангладеш.
Никто толком ничего не понял, все произошло так
стремительно и неожиданно, что познакомиться с
новым папой и даже рассмотреть его, как следует,
не получилось. Что уж говорить о его биографии,
месте жительства и прочем. Было известно только,
что учился у нас непонятно на кого и был гораздо
моложе ее. За все время прислала одно письмо,
добралась, мол, благополучно, устроилась хорошо.
И больше ни ответа, ни привета.
Бабушка очень переживала за дочь, считая себя
виноватой в ее несчастливой жизни. Еще одной за-
нозой в сердце был непрекращающийся конфликт
деда с внуком. Что она только ни делала, дабы при-
мирить их, ничего не выходило. Все это доставляло
ей неимоверные душевные страдания, иногда внук,
приходя с работы, заставал бабушку с красными
и припухшими от слез глазами. Все закончилось
скоро и неожиданно. Жила тихо, стараясь никого
не обременять, так же тихо умерла. Все утром прос-
нулись, а она нет.
Дед умер одновременно с бабушкой. Не физиче-
ски, тело продолжало жить, но внутри все умерло.
Только теперь всем открылось, как сильно он лю-
бил свою жену. Дед неподвижно просидел все вре-
мя возле гроба, не отходя перекусить или вздрем-
нуть немного. Он не плакал, просто сидел и молчал,
не обращая внимания на приходивших выразить
соболезнование друзей, сотрудников, вышестоящее
начальство.
Иванову видеть, как страдает дед, было невы-
носимо. Сейчас, здесь, перед гробом супруги он
из сильного, властного, жизнелюбивого челове-
ка превратился в беспомощного старика. Сердце
Иванова разрывалось от жалости к деду, все обиды
казались теперь такими глупыми и ничтожными.
Не выдержав, он подошел к деду и обнял его за пле-
чи. Тот прислонился к внуку головой и, как будто
шлюзы исстрадавшейся души открылись, горько и
безутешно заплакал. Внук, прижимая к себе сотря-
сающиеся от рыданий плечи деда, тоже дал волю
слезам, изливая свою боль и горе.
Вот так бабушка, не сумевшая объединить их при
жизни, примирила теперь своей смертью.
После похорон дед все чаще запирался в каби-
нете и долго не выходил оттуда. Что он там делал,
оставалось загадкой, очевидно, просто страдал. На
работу ездил очень редко, любимые насекомые пе-
рестали его интересовать. Жизнь потеряла смысл,
не для кого стало существовать.
Так продлилось полгода, потом дед слег. Проме-
тался в горячке две недели и умер.
Похоронив деда, Иванов, остался один-одинеше-
нек на всем белом свете. Вот в этот тяжелый период
жизни у него завязался роман с будущей супругой.
Чтобы не оставаться дома одному, проводил много
времени на работе, буквально дневал и ночевал.
114 115
Среди людей, в заботах легче переносилась скорбь.
В череде трудовых будней случались праздники.
Один из них был немного странным, но любимым
народом. Всесоюзный ленинский субботник. День,
когда люди безвозмездно трудились с большим эн-
тузиазмом или на производстве, или часто приводя
в порядок территорию. Но была у этого праздника
вторая, еще более любимая часть. Пока основная
масса трудилась, кто-то из коллектива отправлялся
накрывать праздничный стол. На проходной в этот
день к выпившим были лояльны, а начальство не
скупилось на спирт. Вот на таком застолье Иванов
оказался сидящим рядом со своей будущей женой.
Разгоряченный выпитым спиртом и воодушевлен-
ный общим веселием, он решился проводить мо-
лодую коллегу домой. Оказалось, что она живет
недалеко от его дома на съемной квартире. По до-
роге Иванов жаловался нетрезвым языком о своем
одиноком, неустроенном бытии. На следующий
день она зашла в гости по-товарищески помочь
убраться в квартире. Пришла на время, а осталась
навсегда.
Писаной красавицей она не была, но облик ее
таил некий шарм, притягивающей к ней взгляды
лиц противоположного пола. Мужским внимани-
ем обделена не была, но долгих, постоянных от-
ношений почему-то не получалось. Время созда-
вать семью давно пришло, но все не складывалось.
И вот на горизонте появился Иванов. По всем ста-
тьям завидный жених: и образован, и перспекти-
вен, непьющий и квартира большая. Она была не-
значительно старше Иванова, но многоопытнее.
Сказать, что она его на себе женила или вышла
замуж по расчету, нельзя. Жалела. Несчастный,
одинокий, потерянный, он породил в ее сердце чув-
ство настоящей женской жалости, которая сродни
любви, а может быть, и выше нее. Она жалела его, а
он очень был ей благодарен за это. Хотелось тепла,
заботы, уюта и участия. Она дала ему все это.
Недолго походив в женихах, Иванов, решил, что
жену, как и Родину, не выбирают, сделал предложе-
ние. И поехал знакомиться с родителями невесты.
Они жили в небольшом районном центре. Тесть
работал экономистом в Агропроме, а теща учитель-
ствовала, преподавая историю в местной школе.
Люди очень гостеприимные и доброжелательные
сразу приняли его, как родного.
После свадьбы жизнь Иванова удивительно по-
менялась. Период одинокого отшельничества ка-
нул в лету. Надо отдать должное, супруга посвя-
щала устройству их совместной жизни все силы
и время. Жена наполнила его существование ра-
достной суетой, какая бывает в подготовке к дол-
гожданному празднику. Обновлению подверглось
буквально все. Грандиозный ремонт преобразил
квартиру до неузнаваемости. В доме появилась
модная мебель, изящная посуда, новые друзья и
много чего еще. Круг знакомых значительно рас-
ширился: или они принимали гостей, или сами
спешили к кому-нибудь.
Исподволь, постепенно супруга занялась обновле-
нием облика мужа. Делала она это очень мягко, но
настойчиво. Не навязывая своего мнения, оставаясь
как бы в тени, она мудро делала все, чтобы мужу
116 117
казалось, что это он сам принимает решения. Всеми
силами поддерживала его в этом, мягко советуя и
наставляя. Усилия оказались не напрасными, по-
степенно Иванов становился другим человеком.
Изменилась прическа, гардероб, постоянное об-
щение с людьми позволило чувствовать себя бо-
лее уверенно. Стал расти по карьерной лестнице.
Должность заместителя начальника цеха казалась
только ступенькой перед новой, более ответствен-
ной. Жизнь наполнилась смыслом и содержанием,
устроился быт, при этом комфортно чувствовала
себя и душа. К хорошей жизни привыкаешь быстро,
скоро стало казаться, что так было всегда. По утрам
сытные завтраки, уют и чистота в доме, интересные
встречи по вечерам.
Любил ли он свою жену? Скорее да. Иванов был
крайне благодарен супруге за избавление от оди-
ночества, можно сказать, фактически, за спасение
в самый трудный момент жизни. Благодарен за то,
что выбрала его в мужья, заботится о нем, пытается
сделать их жизнь насыщенней и интересней. Это
была не любовь с первого взгляда, которая, как
вспышка молнии, ослепляет и лишает душевного
спокойствия. Не пламенное юношеское влечение,
а взрослое, зрелое чувство.
Семейная идиллия длилась недолго. Начался не-
обратимый процесс перемен, разрушивший в од-
ночасье весь привычный образ жизни. Постепенно
рабочий ритм на заводе начал замирать. Денег на
оборонные заказы выделялось все меньше, про-
цесс начавшейся было конверсии из-за недостатка
средств прекратился. На смену эпохе тотального
дефицита вернулся доисторический примитивный
бартер. Когда машины менялись на сапоги, а те на
утюги, они соответственно на компьютеры и т.д.
Начались задержки с зарплатой, люди побежали с
завода, окунаясь безоглядно в пучину свободного
предпринимательства. В обиходе появились новые
словечки – брокеры, менеджеры, коммивояжеры
и прочие, которые несли с собой другое понима-
ние жизни, сеяли в доверчивые сердца надежду
на скорое обогащение. Однако среди новых слов
встречались и не очень приятные – рэкет, киллер и
дефолт. Иванов держался на заводе до последнего,
но когда зарплату перестали выплачивать совсем,
волей-неволей пришлось заняться предпринима-
тельством. Стезя была для него слишком сколь-
зкой, шмякнулся со всего маху и больно проехался
лицом по асфальту.
Сначала вместе с товарищами по заводу попыта-
лись организовать небольшое производство. Взяли
в аренду неиспользуемый механический участок на
одном из предприятий местной промышленности.
Оборудование было стареньким, но еще вполне
пригодным. Внедрили несколько своих иннова-
ционных разработок, что-то усовершенствовали и
рванули в капиталистический рай. Смогли заинте-
ресовать несколько нефтяных и газовых компаний
своей продукцией, привлекая надежностью и эко-
номичностью предлагаемого товара. Подумыва-
ли даже о расширении производств, о приобрете-
нии нового оборудования. Но скачущая инфляция
и следствие этого – неимоверный рост тарифов
на энергию, затрат на транспортировку и прочих
118 119
расходов и открывшиеся границы, сделали их пред-
приятие не конкурентоспособным. Заказчикам де-
шевле было закупать необходимое за рубежом. Ре-
альный доход приносила только торговля.
В те времена торговали все кто чем мог, от ва-
ленок до золотого запаса. Штуками, коробками,
вагонами распродавалось все, что было нажито
непосильным трудом, потом и кровью предыдущих
поколений. Возможность быстрой наживы кружи-
ла головы, казалось, богатство, вот оно, так близ-
ко, только протяни руку. И кто-то на самом деле
ухватил за хвост птицу счастья. Но таких баловней
судьбы были единицы. А остальная масса день за
днем продавала друг другу воздух, надеясь на свой
небольшой процент от крупной сделки. К сожале-
нию, людей торгующих было гораздо больше, чем
способных приобрести. Купля-продажа казалась
делом нехитрым, и каждый себя считал вполне год-
ным для этого. Со временем оказалось, что это да-
леко не так. Дабы успешно торговать, нужно иметь
соответствующие качества характера, причем не
всегда лучшие. Деловая хватка, ум, трезвый расчет
приносили свои плоды, но не только они стали за-
логом успеха. Скупость, жестокость, авантюризм,
обман и прочая мерзость человеческая торжест-
вовали во многих сердцах. Ради выгоды предать,
обвести вокруг пальца или, как теперь говорят, «ки-
нуть», а потом и убить самых близких людей стало в
порядке вещей. А уж украсть у государства вообще
считалось сопряженным чуть ли не с добродетелью.
Знакомый ловкач хвастался, как продал втридоро-
га тушенку в госререзв, списанную до этого оттуда
же. Консервы не сдвинулись с места, а их трижды
продали с наваром. И подобные подвиги вызыва-
ли у нормальных, казалось, людей не осуждение, а
лютую зависть.
Необходимыми качествами торговца Иванов не
обладал ни в коей мере, поэтому все бизнес-проек-
ты его были обречены на провал. Однажды даже
чуть не попал в тюрьму. Тогда доходным делом
было продавать цветной металл в Прибалтику.
А на заводе, где работал Иванов, этот металл в свое
время, можно сказать, валялся под ногами. Есте-
ственно много было его и на заводской свалке ме-
таллолома. Друзья по бизнесу уговорили Иванова
использовать старые связи и освободить родное
предприятие от отходов когда-то мощного произ-
водства. Все шло хорошо, но, как обычно, близкое
счастье оказалось скорым разочарованием и чуть не
закончилось уголовным делом. Спасло только то,
что правоохранители тоже были захвачены духом
предпринимательства и почли за лучшее самим
реализовать полученный преступным путем товар.
А горе-похитителей, припугнув, как следует, отпу-
стили с миром.
Эйфория от кажущегося близкого обогащения
сменилась горьким похмельем. Много людей,
особенно мужчин, переживали то время как ог-
ромную личную трагедию. Еще вчера они были
незаменимыми, высокооплачиваемыми специа-
листами, сегодня оказались выкинутыми с пред-
приятий и организаций за ненужностью. Вчера их
семьи не знали ни в чем нужды, сегодня ничего
кроме нее. Очень многие не смогли приспособиться
120 121
к изменившимся условиям жизни, спились и умер-
ли раньше времени, подкошенные переживаниями.
Если взглянуть на могильные камни тех времен,
сколько молодых, полных сил мужиков принесено
в жертву перестройке.
Как часто бывало в нашей стране, когда мужчины
немощью покрывались, тяжесть спасения ложилась
на плечи слабого пола. Женщина, призванная быть
матерью, способна принести себя в жертву за спа-
сение семьи. Готовая на отчаянный подвиг во имя
любви, не взирая на тяготы, испытания, не щадя
сил и времени. Невозможно сосчитать сколько осо-
бей прекрасного пола, оставив привычные, уютные
классные комнаты и аудитории, кабинеты и лабо-
ратории, фабричные и заводские цеха, решительно
окунулись в бушующее море рынка. Бывшие препо-
давательницы, юристы и лаборантки, инженеры и
ткачихи создали костяк новой формации предпри-
нимателей. За границей их бы назвали коммивоя-
жерами, у нас, как только не кляли, и привычными
«спекулянтами», и «перекупщиками», и всяким
разным, пока не утвердилось всем знакомое теперь
«челноки». Снующие туда-сюда по рынкам даль-
него и ближнего забугорья и родных «толкучек»,
тысячи молодых, хрупких женщин двигали страну
в рыночную экономику.
Придет время, обязательно наступит момент,
когда поставят памятник огромной клеенчатой
сумке, как главному символу нарождающейся но-
вой экономической жизни страны. По-разному
называли эти сумки: кто любовно – «бегемотик»,
кто с криминальным налетом – «угол», но чаще
всего – «место». Универсальное обозначение ба-
гажного пространства при транспортировке на-
мертво прилепилось к этому шедевру дизайнер-
ской мысли. Теперь трудно представить, сколько
и какого товара поглощало в себя безразмерное
клеенчатое чрево. Сколько сил и здоровья загу-
блено под тяжестью этих баулов, сколько пота
и крови хранят их полосатые, как жизнь, бока,
сколькими слезами от беспросветного отчаяния
омыты они. Каждый из сильных – будь то бандит,
таможенник, милиционер, считали, «священной»
обязанностью срубить с них свой куш. Простые
обыватели презрительно – завистливо обзывали
их «спекулянтами» да «хапугами», но именно им
обязаны были возможностью приобрести необхо-
димые вещи недорого и приличного качества.
Сейчас в респектабельных, шикарно одетых, с
дорогими украшениями женщинах, владелицах
модных бутиков и салонов, соучредителях банков
и предприятий трудно узнать тех челночниц. Да
и они сами нечасто вспоминают, как мерзли, тор-
гуя на открытых рынках зимой, а в летний зной
задыхались в консервных банках металлических
ларьков. Не все, конечно, поднялись до высот ма-
териального процветания, не все смогли дотерпеть,
не всем хватило характера, но все они достойны
глубочайшего уважения.
Супруга Иванова, видя бестолковые попытки
мужа улучшить их финансовое положение, нако-
нец, не выдержав, взялась за дело сама. Одолжив
у знакомых небольшую сумму американских де-
нег, отправилась на промысел в недружелюбную
122 123
Польшу. Затем страны стали чередоваться, словно
в калейдоскопе – Турция, Египет, Эмираты, до-
бралась и до Китая. Квартира стала напоминать
оптовый склад, куда приходила в любое время су-
ток порыться масса незнакомых раньше людей.
Бизнес потихонечку разрастался. Жена приобрела
место на рынке, сначала сама торговала, затем на-
няла продавщицу. Через некоторое время завла-
дела металлическим киоском, открыла малень-
кий магазинчик, переоборудовав под него один
из неиспользуемых входов в проходном подъезде.
Пробовала неоднократно приставлять к делу Ива-
нова, но он для этого был человеком совершенно
не способным. Ни самому торговать, ни руководить
продавцами у него не получалось.
В ту пору появилось уже достаточно крепко стоя-
щих на ногах фирм и им понадобились охранники,
или, как их называют на нерусский манер, секьюри-
ти. Каждая уважающая себя фирма считала долгом
или некоторым шиком посадить на входе одетого
в форму охранника, вопрошающего посетителей о
цели их визита. Удивительно одна половина страны
активно разворовывала ее ресурсы, другая охра-
няла расхитителей. Вот на такую завидную долж-
ность устроила Иванова супруга. Охранял он вход
в компанию, занимающуюся поставками газа или
нефти за рубеж, чего точно он так и не понял за все
время пребывания там. Работа была неутомитель-
ной. Сутки через двое, посидеть с важным видом
на турникете не требовало особых ни физических,
не умственных усилий, да и платили неплохо. Тем
более что захватывать их никто не собирался, бан-
диты были самые желанные гости, а может быть,
и хозяева. Не пускать было велено только всякого
рода просителей.
Жизнь, казалось бы, устроилась, и вполне непло-
хо. Ложкой дегтя, отравляющей все, стала ревность.
Откуда пришло и как поселилось в сердце это чув-
ство, он сам не мог понять и припомнить. Конечно,
прежде всего, от неуверенности в себе самом. От
осознания своего незавидного, а может, даже уни-
женного положения в отношении успехов супруги.
От опасения того, что он своей несостоятельностью
потерял в ее глазах последнее уважение. А свято
место, как известно, всегда замещается. Хотя, надо
сказать, никаких поводов, даже тени намека на не-
верность, и телесную, и душевную, супруга не дава-
ла. Никогда его ни в чем не упрекала. Продолжала
заботиться о нем и о доме. Отправляясь в поездки,
заполняла холодильник продуктами, наваривала
любимого им борща. В шкафу его ждала всегда
приготовленная и выглаженная одежда. В общем,
все устроено было ею для спокойной и счастливой
его жизни.
Ум трезвится, но не может вразумить пламенею-
щего ревностью сердца. Никакие доводы рассудка
не могут изгнать из него точащего червя сомнения
и недоверия. Ревность разрастается, словно рако-
вая опухоль, позволишь ей приютиться в самом ма-
люсеньком уголке души, как она захватит все про-
странство и безжалостно изгонит оттуда все доброе
и хорошее. Подозрительность начинает управлять
всеми органами чувств. Глаза нужны только для того,
чтобы подглядывать, органы слуха, соответственно
124 125
подслушивать, ноздри вынюхивать. Ревнивец превра-
щается в сыщика и фантаста одновременно. Вообра-
жает и сам мучительно ищет подтверждения своим
глюкам. Любую находку, встречу интерпретирует
только в одном ракурсе. Полное безумие, короче.
Иванов испытал весь спектр переживаний рев-
нивца. Мучился по ночам, подглядывал из-за угла,
придирчиво изучал деловые бумаги жены. Тем
более, что вокруг нее вилось множество мужчин,
разных возрастов и национальностей. Ревнивец
метался между ними, выискивая соперника, пока
не выбрал подходящую кандидатуру. Молодой,
южных кровей мужчина, деловой партнер супруги,
часто вертелся возле нее. Соперник был определен,
дело осталось за малым, найти место свиданий.
С этим тоже разобрался быстро. Все просто, когда
он на сутках, квартира пуста – веселись, не хочу.
Истомившись вконец, решил прекратить все од-
ним махом, застать изменщицу врасплох. Больное
воображение подсказало, как все организовать.
Правда получилось все, как в плохом анекдоте.
Поменявшись сменами с напарником, Иванов
вернулся домой в отсутствие жены и занял удобное
для наблюдения место в шкафу. Пришла ничего не
подозревающая супруга, передвигается по кварти-
ре, хлопочет по хозяйству. Муж сидит в шкафу, на-
ливаясь от ярости кровью, в ожидании соперника.
А тот медлит. Зазвонил телефон, Иванов насторо-
жился. Оказалось – подруга жены, долго судачи-
ли о том, о сем. Затем другой звонок, опять не то,
деловой разговор. Соперник медлит. Иванову си-
деть в шкафу неудобно, душно, но терпит. Наконец
долгожданный стук в дверь, хозяин приготовился
к решительной встрече с гостем. Опять не то. Со-
седка зашла к жене за какой-то безделицей. Время
к ночи, а соперника все нет. Ревнивец уже в полу-
обморочном состоянии, да и естество призывно
напомнило о своих нуждах. Стало ясно, что встреча
не состоится, а как выбраться из шкафа, непонятно.
Жена сидит за столом, что-то подсчитывает в своих
бумагах, телевизор мирно поет голосом Окуджавы,
а муж в шкафу готов завыть благим матом. «Пусть
она хоть на минуту выйдет из дома!», – взмолился
Иванов, но Бог не слышал его. Выбора не остава-
лось: или задохнуться в шкафу от духоты и пыли,
или как-то выбираться оттуда. Решил обратить все
в шутку. Дескать, притаился в шкафу, чтобы разы-
грать ее, пошутить вроде как. Набрался храбрости
и решительно выпал из шкафа с диким криком,
похожим скорее на стон: «А вот и я!».
Иванов знал, что жена не сильно понимает шутки,
но не до такой же степени. Рухнула на пол, лежит
себе спокойненько и не дышит. Подполз к ней,
начал приводить в чувство, получалось плохо. Ки-
нулся в панике звонить в «скорую помощь». На
удивление «неотложка» приехала моментально.
Врачи быстро привели жену в чувства. Выйдя из
обморочного состояния, она не промолвила ни сло-
ва, только посмотрела на него так, будто высекла
взглядом. Врачи на всякий случай забрали ее с
собой в больницу. Иванов остался один.
Навсегда.
Выписавшись из больницы, жена к нему не верну-
лась. Побывала в квартире всего один раз, забрала
126 127
вещи и вывезла кое-какую мебель, пока муж был
на дежурстве. Он вернулся домой, а там, вместо ра-
достного щебетания жены, голос стен. Когда что-то
произносишь в пустом помещении, голос, отража-
ясь от стен и потолка, создает впечатление, что это
они разговаривают между собой. В доме и на сердце
стало пусто. Неоднократно ходил к ней на работу,
умолял простить. Она молча смотрела мимо, будто
его не существовало.
Вот так глупо и смешно закончилась история его
семейной жизни.
В подъезде раздался звук, похожий на взрыв пе-
тарды или пробки, вылетевшей с большой скоро-
стью из гигантской бутылки шампанского. Вслед
за хлопком в бездонном колодце подъезда раздался
гул, словно огромное цунами быстро поднимается
вверх, поглощая все на своем пути. Гул нарастал,
на душе становилось все тревожнее. Спрятаться
от опасности было негде, Иванов вжался в угол
лестничной площадки и приготовился к самому
худшему. Гул стал нестерпимым, Иванов заткнул
уши руками и старался не закрывать глаза, чтобы
наблюдать происходящее. Наконец гул приблизил-
ся вплотную, и Иванов увидел большую группу лю-
дей в спортивной форме, мчавшихся что есть силы
наверх. «Спортсмены», – с облегчением подумал
Иванов и расслабился, но зря так поступил.
Спортсмены вели себя совсем не по-спортивно-
му. Всячески мешали бежать своим соперникам:
толкались, поставляли подножки, били друг дру-
га локтями, в общем, использовали весь арсенал
недозволенных приемов. Даже мирно стоящему в
углу Иванову досталось несколько раз под дых, на
всякий случай. Одного из бегунов удачно подсекли,
и он рухнул на бетонные ступеньки, остальные, не
смущаясь, продолжали бег, перепрыгивая через
лежащего товарища, а кто и с явным удовольствием
потоптался на нем. Когда толпа бегунов со скоро-
стью цунами унеслась наверх, Иванов кинулся на
помощь.
– Вы сильно ушиблись? – спросил он, помогая
подняться лежащему на ступеньках бегуну.
– Да уж, досталось! – тяжело переводя дух, отве-
тил поверженный бегун. Опершись на поставлен-
ную Ивановым руку, с трудом сел на ступеньки, пе-
редыхая и постепенно приходя в себя. – Благодарю
вас за помощь.
– Что это было? – поинтересовался подъездный
скиталец.
– Vertical running, бег по вертикали, такой вид
спорта, придумали в Америке и теперь во всем мире
сходят с ума.
– Ничего себе спорт! Это какие-то гладиаторские
ристалища, нельзя же так беспардонно и жестоко
фолить. У вас вообще судьи есть?
– Есть, конечно, но всем хочется победить, – отве-
чал спортсмен, ощупывая ушибленные места.
– Нас учили побеждать честно.
– Это было, когда соревновались за значок ГТО.
Теперь на кону большие премиальные не до сан-
тиментов, – бегун, опираясь на стену, поднялся на
ноги, разминая ушибленные конечности.
– А как же – спорт залог здоровья?
– Ну, если ограничиваться лечебной физкультурой,
128 129
то да. А спорт больших достижений, с огромны-
ми нагрузками на организм, изнуряющими тре-
нировками, неимоверным напряжением нервов и
сил – враг здоровья. Начинает заниматься спортом
молодой, полный сил человек, а заканчивает зача-
стую практически инвалид. Вот так! – Говорил это
спортсмен, продолжая разминаться, без особых
чувств, как будто констатируя факт, совсем не от-
носящийся к его жизни.
– Неужели только за деньги?
– Почему же только деньги? Многие ради славы,
желания первенствовать, победить всех и себя в том
числе. Но деньги – эквивалент и славы, и почета.
Только, к сожалению, чемпионами все быть не мо-
гут. А счастье улыбается только им, даже после окон-
чания спортивной карьеры. Сколько вон их подалось
ныне в политику, сидят по разным Думам, думку
гадают.
– А что делать тем, которым не улыбнулось счастье?
– Те, кто успел получить какое-нибудь образо-
вание, а, слава Богу, студенческий спорт никто не
отменял, устраиваются на тренерскую работу или в
спортивные чиновники. Ну а те, кто ленился учить-
ся, бегают до самой старости, вот как я, например. –
Бегун совсем оправился от падения, даже попрыгал
немного на месте.
– Полегче стало? – спросил Иванов, сочувствуя не
только болезненному состоянию бегуна.
Спортсмен почувствовал это и улыбнулся грустно.
– Только не надо меня жалеть, дружище, не стоит.
Я раньше бегал на длинные дистанции. Неплохим,
заметьте, был стайером, но до чемпионства не до-
тягивал. Разные были причины: чаще всего подво-
дили нервишки, не мог справиться с волнением, до
старта успевал перегореть, как лампочка. Иногда
физически не дотягивал, бывало, засуживали. Да,
о чем теперь говорить. Хотя есть что и вспомнить.
Сколько поездил и по стране, и за границей был,
с какими людьми общался. Весело пожил, только
учиться не хотел, дурак. А теперь что? Карьера за-
кончилась, появились молодые спортсмены, ста-
ричков списали. Приходится соглашаться на любое
предложение. По ступенькам вот бегаю, и всякое
разное. Так и буду продолжать, пока могу, кушать
на что-то надо. Ладно, поковыляю наверх.
– Разве их догонишь теперь!
– Все равно надо финишировать, хоть последним.
Таковы условия контракта на рекламу. Призовых-
то всего три места, а другим тоже нужно заработать
что-то. Вот все и тащат на себе хрень всякую. У меня
на майке, видишь? Надо донести бренд до конца,
иначе не заплатят.
Иванов остановил направившегося было вверх
бегуна неожиданным вопросом:
– Скажите, сколько в этом доме этажей?
Вопрос поставил спортсмена в тупик:
– А откуда я знаю?
– Как? Ну, вы же бежите дистанцию и не знаете
какую?
– Да какая мне разница! Пробегу сколько надо,
деваться-то некуда. А ты не знаешь, сколько этажей
в доме, где живешь?
– Так получилось.
Бегун как-то странно посмотрел на него.
130 131
– Бывает, – кратко бросил спортсмен, удаляясь
вверх по ступенькам.
– А есть ли вообще конец у этого здания? – задал
Иванов вопрос в спину удаляющемуся бегуну.
– Ну, ты даешь! – ответ прилетел уже откуда-то
сверху.
Последние вопросы Иванов задал чисто ритори-
чески, он давно понял, что выход такой простой
для других, ему закрыт. Пройдя со спортсменом
одинаковый путь, вместе с ним выбраться из лаби-
ринта не получится. То, что для других было легко
и просто, ему недоступно. Выход нужно искать не
в лабиринте лестничных маршей, в чем-то другом.
В своей жизни, в себе самом. Поэтому давно не
рвался за кем-нибудь, чтобы вырваться из надоев-
шего подъезда. Внутри росло ощущение, что вы-
ход где-то рядом, но сколько времени понадобится
прежде чем найдешь его – неизвестно. Вспомнив
пьяного кухонного философа, Иванов задумался о
свойствах времени.
«Вот я сейчас существую в состоянии полного
безвременья. Давно не знаю, который час, какой
день недели, сколько времени здесь нахожусь.
В подъезде всегда горит свет, и непонятно день те-
перь или ночь. Времени, как такового, я вообще не
ощущаю, его для меня как бы не существует. Жизнь
со временем проистекает параллельно, не пересека-
ясь. Но все же время продолжает оказывать на мою
жизнь непосредственное влияние. Течение времени
бороздит лицо морщинами, истлевает вместе с оде-
ждой, истекая, отмирает вкупе со стремленьями и
желаниями. В бесконечном пространстве подъезда
время с каждой секундой, не ощущаемой мной,
приближает мою кончину. Значит, они вовсе не
параллельны, а может, и просто единое целое. Вре-
мя и жизнь всегда существуют вместе. Пока течет
время, продолжается жизнь, когда существование
подходит к концу, прекращается и бег времени.
Оканчивается оно правда только для меня, другим
же продолжает свой коловорот. Без времени жизни
нет, а может ли существовать оно в небытие.
„И сказал Бог: да будет свет; и стал свет. И увидел
Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы.
И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер,
и было утро: день один“, – вспомнилось Иванову би-
блейское откровение. – Бог создал время в первый
день творения, вместе с материей, а в человека вдох-
нул дух жизни только в шестой. Значит, время суще-
ствовало задолго до того, как началась любая жизнь
на земле, и является одним из непременных условий
существования всего живого, даже растений. Выхо-
дит, жизнь человеческая зависит от времени и без
него существовать не может. Ответ прост и ясен. Но
совершенно не верен. Появилось время творческим
произволением Создателя. Бог – Творец всего суще-
ствующего, в том числе и времени, сам является вечно
живым. Значит, жизнь была до сотворения времени
и вполне может существовать без него. Когда человек
умирает, отрезок его жизни, измеряемый временем,
заканчивается и переходит в другой, вечный, где вре-
мя над жизнью не имеет никакой власти».
– Уф! – Иванов даже вспотел от умственного на-
пряжения. Но остановиться не мог, таким увлека-
тельным занятием оказались размышления.
132 133
«Все это правильно, если принять за аксиому, что
Бог есть и мудро управляет всем в мире. Но если этого
не принять, жизнь пуста и никчемна. Глупо просто
родиться, жить, есть, пить, творить, любить, продол-
жать род. Зачем стремиться и стараться? Если за все
наградой смерть. Пустота и тлен. К чему всю жизнь
накапливал опыт? Чтобы в одночасье превратить
все в прах. Нет! Жизнь не имеет смысла, если за-
канчивается так бездарно – небытием. Как велико-
лепен окружающий нас мир, в нем все гармонично.
Совершенно! И даже человек, варварски разрушая
экологию, вырывая из цепочки жизни огромные зве-
нья животных или растений, истребляя их, не может
разрушить этого совершенства. Экосистема воссозда-
ет себя, замещает вырванные звенья невесть откуда
взявшимися резервами. Мир совершенен, неужели
человек, созданный Богом как венец творения, менее
гармоничен. Он вместе с тем, что является частью
этого мира, все-таки играет в нем совершенно особую
роль, он один обладает той силой разума, способной
творчески преобразовывать мир или уничтожить
его. Чтобы не разрушать окружающую гармонию,
человеку одной мудрости маловато, необходимо со-
вершенство разума и духа. Да, можно возразить, что
пока от человека больше вреда природе. Возможно,
это и так. Человек должен сделать еще много усилий,
чтобы превратиться из человека разумного в новую
форму – человека совершенного.
Только для этого ему нужно ощутить себя бес-
смертным. Почему? Ну, во-первых, конец делает
существование бесцельным и глупым. И во-вторых,
ощущая себя смертным, он всегда будет относиться
к окружающему как временщик. А что ему нужно?
Быстрее взять от жизни все возможное. При этом
средства и методы не имеют никакого значения.
„Танцуй, пока молодой“, – слова, которые, луч-
ше других подходят для этого. Делай что-то, пока
живой, завтра конец, можешь не успеть. Ощущая
давящую силу времени, человек не может сопро-
тивляться низменным своим желаниям и, загребая
вершки, разрушает огромный плодородный слой,
который кормил бы еще много поколений. Времен-
щик – разрушитель. Человек же, живущий с над-
еждой на вечность, старается созидать, накапливать
полезное для обоих отечеств земного и небесного.
Временщик рыщет по земле, надеясь в ней обре-
сти упокоение, а совершенный стремится ввысь к
загадочной синеве бездонного неба, ощущая себя
частью вселенной.
Бог сотворил совершенный мир и бессмертного
человека в качестве мудрого управителя его. Тот,
отпадая от Бога, начинает изменять окружающий
мир, разрушая гармонию, этим уничтожая его. До-
стичь гармонии человека с миром невозможно без
Бога. Значит, Бог есть! Он, создав мир из ничего,
продолжает управлять им, и каждой тварью в нем.
И моей жизнью тоже?»
От этой мысли Иванов оторопел, как застывает на
месте старатель, обнаруживший в грудах отрабо-
танной породы нечто. Еще не понятно, самородок
это или другой какой минерал. Хочется верить, и
боишься ошибиться. Повертев в голове пришедшую
мысль, как золотоискатель вертит в руках найден-
ный самородок, решил поподробнее исследовать ее.
134 135
«Если моей жизнью управляет Бог – наимудрей-
ший и всесовершеннейший, почему я здесь? Что
это – проклятие Божие или посланное Им испыта-
ние? Ошибка судьбы или проигрышный жребий?
Насколько моя жизнь зависит от моих действий, и
что есть воля Творца?» – вопросам не было конца.
Один цеплял собой другой, тот выкорчевывал из
глубин сознания третий, как взрывы на минном
поле следуют один за другим.
«Конечно, Бог создал человека совершенным, со
многими отличными от других живых тварей ка-
чествами или, скорее сказать, дарами. Созданный
по образу и подобию Божиему, человек получил от
Творца качества, присущие только Ему. Бессмер-
тие, талант, или дар творчества, разум и свободу.
Открыв в грехопадении не только жажду к позна-
ниям, но и притягательную силу зла, человек стал
использовать эти дары не по назначению. Свободно
выбирая свой путь, человек не всегда стремится к
добру, но часто порабощается злу.
Разрушает разум страстями, заглушает совесть
пороками, использует полученный талант не к со-
зиданию, а совсем наоборот, обрекая тем самым
себя на вечные муки. О каждом из нас есть Про-
мысел Божий, но мы сами вольны выбирать путь,
которым идти. Человек сам отвечает за то, как он
проживает собственную жизнь. Ответственен перед
всеми: собой, близкими и Богом. Как использовал
полученные дары, чем приумножил, что в сухом
остатке. За все держать ответ.
То, что торчу в этом пустом подъезде и не могу най-
ти выхода – не наказание, но вразумление. Еще один
дар долготерпения Божия. Видя, как погибаю духов-
но в пустоте проходящих дней, Господь протянул
руку помощи, открыл разум к изменению жизни».
Внезапно заголосившая сирена не на шутку ис-
пугала Иванова. Не только сам душераздирающий
звук холодил кровь, но и неизвестный источник его
происхождения. Тревога подняла Иванова на ноги и
потащила с неимоверной силой вниз. Чтобы знать,
как сохраниться от опасности, надо хотя бы понять,
откуда или отчего она происходит. Через короткий
промежуток времени звук повторился, затем вновь.
Только теперь Иванову казалось, что это не механиче-
ский звук, возвещающий об опасности, а дикий стон,
издаваемый живым существом. Так оно и оказалось.
Спустившись на несколько лестничных маршей
вниз, подъездный скиталец обнаружил источник
звука, так испугавший его. На ступеньках сидел ухо-
женный мужчина зрелого возраста и горько рыдал,
раскачиваясь, как маятник. При этом время от вре-
мени издавал истошный вой, который, разносясь
по пустому подъезду, превращался в устрашающее
звучание труб апокалипсиса. Иванову стало невы-
носимо жалко этого человека, он присел рядом с
ним на ступеньку, обняв за плечи, попытался уте-
шить.
– Вы потерялись? – участливо спросил он.
– Угу! – или что-то подобное сквозь рыдания от-
ветил мужчина.
– Ну, ничего, это не так ужасно, как может пока-
заться. Я вот тоже не могу найти свой дом, и ничего,
живу как-то, – Иванов думал, что встретил товари-
ща по несчастью, такого же подъездного скитальца,
136 137
как и он. – Не переживайте так, вместе мы быстрее
найдем выход.
Неизвестно от чего, или от проявленного вни-
мания, или от стыда за слезы, мужчина немного
успокоился, амплитуда движения маятника сокра-
тилась. Продолжая всхлипывать, он заговорил.
– Где моя квартира, я прекрасно знаю, вон та
дверь налево, – махнул в сторону родного дома
рукой. Помолчав немного, продолжил: – Я обездо-
лен в другом смысле, я потерял семью, – при этих
словах из его глаз опять излился водопад слез, дви-
жения маятника участились.
– С вашей семьей случилось что-то непоправимое?
Поставленный вопрос отрезвил страдальца и вер-
нул ему способность мыслить. Движения прекрати-
лись, речь стала более внятной.
– С чего вы взяли? С ними все хорошо.
– Ну и слава Богу! Что же вы расстраиваетесь?
– Плохо со мной. Очень, – он замолчал, достал
носовой платок, утер слезы и высморкался в него
же. После затянувшейся паузы продолжил: – Види-
те ли, я экономист, очень приличный, доктор наук,
профессор в университете. Одновременно руковожу
консалтинговой фирмой, небольшой, но весьма
доходной. У меня прекрасная жена, с которой про-
жили почти 30 лет вместе, двое сыновей, оба уже
женаты, внуков народили.
– Можно только позавидовать, как у вас все пре-
красно сложилось.
– Именно все было прекрасно до определенного
времени. Пока я не влюбился.
– Влюбился?
– Да, словно мальчишка, до умопомрачения. Как
это ни банально звучит, влюбился в молоденькую
студентку. Сам ума не приложу, как это могло прои-
зойти. Сколько студенток выучилось за время моей
педагогической деятельности, и никогда ничего
подобного со мной не происходило. Всю жизнь я
очень сильно любил свою жену и об измене никогда
не помышлял. А тут, как наваждение.
– Может, просто, как говорится, седина в бороду…
– Нет, это не какое-нибудь приключение – настоя-
щее сильное чувство. Любовь с первого взгляда, я и
не верил, что такое бывает. Большую часть времени я
отдаю работе в фирме, а в университете нагрузка сов-
сем небольшая. Преподаю, чтобы не потерять фор-
му, оставаться в тонусе, так сказать. В университете
особая, ни с чем не сравнимая атмосфера. От студен-
тов подпитываешься зарядом энергии, молодости,
бесшабашности. Общение со своим братом ученым
тоже весьма полезно: надо быть в курсе современных
тенденций в науке. Нигде не успеваю катастрофиче-
ски, везде бегом-бегом. Вот и в университет прибе-
гаешь, прочитал лекцию или принял зачет и бегом
на другую работу. В этой суете перестаешь разбирать
близких людей, а уж студентов запоминать вообще
нет никакой возможности. Они существуют как
бы единым целым. Нет, это не безликая масса, но
сильно вникать в личность каждого нет возможно-
сти. А ее я сразу выделил из общей массы.
Была ранняя весна, очень люблю это время года.
Когда серое зимнее небо вдруг озаряется ярким, те-
плым светом. Солнечные лучи согревают землю, снег
начинает только подтаивать, еще не превращаясь
138 139
в слякоть, наполняя воздух ароматом свежести и
чистоты. Люблю в такую погоду долгие пешие про-
гулки, просто так, без цели и смысла. Идешь и ни
о чем не думаешь. Такая бодрость в теле и надежда
в душе, не рассказать словами. Теперь такое случа-
ется редко, к сожалению.
Так было и в тот день. Весеннее солнце слепило
глаза сквозь незашторенные окна в аудиторию, а на
сердце тоска и жалость к самому себе из-за отсут-
ствия времени и возможности радоваться жизни.
И вот в таком состоянии души я вдруг увидел ее.
Она опоздала и поэтому обратила на себя внима-
ние. Влетела в аудитории, как ангел, рыжие волосы
в сиянии солнечных лучей, легкая, словно летящая
по воздуху, наполненному исходящими от нее ве-
сенними ароматами чистоты и свежести. Воздуху,
от которого стало трудно дышать. Но о каких-то
шагах к сближению я даже не думал.
Все бы закончилось просто влюбленностью, если
бы не случай. Еду как-то на машине, дождик льет.
Смотрю: она, мой ангел, бежит, перепрыгивая че-
рез лужи, намокла вся. Остановился, предложил
подвезти, она согласилась, села в машину, и я по-
ехал и вот до сих пор не могу остановиться.
– Так хороша?
– Не то слово, как хороша! Нежное голубогла-
зое, рыжеволосое создание. А какой прекрас-
ный, чистый, светлый человек. Скромна по про-
винциальному, не испорченная, не капризная.
Она сильно выделяется на фоне современных
дерзких, раскованных, незакомплексованных
девушек. Я ее люблю, просто безумно. Мне с ней
интересно, радостно, счастливо, одним словом.
Каждая наша встреча, как праздник, расстава-
ние – пытка. Я с ней как будто заново родился
на свет. Вдруг открылось столько нового и не-
изведанного в жизни, и во мне самом. Такая,
оказывается, внутри меня сохранилась бездна
нерастраченной нежности.
– Ну, и не расставались бы.
– А жена? Я ведь и ее тоже очень сильно люблю.
Мы с ней счастливо прожили тридцать лет. Пони-
маем друг друга без слов, до мельчайших подроб-
ностей, что называется, чувствуем боль другого на
расстоянии. Сколько всего пережито вместе. В са-
мые трудные моменты моей жизни она была рядом,
надежной опорой. Я не могу этого предать. Наконец
у нас дети, внуки, друзья, общие воспоминания. Как
с этим расстаться?
– Замкнутый круг какой-то.
– Безвыходная ситуация. С женой тоскую по той,
другой. Когда наоборот, тянет неимоверно к жене
домой. Там бросить не могу, и отсюда уйти невоз-
можно. Всех я сделал несчастными. Понимаю, что
только один я виноват во всем, но как изменить
ситуацию – не знаю.
Мужик опять хотел пустить обильные потоки
слез. Иванов отвлек его вопросом.
– А жена знает?
– Теперь да. Сами понимаете, не от меня, я никак
не мог решиться. Но мир не без добрых людей. Она
только спросила, правда ли это. Я подтвердил.
– И что, не отпускает?
– Она-то отпускает. Я уйти не могу. Ни слов, ни слез,
140 141
молча собрала вещи, и вот я здесь под дверью, как
выкинутый котенок.
– Да, ситуация… – протянул Иванов.
– Что делать? – страдалец опять закачался беспо-
койным маятником.
– Так, может, теперь со спокойной душой пойти
туда, к любимой девушке.
– Разве я смогу забыть жену? Буду страдать, му-
чить этим любимую девушку. Ничего радостного я
ей сейчас не смогу принести.
– Вернитесь домой, попросите прощения.
– Как я могу просить, если знаю, что опять по-
тянет к другой, а теперь, зная о ее существовании,
жена будет страдать вдвойне.
– Да, как ни кинь – везде клин.
Они посидели, молча размышляя о превратности
жизни. Иванов не нашел ничего лучше, как посо-
ветовать.
– А может, не возвращаться ни к одной?
– Не понимаю.
– Если трудно выбрать, к кому возвращаться, так
может, и не выбирать. Поживите отдельно от всех.
Есть где?
– Да, есть дача за городом, – мужчина оживился,
почувствовав, что замаячил какой-то намек на вы-
ход из создавшейся ситуации.
– А лучше вообще уехать на время. Надо скрыться
от всех, ни с кем не встречаться, даже не звонить.
Пусть сердце отдохнет, а потом само выберет, кого
больше любит. Настоящее, как говорится, видится
на расстоянии.
– Да, наверное, вы правы, надо абстрагироваться
от ситуации. Съеду на дачу, и как раз мне надо в
командировку за границу на две недели скоро, а
там поглядим.
Эта мысль так приглянулась ему, что он даже
улыбнулся облегченно. Выход это или самообман,
попытка оттянуть болезненное решение, не извест-
но. Но сейчас это казалось единственно верным
выходом и давало хоть какую-то надежду. Мужчина
оживленно вскочил, благодарно пожал руку Ивано-
ву и засеменил суетливо вниз, наверное, к выходу.
Когда звуки его шагов растворились в простран-
стве, Иванов продолжал сидеть на ступеньке и раз-
мышлять.
– Странная штука любовь. Казалось бы, чувство,
которое несет свет и радость, возвышает человека,
и вдруг такая боль и страдания. Как она много-
образна, сколько всего намешано в этом, казалось
бы, знакомом каждому чувстве. Ради любви совер-
шались великие подвиги, открывались континенты,
покорялись горы, сочинялись лучшие произведе-
ния. Ради нее же безжалостно убивали соперни-
ков, предавали друзей, совершали подлоги и массу
прочих мерзких преступлений. Каждая предназна-
ченная судьбой встреча – заоблачное переплетенье
душ и фейерверк чувств в лавинообразной круго-
верти счастья. Каждая супружеская измена – снеж-
ный ком скандалов, сплетен, ненависти и душевной
нищеты.
Одно и то же чувство делает одних и тех же людей
неимоверно счастливыми и безгранично несчаст-
ными, за совсем короткий промежуток времени.
Где потерялась грань между светом и тьмой?
142 143
Может быть, все от того, что люди извратили сам
смысл слова – любовь, саму сущность этого вели-
кого чувства, низведя все до уровня только эмоций.
Конечно, без них никакие человеческие взаимоот-
ношения невозможны вообще. Но есть ли еще что-
то более непостоянное и изменчивое, чем эмоции?
И как на такой шаткой основе строить длительный
семейный союз? Любовь – это не только радость об-
щения и обладания, но ответственность и верность
до подвига.
Самая сильная, буквально сносящая голову лю-
бовь – первая, юношеская, можно назвать ее влю-
бленностью. Чистое, всепоглощающие чувство,
когда для счастья вполне достаточно мимолетной
встречи, одинокого взмаха ресниц, случайного при-
косновения рук. Влюбленность похожа на летний
мощный ливень. Стремительному потоку невоз-
можно сопротивляться, но только последняя капля
упадет на землю, солнце безжалостно иссушает все,
только небольшие лужи на асфальте напоминают
о нем.
Такое же всепоглощающее чувство – страсть.
Возникает внезапно и разрывает сердца желани-
ем, не разбирая занимаемого положения и опыта
прожитых лет. Страсть – пожар с запредельной
температурой, дотла испепеляющий горящих и
безжалостно обжигающий прикоснувшихся. Но,
чем ярче горит, тем быстрее прогорает, и остаются
только дым и гарь.
Привязанность – слово не очень благозвучное для
употребления в контексте отношений полов, пусть
не совсем, но отображает суть семейной любви.
Привычка каждый день видеть друг друга, скучать
о своей второй половине, добывать средства, со-
гревать очаг, заботиться о детях – дорогого стоит
и вполне может называться любовью. Влюблен-
ность и страсть, если не остывают со временем в
привязанность, скоро проходят и, часто иссякая,
разрушают брак. А, если гармонично перерастают
в любовь-привязанность, не только сохраняют брак,
но и открывают новые, до того времени неизведан-
ные грани супружеской жизни.
В каждом возрасте есть свои достоинства, но
нельзя удержать время и оставаться в одном воз-
расте. Нет ничего более жалкого, чем молодящиеся
старички. Редко кто может сохранить юношеский
порыв на всю жизнь, хотя бывают исключения,
подтверждающие правила. Любовь, как хорошее
вино, с годами только совершенствуется. Недаром
чудо, благословляющее брак, что сотворил Иисус
Христос, было претворение воды в вино на свадьбе
в Канне Галилейской. Как пенял жениху распоря-
дитель пира, что тот лучшее вино подал в конце
свадьбы, вопреки здравому смыслу. Сначала пода-
ют лучшее, а когда гости уже захмелели, перестали
разбирать вкус вина, подают абы какое.
Брак не пир, вкус к жизни с годами не портится, а
наоборот утончается, и умеющие сохранять отноше-
ния только с годами начинают ощущать истинный
вкус любви. В огромной стране, среди миллионов
людей, уловить мимолетный взгляд, прикоснуть-
ся к руке, вдохнуть аромат волос того, кто станет
на всю жизнь самым близким и родным челове-
ком, само по себе великое чудо. Но не меньший дар
144 145
сохранить чувство, пронести его через годы, сози-
дая и превозмогая, прощая и подставляя плечо.
Любовь, привязанность – не прозябание в скуке
однообразия дней и лет, не просто дань обязатель-
ствам, а истинное единение душ. Таким парам не
надо слов для выражения чувств, им все можно объ-
яснить одним взглядом. Даже время, истлевающее
на стрелках часов, отображается только на лицах,
не имея власти над отношениями. Семейная жизнь
не однообразна, есть в ней приливы и отливы, бури
и штили, холод и пламя. Привязанность – это гра-
ница между минусом и плюсом, севером и югом,
ориентируясь на которую, супруги отмеряют сте-
пень своего удаления и повод к возвращению. Кто
упустил ее из вида, становится потерянным для
семьи и себя самого.
Конечно, есть еще высшее проявление любви –
жертвенность. Только на нее способны очень силь-
ные и мудрые люди, коих единицы. Пожертво-
вать чем-то в себе, а может быть и самой жизнью,
способен далеко не каждый, это великий подвиг.
О таких людях слагают легенды, поют песни, со-
чиняют романы, что возвеличивает их в веках. На
фоне таких историй тихая семейная жизнь может
показаться сухой и пресной. Хотя, на самом деле, в
ней не меньше жертвенности и остроты чувств. Се-
мья – хрупкий сосуд, одно неосторожное движение
и разлетится – не соберешь.
Вспомнив о трагическом развале собственной
семьи, Иванов взгрустнул. Ничем хорошим для
него развод не закончился, а полным крахом всей
его жизни.
Привык к семейной жизни Иванов быстро, от-
выкал очень долго и болезненно. Из дома ушел
уют, перестало вкусно пахнуть, не ждала по утрам
свежевыглаженная сорочка, некого стало ожидать
из поездок. В одночасье жизнь потеряла всякую
привлекательность, и вместе с ней вообще какой-
либо смысл. Пробовал пить. Но это было не его.
Организм отказывался принимать большие дозы
алкоголя и брезгливо извергал из себя все выпитое.
Устав от борьбы с тошнотой, прекратил всяческие
попытки утопить горе в вине. Покуситься на собст-
венную жизнь боялся. Страшно было даже пред-
ставить способ, которым должно это произойти.
Пробовал, как в детстве, скрыться в мире иллюзий.
Но не читалось и в мире мечтаний скрыться не по-
лучалось. Людей, которые могли бы поддержать и
утешить, не оказалось рядом. Вдобавок ко всем не-
счастьям, фирма, которую Иванов доблестно охра-
нял, скоропостижно скончалась, никому об этом не
сообщив. Начальство просто перестало появляться
на работе. Сначала на это не обратили особого вни-
мания, мало ли, в командировку отъехали или еще
куда. Прояснилось все, когда пригласили в морг на
опознание. Фирма лопнула, персонал разбежался,
прихватив с собой, в качестве компенсации за не-
выплаченную зарплату, кто что мог. Иванову «при-
хватизировать» было нечего, разве что турникет, но
какой от него прок в хозяйстве.
Оказался Иванов, как та старуха, у разбитого ко-
рыта. Семья распалась, работы не стало и вместе с
ней средств к существованию, в общем, сплошные
неудачи. Часто судьба в такие трудные моменты
146 147
жизни делает резкий крен, выходя из крутого пике.
Так всегда случалось с ним, грустно и смешно.
Началось все с того, что у него заболел зуб. Так
сильно, что десна опухла, будто за щеку засуну-
ли бильярдный шар. Боль выматывала душу, но
к стоматологу не обращался. Предпринимал вся-
кие народные средства, чтобы утихомирить боль.
Прикладывал холод – не помогало. Грел соль на
сковородке и, завернув в платок, прикладывал к
больной щеке, полоскал всем, чем придется, но
боль усиливалась. Промучился весь день, а ночью
вообще наступил полный конец света. От боли в
прямом смысле слова лез на стену. Щека распухла
так, что глаз полностью закрылся. С первыми луча-
ми солнца был уже у дверей зуболечебницы.
Только успели открыть дверь в кабинет, как он
влетел туда и уселся без приглашения в кресло. Чем
вызвал недовольство доктора, женщины высокой,
дородной и, по всему видно, решительной. Если бы
не такая сильная боль, Иванов мог бы заметить по
ее виду, что день с утра у нее не задался. Не выспа-
лась или кто нервы сделал с утра пораньше, только
о работе ей думать хотелось меньше всего.
– Смотри, какой шустрый, – кинула она выплыв-
шей из-за ширмы медсестре. – Что, так плохо?
– Очень плохо, – промычал Иванов.
– Ну что, как будем драть, на сухую или вколем
чего-нибудь? – непонятно кого, его или медсестру,
спросила врачиха.
Иванову было уже в принципе все равно, только
бы скорее, хотя с анестезией вроде бы получше.
– Давайте уколем, – медсестра говорила прият-
ным грудным голосом. – У вас аллергии на ново-
каин нет? – спросила она пациента.
– Нет, – честно ответил Иванов. Не потому, что ее
не было, а просто не знал, есть ли она, поскольку до
этого никогда к наркозу не прибегал. Если бы дал
развернутый ответ, наверное, все пошло бы по-дру-
гому. Но сил говорить, много не было.
– Ну, давай коли, – смилостивилась врачиха, раз-
глядывая безразлично свои ногти.
Медсестра за ширмой долго брякала какими-то
склянками. Иванов терял последние силы. Нако-
нец, она подступила к нему со шприцем, заставила
открыть рот.
– Не бойтесь, будет не больно, – и безжалостно
воткнула иглу в воспаленную десну.
Больно было очень, он вскрикнул, чем вызвал
хищную улыбку у доктора. Постепенно боль стала
уходить, и вместе с ней начало улетучиваться созна-
ние. То ли бессонная ночь, или общее истощение
организма подействовали. Последнее, что помнил
Иванов – это лицо врачихи, которое в одно мгнове-
ние поменяло маску безразличия на гримасу ужаса.
Она вскочила и подбежала к нему, распластанному
в зубоврачебном кресле.
Дальше все происходило как будто в полудре-
ме. Иванову показалось, что врачиха, подбежав к
креслу, упала на него всей массой своего грузного
тела. Стало очень трудно дышать. Он провалился
в темноту, будто в яму. Окружающая обстановка
и предметы, люди – все исчезло. Голова пошла
кругом, вслед за ней закружилось все тело. Это
было приятное и легкое кружение. Тело стало будто
148 149
невесомым, при этом ни рукой, ни ногой он поше-
велить не мог. Неведомая сила подхватила его и по-
несла плавно куда-то вверх, как порыв ветра подхва-
тывает и несет опавший осенний лист. Продолжая
кружиться, Иванов поднимался все выше и выше.
Было ощущение, что его нежно засасывает в ка-
кую-то воронку. Способности чувствовать и мыслить
он не терял. «Может, я умер?» – пришла в голову
мысль. Но ни страха, ни печали по этому поводу
он не испытывал. «Умер, ну и пусть. Ну и хорошо!
Конец злоключениям», – мысли текли спокойно,
не смущая душу ужасом, а наоборот умиротворяя
ее. «Вот он – настоящий покой», – сделал он, воз-
можно, последнее открытие в своей жизни. Разум
постепенно угасал, все чувства слились в одно. Бла-
женство – по-другому нельзя назвать это состояние.
Никакой музыки не звучало, но ему казалось, что
она есть. Он не слышал звуков, только чувствовал
легкую ритмичную вибрацию, сопровождающую его
восхождение, это вполне могла быть музыка.
Постепенно поток стал мощнее, амплитуда кру-
жения ускорилась, сердце тревожно замерло в ожи-
дании чего-то страшного и неотвратимого. Вне-
запно воронка закончилась, и он оказался в так же
непроглядном и бесконечном пространстве. Если
в воронке он, не видя ее границ, твердо знал, что
они есть, то здесь он погрузился в темную бездну.
Ощущение холода и бесконечности поселили в его
душе такой же беспредельный и леденящий ужас.
Он хотел кричать, чтобы как-то, выплеснуть его из
себя, но не мог, не знал, как это сделать. В кромеш-
ной мгле он не мог увидеть, но отчетливо ощущал
кружение вокруг себя каких-то крылатых созданий.
Птицы ли это были, или огромные летучи мыши,
или еще какие существа, разобрать было невозмож-
но. Они кружили вокруг совершенно беззвучно,
только дыхание ветра выдавало их присутствие.
Круг постепенно сужался, неизвестные твари про-
летали совсем близко и больно хлестали крыльями
по лицу и плечам Иванова. Конечностями поше-
велить не получалось, поэтому отогнать от себя
летающих агрессоров или хотя бы закрыться от них,
он не мог. Внезапный сильный удар воспламенил
грудь Иванова. Один за другим несколько силь-
ных ударов острым клювом или когтями в грудь
нанесли ему летающие воители тьмы. Было очень
больно и невыносимо страшно. Сознание подсказа-
ло, что его хотят столкнуть вниз, в самые глубины
тьмы. Зацепиться за что-нибудь, как-то сохранить
существующее направление движения иначе как
усилиями мысли, он не мог. Он понял, что только
это, здесь в этом мире, имеет силу, и устремил все
свои мысли и чувства вверх. И там увидел свет. Он
не поверил сначала, но это был именно свет. Едва
различимый блик света, словно видимое через тол-
щу воды в океане, отражение солнца в зеркальной
поверхности. Казалось, еще немного и сможет уви-
деть голубизну небес.
Несмотря на ноющую от боли грудь, Иванов по-
чувствовал огромное облегчение, летучие изуверы
оставили его в покое, а движение ввысь стало бо-
лее стремительным. Вдруг огромная, холодная и
сильная рука схватила его за правую ногу и резко
потянула вниз. Он чувствовал, как хрустит кость
150 151
под безжалостной хваткой неизвестного врага. Свет
стал удаляться с огромной скоростью, ужас опять
заполнил все его существо, лишая возможности
мыслить и тем самым сопротивляться злой воле.
Иванов понял, что это конец. Последние мгнове-
ния его жизни. Он точно знал, что жить ему оста-
лось всего десять секунд. Он видел в подсознании,
что как будто перевернули песочные часы, и мел-
кие крупинки одна за другой проваливаясь через
отверстие вниз, превращают ни во что его жизнь.
Всего десять секунд осталось ему. Он точно знал эту
цифру. Но секунды были здесь гораздо эластичнее,
чем там, в мире физических измерений. Он ощу-
щал время как живое, и хотя оно было конечно, и
остановить его он был не в силах, но как-то влиять
на него мог вполне. Чем лихорадочнее билась его
мысли, тем скорее сыпался песок, а когда он раз-
мышлял более спокойно и размеренно, песчинки
текли медленнее. Оставался очень короткий проме-
жуток жизни, миг, не больше. Изменить настоящее
невозможно, мечтать о будущем глупо, остаются
только воспоминания.
Он слышал раньше, что перед человеком в по-
следние мгновения пред глазами пролетает вся
его жизнь. Именно так произошло сейчас с ним.
Это было не кино, нет. Перед Ивановым как будто
отрылась книга, на раскрытых страницах которой
была видна вся его жизнь. Разные события, и счаст-
ливые, и стыдные, все в одно мгновение, люди и
события, даже запахи и вкусы. Одно лицо было
среди всех самое любимое и родное. «Бабушка!», –
Иванов увидел отчетливо ее лицо. Бабушка смотре-
ла на него так, как делала только она, любящим и
очень добрым взглядом. Лицо бабушки озарялось
каким-то особым, неземным светом. Он становился
все ярче и ярче, пока совсем не ослепил его.
– Ну, наконец-то пришел в себя! – услышал Ива-
нов незнакомый радостный голос. Открыл гла-
за и тут же зажмурился, ослепленный ярким, бе-
лым светом. – Не прячьтесь, больше не позволим
ускользать от нас, – послышался другой, более
взрослый и спокойный голос. – Открывайте глаза.
С возращением вас!
Иванов, наконец, смог открыть глаза. Долго, не-
понимающим взором осматривал место, где он
оказался. Сразу несколько человек в больничной
спецодежде склонились над ним и о чем-то радост-
но говорили. Пациент молчал, всеми мыслями и
чувствами пребывая еще там, в другом мире, откуда
его вытащили эти замечательные люди.
Потом Иванову по секрету рассказали все, что с
ним произошло.
Оказалось, что у него аллергия на новокаин,
который ему вколола сердобольная медсестра в
зубоврачебном кабинете. С ним случился анафи-
лактический шок, и сердце перестало работать.
Хорошо докторица быстро поняла, что это не про-
сто обморок хлипкого интеллигента, а все гораздо
серьезнее, кинулась спасать пациента.
Пока медсестра вызывала неотложку, доктор при-
нялась делать искусственное дыхание и массаж сер-
дца. Вырывая зубы пациентам, она, видно, неплохо
накачала мышцы. Одним рывком выхватила Ивано-
ва из кресла и, уложив на полу, начала процедуру.
152 153
Делала она это очень усердно, так, что сломала ему
два ребра, но все усилия ее закончились безрезуль-
татно. Только приехавшая быстро скорая смогла
завести мотор Иванова. Понадобился прямой укол
адреналина в сердце, после чего оно снова забилось,
но очень слабенько. Надо было срочно доставить его
в реанимацию. Врачи и санитары очень спешили, и
только поэтому, не вписавшись в поворот на лест-
нице, уронили пациента с носилок. В итоге Иванов
оказался лежащим на ступеньках со сломанной в
двух местах ногой. Сломалась она от падения или
кто наступил, история болезни умалчивает.
Вот так Иванов сходил к стоматологу полечить
больной зуб. Очнулся в реанимации после клиниче-
ской смерти, со сломанными ребрами и ногой. При-
чем переломы обнаружили не сразу. Больной был без
сознания, и пожаловаться на боль в ноге и грудной
клетке не мог, а врачи решали более сложную задачу
по спасению его жизни. Когда нога сильно опухла
и посинела, на нее обратили внимание. Ну, а ребра
заросли быстрее всего. Нога неправильно срасталась
и еще очень долго болела. Кстати, а зуб он сохранил,
тот после этого случая его больше не беспокоил.
Когда Иванова выписали из больницы, меди-
цинское начальство оформило ему инвалидность,
как бы извиняясь за происшедшее или дабы он
не ходил с жалобами на оказанную медицинскую
помощь. Как бы там ни было, он получил пенсию
по инвалидности 2 группы, причиной, как ни уди-
вительно, стала именно больная нога. Жаловаться
он и не собирался, а за пенсию был даже очень
благодарен.
Так его жизнь совершила крутой вираж. Как го-
ворится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
– Вы себя хорошо чувствуете? – подъездный ски-
талец, зарывшись в воспоминаниях, не заметил
шествующего мимо него человека.
– Что? – вздрогнул от неожиданности Иванов.
– Я спрашиваю, вы себя нормально чувствуете?
Может, я могу, чем-нибудь помочь? – участливо
спросил молодой, лет тридцати, человек. Одет он
был попросту в джинсы и джемпер. Ничего необыч-
ного, но Иванов, почему-то сразу понял, что перед
ним человек высокого интеллектуального труда.
– Спасибо. Не беспокойтесь, со мной все в поряд-
ке. И помочь вы мне ничем не можете. Это не по
силам никому.
– Неужели все так отчаянно?
– Вы даже не представляете!
– Жаль, ну хоть что-то я могу сделать? Деньги там,
продукты или еще что? – не унимался в порыве
милосердия незнакомец.
– В моем теперешнем состоянии деньги не игра-
ют никакой роли. Понимаете, я потерял свой дом.
Вот брожу здесь по этому подъезду и не могу найти
родного жилища. Да и не только его. Кажется, я по-
терял что-то важное и самое главное в своей жизни.
О чем забыл или прошел мимо.
– Если дело за этим, то это как раз ко мне, – улыб-
нулся молодой человек.
– Вы, наверное, не поняли всей сложности моей
ситуации, – горестно вздохнул Иванов.
– Я все понимаю прекрасно. Поверьте, искренне хо-
чу вам помочь, и мне кажется, знаю, как это сделать.
154 155
– Не могу понять, шутите вы или издеваетесь, –
подъездный скиталец готов уже был обидеться не
незнакомца.
– Не обижайтесь, я нисколько не шучу и уж тем
более не издеваюсь. Давайте поднимемся ко мне в
квартиру, и я все объясню. Пойдемте скорее, – он
потянул Иванова за рукав.
Скиталец, повинуясь такому напору, поднялся
со ступенек и покорно зашагал за молодым чело-
веком. Тот жил в небольшой двухкомнатной квар-
тире. Обитал, собственно, он в одной комнате, а
во второй работал. Порядка во всей квартире явно
не доставало, а кабинет вообще напоминал свалку
компьютерной техники. Несколько мощных мо-
ниторов освещали комнату мерцающим светом,
системники таинственно шептались между собой
жужжанием куллеров. Масса других, неизвестных
Иванову приборов, соединенных сотнями хаотич-
но переплетающихся проводов, заполняли собой
всю территории комнаты. Единственно свободное
пространство в центре занимало старинное кресло
с весьма потертой обивкой. В него хозяин квартиры
усадил Иванова и попытался объяснять причину
своего поведения.
– Я, конечно, не маг и не волшебник, но кое-что
хочу вам предложить.
– Вы экстрасенс? – Иванов всерьез стал опасаться,
не совершит ли этот малый над его мозгом какого-
нибудь насилия.
– Вовсе нет. Никакого отношения к эзотерике я
не имею. Профессия у меня самая что ни на есть
материалистическая – программист. Да, самый
обычный программист, – подтвердил хозяин квар-
тиры, заметив сомнение в лице гостя.
– И как вы собираетесь мне помочь? У вас что,
есть специальная программа?
– Именно так – есть специальная программа.
– Ну, вы даете! – Иванов попытался встать с кре-
сла, но молодой человек насильно усадил его назад.
– Не торопитесь с выводами, сначала выслушайте
меня! – глаза хозяина горели нездоровым блеском,
сам он лихорадочно ходил туда-сюда по комна-
те. Иванов никак не мог вспомнить, кого же он
ему напоминает. – Я действительно занимаюсь
составлением различных компьютерных программ.
Увлекательное, знаете ли, дело, но сейчас не об
этом. Компьютер, великое изобретение человека, и
похож на своего создателя в области мыслительной
деятельности, конечно. Постоянно совершенству-
ясь, и процессоры, и программное обеспечение все
дальше продвигаются вперед к созданию искусст-
венного разума, подобного человеческому или даже
превосходящего его.
– Как интересно, – съязвил гость. – Только я не
пойму, как компьютер может помочь мне сейчас.
– Не сам компьютер, а программа, которую я со-
здал. Я много занимался компьютерной памятью,
проблемами сохранения и восстановления инфор-
мации.
«Шурик, – Иванов вспомнил, на кого похож мо-
лодой ученый. –Вылитый Шурик, из фильма про
Ивана Васильевича, только без очков», – обрадо-
вался своему открытию гость. И спросил вслух, сам
не понимая почему:
156 157
– А очки где?
Хозяин, занятый своими мыслями, ответил ма-
шинально:
– Я ношу контактные линзы. А причем здесь это
собственно? – но не стал отвлекаться, фокусиру-
ясь на постороннем вопросе, а продолжил свою
тему: – Поскольку, как я уже говорил, компью-
тер – мыслительная техника, устроенная по образу
человека, то я подумал, а что если попробовать
использовать элементы компьютерной програм-
мы для воздействия на сознание человека. Начал
изучать физиологию, строение головного мозга,
психоанализ и многие связанные с этим науки.
В общем, провел большую работу на стыке многих
наук. Рассказывать об этом нужно долго. В итоге
мне удалось создать такую программу, которая по-
могает восстанавливать человеческую память.
– Что!? – теперь Иванов вскочил из кресла от
неподдельного удивления. Хозяин опять усадил
его на место.
– Да, восстанавливает память. Только пока еще
все на уровне эксперимента, опытов, так сказать.
– Есть какие-нибудь результаты?
– Есть, хотя выводы делать еще рано.
– И все-таки.
– Тружусь я в свободное от основной работы время,
поэтому результатов не так много, но те, что есть, до-
статочно перспективны. У склеротиков память улуч-
шается, больных амнезией на самом деле не так много,
но те, с которыми я работал, вспоминали свое прош-
лое. Кроме тех, конечно, кто просто косил под потерю
памяти. Бывают и самые неожиданные случаи.
– Какие случаи?
– Как это ни странно звучит, люди вспоминали то,
что с ними не происходило.
– Как это?! – удивился гость.
– Как вам объяснить, – ученый задумчиво заша-
гал по комнате. – Каждый из нас. Нет, пусть не все,
но многие, случается, проходят мимо чего-то само-
го важного в своей жизни. Не решаются на посту-
пок, выбирают неверное направление, идут на сдел-
ку с совестью и прочее, что мешает им быть самими
собой, занять подобающее место, сделать открытие.
Бывает, как в сказке, стоишь на распутье дорог и
решаешь, куда идти. Налево пойдешь – костей не
соберешь, направо – удачи не жди, а прямо – лучше
бы совсем не родиться. Сколько людей ошиблось,
выбирая не то направление. Так вот некоторые
пациенты вспоминают, где нужно было свернуть.
– И что?
– Как «что»? Появляется возможность вернуться
назад и изменить путь.
– А не поздно?
– Пока человек жив, всегда остается шанс.
– Хорошо, я готов попробовать ваше изобретение.
Что нужно делать? – решительно заявил Иванов.
– Да, собственно, ничего особого. Садитесь по-
удобнее, а я закреплю на вашей голове специаль-
ные датчики, которые будут излучать волны на
участки мозга, отвечающие за память.
– Мои действия?
– Никаких. Расслабьтесь, закройте глаза и вни-
майте происходящему.
– Хорошо.
158 159
Ученый засуетился с датчиками и проводками.
Закрепив на лбу и других участках головы какие-то
приборы, подключил их множеством проводков к
компьютеру.
– Ну, что готовы?
– Готов.
– Включаю.
Иванов, немного поерзав, нашел удобную позу в
кресле, расслабился и закрыл глаза. Длительный
период времени он старался что-нибудь почувст-
вовать, но кроме некоторого жжения в местах уста-
новки датчиков, ничего не ощущал. Хотелось все
время почесать там, и несколько раз он поднимал
машинально руку, окрик ученого останавливал
его. Сделав поспешный вывод, что эксперимент не
удался, Иванов задремал.
Снился ему большой луг, раскрашенный разноц-
ветьем трав, залитый солнечным светом. Среди
высокой травы бегал мальчик лет 6-ти, одетый в
белую майку и шорты песочного цвета, гоняясь с
сачком за бабочками. Мальчик всем своим видом
излучал счастье, и подопытному, волей-неволей,
предалось это чувство. Он сидел в кресле и радо-
вался радостью маленького мальчика. Когда ребе-
нок повернулся к нему лицом, Иванов вздрогнул
от неожиданности. Пред ним был он сам, только
в детском возрасте. Ошибки быть не могло, черты
лица, повадки, движения – все было его. Он силил-
ся вспомнить, когда и где это было.
Лицо мальчика озарилось лучезарной улыбкой, и
он призывно замахал свободной от сачка рукой. От-
зываясь на этот призыв, на луг выбежала девочка,
года на два помладше. Дети стали вдвоем бегать и
резвиться на лугу. Иванов ничего не слышал, но и
без этого было понятно, что им хорошо вместе. Они
бегали, валялись на траве, плели венки из ярких
цветов. Он никак не мог сообразить, кто эта девоч-
ка. Черты ее лица неразличимо были похожи на
него. Само собой напрашивалось заключение, что
они брат и сестра. Иванов же твердо знал, сестры,
даже двоюродной, у него никогда не было! Выхо-
дит, что его обманывали всю жизнь? Как такое мог-
ло случиться?! У мамы точно не было больше детей.
Наверное, отец где-то на стороне прижил дочку?
Пока Иванов мучился сомненьями, обстановка на
лугу начала меняться. Внезапно налетевшие тучи
закрыли солнце, подул сильный ветер, недруже-
любно пригибая траву и цветы к земле, назревала
буря. Вот-вот прольется дождь, небо озарили пер-
вые всполохи грозы. Дети в ужасе замерли посере-
дине луга. «Бегите скорее домой! Спасайтесь!» –
закричал изо всех сил Иванов, забыв, что видит
все это во сне, и дети его не слышат. Ощущение
опасности нарастало.
Первые крупные капли дождя привели мальчика
в чувства, он схватил сестру за руку и потянул за
собой. На краю луга рос огромный старый дуб. Дети
побежали к нему, надеясь спрятаться под его кро-
ной от дождя. Небо озарилось яркими вспышками
молний, вода лавиной хлынула на детей. «Толь-
ко не туда, не под дерево!» – взвыл Иванов. Он
знал, что одиноко стоящие в поле деревья – самая
лучшая мишень для молнии. Только дети, похо-
же, этого не знали, и что было сил бежали к дубу.
160 161
Мощный разряд небесного электричества оза-
рил луг и сознание Иванова. Ударом молнии мозг
пробило откровение: «Это же мои неродившиеся
дети»! Непонятно откуда пришедшая мысль накры-
ла его мощной волной эмоций. Здесь была и ужас-
ная тоска по несвершившемуся счастью, любовь к
нерожденным детям, и страх за них.
Еще один сильный разряд озарил небо, молния
вошла в землю совсем рядом с деревом, под кото-
рым успели спрятаться дети. «Осторожнее!» – за-
кричал Иванов и, дернувшись всем телом, попытал-
ся вскочить и побежать им на помощь.
– Осторожно! Вы поломаете мне всю аппарату-
ру! – молодой ученый крепко держал за плечи, рву-
щегося бежать Иванова. – Успокойтесь, это всего
лишь сон.
– Там же дети в опасности! – никак не мог прийти
в себя Иванов.
– Никаких детей там нет! Вам все пригрезилось,
это был лечебный сон. Вспомните, мы с вами про-
водим эксперимент по восстановлению памяти.
– Да, да, эксперимент! Это только сон! – подо-
пытный опять рухнул в кресло, с трудом переводя
дыхание и постепенно приходя в себя.
Ученому не терпелось узнать о результатах опы-
та, но он деликатно выжидал, когда гость придет в
чувство. Наконец, не выдержав, спросил.
– Как я понимаю, эксперимент удался?
– Более чем! Ваша программа замечательно ра-
ботает.
– Чем-то вам помогло?
– Да, очень помогло. Простите, говорить об этом
пока не могу, надо все самому сначала осмыслить.
– Что-то увидели?
– Как вы и говорили – самое важное событие,
мимо которого прошел в жизни. Спасибо вам ог-
ромное! Если бы не ваша чудо-техника, так бы и
провел всю жизнь в неведении.
Ученый явно был доволен результатом экспе-
римента, конечно, хотелось узнать подробности,
только лезть во внутренний мир своего гостя он
не решался. А тот сам делиться переживаниями не
хотел, а даже совсем наоборот. Встав с кресла, еще
раз поблагодарил хозяина за помощь.
– Еще раз благодарю и прошу прощения, но мне
нужно побыть одному.
Понимая, что гость пережил сильное потрясе-
ние, хозяин не стал препятствовать его желанию
покинуть гостеприимную квартиру. Иванов, про-
должая находиться в несколько сомнамбулистиче-
ском состоянии, вышел за дверь, опустился на один
лестничный пролет вниз и занял привычное для
размышлений место на ступеньке.
Дети! Никогда раньше не посещало его осознан-
ное желание иметь детей. Если бы так случилось,
то он бы не возражал, но самому быть инициато-
ром в этом вопросе ему не хотелось. Конечно, если
бы жена настаивала, вопросов не было. А так, про
пеленки, распашонки, памперсы, бессонные ночи,
насморки и ушибленные колени знал только по-
наслышке. Вообще отношения с детьми у него не
получались. Он не умел с ними играть и понимать
их желаний. Детство было страной такого дальне-
го зарубежья, куда не вели известные ему дороги.
162 163
И вот теперь непонятные, неизведанные раньше
чувства сокрушили его сердце.
– Виноват! Виноват! Виноват! – захлебывался
Иванов покаянием. Перед неродившимися деть-
ми, не позволил им жить, радоваться свету солнца,
любить друзей, творить и верить. Виноват перед
собственной женой, не дал ей возможности испы-
тать самое главное чувство в жизни женщины –
материнство. Хотела ли она детей? Как ни странно,
говорили они об этом редко и неконкретно. Но
даже если она не сильно хотела стать матерью, то
это все равно его вина. Значит, он не проявил себя
как надежная опора для нее. Не показал себя насто-
ящим главой семьи, способным окружить близких
людей заботой.
Виноват перед бабушкой и дедом, родителями,
некому будет хранить воспоминания о них и полоть
траву на их могилках. Виноват перед прошлым и
будущим, разорвав цепь событий. Не может дерево
расти без корня, и корень не плодоносит без ство-
ла и веток. А если дерево, имея мощную корневую
систему, крепкий ветвистый ствол, не приносит
плода, зачем оно? Виноват перед небом и землею,
ветром и дождем, солнцем и луной, лесом и травой.
Виноват перед всем миром. Ибо если человек не
будет рождать себе подобных, мир перестанет быть.
«Плодитесь и населяйте землю», – заповедь Божия,
которая двигает мирозданием.
Обделил самого себя, лишил величайшего счастья
в жизни. Что может сравниться с детской, чистой
непосредственностью, когда любят не за что-то, а
просто так. Улыбкой беззубого рта, взглядом при-
пухших спросонья глаз, брызг воды из ванночки,
первых шагов и первых слов.
Горечь проистекла из самых глубин сердца Ива-
нова и отравила все его существо.
– Вот он! Гоняюсь, понимаешь, за ним по всему
подъезду, а он посиживает себе спокойненько и в ус
не дует, – перед подъездным скитальцем возникла
давешняя знакомая, с таким видом, будто и впрямь
давно искала его.
– Это ты? – неподдельное удивление выразилось
в кратком его вопросе.
– Я, а кто же еще!
– Не ожидал!
– Я сама от себя не ожидала, что буду бегать за
мужиком по ступенькам.
– С чего бы это вдруг?
– Ну, это … – она смущенно запнулась, – вот, возь-
ми. – Протянула ему смятую пятидесятидолларо-
вую купюру.
– А говорила, не брала, – съехидничал Иванов.
– Я и сейчас говорю, не брала. Нашла на площад-
ке, ты, видно, сам обронил, – женщина продолжала
настаивать на своей невиновности.
– Скажи, а почему ты решила их вернуть?
– Решила и решила, – с обидой в голосе, сказала
она и, немного помолчав, продолжила. Просто по-
казалось, что ты не такой, как все.
– А какой?
– Да ну тебя! Бегаю тут за тобой, ты вроде и не
рад.
– Рад, конечно!
– Ну вот и забери свои деньги.
164 165
– Да я не деньгам, а тебе рад. Ну, в смысле встре-
тить тебя рад.
Женщина зарделась краской то ли смущения, то
ли радости.
– Скажешь тоже… рад.
Повисла неловкая пауза. Женщина ждала раз-
вития событий, но их не происходило. Иванов,
воспользовавшись моментом, старался получше
рассмотреть собеседницу. Чуть тронутое временем,
миловидное лицо сохраняло печать некой таин-
ственности и недосказанности, выдающую в ней
глубокую и чувственную натуру. Для Иванова оста-
валось загадкой, кто она и как сюда попала, но это
не настораживало его и даже не возбуждало любо-
пытства. Прошлое престало иметь определяющее
значение, а настоящее не огорчало, как прежде.
В какой-то момент он почувствовал, что пришло об-
легчение. Немаловажной причиной тому была эта
женщина. В своих злоключениях он был искрен-
не рад любому живому существу, но эта встреча
казалась особой. Иванов чувствовал к собеседни-
це расположение, о котором боялся признаваться
даже себе. В какой-то момент ему представилось,
что она и есть та самая очаровательная, озорная
девчушка из его детских грез, только выросшая и
обремененная жизненным опытом, растворенным
страданиями.
– Ну что, я пойду? – нерешительно спросила она.
Иванову очень не хотелось, чтобы она уходила, и
как ее остановить, он не знал.
– Куда пойдешь?
– Туда.
– Куда туда?
– Ну, туда. Да ну тебя, малахольный.
Женщина развернулась, чтобы уйти. Иванов оста-
новил ее неожиданным вопросом.
– Скажи, а у тебя дети есть?
– Нет, – она оторопела от такого вопроса.
– А хотела бы иметь их?
– Не понимаю.
– Что тут непонятного, детей хочешь?
– От кого?
– Да какая разница, от кого! В принципе, да или нет.
– А тебе зачем это знать?
– Надо, просто скажи, хочешь или нет завести
детей?
– Что значит завести? Это же не моль, дети сами
собой не заводятся.
– Понятно, – разочаровано протянул Иванов.
– Что тебе может быть понятно?! Это же серьезное
дело. Надо все хорошенько обдумать. Где, как, от
кого? И ряд других вопросов, – горячо заговорила
она, выдавая тем самым, что задело ее за живое.
– А если от меня, к примеру?
– От тебя? – казалось, вопрос поставил ее в ту-
пик. – Что прямо здесь и сейчас?
– Ну не совсем здесь и не прямо сейчас, а в прин-
ципе.
– Опять «в принципе». Ты что, смеешься надо
мной?
– Нет, нисколько не смеюсь!
– Да знаю я вас! – В словах ее послышались слезы.
Она развернулась и пошла медленно вниз.
– Погоди, вернись, я ведь серьезно говорю.
166 167
– Да пошел ты! – убегая вниз по лестнице, она
прикрыла лицо руками, чтобы не показывать слез.
– Погоди! – крикнул Иванов ей вслед. – Ну, вот
ушла, – он разочарованно сел опять на ступень-
ку. – Да, диалога не получилось. Придется опять
говорить с самим собой, хотя порядком поднадоело.
А что делать? Другого ничего не остается. Ситуация
хороша только тем, что можно не спеша и обстоя-
тельно размышлять.
Начнем сначала, определимся с целью. А она
очень непростая, нужно найти выход из этого ла-
биринта. А если его нет. Значит, цель недостижима,
можно сказать, эфемерна или вовсе отсутствует.
Ну не может же быть все это бессмысленным дви-
жением в никуда. А если принять за цель сам этот
путь. Не решение задачи, не достижение конечной
точки, но что-то важное, что обретаешь на пути –
есть цель и смысл. Как у альпинистов, чтобы до-
стичь конечной цели – вершины, устраиваются
несколько промежуточных лагерей – точек отсчета
на определенный участок маршрута. Не всегда аль-
пинистам удается достичь вершины, но каждый по-
коренный участок маршрута – уже большая победа.
Обретается опыт, проверяются снаряжение и люди,
идущие рядом. Но только после этого можно на-
звать людей, скачущих по горам, альпинистами. Не
только покоренная вершина делает их такими, но
сам пройденный путь испытаний и преодолений.
Не каждый может добраться до вершины, кто-то
застревает в промежуточном лагере, по недостатку
сил, болезней или еще каких причин, но только
не трусости. Награды и слава, конечно, достаются
победителям, но и не дотянувшим до конца – почет
и уважение. И те и другие носят одинаково гордое
имя – покорители вершин, потому что смогли пре-
одолеть себя. В этом и есть цель и смысл.
Значит и я должен что-то преодолеть? Но что? Ну
не установить же мировой рекорд по количеству
пройденных ступенек за определенный отрезок
времени. Все, что я могу преодолеть, находится
внутри меня. Измениться. Выбраться отсюда можно
только став другим человеком. Научиться дорожить
каждым днем жизни, наполняя его смыслом и со-
держанием. Не скрываться от людей, не бояться
их, а попробовать любить, принимая такими, какие
они есть, со всем несовершенством человеческой
натуры. Стремиться приносить им пользу, особен-
но одиноким и несчастным. Да мало ли, что еще
необходимо сделать. Главное научиться слушать
сердце, оно знает, к чему стремиться, и не заглу-
шать совесть.
– Да, очень высокие и мудрые слова говоришь, –
вступило в диалог с Ивановым его контр-эго. Не-
ужели в первый раз посещают тебя такие мысли?
Случалось и раньше: бередило душу ощущение
бесцельности бытия. Совесть жгла, сердце ныло,
мысли азбукой Морзе стучали в голове сигналом
«SOS». Страх смерти ужасом будил от сна и при-
зывал к переменам. И что? Все осталось на уровне
благих намерений. Превозмочь себя не смог. Не
растворяться ли теперешние горячие порывы об-
лаком пара в воздушном пространстве?
– Нет. Чтобы так не случилось, я и заперт здесь. Не
только для того, чтобы почувствовать необходимость
168 169
перемен, но и понять, где черпать силы, на чью по-
мощь надеяться в противостоянии с собой. Как че-
ловек, попавший в трясину. Болотная жижа засосала
его и не отпускает, все больше затягивая вглубь.
И как бы ни барахтался в отчаянии, пытаясь сам
себе помочь, становится только хуже и приближает
конец. Здесь приходит осознание, что выход один –
звать на помощь, ибо своими силами не спастись.
Кто протянет руку?
За время скитания в подъезде этот вопрос прояс-
нился тоже. С самого начала Иванов чувствовал,
что неведомая сила удерживает его здесь. Посте-
пенно сознание прояснило, что эта сила – Бог. Все-
могущий Господь, давший ему испытанием этот
путь, ведущий к себе самому. Только Он один спо-
собен понять и утешить, защитить и вразумить. Его
силой можно спастись и обрести надежду. Здесь,
в этом, казалось бы, пустом, безжизненном про-
странстве, Иванов, как никогда, почувствовал опа-
ляющее дыхание Божие. Живительный Дух Жизни
незаметно проникал в глубь его души и постепенно,
шаг за шагом, открывал сердце и разум к познанию
Истины.
Однажды Иванов стоял уже на пороге открытия.
Искал путь соединиться с Богом, но не получилось
тогда. Заблудился среди множества дорог, не сумел
выбрать правильное направление.
Тогда, выписавшись из больницы после клиниче-
ской смерти, он всерьез задумался над таинствен-
ными вопросами мироздания. Плавание в бездне
небытия открыло доселе наведываемую сторону
жизни – духовную. Никаких знаний на эту тему он
не имел, кроме курса «Научного атеизма» из уни-
верситетской программы. Но, считая себя ученым-
материалистом, и к предмету, да и к философии
вообще, относился равнодушно, если не сказать
презрительно. Ему вполне хватало физики, мета-
физика была за пределами его сознания.
Ринулся восполнять пробелы. Благо, сейчас на
прилавках можно найти все что угодно. Религи-
озная литература, книги по эзотерике, магии всех
цветов и оттенков, тайным учениям и доктринам,
к тому примешивались инопланетяне, люди-рыбы
и всякое прочее. Читал все без разбора, в голове
смешалось несоединяемое: христианство с лама-
измом, Ницше с Кастанедой, Малахов с Вангой,
«Тирукурал» с «Розой мира». В таком симбиозе
просвещения ожидать не приходилось, умопом-
рачение же было близко. Постепенно стал сужать
круг интересов.
Особо манил Тибет, индийские религиозные уче-
ния. Завораживали сами слова и понятия: карма,
реинкарнация, мантры, нирвана. В связи с религи-
озной мешаниной в голове и близостью восточных
откровений остановился на созвучных учениях Бла-
ватской и Рерихов. Они, как ему виделось, изучив
все духовное наследие человечества, объединили в
одну стройную систему. Его разум, приученный к
точному анализу, хотел уяснить в изложении этих
теорий сродный с научным метод. Мучительно
пытаясь понять суть, он много времени провел,
скрупулезно, с карандашом в руках, изучая тексты.
Казалось, вот-вот и откроется вход в неведомое,
еще чуть-чуть и наступит просветление. Но за при-
170 171
открытой дверью, как правило, был тупик, сия-
ние оказывалось лишь отблеском давно известных
истин. Он думал, что мешает его несовершенство,
и если приложить усилия, то все случится. Или
старания было недостаточно, или еще чего, но не
случилось. Вместе с тем душа, отдельно от разума,
искала созвучия тем ощущениям, что испытал там,
за порогом жизни. Гармонии не получалось.
Неизвестно, куда бы завели Иванова эти духов-
ные метания, если бы не один случай, как всегда
трагичный и смешной.
В одном была польза от увлечения Индией, на-
чал заниматься физическими упражнениями, что
имело положительное воздействие на организм.
Началось все с медитации. Нужно было садиться в
позу лотоса, а Иванову с больной ногой это никак
не удавалось. Тогда он начал постепенно осваивать
комплекс упражнений по развитию гибкости из
«Хатха-йоги». Сначала было неимоверно трудно,
тело категорически отказывалось гнуться и ужасно
болело. Но Иванов, как никогда, проявил несвойст-
венную ему настойчивость. Продолжал заниматься,
преодолевая себя. Со временем стало полегче, по-
степенно освоил простейшие асаны. Дальше, дви-
гаясь от простого к сложному, стал одну за другой
покорять трудные асаны, наконец, и «поза лотоса»
была освоена… Тело от постоянных тренировок
обрело невиданную легкость, плечи расправились,
походка стала молодцевато пружинистой, больная
нога практически не беспокоила.
Чем больше занимался, тем интереснее стано-
вилось. Появилась новая цель – освоить самую
сложную позу Дви-Пада-Ширшасана, с двумя за-
кинутыми за голову ногами. Желание было столь
сильно, что он не покладая ног тренировался.
И вот уже научился закидывать одну ногу за голову
и оставаться неподвижным довольно длительное
время. Со второй было сложнее, перелом давал о
себе знать. Но Иванов не отчаивался и трениро-
вался не щадя сил, как известно, старания всегда
вознаграждаются.
Однажды, превозмогая боль и напрягая все силы,
он достиг успеха. Вторая нога победно замаячила над
головой. Только радость оказалась преждевремен-
ной. Дикая боль взорвалась в ноге, и, словно разряд
молнии, пронзила все тело. Вернуть ноги в прежнее
положение не представлялось возможным, поскольку
их заклинило, и даже толком пошевелить ими он не
мог. Руками себе помочь тоже не удавалось. Посколь-
ку они были спереди и служили опорой для всего
тела. Грудную клетку сдавило так, что даже кричать
от боли не хватало дыхания, сердце замерло от отча-
яния. Истерически взвизгивая, рванулся всем телом,
в надежде освободиться из плена, но вместо этого
потерял равновесие и рухнул на спину.
Мало того, что эта поза оказалась еще более уни-
зительной, из нее выбраться было гораздо сложнее.
Иванов стал похож на перевернутую на панцирь
черепаху, беспомощно перебирающую в воздухе
ножками. Не имея твердой точки опоры, он не мог
управлять своим телом. Ничего не оставалось, как
лить слезы и пытаться звать на помощь. Да только
кто услышит еле различимые стоны и придет на
помощь? Друзья и знакомые давно забыли, в какую
172 173
сторону открывается дверь в его квартире. Соседи?
Им сейчас не до него.
Потом, спустя какое-то время, они найдут по запа-
ху его останки, лежащие в странной позе. Надежды
на помощь было очень мало, только счастливый
случай мог его спасти.
Неизвестно, сколько прошло времени, но он слу-
чился! Благодаря, конечно, милости Божией и тру-
дам его жены. Именно она, в свое время обеспоко-
енная сохранностью все прирастающего имущества,
настояла на установке прочной металлической две-
ри. Квартира, защищенная такой преградой, стала
напоминать добротный сейф. На эту дверь рано или
поздно должны были нацелиться злоумышленни-
ки, хотя бы из спортивного интереса. Ясное дело,
если установлена дорогая, мощная дверь, значит
есть что за ней хранить. Долго ли они караулили
заветную дверь, теперь не узнаем, но, очевидно, вы-
следив, что хозяева не беспокоят свои апартамен-
ты посещением, решили сами войти внутрь, дабы
чем-нибудь поживиться. Наивные жители часто
покупаются на рекламу дорогих, супер надежных
дверей и запоров, на самом деле не служащих для
похитителей какой-нибудь серьезной помехой. Так
и дверь в квартиру Иванова легко, как падшая жен-
щина, распахнулась перед специалистами.
Внутреннее убранство квартиры разочаровало
воров.
– Наверное, все деньги потратили на установку
двери, – догадался один из них.
– Может, прячут, как обычно? – проявлял настой-
чивость другой.
– Ну что ж, давай поищем, – согласился первый.
Они вошли в комнату, где лежал хозяин кварти-
ры, и остолбенели от ужаса. Много страданий и не-
справедливости за свою суровую, воровскую жизнь
видели эти люди. Пострадавших в безжалостных
криминальных разборках, бесправных зеков, до
полусмерти избитых вертухаями на пересылках, из-
можденных отсидкой в БУРах, но подобного ужаса
не переживали никогда!
– Братцы! – еле слышно прохрипел Иванов, и
слеза, одна единственная, скатилась по его щеке.
– Ну и скрутила жизнь братана, – почему-то та-
инственным шепотом выдохнул один из злоумыш-
ленников.
– Да чтоб я такого обокрал! Да не в жисть, падла
буду! – сурово рубанул воздух другой.
Воры обошли страдальца вокруг, сочувственно
покивали головами, но сами трогать Иванова не
рискнули. Вызвали «Скорую помощь». Уходя, один
из них порылся в карманах и положил на стол ты-
сячерублевую купюру.
«Скорая» не замедлила ждать. Врачи оказались
людьми менее сентиментальными, деловито уло-
жили страдальца на носилки и отправили в боль-
ницу. Странное дело, вместе с врачами из квартиры
Иванова ушли и деньги, оставленные прежними
посетителями на столе.
В больнице его продержали достаточно долго.
Врачи, предав ему первоначальное положение, ни-
как не могли понять, зачем он так искорежил свое
тело. Хирурги, быстро сотворив свое дело, передали
больного в руки психиатров. Те долго беседовали с
174 175
ним, изучали, созывали консилиумы, но так и не
придя к единому мнению, отпустили на волю.
Стояла поздняя осень. Самая нелюбимая им пора
года. Наводило тоску ощущение, что осенью природа
постепенно дряхлеет, плачет дождями от старческой
немощи и умирает, завернувшись в саван из опав-
ших грязных листьев. Дожди, слякоть под ногами,
унылое серое небо – все выводило его из душевного
равновесия. На улице находиться невозможно: сыро
и промозгло, дома неуютно от холода. Осенью он
мерз всегда больше, чем от зимней стужи. Может
быть, отопление не включали еще в домах, но скорее
всего, от общего упадка сил, душевных и телесных.
Холодно было не только в доме, стужа обхватила
сердце. Жизнь не баловала радостью в настоящем
и благих перспектив на будущее не сулила. Уныние,
овладевшее им, привело к полному расслаблению.
Делать ничего не хотелось, даже приготовить пищу
заставлял себя силой. Питался в основном про-
дуктами быстрого приготовления. Часами сидел
в прострации на диване, тупо глядя в никуда. Или
включал телевизор, который стал единственным
средством общения с внешним миром. Долго щел-
кал пультом, не в состоянии сосредоточиться на
какой-нибудь конкретной передаче. Все они были
неинтересны. Иногда, правда, задерживался на
интеллектуальных шоу, удивляясь, что еще не до
конца растерял свои знания. Новые фильмы смо-
треть было скучно. Одни и те же актеры в снятых,
как под копирку, сериалах, которые смешивались в
голове в один бесконечный. Фильмы прежних лет
смотреть было тяжело. Воспоминания о безвоз-
вратно потерянном времени, отображенном в них,
больно ранили душу. Утирая накатившие слезы,
спешил переключиться на другой канал, тем более
их появилось множество.
Из дома выбирался редко, только по крайней
необходимости, чаще всего за продуктами в бли-
жайший магазин. Не то чтобы мир вокруг казался
враждебным или опасным, нет. Он не мог сфор-
мулировать, почему трудно находиться на улице
среди людей. О том, чтобы где-то развлечься или
с кем-нибудь пообщаться, мысли такой допустить
не мог. Хотя все возможности для этого были, в том
числи и финансовые. Пенсия, конечно, была незна-
чительная, но появился новый источник доходов.
Благодаря деду, конечно, вернее его коллекции.
Однажды по телевизору Иванов увидел передачу
про такого же, как дед, коллекционера всяких на-
секомых и с удивлением узнал, что эти паразиты
стоят немалых денег. Кинулся в кладовку искать
дедовы запасы. Благо, что, делая ремонт, не выки-
нули эти коробочки, снятые со стен на помойку, а
намерение такое было. Жена, поразмышляв тогда
недолго, руководствуясь только присущим ей даром
предвидения, аккуратненько разложила все по ко-
робкам и спрятала в кладовке до лучших времен.
И вот теперь они настали. Иванов приценился, кол-
лекция оказалась дорогостоящей. Ему предлагали
продать сразу всю за вполне приличные деньги. Он
отказался. Продавал время от времени один или
два экспоната на необходимые расходы.
Так в унынии и пустоте проистекали его дни. Он
не жил, а доживал отведенный срок, хотя имел все
176 177
возможности и средства для активной, нормальной
жизни. И то, что он попал в железобетонную запад-
ню подъезда, являлось закономерным следствием
его бытия. И было, по сути, спасением от уныло од-
нообразных дней и неминуемой ранней кончины.
Смогу ли, хватит ли сил начать все заново? Это уж
как Бог даст. Ведь, наверное, только ради этого я и
заперт здесь.
Шагая легким направлением вниз, видимо, ошиб-
ся. Никакой уверенности в том, что наверху ждет
удача, тоже нет. Путь наверх может оказаться таким
же бесконечно долгим и безрезультатным, но иного
выхода нет. Будет очень нелегко, но в этом-то и есть
главный смысл. В труде, в преодолении.
Странник собрался с силами и зашагал наверх.
Один, два, три лестничных пролета. Дыхание уча-
стилось, кровь застучала в висках. Передохнул нем-
ного и опять пошел. Предательски заболела нога.
Воспользовавшись этим, «здравый смысл» завере-
щал: «Одумайся. Что ты делаешь? Ты же инвалид,
побереги себя».
– Нет, отступать нельзя! – Застыдил себя Ива-
нов. – И так всю жизнь избегал лишнего напряже-
ния, отступал при первых трудностях. Больше так
продолжаться не может.
Жадно хватая ртом воздух, спотыкаясь, преодо-
лел еще несколько лестничных маршей и упал на
площадке в полном изнеможении. Тело не справ-
лялось, а душа летела ввысь. Сердце оставалось
твердым и решительным, на душе было светло и
радостно. В таком состоянии Иванов задремал.
– Что, притомился, брат? – разбудил его мягкий,
мужской голос. Иванов сквозь пелену сна разглядел
худое, продолговатое лицо, с острой седой бород-
кой и усами, точь-в-точь похожее на лицо доктора
Айболита.
– Доктор? – совсем по-детски спросонья прого-
ворил Иванов.
– Да, доктор. Поднимайтесь, негоже спать на хо-
лодном бетонном полу. Зайдем ко мне, чайку вы-
пьешь, отдохнешь немного.
– Чаю, это хорошо бы, – встрепенулся скиталец.
Собрав последние силы, поднялся и пошел за ста-
ричком. Благо, что дремал Иванов возле его двери.
При входе в квартиру на гостя обрушилась лави-
на сконцентрированного травяного запаха. Такого
обилия душистых трав, лежащих на всех предметах
мебели и просто на полу, развешанных на опутав-
ших все комнаты веревках, он не видел никогда.
Запах каждой из них, соединяясь, образовывал
такой густой, духмяный аромат, что у гостя голова
пошла кругом. Сродный этому дух был на сеновале
в деревне, где он несколько раз ночевал, будучи в
гостях у дедовых знакомых.
– Вижу, совсем тебя разморило. Давай-ка приляг,
поспи чуток, – старичок уложил гостя прямо на тра-
вы, подстелив какую-то рогожку. Объятия Морфея
тут же подхватили Иванова и унесли в царство снов.
Спал он долго и без сновидений блаженным сном
младенца.
Проснувшись, ощутил такой прилив сил, хоть
горы воротить. Настроение тоже под стать, радост-
ное. Услышал, как хозяин бряцает на кухне посу-
дой, поспешил туда.
178 179
– Ну как, выспался? – встретил его хозяин вопросом.
– Спасибо, выспался замечательно. Давненько так
хорошо не получалось поспать.
– Это целебный аромат трав помогает. Они хра-
нят в себе силу земли родной, на которой произ-
растают. Помнишь, в былинах богатыри, когда не
хватало им своих сил победить нечисть лютую, при-
зывали на помощь землю русскую. И побеждали ее
силою любого врага.
– Какая же в ней особая сила?
– Земля наша непростая, недаром называют Русь
Святой. Потому что земля наша страданиями очи-
щена. Политая кровью и потом, слезами многих
поколений, терзаемая врагами, но никогда не по-
бежденная, хранит в себе особую чудодействен-
ную силу. Кто любит ее и чтит, питается соками ее,
верен ей до гроба, тот тверд и несгибаем, могуч и
непоколебим, как великие богатыри русские.
Говорил старичок так вдохновенно и величествен-
но, что Иванову представилось, будто и не старичок
это вовсе, а богатырь былинный. Мало того, он и
сам почувствовал готовность взять меч или булаву
и встать в богатырский строй, защищать землю
русскую.
– Вы прямо поэт, – восхитился гость.
– Да какой из меня поэт, – усмехнулся хозяин,
устыдившись своего порыва. – Я, вообще-то, до-
ктор. Отработал терапевтом сорок лет. Теперь вот
на пенсии, но продолжаю помогать людям.
– Как это называется, – Иванов порылся в па-
мяти, затем сообщил: – Вспомнил – травник. Это
что-то вроде знахаря?
– Ничего не знахарь, – хозяин всерьез обиделся. –
Они люди необразованные, лечат не столько тра-
вами, а заговорами разными. Не знаю, какую силу
призывают. А я врач и помогаю только отварами
без всякой бесовщины.
– Простите, я не хотел вас обидеть, в народе так
говорят, – пытался оправдаться гость.
– Ладно, ничего, я привык уже к этому. Да я и
травник-то так себе. Вот бабушка моя была насто-
ящей специалисткой. Все травы знала наперечет,
где какая растет, когда сорвать, засушить, какой
отвар от хвори разной заварить. Ходячая народная
энциклопедия была.
– Вам свои знания передала?
– Ну не то чтобы передала, когда она умерла, я
студентом был, верил во всесилие науки, и если бы
она стала что-то всерьез говорить со мной об этом
тогда, я бы только посмеялся. Это у меня осталось с
детства. Родители мои были геологами. Постоянно
разъезжали по экспедициям, а меня оставляли на
бабушку. Так до школы я у нее и прожил, а потом
каждый год на все лето приезжал. Специально она
меня ничему не учила, просто все совершалось на
моих глазах. Помогал ей собирать, сушить, зава-
ривать травы. Она рассказывала, только я слушал
невнимательно, о чем жалею теперь. Вся округа к
ней ходила лечиться. Да, что там, из области приез-
жали, даже из Москвы. А себя не смогла вылечить,
умерла скоропостижно от рака.
– А вы как пришли к этому?
– Очень непросто. Когда был студентом, даже
подтрунивал над бабушкой, не верил в силу трав.
180 181
Вот инъекцию сделать, микстуру приписать – это
дело! Смешно теперь вспоминать. Я уже говорил,
что работал терапевтом. Сначала принимал в рай-
онной поликлинике, потом в больнице был за-
ведующим приемным отделением. Неплохим, в
общем, был лекарем. Очень расстраивался, когда
не доставало собственных сил и знаний вылечить
некоторых больных. Бывает, бьешься за кого-то, он
тебе уже почти родным становится, а результат –
летальный исход.
– Печально.
– Не то слово, обидно. Однажды привезли в боль-
ницу девчушку одну, лет восьми. Вся светленькая
такая, чисто ангел. Смотрит, как дети бегают, а у
самой сил на игры нет. Родители плачут, девочка
сохнет не по дням, по часам. Врачи ничего не нахо-
дят. У нас тоже всесторонне обследовали, а диагноз
поставить не смогли. А девочке совсем худо. Тут
как раз поехал в бабушкину деревню погостить к
родственникам, они жили в ее доме. Нахлынули
воспоминания детства, отправился спать на сено-
вал, а там веники висят, остатки бабушкиного раз-
нотравья лечебного. Тут пришла в голову мысль,
давай-ка попробую. Ночь почти не спал, вспоми-
нал бабушкины уроки. Наутро чуть свет прихва-
тил травки, сел на электричку и вернулся в город.
Сделал отвар, начал давать девочке и, не поверите,
помогло. Стала моя красавица оживать, а через
несколько месяцев совсем поправилась.
– И с тех пор вы травник?
– Нет, гораздо позже. Начал заниматься этим делом
серьезно, когда на пенсию вышел. В то время со мной
случилось большое несчастье, жена погибла в авто-
катастрофе. Стояла на остановке ждала автобус. Тут,
откуда ни возьмись, лихач пьяный вылетел на пере-
кресток. Жмет резко на тормоза, его заносит и прямо
на людей, стоящих на остановке. Очень мне тогда
плохо стало. Жить совсем не хотелось, но ради дочки
и внуков надо было. Работать больше не мог, сидел,
как сыч, один дома, ни с кем не желал общаться.
А люди по старой памяти все обращались за помо-
щью. Одному помог, другому и почувствовал, боль
утихает. Оказалось, помогая людям в их бедах и бо-
лезнях, спасаешь и себя. Растворяешь свою боль вме-
сте с их, и всем становится легче. Не стоит прятаться
с болью в своей берлоге, а идти к тем, кому еще хуже.
Снова стал лечить людей. Только теперь мое отно-
шение к химии круто изменилось, поэтому занялся
фитотерапией, как это правильно называется. Да что
ж это я, тебя баснями потчую, чайник вскипел давно,
садись поближе, закусим, чем Бог послал.
– Спасибо, – Иванов придвинулся к столу и с удо-
вольствием закусил, чем Бог послал, как сказал
хозяин, запив ароматным травяным чаем.
– Хочу спросить, а медициной вы теперь прене-
брегаете?
– Почему же. Научные знания, накопленные че-
ловечеством тысячелетиями, никто не отменял. Не-
возможно лечить болезнь, если не установить пра-
вильного диагноза, а здесь без современных средств
не обойтись. Медицина, причем любая ее отрасль,
очень важная и полезная вещь и пренебрегать ей –
быть врагом собственному здоровью. Фитотерапия –
помощь врачу, а не противопоставление. Хорошо,
182 183
если можно заменить травами препараты, изго-
товленные химическим путем, ведь они не всегда
безвредны.
На стене висел большой деревянный крест с рас-
пятием, явно церковной принадлежности.
– Что это за крест? – спросил гость.
– Крест тоже достался от бабушки. Он раньше
находился в деревенском храме, когда его закрыли,
иконы, книги и другую церковную утварь бросили
на улице, чтобы сжечь. Сельчане, кто что мог, раз-
несли по домам. Бабушка вот этот крест сберегла.
Всю жизнь хранила, завещав вернуть в храм, когда
вновь откроется. Вот сейчас ремонтируем храм всем
миром, даст Бог, скоро вернется святыня на свое
законное место.
– Надо же, как в воду глядела.
– Насчет прозорливости не знаю, а вот мудрая
была, чисто Академия наук. Не смейтесь. На любой
вопрос, даже самый сложный, у нее находился ответ.
Задачки по математике помогала мне решать, хотя
сама закончила только 3 класса церковно-приход-
ской школы. Решаем задачку, она подумает и отвеча-
ет, причем правильно. Спрашиваю, каким методом
решала, смеется. Я, говорит, по жизни разложила, и
вышел ответ. И так во всем. Особенно часто по жи-
тейским проблемам к ней обращались. Всем находи-
ла совет. Иногда, кажется, ну полную чушь говорит.
Время проходит, все как надо складывается. Вот
такая замечательная бабушка у меня была.
– Да, просто чудо какое-то!
– А крест этот мне в свое время не мил был.
– Почему?
– Тогда же все октябрятами, пионерами были,
против религии боролись. Хочется кого-нибудь
из мальчишек пригласить домой, поиграть, а они
только зайдут, увидят крест и сразу бежать. Из-за
этого со мной никто дружить не хотел. Еще с детст-
ва не люблю покойников.
– Боитесь?
– Я же врач, как я могу бояться покойников, ког-
да с первого курса в анатомичке. Нет, совсем по
другому поводу. Бабушка была еще вроде церков-
ной старосты что ли, не знаю, как правильно ска-
зать. В общем, у нее собирались другие старушки
по праздникам, пели что-то церковное, читали,
короче службу справляли, как они говорили. А уж
если кто помрет у нас ли, в соседней деревне, сразу
посылали за бабушкой. Читала над покойниками
лучше всех. А меня куда девать маленького? С собой
брала. Так что я сызмальства вырос возле покойни-
ков, и ел, и спал рядом. Всю заупокойную службу
знал наизусть. Бабушка очень набожная была, хоть
в церковь попадала редко, но Бога любила всей
душой. Когда приходили за травами, она, прежде
всего, говорила о покаянии, как главном лекарстве
для человека, некрещеных принимала редко. Посы-
лала креститься в город или, в крайнем случае, сама
погружала, было у нее специальное благословение
на то от архиерея.
– Как же так делить больных людей на крещеных
и нет? Разве это правильно? – задела Иванова такая
несправедливость.
– Кажется, ответ лежит на поверхности, помо-
гать нужно всем. Для этого и существует медицина.
184 185
Но это если рассматривать человека как только фи-
зиологическую личность. А если смотреть на него,
как на чадо Божие, имеющее не только тело, но
еще и душу. То здесь важно, чему отдать приоритет.
Если главным является тело, то однозначно лечить
его. Но все равно когда-нибудь придет конец физи-
ческому существованию, и как бы тело не холить и
не лелеять, оно сгниет в земле.
– А если главное духовная сущность, выходит не
лечить?
– Ну, почему же? Лечить, но только вкупе и ту и
другую сущность человека. Если отдаем приоритет
душе и жизни вечной, то, прежде всего, лечить
нужно душу, согласитесь.
– Наверное, да.
– А с чего же начинать лечение души, как не с кре-
щения. Человек был создан от Бога бессмертным, то
есть не имеющим болезней. С тех пор, как грех во-
шел в него, человек стал смертен, то есть подвержен
немощам. Из этого можно сделать вывод, что источ-
ником болезней является грех. А дальше все про-
сто, хочешь исцелить тело, освободись от греха как
причины болезни. Что проку бороться с вершками,
не вырывая корня. Мы можем залечить проявление
болезни, но саму ее не излечим. Господь говорит:
«Какая польза человеку, если он приобретет весь
мир, а душе своей повредит?». Но это не говорит, что
о теле не надо заботиться. Еще как! Ведь это сосуд,
в котором хранится ценнейший дар – душа. А если
сосуд треснутый, разве ей хорошо будет?
Повисла неловкая пауза. Чтобы выйти из нее,
хозяин предложил.
– Еще чайку подлить?
– Спасибо, не откажусь, очень вкусный у вас чай, –
Иванов осмысливал сказанное травником. Согла-
шаться сразу не хотелось, но спорить смысла не
видел. – А давно вы стали верующим человеком?
– Я уже говорил, что Бог в моей жизни присут-
ствовал с самого детства. То отдалялся от него, до
полного забвения, то приближался в минуты испы-
таний. Затем опять отходил. Так длилось до смерти
жены. А когда ее не стало, не знал, что делать от
отчаяния. Опять пришла на ум бабушка, вспомнил,
как ходили читать по покойникам. К тому времени
родственники передали мне оставшиеся от бабушки
иконы, крест вот этот и книги. Достал Псалтирь, на-
чал читать и не сразу, но почувствовал, что не в пу-
стоту говорю. Слышит Он меня, и она, через Него.
Представилось мне, что будто письмо сочиняю, а
Господь почтальон и передает ей в точности и все
слова, и воздыхания. Стал в храм заходить, свечку
за упокой поставить, помолиться на панихиде. С тех
пор я в церкви. Долог и труден был мой путь к Богу.
– Путь к Богу, – рефреном повторил Иванов.
Они опять посидели, молча, каждый думая о своем.
– Может, еще чайку? – вопрос скорее был из веж-
ливости, нежели предложение.
– Нет, спасибо, – гость понимал, что все сказано и
пора прощаться, но уходить не хотелось. Пересилив
себя, поднялся. – Мне пора, благодарю за приют и
угощение, а особенно за разговор.
– Может быть, я могу чем-нибудь тебе помочь?
– Нет. Мою проблему травами не вылечить, но вы
и так многое подсказали.
186 187
– Ну что же, тогда в добрый путь.
– Спасибо.
Оказавшись в привычном железобетонном ин-
терьере, Иванов, бодро зашагал вверх. «Путь к
Богу», – крутилась в его мозгу фраза старичка-ле-
каря. Вспомнил, как в череде других духовных книг
прочитал и Евангелие, всю Библию не осилил, но
Новый Завет одолел. Особого впечатления не про-
извело. Красивое, нравственное учение и только.
Он искал другого, проникновения в систему скры-
тых знаний, которые откроют вход в духовный мир
и дадут власть над жизнью и смертью. Он хотел
самолично познать Бога, открыть его, как исследо-
ватель, не понимая, что это возможно только когда
Господь Сам, по Своей воле открывается человеку.
Именно здесь, в пустом подъезде, в трудной си-
туации выбора, на память, как вразумление, ста-
ли приходить евангельские изречения. Здесь он
наконец смог совершить главное открытие своей
жизни – услышать Бога.
– Эй, малахольный, – знакомый голос прервал
его возвышенные размышления. – Насилу догнала
тебя. Ты что подорвался, как преступник от суда.
– Теперь уже не бегаю, а прежде было пытался.
– Ты преступник? – оторопела его подъездная
знакомая.
– И это правда, – видя растерянность на ее лице,
уточнил. – Боюсь тебя огорчить, но и ты этого суда
не избежишь, как и никто из живущих.
– Так ты про суд небесный! – догадалась она. –
Ну, типа грехи там, и прочее.
– Примерно так.
– Я же говорю, малахольный, – облегченно вы-
дохнула женщина. – Бегаю тут за ним по этажам, а
он смеется надо мной.
– Зачем бегаешь?
– Как сказать… – замялась она, – ты там предла-
гал, это ….
– Что это?
– Ну это… Ну детей что ли родить вместе. Вот, –
наконец смогла она озвучить свою мысль.
– Да, предлагал.
– Серьезно, не шутишь?
– Вполне серьезно.
– Правда, не шутишь? – переспросила она. –
Предлагаешь вроде как семейно жить?
– Да, – Иванов отвечал просто и уверенно, будто
решил это давным-давно. В душе у него не было
никаких сомнений, что это его женщина и он хо-
чет иметь от нее детей. Это нельзя было назвать
просто любовью, здесь больше подходило другое
слово – данность. Иванов чувствовал, вернее ска-
зать, знал, что она дана ему Богом, как Ева Адаму.
Когда нет вариантов и ты не выбираешь из мно-
гих, рискуя ошибиться, а принимаешь ту, которая
подходит тебе как никто другой. Данность – со-
вершенный дар всепоглощающей любви Божи-
ей. Железобетонный подъезд далеко не Рай, но
именно здесь, отвергнутый всеми, выдворенный
из собственного жилища, он умер и родился вновь.
Только для другой жизни, более чистой и светлой.
Родился, чтобы не умереть никогда. И дабы в этой
новой жизни не заблудиться вновь, Господь дарует
ему якорь, ветрила и руль.
188 189
– Знаешь… – начала она робко, – может, это вы-
глядит смешно, но я согласна.
– Вот и прекрасно! Я рад, просто счастлив! – он
нисколько не лукавил, сердце действительно охва-
тило ощущение счастья. Он подошел к ней, обнял
за плечи и сказал: – Ты мне послана Богом!
– Опять смеешься надо мной.
– Нет, нет, все очень серьезно. Мы будем счастли-
вы, обязательно. Правда, пока у меня ничего нет,
даже дом свой я потерял.
– Ничего, – успокаивала она, – вдвоем мы скорее
отыщем его.
Тишину взорвал телефонный звонок. Ни с каким
другим звуком нельзя было спутать этот старый,
дребезжащий телефонный голос. Иванов вздрог-
нул. Этот звон мог раздаваться только из его квар-
тиры. Аппарат был старым, еще дедовским. Меняя
всю обстановку, его бывшая жена оставила теле-
фонный аппарат, посчитав антиквариатом. И вот
сейчас он, надрываясь, звонил на весь подъезд.
– Бежим! – Иванов схватил за руку свою невесту
и опрометью кинулся вверх.
– Куда ты? – еле поспевала она за ним.
– Не останавливайся, бежим скорее!
Двигаясь на звук, Иванов, скоро оказался возле
распахнутой двери в родное жилище. Но ни обра-
доваться или удивиться времени не было. Стреми-
тельно ворвавшись внутрь квартиры, он схватил
телефонную трубку.
– Алло!
На другом конце провода молчали.
– Слушаю, говорите! – в отчаянии кричал Ива-
нов, боясь, что там бросили трубку, не дождавшись
ответа.
– Здравствуйте, – наконец раздался в трубке сдав-
ленный мужской голос.
– Здравствуй, папа, – сердце облилось горячей
волной.
– Ты узнал меня, сынок!
– Просто почувствовал, что это ты.
На другом конце опять воцарилось молчание.
– Папа, я так рад тебя слышать.
– И я очень рад. Прости, что все так сумбурно.
Я не надеялся, что смогу дозвониться. Номер дру-
гой или еще что. А тут сразу ты ответил. Я немного
растерялся.
– Папа, где ты? Ты приехал?
– Нет, я еще не приехал, но скоро буду у вас, очень
хочу встретиться.
– Я тоже. Как ты?
– Хорошо… – собеседник, казалось, потерял нить
разговора. После паузы продолжил: – Прости, сын,
что я столько лет не давал о себе знать. Я очень ви-
новат перед тобой.
– Тебе не надо оправдываться.
– Надо, еще как надо!
– Вот приедешь, и обо всем поговорим.
– Да, обо всем. Я скоро, буквально на следующей
неделе прилетаю. Я бы хотел, чтобы ты меня про-
стил.
– Я люблю тебя, папа!
– Что… – голос на том конце провода сорвался во
всхлип.
– Очень люблю и жду с нетерпением.
191
– Я тебя тоже очень…
Связь прервалась. Иванов постоял еще немного,
слушая гудок в трубке, затем положил ее на аппарат
и вернулся в прихожую, где, застыв в нерешитель-
ности, стояло его будущее счастье.
– Заходи, что же ты! Это теперь наше с тобой жи-
лище.
– А говорил, потерялся.
– Было дело. А вот теперь нашелся. Знаешь, для
Бога никто не потерян, все наперечет. Смелее вхо-
ди, – взял ее за руку и провел внутрь квартиры.
Решительно захлопнул дверь в подъезд, будто об-
рубая концы, отправляясь вместе с ней в новое,
неизведанное плавание по бурным волнам житей-
ского моря.